Текст книги "Спрут"

– Вы можете сделать очень много. Например, оставить ее в покое.

Вспыльчивость сицилийцев, когда дело касается женщины, всем известна. Задетый за живое, Чиринна раздул ноздри и тяжело задышал, как взбешенный бык.

– Говорите – оставить в покое? – Он попытался вложить всю свою ненависть в циничную остроту. – Но ведь она… нуждается во мне.

– Теперь уже нет, – сухо ответил Каттани. – Она больше не нуждается в услугах того рода, что вы имеете в виду.

– Да неужели? Может, она стала святой?

– Это уже не ваша забота. Выбросьте ее из головы – и все.

Чиринна не в силах был больше сдерживаться. Он ощутил во рту вкус желчи. Да кто такой этот легавый, что позволяет себе приказывать ему?

– Послушайте, комиссар, – прошипел он сквозь зубы, – а по какому праву вы пришли требовать от меня этой жертвы?

– Я мог бы ответить – по праву сердца: нас с Титти связывает любовь.

– Связывает любовь, – насмешливо повторил Чиринна. – А разве у вас нет жены?

– Это вас не касается, – сказал Каттани по-прежнему сдержанно. – Вы отойдите в сторонку, и дело с концом. Могу я на это рассчитывать?

Чиринна уставился куда-то вбок, словно ревность его оглушила.

– Можете, можете, но сейчас убирайтесь. Исчезните.

Каттани не спеша погладил хромированный нос «ровера». Так же неторопливо повернулся и направился к двери. «Проклятая полицейская ищейка, – злобно повторял про себя Чиринна, – здесь у тебя не выйдет командовать. Здесь мы на Сицилии, на моей родной земле».

Им овладела дикая ярость. При мысли, что он должен отказаться от Титти, его бросало в дрожь, он задыхался от бешенства и возмущения.

* * *

Эльзе стояла с кистями в руках перед белым холстом. Из окна гостиной в вечерних сумерках виднелось море, усеянное десятками дрожащих огоньков. Синьоре Каттани хотелось перенести это зрелище на полотно. Но ей никак не удавалось сосредоточиться. Она отложила кисти и вышла на террасу. Воздух был свеж и прохладен, и она зябко передернула плечами. Потом обвела взглядом панораму раскинувшегося внизу города, остающегося для нее все еще чужим, города, который (теперь она была в этом уверена) навсегда отнимет у нее мужа.

Где он сейчас? Все еще возится со своим расследованием? Вечно идет по какому-нибудь следу в надежде, что тот его куда-то выведет? Или же развлекается с этой шлюшкой-герцогиней? «Во всяком случае, – с горечью думала она, – я теперь уже не часть его жизни, я для него постороннее существо». Но к этой мысли она все-таки не могла привыкнуть.

Она возвратилась в гостиную. Налила на донышко коньяка. Почувствовала, как алкоголь обжигает горло и наполняет теплом все тело. На цыпочках пошла заглянуть в комнату дочери и послушала, как девочка глубоко дышит во сне. Допила последние капли коньяка и решительно направилась к телефону. Набрала номер Нанни Сантамарии.

– Позавчера вы приглашали зайти к вам выпить бокал вина? Не забыли? Вам удобно, если я приду сейчас?

– Жду вас с распростертыми объятиями, – был восторженный ответ.

Без лишних церемоний, как только Эльзе пришла, они обнялись. Помогли друг другу сбросить одежду. Упали на постель и занялись любовью, не обменявшись ни единым словом. Потом она покрылась простыней, натянув ее до подбородка, закурила сигарету. Волосы ее рассыпались по подушке. Она лежала неподвижно, поглощенная своими мыслями. Журналист испытывал странное чувство, будто ее здесь нет. Немного раздосадованный, он спросил:

– В чем дело? Ты недовольна?

– Да нет, совсем другое, – пробормотала Эльзе. – Дело в том, что сейчас я отдаю себе отчет, что поступила, повинуясь бессознательному порыву. Меня подтолкнуло не желание заняться с тобой любовью, а намерение отомстить ему – моему мужу. – Она свернулась калачиком под одеялом. – Мне так хочется, чтобы он по-прежнему оказывал мне внимание, но ему на меня наплевать. Я его больше не интересую. И вот я иду на все более жалкие уловки, чтобы встряхнуть его, пробудить в нем ревность… – Она подняла глаза. – Сегодня в этой мерзкой игре я использовала тебя. Наверно, тебе это не очень неприятно…

Сантамария попытался сохранить хорошую мину при плохой игре.

– Не будем делать из этого драму. Мне хорошо и так. В следующий раз будешь более довольна и ты.

– Следующего раза не будет, – сказала Эльзе, одеваясь.

Она порывисто схватила сумочку и вышла из комнаты, даже не кивнув на прощание. Захлопывая за собой дверь на лестницу, она услышала за спиной звучавший чуть ли не умоляюще голос:

– Могу я тебе завтра позвонить?

Засада

Поздним вечером, когда его жена лежала в постели другого, Каттани захлопнул толстую папку. Отодвинул ее от себя и потер покрасневшие от усталости гла-. за. Напряжение не оставляло его. Он взглянул в окно. Две патрульные машины возвращались с включенными мигалками. Он надел плащ, вышел на улицу и направился домой. Чистое небо было усыпано звездами. Каттани вспомнился его старый дед, который в детстве указывал ему на эти светящиеся точки, называя каждую своим именем. Теперь эти названия окончательно выветрились из памяти. Воспоминания вызвали печальную улыбку.

На стоянке осталась только его машина, припаркованная в слабо освещенном углу. Мотор завелся со второй попытки. Миновав пустынные бульвары, он выехал на приморскую набережную. На горизонте взошла полная луна, все вокруг дышало спокойствием.

В зеркале заднего вида Каттани вдруг увидел фары двух мотоциклов, которые быстро догоняли его. Он попробовал сбросить скорость, и мотоциклы тоже замедлили свой бег и, не обгоняя, пристроились в хвост к его машине. «Черт, – выругался он, – эти не иначе, как по мою душу». Он достал из-под приборного щитка пистолет и положил рядом с собой на сиденье, ни на секунду не переставая следить за двумя огнями в зеркальце. Но, как ни напрягал он зрение, ему никак не удавалось хорошенько рассмотреть лица мотоциклистов, ведь головы их закрывали шлемы. Машина въехала на спуск, ведший к туннелю. Она словно погружалась в голубоватое сияние неона.

В это мгновение Каттани резко затормозил, бросил машину поперек проезжей части и остановился. Оба мотоцикла чуть не налетели на автомобиль, но преследователи не растерялись. Они сразу же открыли огонь, однако их выстрелы не достигли цели. Каттани с пистолетом в руке выскользнул из машины. Он быстро выстрелил два раза подряд и поразил в голову и в грудь одного из нападавших, который недвижимо распростерся на асфальте.

Защищенный кузовом машины, Каттани прицелился и выстрелил во второго. Раздалось приглушенное проклятие. Он увидел, как незнакомец левой рукой схватился за окровавленную правую. Ранение заставило выпустить пистолет, и человек бросился поднять оружие. Но Каттани его опередил и ногой отшвырнул пистолет далеко в сторону.

Одним прыжком комиссар настиг незнакомца. Сильно ударил ногой в низ живота, сбивая дыхание. Затем вновь бросился на него и прижал к борту машины. Противник истекал кровью и больше не сопротивлялся. Комиссар сорвал с него шлем и увидел перед собой искаженную от злобы физиономию Санте Чиринна. Тут ему показалось, что он узнал и убитого. Это был тот парень со зверской рожей, который не сводил с него глаз в автомобильном салоне.

* * *

Провинциальные государственные чиновники почти всегда относятся с подозрением к телефонным звонкам из Рима. Когда звонят из столицы, говорят они, то это или сулит какие-нибудь неприятности, или же преследует чьи-то личные цели. Поэтому, когда дежурный телефонист объявил: «Рим на линии. Говорите», – Каттани скривился.

Но тотчас успокоился, услышав в трубке голос Каннито:

– Ваше превосходительство, рад вас слышать.

– Как поживаешь, Каттани? До меня дошло, что тебе пришлось участвовать в перестрелке. Ну, рассказывай, рассказывай.

Комиссар постарался как можно меньше драматизировать тот эпизод.

– Обычный случай на работе, – сказал он. И добавил – Главное, что благодаря этому следствие значительно продвинулось вперед.

Затем он размашисто что-то записал на листке. Подчиненный, который положил перед ним на стол бумагу, взял ее, вложил в папку и на цыпочках вышел.

– Тот подонок, что приказал долго жить, был вооружен пистолетом, из которого убили Де Марию. Да, да, тем самым. У научно-экспертного отдела никаких сомнений. Видите ли, что касается Де Марии, то мне еще остается уточнить побудительную причину убийства, а в деле Маринео я, убежден, все выяснил до конца.

– Ну что же, это действительно приятные известия, – сказал звонивший из Рима. Он сидел у себя в кабинете и достал из ящика папку темной кожи. – Так же и мои дела приняли благоприятный оборот. Да, да. Помнишь, в нашем разговоре я упоминал о важном назначении? Так вот, дорогой друг, теперь это очень близко. Осталось лишь преодолеть некоторые мелкие препятствия. Так, маленькие формальности.

Он положил руку на верхний правый угол папки и кончиком среднего пальца принялся отсчитывать страницы. Дойдя до пятой, он начал ее открывать с мучительной медлительностью, словно электрик-любитель, боящийся, что дернет током. Отогнув страницу номер пять до половины, он склонил голову набок и принялся внимательно изучать следующую. С улыбкой облегчения он отметил, что на третьей строке в середине напечатанного на машинке слова «президент» обнаружилось что-то вроде запятой – серая кривая закорючка. Это был седой волосок из брови, один из тех, что высокопоставленное лицо имело обыкновение у себя выдергивать и стратегически располагать меж своих особенно секретных документов. В случае, если бы какому-нибудь любопытному вздумалось совать в них нос, волосков не оказалось бы на месте.

Телефонный собеседник Каттани, казалось, был вполне удовлетворен результатами произведенной проверки.

– Послушай-ка, – он снова обратился к комиссару. – Ты сказал, что задержал второго нападавшего. Что это за тип?

– Подонок, который вообразил себя бог знает кем. Мелкий мафиозо.

– Гм, – раздалось на другом конце провода. – И ты рассчитываешь через него выйти на кого-то поважнее?

– Перспективы весьма ободряющие, – ответил Каттани. Появившемуся на пороге Альтеро он показал жестом, чтобы тот вошел. – Уже просматриваются кое-какие связи, но чтобы получить доказательства, потребуются время и удача.

– А, понимаю, – собеседник выдержал паузу, словно прикидывая, удастся ли это комиссару. Потом, заканчивая разговор, сказал: – Ну, хорошо, продолжай в том же духе, дорогой Каттани. И если на этом фронте у тебя появится что-нибудь новенькое, держи меня в курсе.

Комиссар положил трубку и посмотрел на сидящего напротив Альтеро.

– Ну как дела?

– Мы перевезли Чиринна в Палермо, в тюрьму Уччардоне, – сказал Альтеро. – Теперь мне хотелось бы согласовать с вами дальнейшие шаги по этому делу.

Каттани с улыбкой, не спеша ответить, переменил тему разговора.

– Сказать по правде, я был о вас не очень-то высокого мнения.

Альтеро слегка нахмурился, но не выказал удивления.

– Я отдавал себе в этом отчет, – признался он.

– Теперь же мне все видится в другом свете, – произнес Каттани, постукивая карандашом по столу. – Подумав как следует, я пришел к выводу, что вашему поведению все же можно найти объяснение.

Альтеро заерзал на стуле. – Какому поведению?

– Настало время открыть карты, – продолжал комиссар. – Речь идет о том пресловутом телефонном звонке, когда Маринео в ночь убийства позвонила какая-то женщина. Это была герцогиня Печчи-Шалойя. И не нужно сидеть с видом побитой собаки, дорогой Альтеро. Послушайте, что я скажу. Вы были в курсе любовной связи между Маринео и герцогиней Элеонорой. Титти вам позвонила, сказала, чтобы вы немедленно приезжали. Вы приезжаете и находите там два трупа. «Это все наделала моя мать, – рассказывает вам девушка. – Маринео должны были перевести в другой город, и мама впала в отчаяние, после стольких лет она не хотела его терять. Была ужасная сцена, которая кончилась тем, что мать выхватила револьвер, застрелила Маринео, а потом пустила себе пулю в лоб». И вы, дорогой Альтеро, поверили этой версии. Впрочем, она весьма правдоподобна. Но здесь вы как поступили? Движимый чрезмерным желанием оградить память Маринео от пересудов, вы решаете, что труп комиссара должен исчезнуть из этого дома. Вы уважали своего начальника, отца семейства, о котором никогда не ходило сплетен. Вам хотелось избежать скандала. Его роман с герцогиней должен был оставаться тайной и после смерти. Вы следите за моими словами? По этой причине вы, воспользовавшись темнотой, перенесли тело. Маринео в оставленную им во дворе машину и бросили ее посреди той поляны, где она была обнаружена. Заключительный штрих вы добавили в своем докладе прокурору, где высказали предположение, что кто-то из осведомителей Маринео завлек его в ловушку. Прошу вас, дайте мне закончить. Таким образом, эти две смерти – комиссара и герцогини – стали выглядеть как два несвязанных между собой события, и их стали считать первую – убийством, а вторую – самоубийством.

Альтеро сидел, безвольно опустив руки, лицо его покраснело, он не в силах был произнести ни слова. Потом с мрачным видом пробормотал:

– Я готов сполна нести за это ответственность.

– Ах, да я и не думаю вас в чем-то обвинять. Только благодаря чистой случайности я нашел спички Маринео в доме Печчи-Шалойя. На коробке заметил пятнышко крови, по которому нетрудно было догадаться, что убили комиссара именно тут. Но вы не могли себе представить. Вам показался правдивым рассказ Титти, вы ей поверили. – Каттани подался вперед и, ударив ладонью по столу, добавил: – А девушка вам наврала, дорогой Альтеро, она вас сбила со следа. В действительности же в тот вечер там был еще один человек – этот хитрец Санте Чиринна. Да, да, именно он. Маринео взял его за грудки из-за Титти. Комиссар был привязан к ее матери и относился к Титти как к дочери. Он начал грозить этому мерзавцу, что упечет его, если тот не оставит девушку в покое и не перестанет отравлять ее наркотиками. Вспыльчивый по характеру, Чиринна вышел из себя, кровь бросилась ему в голову. Он выхватил пистолет и в упор выстрелил в Маринео.

Альтеро был ошарашен такой реконструкцией происшедшего, на лице его отразились изумление и недоверие.

– А герцогиня? – спросил он. – Почему же она покончила с собой?

– Она не покончила с собой, – поправил его Каттани. – В отчаянии от убийства человека, которого любила, она обрушила весь гнев на Чиринна. «Не думай, что тебе это сойдет с рук, – грозила она ему, – я не намерена покрывать преступление такого уголовника, как ты». И Чиринна в слепом бешенстве поднял пистолет и прикончил также и герцогиню Элеонору. Потом заставил Титти позвонить вам. «Вызови Альтеро, – приказал он ей, – он знает про роман между Маринео и твоей матерью, скажи ему, что они убили друг друга, он придумает, как все уладить. Но только смотри, без всяких фокусов, не то у меня найдется пуля и для тебя». Здесь Чиринна вложил свой пистолет – номер на оружии был спилен – в руку герцогини и смылся.

– Да, – признал Альтеро, – теперь все сходится. Но я не могу понять одного: почему некоторое время назад вы высказали подозрение, что Маринео ворсе не был таким уж святым, каким я его считал.

Вместо ответа Каттани выдвинул ящик стола и извлек небольшую папку. Он вывалил ее содержимое на стол и принялся рыться в бумагах, пока не нашел то, что искал.

– Видите эту книжечку? Это корешки чеков, которые Маринео заполнял на вымышленное имя Фьордализо. Последний чек, вырванный из этой книжечки, послужил для покупки за триста миллионов квартиры в Салерно. Маринео собирался возвратиться в свой родной город и подготавливал себе жизнь без забот, когда он вскоре выйдет на пенсию. Чиринна его убил не только потому, что они поссорились из-за Титти. Маринео зашел слишком далеко в своих угрозах. Он грозился ни перед чем не остановиться, все взорвать и выйти из игры. А вам хорошо известно, дорогой Альтеро, что мафия не прощает угрызений совести и раскаяний.

Альтеро был подавлен обрушившимися на него разоблачениями.

– Этого я не ожидал, – только и мог сказать заместитель начальника оперативного отдела. – Это для меня страшный удар.

Он в отчаянии развел руками и весь как-то сжался на стуле, его массивная фигура сразу стала словно меньше. Некоторое время помолчав, он продолжал:

– Но я не понимаю, почему вы сразу же не приказали мне арестовать Чиринна и подвергали себя риску – ведь этот сукин сын мог вас убить.

– У меня не было выбора. Чтобы доказать убийства Маринео и герцогини, у нас всего одна свидетельница, слишком хрупкая, чтобы выстоять на суде перед защитой, как нетрудно предвидеть, весьма агрессивной и не брезгующей никакими средствами. К тому же она наркоманка. Ничего не стоит ее дискредитировать, выдавать за фантазерку. Нет. Я должен был спровоцировать этого мерзавца Чиринна, заставить его сделать какой-нибудь опрометчивый шаг. И, судя по тому, как он себя повел, должен сказать, что вы в свое время дали точную характеристику этому негодяю. Чиринна всего лишь хвастун, безмозглый бабник. Настоящий мафиозо не терял бы так головы, как он. Подведем итоп мы поймали мелкую рыбешку, акулы плавают в более глубоких водах.

Осколки супружества

Прежняя мафия держалась подальше от наркотиков. Не столько из боязни угрызений совести, сколько из практических соображений. Алкоголь, азартные игры, рэкет считались невинными и законными средствами наживы. Если не хватать через край, даже полицейские власти иногда готовы были смотреть на это сквозь пальцы. Но наркотики другое дело. Крупные боссы сознавали, что встревать в эту грязную торговлю грозило слишком большим риском. Политические деятели, мечущие громы и молнии, полицейские, ведущие войну до последней капли крови… Нет, лучше не затеваться.

Первым позабыл о благоразумии Лаки Лючано. «Счастливчик» видел в наркотиках бизнес и был убежден, что мафия напрасно оставляет его в стороне, когда он сулит такую огромную наживу. К концу тридцатых годов Лючано ушел с головой в торговлю героином. Прежде чем эта мысль придет кому-нибудь другому, как говаривал он.

Тогда-то Сицилия и превратилась в базу, откуда уходил «товар», предназначенный для американского рынка. Продукты обработки мака прибывали на остров морским путем из Турции и других восточных стран. Здесь они превращались в героин в оборудованных мафией подпольных лабораториях. Затем происходила отправка. Белый порошок прятали при помощи все новых, поистине гениальных уловок. Его отправляли в путь внутри кожуры апельсинов, яичной скорлупы, в полостях механизмов. Благодаря постоянно меняющимся остроумным и не вызывающим подозрения методам эта система, придуманная Лаки Лючано и усовершенствованная Джо Адонисом и Фрэнком Копполой, прекрасно функционирует поныне.

– Значит, теперь дошли до того, что героином начиняют конфеты, – развел руками Каттани.

Один из полицейских продолжал вынимать из ящика белые коробки и складывать их на столе. Все они были точь-в-точь такие, как коробка, принесенная доном Манфреди.

– Эй, хватит, хватит, ты мне завалишь весь стол!

Отворилась дверь, и на пороге появился Альтеро с подробным рапортом об операции по борьбе с наркотиками. Указав на ящик, он произнес:

– Мы обнаружили шестьдесят таких ящиков, уже опечатанных и готовых к отправке.

– Они работают масштабно, – отозвался Каттани. – И что же говорят владельцы этой кондитерской фирмы «братья Капитуммо»?

– Рыдают. Клянутся, что никогда ничего не замечали. Это кто-нибудь из рабочих, говорят они, использовал доброе имя фирмы для преступной операции. Ничего себе объяснение!

– Да, неплохое, – задумчиво процедил Каттани. – При помощи ловкого адвоката им не составит особого труда заставить суд принять его как святую правду. Что дал обыск у Чиринна?

Альтеро полистал бумаги.

– Ничего. Парочка по всем правилам зарегистрированных пистолетов. Но зато мы задержали много мелких торговцев наркотиками. На улице, в одном ночном клубе, около школы. Я засадил за решетку также молодого барона Шечилли, жениха дочери банкира Раванузы. У него собственная маленькая плантация марихуаны.

Этот ответ поверг Каттани в уныние. Он оперся локтями о стол и опустил голову на руки.

– Этот список, дорогой Альтеро…

– Я еще не закончил. Если хотите, я продолжу.

– Нет уж, спасибо. Этот список, говорю я, меня не слишком радует. Надо брать повыше. Сменить методы. Что толку заметать эту мелкоту? Я считаю, необходимо схватить того, кто держит в руках все нити этой торговли. Вы со мной согласны?

Альтеро находился в некотором замешательстве и почувствовал облегчение, когда на столе зазвонил телефон. Каттани снял трубку и услышал голос жены.

Столь упавший и расстроенный, что он встревожился»

– Что случилось?

– Ты не мог бы прийти домой?

– Сейчас? Но у меня уйма работы.

– А когда ты сможешь прийти?

– К ужину, хорошо? Что там еще стряслось?

– Нет-нет, ничего. Только не запаздывай, – умоляюще закончила Эльзе.

Каттани, помрачнев, опустил голову. С размаху плюхнулся обратно на стул, поглядел на свой стол, заваленный конфетными коробками, и лицо его приняло жесткое и решительное выражение.

– Уберите их, – отрывисто приказал он. Полицейский, вздрогнув, как от удара хлыстом, в несколько секунд освободил стол, сбросив коробки обратно в ящик. Поднял и неслышно вынес его. Так же и Альтеро хотелось незаметно выскользнуть из кабинета, но он не находил повода. Потом, положив свой рапорт на стол, произнес:

– Вот, просмотрите, когда будет время… И с этими словами исчез.

Оставшись один, Каттани подошел к металлическому шкафу. Вставил в замок ключ и, приподняв стопку бумаг, извлек из-под нее тетрадь. Раскрыл ее и стал перечитывать некоторые личные записи. Эти заметки не отражали в точности результаты ведущегося расследования – они скорее фиксировали возникающие у комиссара ощущения и мысли.

Быстро пробежав их глазами, он остановился на странице, посвященной Раванузе. В одном месте у него было записано: «Связующее звено с американской мафией? «Отмывает» через свой банк доходы от продажи наркотиков?» Глядя на эти вопросы, на которые он еще не мог дать ответа, Каттани тяжело вздохнул. Захлопнув тетрадь, снял телефонную трубку.

Он набрал номер Центра по лечению наркоманов. Услышав искренний и сердечный голос дона Манфреди, приободрился.

– Иной раз, – признался он священнику, – меня одолевают сомнения, и кажется, что силы, стоящие на страже закона, становятся все менее эффективны. И распутать некоторые махинации делается невозможно.

– Вам нельзя падать духом, тем более сейчас, – воскликнул священник. – Ваше поведение многих удивило, но вместе с тем вдохнуло в людей надежду. Здесь у нас все привыкли держать язык за зубами, но уверяю: на вас смотрят и многого от вас ждут.

Каттани тем временем рассеянно рисовал на лежащем перед ним листке маленькие стрелки. От центральной точки тянулись в разные стороны длинные прямые линии. Каждая заканчивалась треугольничком. Эти стрелки образовывали звезды, целые связки. Когда он нервничал, это был его способ успокоиться.

– Да нет, я вовсе не собираюсь сдаваться, – горячо возразил он. – Я приехал сюда с намерением хорошенько поработать, и свои обязанности я выполню до конца. – Казалось, этими словами он хочет сам себя подбодрить. – Ну а как обстоят дела с девушкой?

– Гораздо лучше, – ответил священник. – Сначала ей было нелегко, но сейчас как будто она попривыкла. Если вы немного подождете, я ее позову к телефону.

Голос Титти звучал как-то сонно.

– У меня совершенно пустая голова, – сказала она. – Иногда с трудом брожу, словно у меня совсем нет сил.

– Дон Манфреди говорит, что у тебя появился хороший цвет лица.

– Неужели? Но я вовсе не хочу превращаться в южанку, толстенную и загорелую до черноты

– Как только выдастся свободная минута, заеду тебя проведать. Ну и как тут живется?.

– Хуже, чем в казарме. Подъем в семь утра, потом стелить постель, приготовить завтрак, стирать, гладить, работать в саду. Я совсем к этому не приучена. Болят руки, каждый мускул. Послушай, как долго ты намерен держать меня в карантине?

– Столько, сколько будет необходимо. Ты будешь паинькой?

– Ладно, несчастный шпик, обещаю вести себя хорошо, – сказала Титти.

Женщина, с которой он мечтает связать свою жизнь.

* * *

– «Потерпи, потерпи…» Ты мне это повторял до тошноты. А я уже не желаю терпеть. Мне надоело. – Эльзе злобно топала ногами. – Когда ты нужен, тебя никогда нет дома. Если я звоню по телефону, ты от меня отделываешься, вечно занят, дел выше головы. Да на кой ты мне сдался?

Каттани повернулся к ней спиной и, руки в карманах, пристально смотрел, как за окном садилось солнце. Хотя он ее и не видел, но прекрасно представлял каждый жест жены – она у него за спиной размахивала руками, морщила лоб, орала со своим французским акцентом; который когда-то ему так нравился, а теперь стал просто невыносим.

Женщина, от которой он мечтает избавиться.

Эльзе ненадолго замолчала. Как обычно, излив свою злость, она ощущала, как ей на смену в ней поднимается волна трогательной нежности и становишься мягче и ласковее. Сделав шаг вперед, она почти касалась спины мужа.

– Ну разве я виновата, что тебя люблю? – прошептала Эльзе.

Эти слова проняли его, он обернулся, взглянул в лицо жене.

– Мне не хотелось бы делать тебе больно, – сказал он, – но, может быть, я не самый подходящий для тебя человек.

Она обняла мужа и положила голову ему на плечо.

– Ну что ты, дорогой.

Сбоку на стене он заметил фотографию в рамке: они в день свадьбы. Каттани почувствовал, как от мыслей о прошлом у него что-то шевельнулось в душе.

– Вот уже несколько дней, – вновь заговорила Эльзе, – я сама не своя. Я просто в отчаянии.

– С чего это? Сегодня у тебя по телефону был ужасный тон.

– Потому что у меня на сердце тяжелым камнем лежит один секрет, – сказала она, слегка отстраняясь. – Лучше все сказать тебе, иначе я сойду с ума. – Она просунула руку под лацкан его пиджака. – Ты знаешь, где я была, когда тебя пытались застрелить? У Сантамарии, у него дома. Да, я спала с ним. Я дура.

Хотела посмотреть, как ты будешь на это реагировать, хотела, чтобы ты наконец заметил, что я существую…

Она замолчала и внимательно смотрела на него, словно врач, желающий обнаружить симптомы болезни.

Сколько раз он задавал себе вопрос, как бы себя вел, если бы вдруг открыл, что жена ему изменила! Теперь он об этом узнал, но не испытывал ни гнева, ни досады. «Ну хорошо, ты это сделала, – думал он, – так чего же теперь тебе от меня надо?» Он не только не придал признанию жены большого значения, но оно его даже обрадовало. Словно эта измена как по мановению волшебной палочки сразу освободила его от всякого чувства долга по отношению к жене.

Он вновь перевел взгляд на фотографию на стене. В вечерних сумерках на ней уже нельзя было ничего различить – лишь вырисовывался темный прямоугольник. Ему казалось, что так же и лицо стоявшей перед ним жены он видит где-то далеко и смутно, словно сквозь туман.

– В последнее время, – проговорил он холодно, – ты вела себя как одержимая, была совершенно невыносима. Возможно, ты подготавливала алиби для того, что сделала.

– Не говори так. Я в отчаянии – Она пыталась сохранять спокойствие, но ее вновь захлестывала глухая злость. – Если бы ты был со мною рядом… – Она била кулаками по его мощной груди. – Я тебя ненавижу. Вот так меня бросить после стольких лет, прожитых вместе. Я без звука следовала за тобой из одного конца Италии в другой. Каждый раз чужой город, новые люди и опять одиночество. Но я ни на что не обращала внимания, потому что со мною был ты. Пока мы были близки, я могла все вытерпеть…

– Ты эгоистка, – сказал он, теряя терпение. – Ты только и говоришь, что о себе, о своих желаниях и переживаниях. До других тебе нет никакого дела. Неужели за все это время ты даже на минутку не задумалась о том, что, может быть, я тоже чего-то от тебя ожидаю? Что н мои проблемы заслуживают того, чтобы к ним отнестись с должным вниманием?

Она уже не сдерживала свою ярость.

– Ты загубил мою жизнь. Тринадцать лет я была твоей верной собачкой, а теперь ты попрекаешь меня, что я о тебе не заботилась. Как только у тебя хватает наглости… И что же, по-твоему, мне теперь делать? Уложить вещички и сказать: «До свидания»? Неужели мы дошли до этого?

– Не знаю, – сказал он. – Поступай как хочешь.

– А ты, значит, умываешь руки? Вместо того чтобы помочь мне, предпочитаешь меня бросить. Теперь я тебе противна, ты считаешь меня шлюхой…

Эльзе бросилась на диван и, закрыв лицо руками, разразилась неудержимыми рыданиями.

Прибежала дочь. Она застыла на пороге, лицо ее отражало глубочайшее изумление. Потом мелкими шажками, ступая на цыпочках, она приблизилась к матери. Опустилась на колени рядом с диваном и принялась ее утешать.

– Мама, не плачь!

Не глядя на отца, обратилась к нему: – Всякий раз, когда ты приходишь домой, ты ее мучаешь. Спокойнее, когда тебя нет.

Для Каттани эти слова были как острый нож. Внезапно он до конца осознал свое одиночество и подумал о том, что у него осталась только любовь к работе, о том, что жена никогда его не понимала и настроила против него и дочь. Исполненный чувства горечи, словно оглушенный, он топтался на месте. Неловким движением задел керамическую вазу, она упала на пол и разлетелась на множество мелких острых осколков.

Звон осколков отозвался в голове у Каттани оглушительным грохотом; Так разлетелась, разбившись вдребезги, его семейная жизнь.

* * *

Когда Нанни Сантамария получил вызов к Каттани в полицейское управление, он здорово струхнул, ожидая нагоняя и бог знает каких угроз. Лучше было бы держаться подальше от этой красотки – жены комиссара. Поэтому он переступил порог полиции, поджав хвост и приготовив длинную фразу, полную оправданий. Он повторял ее про себя, чтобы не забыть и выпалить, если его припрут к стене.

Он ерзал на стуле, то клал ногу на ногу, то откидывался – сидел как на иголках, не поднимая глаз. Его несколько удивило, когда Каттани сказал, что вызвал его, чтобы предложить одну работу. «Или лучше сказать, – тотчас уточнил комиссар, – попросить вас об одном одолжении». «Начинает издалека», – подумал журналист.

– Видите ли, – сразу перешел к делу Каттани, – мне хотелось бы обратиться к гражданам этого города по вашему телевидению. И я подумал, что наиболее подходящая и действенная форма – интервью.

Еще с подозрением, недоверчиво журналист поднял глаза и впервые с начала разговора прямо взглянул в лицо Каттани.

– Значит, просьба состоит в том, чтобы я взял у вас интервью?

– Вот именно. Только одно условие: мы должны будем заранее согласовать вопросы.

Поскольку вид у Сантамарии был несколько растерянный, комиссар спросил, что у него вызывает сомнения и согласен ли он вообще на такое сотрудничество. Журналист, словно очнувшись от ночного кошмара, заверил его, что все в полном порядке, и, не скрывая своего глубокого облегчения, добавил, что сочтет за честь пригласить Каттани в свою телестудию.