Текст книги "Когда мама – это ты"

Утром я встретила Ирину около магазина. У меня закончились вода и фрукты. Ирина сидела на лавочке перед магазином, сумрачная и неожиданно неприветливая.

– До десяти не продают, если что, – сказала она мне.

– Как это? Почему? – не поняла я.

– Суки потому что, – ответил мужчина, который наматывал нервные круги вокруг лавочки и без конца спрашивал, который час. Ирина показывала ему телефон с мигающими цифрами – она включила таймер.

Тут до меня дошло, что речь идет о спиртном. Я тоже собиралась купить бутылку вина на вечер, поскольку мои ежевечерние пятнадцать тысяч шагов не приносили никакого облегчения. Если верить весам дяди Паши, которые он каждое утро выдавал йогам для регулярного взвешивания, я даже набрала три лишних килограмма.

– Дядь Паш, давай я их подкручу! – предлагала я. – И мне хорошо, и йогам. Пусть думают, что от энергии солнца похудели! – Я отчаянно прыгала на весах.

– Уже, – хохотал дядя Паша, – прибавляй еще два.

– Ну как так? Я хожу, пресс качаю, плаваю…

– А у меня норм. Два скинула, – сообщила Ирина. – Я это, на интервальной диете. Когда нельзя пить шестнадцать часов, а остальные восемь можно.

– Ира, там про есть, а не пить! – возмутилась я.

– У меня жидкие калории!

Я зашла в магазин, взяла воду, спрей от комаров, еще что-то по мелочи. Попросила бутылку вина.

– До десяти не положено, – ответила незнакомая продавщица. У Жанны, видимо, был выходной.

– Сейчас без пяти, – показала я на часы. – Вы пять минут будете бутылку с полки доставать.

– Не положено, – отрезала продавщица.

Я вышла из магазина и села рядом с Ириной.

– Суки, – сказала я.

Мужчина с Ириной сумрачно кивнули.

– А что случилось? Ром закончился? – спросила я у Ирины.

– Закончился. Но думаю купить местный портвейн. Говорят, хорошо действует. Лерка не спала всю ночь, орала. Только под утро уснула. Она считает, что я съела ее папу.

– Господи, с чего вдруг? – Такой кошмар у детей мне еще не встречался.

– С того. Какой-то пацан – узнаю кто, убью, – рассказал про богомолов. И еще подробно расшифровал – самки, это женщины, а самцы – мужчины. Спаривание – для того, чтобы дети появились. А после этого самки съедают самцов. Я ж развелась с отцом Лерки. Вот теперь она думает, что я его съела.

– Какой ужас, – сказала я.

– Сколько там уже? – уточнил мужчина.

– Без двух минут.

– Пойдем, нас уже трое. – Ирина встала со скамейки. Мы потрусили следом.

Господи, как она красиво шла. Как ей все завидовали. Мы-то прятали бутылки в сумках, даже не в пакетах, чтобы не просвечивали и не звякали. А Ирина шла гордо, держа открытую еще в магазине бутылку в руке. Останавливалась, делала глоток и шла дальше. Останавливалась на каждой ступеньке, опять делала глоток. У проходящих мимо отдыхающих срабатывал глотательный рефлекс. Им тоже хотелось немедленно выпить.

Лера появилась около бассейна невыспавшаяся и злая.

– Лерок, ты чего без настроения? – спросила я.

– Ничего, – буркнула девчушка.

– Ты тоже богомолов испугалась? Я их боюсь до ужаса.

– Да, они злые.

– Нет. Не злые. Про них просто так думают. На самом деле не все самки, то есть девочки съедают мальчиков, то есть самцов. А только те, кому витаминов не хватает. Им белка не хватает.

– Это вы сейчас придумали? – недоверчиво уточнила Лера.

– Нет, это ученые выяснили. Девочкам, девушкам и женщинам нужны дополнительные витамины. Ты же пьешь витамины? Вот. Так и у богомолов. Только для них витамины не придумали. А белок – это кости, рост. Нужно есть яйца, курицу, мясо. Ты же ешь омлет и котлеты? А у богомолов нет ни омлета, ни котлет. Поэтому так происходит в природе. Но люди другие. Твоя мама никак не могла съесть твоего папу, потому что она ест и яйца, и котлеты. Зачем ей папа в таком случае? Правильно?

– Правильно. А можно мне с папой поговорить? – спросила отчего-то у меня Лера.

– Да, конечно, можно. Только тут связь плохая. Ты маму попроси, она найдет место, где ловится вайфай, и вы позвоните папе.

Про вайфай Лера поняла сразу. Ирина подняла свою кружку, салютуя в знак благодарности. Я кивнула. Мне бы кто помог справиться с кошмарами и травмами детства.

* * *

Именинница Аня, ставшая причиной переполоха с приставами, тоже появилась в столовой «без настроения», как говорила про детей Людмила.

– Ты чего? Обидел кто? Скажи, мы мигом разберемся! Наши или отдыхающие? – обеспокоенно спросила Людмила.

– Никто не обидел, – ответила Аня.

– Ой, ты же у нас завтра уезжаешь! – ахнула Людмила, сверившись с графиком питания.

– Ага, – кивнула Аня.

– Уезжать не хочешь? Да и я к тебе привыкла. Приезжай на следующий год. Монетку в море обязательно брось. Тогда точно вернешься. А рейс у вас во сколько? Утром или вечером? Если вечером, я тебе обед пораньше организую. Или, хочешь, сухой паек?

– Не хочу. Ничего не хочу. Я сама могу дойти до магазина и еды купить, – рявкнула всегда вежливая Аня.

– Детка, ты чего? – Людмила всерьез распереживалась и не отметила уже вторую пару отдыхающих, которые взяли компоты и салаты.

– Да дед опять, – призналась Аня. – Я хотела такси вызвать и сама доехать.

– Зачем такси? Его ж пока дождешься! Я тебе трансфер закажу. Поедешь в нормальной машине. Славика вызову. Он хорошо водит.

– Вот и вы как дед. Тот, как услышал про такси, сказал, что меня отвезут.

Часом раньше Аня кричала в трубку любимому деду:

– Пожалуйста, только не на танке и не на бронетранспортере. Дед, я нормально сама доеду. Не надо меня довозить. Не маленькая.

– Мне так спокойнее будет. Не хочешь на танке, не надо. Так уж и быть, – рассмеялся дед. – Хотя мне доложили – там такие пробки бывают, что проще на танке всех объехать.

– Дед, мне неудобно. Не надо из-за меня людей напрягать.

– Барашка, ну что ты такая упрямая? Ну попрошу кого-нибудь из солдат тебя отвезти и мне отчитаться. И твоей матери будет спокойнее.

– Хорошо, но это в последний раз, – объявила Аня.

– Конечно, барашка. Так точно. В последний раз.

– И что ты такая обреченная? – не поняла Людмила.

– Сама хочу. Дед пробился, из-под Воронежа, из села. И я так хочу, – буркнула Аня.

– Ой, какая ты еще маленькая, – чуть не расплакалась Людмила. – Дай тебе бог подольше оставаться под защитой деда. И быть маленькой. Это счастье на самом деле.

На следующий день Людмила стояла у ворот, готовая встречать хоть танк, хоть броневик. Но на парковку заехала ничем не примечательная «Тойота», из которой вышел…

– Петров! Сергей Иванович! – кинулась ему в объятия Людмила. Тот от такого пылкого приветствия слегка опешил, но вежливо приобнял Людмилу в ответ.

Аня вышла из калитки с плюшевым медведем и шариками, которые, следуя команде начальства, не сдулись.

– Шарики тоже в самолет надо? – уточнил Сергей Иванович и собрался кому-то звонить. Людмила стояла, замерев от восхищения, – наверняка звонит в НАТО за разрешением.

– Нет, не надо! – крикнула Аня и побежала раздавать шарики рано проснувшимся детям.

– Медведя в ручную кладь оформим, – решил Сергей Иванович. – Все, грузимся.

– А меня не добросите по дороге? Тут рядом, – попросила Людмила.

Сергей Иванович достал телефон, собираясь спрашивать разрешения на доставку незапланированного пассажира.

– Конечно, – ответила быстро Анечка, – садитесь. Дед, ну я же тебя просила! – крикнула она, ответив на телефонный звонок. – Конечно, по званию меньше подполковника никого не нашлось! Дед, мне неудобно, понимаешь? Хорошо, позвоню. И когда в самолет сяду, и когда приземлимся. И между тоже. Я же не хочу, чтобы ты авиацию задействовал!

Подполковник Петров кивнул – раз внучка генерала разрешила, значит, надо исполнять.

Через каждый километр он звонил и докладывал:

– Так точно, проехали Светлое, движемся по графику. Да, товарищ генерал, конечно, доложу. Не за что. Есть.

Через пятнадцать минут Анечка закричала:

– Нет, только не это!

И тут же у подполковника Петрова начал разрываться от звонков телефон, он отвечал скупо и без подробностей:

– Топливо? Понял. Так точно.

– Что случилось? – спросила Людмила.

– Мой рейс задержали на восемь часов. Ну в аэропорту посижу, в кафе, – объяснила Аня и тоже ответила на звонящий без конца телефон: – Да, мам, деньги есть, мне хватит, не волнуйся. Да, скажу, если нужно будет перевести.

– Ой, я как чувствовала! – воскликнула Людмила, когда звонки закончились. – Анечка, я тебе сухой паек на всякий случай собрала. И вам тоже, товарищ подполковник.

Она начала доставать из сумки пакеты.

– Обижаете. Что мы, ребенка не накормим? – ответил Сергей Иванович. – Вас где высадить? На остановке удобно?

– Нет, я с вами. Пока Аню не провожу, волноваться не перестану. Она же и под моей опекой тоже. Ребенок еще. Прослежу, посажу, тогда и сердце успокоится, – объявила решительно Людмила.

И, наверное, в тот момент подполковник Петров посмотрел на нее по-другому. Или тогда, когда она развернула пакет и выдала ему бутерброд, явно сделанный специально, а не в качестве обычного сухого пайка. Домашний, еще на теплом хлебе.

– Ешьте. Вы сегодня с шести утра на ногах. Надо поесть, – велела Людмила. Она достала из сумки термос и налила кофе. Заставила подполковника выпить.

– Ладно, девочки, поехали достопримечательности осматривать, – объявил Петров, оживший после еды и кофе.

Потом Аня рассказывала, что тот день оказался самым запоминающимся из всех двух недель. Они съездили в монастырь, где плели украшения из бисера, на водопады, в Бахчисарай и еще куда-то. Обедали в каком-то уединенном кафе, чуть ли не специально для них открытом. И все было невероятно вкусно.

Все закончилось хорошо. Сергей Иванович и Людмила провожали Аню как любимую дочь. Медведя в ручную кладь не пустили, так что Людмила взяла его себе, обещая переправить почтой. Одной рукой она обнимала медведя, а другой – подполковника Петрова. Тот не возражал. В монастыре Сергей Иванович купил для Людмилы плетенный из бисера браслет, который та приняла со слезами счастья. Многие так обручальному кольцу не радуются. Анечка обещала написать, что приземлилась и доехала. И вернуться на следующий год.

* * *

И снова про «ягодку». Надо было дожить до сорока пяти лет, чтобы решиться на «сексуальную» съемку. Доверить такое я могла только подруге. Катя – не только мать троих прекрасных девочек, но и талантливый фотограф. В восемь утра я пыталась изобразить на лице некое подобие «смоки-айс», рискуя ткнуть себе кисточкой в глаз. И накрутить кудельки, которые мне казались ну очень сексуальными. К десяти мы отвезли девочек на тренировку и рванули в студию, чтобы успеть вернуться и забрать их из спортзала. Двухлетнюю Еву взяли с собой – а куда еще девать ребенка?

В студии Катя вручила Еве телефон с мультиками, надеясь, что та будет сидеть и спокойно смотреть. Но малышке было интереснее таскать по полу здоровенную табуретку. Грохот стоял страшный. Администратор студии прибегала с вопросом: «У вас все в порядке?» От вентилятора, который хотели использовать, чтобы волосы вразлет, и все такое, пришлось отказаться – Ева пыталась засунуть в него руки. Я тоже была не в форме – минувшим вечером работала допоздна, давление с утра подскочило – чай, уже не девочка двадцатилетняя, – и норовила прилечь, а не стоять красиво на каблуках.

Господи, я забыла, когда в последний раз на каблуки вставала, спасибо современной моде за кроссовки! Катя, которую проснувшаяся Ева подняла в пять утра, тоже была не прочь принять положение лежа. Тем более что я не могла «втянуть все, что есть», как просила она.

Мы залегли. Я – в чулках из прошлой жизни и пиджаке. Руки заломила. Думаю о первом поцелуе, как велела Катя, чтобы взгляд был сексуальным… И тут подбегает Ева с телефоном, на котором смотрит мультик про трех котят. Показывает, нависая надо мной, и говорит: «Ыыыы!» Ну какой секс? Сплошная материнская нежность во взгляде. Катя пытается наладить атмосферу, ставя фоном музыку. Земфиру, первый альбом. Но три орущих котенка заглушают Земфиру.

– Кстати, почему они говорят «иу, иу, иу»? – спросила я.

– Они говорят «миу», то есть «мяу», они же котята, – объяснила Катя. Двухлетняя Ева сделала звук в телефоне погромче. – Перестань смотреть на Еву, у тебя в глазах кухня, а не секс! – в отчаянии говорит Катя.

Отправили фото Лене, нашей общей подруге, тоже матери троих детей. «Я вот судорожно пытаюсь вспомнить, когда на мне были чулки… пока только всплыли в памяти белые операционные в родблоке», – ответила Лена. «На мне тогда же», – написала Катя.

Дорогие девушки, женщины, матери, бабушки! Вы прекрасны в любом возрасте, в любом положении – сидя, стоя, лежа. В любых чулках или без них. В заляпанной кашей футболке и с синяками от недосыпа под глазами. И никому не позволяйте в этом сомневаться!

Когда готовилась к этой фотосессии, вспоминала: пиджак, чулки… что-то ведь еще надо. Точно помню, что надо. Белье, конечно же!

Открыла ящик и уставилась в недра. Все, что я ношу, лежит под рукой, а в глубине… Чего там только не было. Например, обнаружился корсет. Вообще не помню, по какому случаю и когда его покупала. Явно дорогущий, свидетельствующий о нервном срыве. Попыталась надеть. Пока застегивала, чуть руку не вывихнула. Вспотела. Все-таки гибкость уже не та. Пора возвращаться к тренировкам. Плюнула. Достала комплект.

Наверное, я тогда с дочкой пересмотрела мультик про свинку Пеппу, раз купила себе белье истошно-розового оттенка. Господи, зачем мне пуш-ап такой мощный понадобился? В голове тут же отозвалась мелодия про смело, товарищи, в ногу и про грудью проложим себе. Походила. Сначала шла грудь, потом появлялась я. Боже, какая красота – прекрасный черный эротичный комплект. Верх сел идеально, но в низ комплекта, простите, трусы – влезла со скрипом. Нет, с треском. Трусы трещали по швам. Чуть не расплакалась при мысли, что пора возвращаться к тренировкам.

Ну что я, мы, женщины, носим каждый день? Я вот обожаю лифчик для кормления. Мягкий, застиранный до дыр. Полоска ткани без всяких косточек, кружавок, застежек. Влезла, как в майку, и прекрасно себя чувствую. Трусы. Ну какие, на фиг, бразилианы, танга, стринги. Знаете, кстати, как в моей молодости называли стринги, когда они только появились? Жопорезы. Почти официальное название, между прочим. Под таким их и продавали. Мы носим трусы без названия. Удобные. Купленные на размер больше, чтобы точно не давили.

Нашла наконец приличный комплект. Положила в сумку. На всякий случай кинула еще один. Уже на фотосессии поняла, что лифчик кружевной есть, а трусов нет. А я в простых, бежевых, подо все и сразу. Пыталась натянуть пиджак, чтобы прикрыть трусы. – Нет, как будто ты сейчас описаешься, – прокомментировала Катя. Малышка Ева услышала, подбежала и сказала «маааамаааа, ыыыыы!», что означало, что она описалась и надо срочно поменять памперс.

– Ева, сейчас не твои трусы надо менять, а понять, как мне Машины закрасить!

Ева залезла в свой рюкзачок, достала два памперса. Один выдала матери – мол, меняй, второй – мне. Я начала хохотать. До слез.

– Прекрати, я не буду тебе фотошопить размазанную по щекам тушь! – строго сказала Катя. Уже в конце съемки, когда мы собирались, я, засовывая в сумку чулки, обнаружила нужные трусы и еще одни.

– Катя, я нашла трусы! – заорала я. Ева в тот момент опять со страшным грохотом двигала здоровенную табуретку.

– У вас точно все в порядке? – снова зашла в студию администратор.

– Я трусы нашла, – объявила радостно я.

* * *

Записалась в салон на маникюр-педикюр. Хотя на самом деле я хожу не в салон, а к Лике. Уже даже не вспомню, сколько лет. Мне с ней спокойно и всегда весело. Только она варит замечательный кофе, как я люблю – по-грузински. В маленькой турке. Лика – тбилисская армянка, но в Москве живет давно. Поехала за мужем, забрав двух дочек. Я люблю ее за легкость, свойственную только кавказским женщинам, и житейскую мудрость. Она умеет слушать и успокаивать одной фразой. Иногда переходит на грузинский, за что я ее люблю еще больше. Армянского языка, кстати, не знает. Родилась и выросла в Тбилиси. Там же окончила художественную школу, потом училище. Она рисовала гранаты – яркие, сочные. Национальные кувшины, ковры – килимы. Но жизнь сложилась по-другому. Лика лишь улыбалась.

– У меня здесь каждый день творчество. Вот тебе приятно сделаю, разве плохо?

– Лика, а как же гранаты? – возмущалась я.

– Не все любят гранаты, а красивой каждая женщина хочет быть. Как без маникюра можно выйти? Никак, – улыбалась Лика.

– Почему ты все бросила? У тебя же был талант! Могла бы свое дело организовать. – Я все еще не могла успокоиться. Видела работы Лики – необычные, яркие. В них были душа и сердце, нежность, чувственность и тепло. – Давай я тебе закажу картину. Напишешь для меня? Хочу гранат.

– Нет, дорогая, не проси. Я давно держу в руках кисточку от лака, а не настоящую, – тихо ответила Лика.

– Почему ты себя этого лишила? – не понимала я.

– Потому что хотела быть с мужем и девочками. Мужу было сложно здесь, а я сразу нашла работу. Мне хорошо. Я успеваю. Два через два работаю. Вчера медовик испекла. Дать тебе рецепт? Моя бабушка такой медовик пекла. Слушай, так вкусно получилось!

– Лика, а тебе никогда не хотелось своей жизни? Творчества? Независимости?

– Конечно, хотелось, разве я не живая? Но зачем мне это, если я должна выбирать? Ты сможешь выбрать между семьей и творчеством?

– Да, я смогла. Выбрала творчество.

– Нет, дорогая. Ты выбрала семью. Зачем тебе писать свои книги, если рядом не будет мужа и детей? Зачем ты сейчас засунула курицу в духовку на обед и прибежала ко мне? И сейчас смотришь на телефон, чтобы позвонить и сказать, чтобы они вынули курицу из духовки. Ты места себе не находишь. Куда ты дальше?

– Надо кукурузную муку купить, фасоль. За рыбой заехать, дочь на тренировку отвезти, с сыном поговорить еще хотела, ужин приготовить.

– А теперь представь, что ты приедешь и сядешь работать. Сможешь?

– Нет. Когда дома никого нет, я вообще не в состоянии работать. Об углы бьюсь.

– Вот и я нет. Мне хорошо сейчас. Я на своем месте. Знаешь, мне нравились рисунок, композиция, а мой старший брат любил скульптуру. У него такие работы получались, что до сих пор стоят в художественной школе. Очень талантливый мой брат. Сейчас – лучший мастер в городе. К нему все хотят попасть. Он такие свадебные прически делает – каждый раз шедевр. Должен был стать скульптором, а стал парикмахером. И он счастлив. Женщины от него такие красивые выходят, что сразу замуж идут. Жена его ревнует к клиенткам. Он только смеется. Живут хорошо. Он семью содержит. На все хватает. Разве это не счастье, не радость? Зачем думать о том, что можно было сделать, а чего нет? Лучше радоваться сейчас, разве нет? Если я дарю радость сейчас, значит, хорошо. Ты довольна, я довольна.

Да, Лика права. Когда я тяжело заболела и уже написала сыну пин-коды от всех своих карточек, велела заботиться о сестре и отце, давала еще какие-то наставления, вдруг посмотрела на руки. Маникюра нет. Как я без маникюра буду в гробу лежать? Это ж стыд какой. Потом поняла, что и педикюра тоже нет. А меня ведь чужие люди увидят. И им будет неприятно, если я без педикюра. Еле встав с кровати, я доползла до ванной – надо срочно покраситься, седина уже видна. Иначе точно в гроб не положат. И на том свете попрекнут – такая молодая женщина, неужели нельзя было корни заранее покрасить? Как можно с такими корнями помирать? Категорически нельзя. А где волосы, там и брови. И ресницы – обязательно. Тушь я с собой на тот свет не возьму, поэтому ресницы тоже лучше покрасить. На две недели всяких оформлений на том свете хватит. А дальше найду себе там салон. Вялым голосом я записалась к Лике. И к Вике, которая делает из меня роскошную брюнетку с шикарными бровями. После Вики я всегда похожа на Монику Беллуччи, что мне очень льстит.

На слабых ногах дошла до салона. Лика была непривычно возбуждена.

– Что случилось? Все в порядке? Как дочки? – спросила я.

Старшая, я знала, вернулась в Тбилиси, не захотев жить в Москве. Там и подруги, и бабушка с дедушкой, и тетушек сколько хочешь. Вся родня там. Оказалось, что и любовь тоже в Тбилиси. Молодой человек ее ждет.

– Мария замуж вышла, – объявила Лика и расплакалась. Но слезы были легкими, радостными.

– Я тебя поздравляю! Как хорошо! Ты не говорила, что она собирается замуж! – Я тут же передумала умирать.

– Да я тоже не ожидала. Они быстро решили.

– А свадьба? Ты же не ездила! А как твой муж отреагировал? – Я засыпала Лику вопросами.

– Свадьбы не было. Там сейчас нельзя – карантин. Поехали путешествовать. Она счастливая. Карен, конечно, никак в себя не придет. Хорошо, что он только по ватсапу был, а не там, на свадьбе. Я теперь его тестем называю. Он, бедный, так вздрагивает каждый раз. Никак не привыкнет.

Муж Лики – армянин Карен – воспитывал дочерей в строгости. Но с легким испугом. Три женщины в доме – начнешь бояться. Старшей он всегда говорил:

– Мария, ты же понимаешь, что назад дороги не будет? Если выйдешь замуж, назад не вернешься!

– Почему? – недоумевали сразу три женщины – Лика, Мария и младшая Эля.

– Женщины, почему вы такие вопросы задаете? – размахивал руками Карен, не зная, что ответить.

– Захочет, будет у нее дорога и назад, и вперед, хоть боком пусть идет, лишь бы счастлива была. Или ты не желаешь своей дочери счастья? – строго говорила Лика. Карен тут же сдавался и отвечал, что, конечно, пусть идет куда хочет.

Когда Мария объявила, что они с молодым человеком уезжают на три дня в горы, бедный отец чуть чакапули не подавился.

– В каком качестве она с ним поехала? Ты ее спрашивала? – кричал он жене.

– Карен, тебе нужно качество или счастье дочери? – отвечала, как обычно, Лика.

– Женщина, почему ты так со мной разговариваешь? Разве ты не видишь, что я нервничаю? Так нервничаю, что есть не могу.

Тут Карен все-таки подавился куском баранины и долго откашливался. Лика стучала по спине и наливала домашний компот.

– Будешь так говорить, в следующий раз сам себе по спине стучи, – заявила Лика мужу.

Следующий удар у Карена случился, когда он узнал, что избранник дочери не армянин и даже не грузин, а русский парень. Сергей.

– Она что, в Москве не могла себе русского найти? Надо было уехать? – возмущался Карен.

– Ох, хорошо, что его мать – русская женщина. Хоть у Марии не будет армянской свекрови. Так я за нее рада! – заметила Лика.

– Это ты сейчас про мою маму говоришь? – возмутился Карен. – Она святая женщина!

– Да, дорогой, святая, дай бог ей здоровья! Но я так счастлива, что она не смотрит, как я полы мою! – ответила Лика.

Карен знал, что его властная мать доводила молодую невестку до слез по три раза на дню. Как и его отца и всех остальных родственников. Так любила руководить, что даже соседи, у которых появлялась молодая невестка, боялись за бедную девочку. Тетя Мэри, в честь которой была названа старшая дочь, приходила в дом к соседке и смотрела, как чужие невестки управляются по хозяйству. Усаживалась на диван или стул, выбирая лучшее место для обзора, и наблюдала. У невесток из рук падали чашки и блюдца, ведра с водой опрокидывались сами собой, а на плите все начинало немедленно подгорать.

– Мэри, дорогая, давай ты придешь на ужин, не приходи завтра утром на кофе, – просила ее соседка. – Наша Лола так нервничает от тебя, что скоро всю посуду в доме перебьет. Я уже свой старый сервиз достала. Только у меня больше нет запасного. Лола такая трепетная девочка, как лань пугливая. Давай ты придешь и попробуешь ее ужин. Пусть она спокойно готовит и убирает. Я устала по осколкам ходить.

Мэри, конечно, обижалась и переходила в другой дом следить за невесткой. Соседки уже к Лике бегали и предлагали что угодно, лишь бы она задержала Мэри дома. Лика делала что могла – и коньяк в кофе подливала, чтобы свекровь уснула, та всегда от коньяка засыпала, – и сама тарелки разбивала, чтобы Мэри пар выпустила, отчитывая.

– Что я еще могу? – оправдывалась она перед соседками и родственниками. Мэри дошла до четвероюродных, каждое утро отправляясь на автобусе на другой конец города следить за очередной невесткой. Благо родственников хватало, а скрыть от тети Мэри свадьбу было бы совсем неприлично.

– Дорогая, давай ты уже родишь. Умоляю, – попросила Лику, кажется, троюродная сестра дяди Карена. – Мой сын скоро женится, девочка из приличной семьи, зачем ее сразу Мэри пугать? Если ей не понравится у нас, она уйдет. Семья ей сразу другого мужа найдет. А мой Гарик так ее любит, так страдает, два года добивался. Дышать на нее боится.

– Хорошо, я постараюсь, – кивнула Лика.

Накануне свадьбы сына троюродной сестры брата мужа Лика объявила Карену и свекрови, что беременна. Мэри так обрадовалась, что переключила свое внимание на Лику. Та, конечно, терпеливо страдала, слушая наставления Мэри, что ей есть, сколько гулять и как назвать сына, а как дочь. Зато счастье сына троюродной сестры состоялось. Лику в знак благодарности за самоотверженность закармливали, задаривали подарками многочисленные благодарные родственники. Каждый день приносили то гостинцы, то вещи для ребенка. Лика еще не успела родить, а ребенок уже был одет и обут лет до шестнадцати, устроен в лучший детский сад и лучшую школу. Кажется, даже про институт для него уже договорились.

– Слушай, я тоже тебя люблю, – ревновала Мэри, наблюдая комнату, в которой стояли два велосипеда, самокат, ролики, кроватка и люлька, три чемодана с вещами и еще один – с обувью. – Но не до такой же степени! Разве можно дарить заранее? Раньше никто не дарил.

– Сейчас можно. Даже праздник есть специальный, когда беременной женщине дарят подарки для будущего ребенка, – ответила, улыбаясь, Лика.

– Это где такой праздник?

– В Америке. В Москве, тоже, говорят, уже принято так делать.

– Все такие современные стали, – буркнула Мэри.

Когда наконец собрался жениться младший брат Карена, который в свои тридцать два года все еще оставался холостяком и головной болью для Мэри, та отвлеклась от Лики, которая могла родить вот-вот, буквально на днях. Арсен собрался жениться на русской девушке, не местной. Она приехала в Тбилиси работать. Мэри заламывала руки. Кого только Арсену не сватали, каких только невест ему не подбирали. Почему он выбрал эту русскую девочку?

– Если тебе нужна была блондинка, ты бы только сказал. Мы бы любую покрасили, какие проблемы? – кричала Мэри.

– Мама, это мой выбор. Ты мечтала, чтобы я женился? Так вот, я женюсь.

– И как я буду за ней следить? – не понимала Мэри.

– Никак. Мы уедем. И свадьбы не будет. Просто распишемся. Так что даже не начинай готовить банкет и созывать гостей. Света не хочет.

– Света! За что мне такое наказание? Почему ее не зовут нормальным именем? Звали бы ее Нино или Софико…

– Светлана, вы можете звать ее Лана. Очень красивое имя, – заметила Лика. Арсен поблагодарил ее взглядом.

Мэри тогда слегла с нервами, и все боялись, что у нее случится инфаркт вместе с инсультом или наоборот. Хотя Мэри утверждала, что умрет от горя, если «с ней так поступят». Что означало – лишат невестки, за которой она сможет следить. Врачи, лучшие в городе, в один голос заявляли – Мэри еще их переживет. Та просто отчаянно нуждалась в новой невестке и новых ощущениях. Отчего-то скорые роды Лики не были для нее столь значимы, как появление невестки.

– Тетя Мэри, нет, я не ваш родственник, – твердил Гия, знаменитый на весь город врач-кардиолог, вызванный для осмотра. Его заранее предупредили, что Мэри находится в поисках новой невестки.

– Как не мой? Ты же сын Ашота и внук Вазгена? У Вазгена было три сестры. Младшая вышла замуж за Васо. А я, получается, двоюродная тетка Васо по материнской линии. И ты мне будешь говорить, что я не твоя родня? Ты ведь женат? Кто за твоей женой присматривает? Твоя мать давно умерла, пусть земля ей будет пухом, такая хорошая женщина была… А жена что делает? Почему детей нет?

– Она работает. Врач-неонатолог. Училась в Москве, – покорно отвечал Гия.

– Это какой такой врач?

– Тот, который спасает недоношенных детей. Которые родились раньше срока. Вы же знаете, у нас собираются строить центр для таких детей, она там будет главным врачом.

– Как она может быть главным врачом по детям, если своих нет? Откуда она знает про детей? – не понимала тетя Мэри.

– Она училась этому. Не обязательно иметь детей, чтобы уметь их лечить.

– А почему недоношенные? Разве свекрови плохо смотрели за своими невестками? – немедленно возмутилась Мэри.

– Тетя Мэри, по-разному бывает. Медицина не стоит на месте, развивается, сейчас спасают даже тех детей, которые весят пятьсот граммов.

– Не понимаю. Как может ребенок весить пятьсот граммов. Его мать что, совсем не ела, когда была беременной? Разве ее плохо кормили? Карен родился три килограмма восемьсот граммов, и я переживала, что он очень худой. Арсен родился четыре килограмма, и я все равно переживала, что худой.

– Мэри, вам надо отдыхать, набираться сил. У вас скоро родится внук или внучка. Вы уже знаете кто? Имя выбрали? Вам нельзя сейчас переживать. Помогите Лике. Ну кто, кроме вас, знает, как лучше заботиться о ребенке? Кто подскажет молодой матери? Вы же – главная хранительница мудрости в семье.

Гия еще полчаса рассказывал, какой Мэри станет замечательной бабушкой и что ей нужно сосредоточиться на следующем поколении и оставить в покое нынешнее.

Мэри под действием уговоров и укола успокоилась. Но ненадолго. Уже утром она опять заламывала руки и умоляла сына Арсена «одуматься, пока не поздно».

Арсен пришел к Лике с чашкой кофе. Он знал, что Лика тайком от свекрови пьет кофе.

– Что случилось? – спросила она, с благодарностью принимая чашку.

– У нас роспись в загсе пятнадцатого. Потом пойдем в ресторан вдвоем и на следующий день уедем. Никакого торжества, даже друзей не звали. Но я боюсь, что мама узнает и приедет в загс. У нее там подруга детства работает. А если про ресторан узнает, я даже представить не могу, что будет дальше. Я Свету боюсь даже на знакомство привести. Иначе мама выстроит тут всех потенциальных невест. И начнет сравнивать со Светой, чтобы «открыть мне глаза», – объяснил обреченно Арсен.

– Да, она может, – улыбнулась Лика. – Не хочешь ее пригласить в загс и в ресторан?

– Нет, только не это. Я не вынесу. И Света, она, понимаешь, другая. В Москве выросла, училась в Лондоне, в Париже. Не станет терпеть. Да, она воспитанная, но не такая, как ты. Ее родители сразу приняли выбор и не вмешиваются. Да, Света знает про традиции, уважает их, но это было ее условие – только не в нашей семье. Хочет работать, делать карьеру. Она очень талантливый врач. Акушер-гинеколог. Ее куда только не звали, но она ради меня решила сюда приехать. Я ее люблю. Никого никогда так не любил. И боюсь потерять.