Текст книги "Правда зеркала"
Автор книги: Майкл Флетчер
Жанр: Героическая фантастика, Фантастика
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Продавец хмыкнул в знак согласия, оценивающе взглянул на новую, явно с иголочки одежду Вихтиха, и скрылся в конюшне. Вернулся он с великолепным седлом и подходящими к нему седельными сумками. Черная кожа была расписана изящными завитушками. На его белом коне и то и другое смотрелось бы просто идеально. Вихтих кивнул и заплатил, не торгуясь. Хозяин конюшни оседлал животное и наполнил одну из седельных сумок зерном.
Лошадь посмотрела на Вихтиха так, словно хотела вытащить его кишки зубами и разбросать их по безукоризненно чистой мостовой.
– Хорошая лошадка, – сказал Вихтих и одним легким прыжком взлетел в седло.
Он двинулся через Зельбстхас к южным воротам. Мускулы на плечах лошади перекатывались при ходьбе, и смотреть на это было – одно удовольствие. Он решил, что это действительно прекрасное создание. Судя по тому, какими взглядами мужчины и женщины провожали его, он, должно быть, выглядел сногсшибательно.
Ветерок развевал его волосы именно так, как нужно.
Вихтих протянул руку, чтобы погладить лошадь по ушам, и отдернул ее – она немедленно попыталась оттяпать ему пальцы.
– Хорошая лошадка, – повторил он. – Ты мне нравишься. Ты с огоньком.
Он подумал о чудовищном черном боевом скакуне Бедекта. Не смог вспомнить, как же его звали. Старик относился к лошади с большей любовью, чем к своим друзьям.
«Зачем Бедект дает своим лошадям имена?»
В этом не было никакого смысла. У Вихтиха было так много лошадей, что он, наверное, и не смог бы вспомнить их всех. Половина из них погибла в бою или же была загнана до смерти при бегстве с поля боя. Иногда он ставил их на кон – и проигрывал; бывало, что и продавал, чтобы купить еду или одежду. Пару раз они оставались в полных гнили городах-государствах, которые Вихтиху приходилось поспешно покидать, когда очередной план Бедекта в очередной раз шел прахом.
Было странно, что Бедект так привязывался к простым вьючным животным, а с друзьями вел себя как последний паршивец.
«Интересно, что старый козел с этого имел?»
Что-то он имел, несомненно. Бедект был таким же эгоистичным, как и все попадавшиеся Вихтиху люди.
– Я дам тебе имя, – сообщил Вихтих своему коню.
Интересно будет получить то, что Бедект получал от этой странной сделки – если ему это, конечно, удастся. Привяжется ли Вихтих к твари, станет ли нуждаться в том, чтобы совать ему в морду яблоки при каждой возможности? Он даже представить себе подобного не мог. Может, конь будет вести себя более дружелюбно, если Вихтих прикинется, что ему небезразлична его судьба.
– Я назову тебя Эргерлих, – сказал Вихтих. Так звали поэта, с которым он был знаком еще в Траурихе.
Эргерлих проигнорировал его слова.
Глава девятая
До Меншхайт Лецте Империум существовали тысячи богов. У каждой рощи был свой Вознесенный дух, ревностно защищающий свой кусочек земли. В каждом пруду жил какой-нибудь сумасшедший полубог. Это был мир местных божков. Когда Меншхайт Лецте Империум объединила человечество под одним правлением, осталась только единая государственная религия – Ванфор Штелунг. В течение многих тысяч лет, последовавших за падением Империума, эта религия изменялась и дробилась на многочисленные культы. Три тысячи лет назад у нас было двадцать богов, а теперь их сотни. И их число растет.
О чем, как не о нашем упадке, это свидетельствует?
Гешихтс Ведреер, историк и философ
Штелен сидела в «Ляйхтес Хаус» рядом с Лебендих. Морген исчез, и она сразу поняла, что жива. Она почувствовала себя по-другому – только сейчас она поняла, что быть мертвой было намного легче. О чем волноваться мертвой? Оглядываясь назад, она не могла решить, что изменилось на самом деле. И после смерти ей все так же были нужны деньги и еда. Она точно так же чувствовала холод ночи и тепло подруги. Конечно, в Послесмертии все было блеклое, немного серое, но в целом, на взгляд Штелен, смерть не сильно отличалась от жизни.
Она окинула взглядом таверну. Мертвецы – ее мертвецы – исчезли. Этот «Ляйхтес Хаус» наполняли счастливые люди в яркой и чистой одежде.
«И слишком много долбаного белого».
Сравнив себя с ними, Штелен немедленно ощутила себя неуместной, источающей скверну, серой и безобразной. Ей захотелось убить их всех, раскрасить таверну по своему усмотрению – кричащими багровыми оттенками хаоса и кровавого насилия.
«Действительно? Что ты собираешься делать, пойти и купить себе яркую одежду?»
Нет, это не для нее, а для сосредоточенных на самих себе тупицах вроде Вихтиха.
Лебендих тихонько сжала ее руку, и Штелен ответила быстрой улыбкой. Кожа подруги, по ощущениям, стала теплее, чем была в Послесмертии.
Улыбка Штелен исчезла, когда она заметила растерянный неуверенный взгляд Лебендих. Штелен хотела бы спросить, в чем дело, но была не в силах сформулировать вопрос так, чтобы это не звучало отчаянно жалко, и потому промолчала.
«Что тебя напугало? Если кто-нибудь только откроет свой грязный рот, я выпотрошу любого на месте».
Побег из Послесмертия ничего не изменил. Любой, кто вздумает насмехаться над ними, любой, кто хотя бы ткнет пальцем в Лебендих, умрет. Болезненно.
Штелен успокаивающе пожала руку Лебендих. Большая женщина со своими мечами была смертью во плоти и все же сохранила мягкость, которую Штелен никогда не поймет.
Лебендих рассеянно улыбнулась в ответ.
– Что-то я не вижу нигде Величайшего Дебила в Мире, – сказала Штелен, надеясь перевести беседу на более безопасную почву. Она раздула ноздри, пробуя воздух на вкус. Послесмертие, возможно, было бледной имитацией жизни, почти лишенной цвета и вкуса, но жизнь воняла.
– Я думала, он будет здесь. Строить глазки служанке.
– Морген сказал, что время здесь идет по-другому, – заметила Лебендих.
Штелен кивнула:
– Интересно, сколько у него форы.
Она и Лебендих присели за столик к Моргену буквально через пару минут после того, как тот отправил Вихтиха в мир живых.
Симпатичная голубоглазая служанка подошла к их столику, и Штелен немедленно возненавидела ее.
– Могу ли я…
– Отвали, – сказала Штелен.
– Подожди, – Лебендих схватила девушку за руку.
Это не оставило ей особого выбора; служанка остановилась.
– Да?
– Не заглядывал ли сюда недавно мужчина? – спросила Лебендих. – Ты бы его обязательно запомнила. Он даже красивее, чем ты.
Она отпустила руку служанки.
Девушка залилась краской, и Штелен захотелось выпустить ей всю кровь.
– Он был здесь вчера, – ответила служанка. – Сидел прямо здесь, где вы сидите.
Лебендих вытащила монету из кошелька и ловко перекатила ее по костяшкам крепких пальцев.
– Он что-нибудь сказал? – спросила она, зажав монету между большим и указательным пальцами и подняв ее вверх.
Девушка кивнула, не сводя глаз с монеты:
– Сказал, что он – Величайший Фехтовальщик в Мире.
– О, опять это дерьмо, – прорычала Штелен.
Этот идиот никогда не откажется от своей тупой идеи. Даже смерть не остановит дурака.
– Он сказал, что направится в Готлос, – добавила служанка, поворачивая свой нахальный нос к Штелен. – Он сказал, что собирается разобраться с человеком, который убил его друга.
– Убил его… – Штелен хрипло, гнусаво расхохоталась. – Дай-ка угадаю. Он гонится за стариком с кучей шрамов и, может быть, половиной уха. Если тот и этого обрубка не лишился.
Девушка кивнула, облизнувшись и глядя на монету.
– Он ушел не заплатив, и за его еду и напитки вычли с меня.
– Типично для него, – фыркнула Штелен.
Лебендих молча и выжидающе смотрела на девушку.
Та нахмурилась – на гладком лобике не появилось ни морщинки – и продолжила отчаянно копаться в памяти.
– Он вызвал на бой Курца Эрфюрхтига, величайшего фехтовальщика в…
– Пожалуйста, скажи мне, что этот Курц прикончил идиота, – сказала Штелен.
Девушка покачала головой, волосы волной взметнулись по изящным плечам. При виде розового шарфа, выбившегося из-под воротника девушки, Штелен захлестнуло желание убийства. Она избегала смотреть на Лебендих, опасаясь, что та все заметит.
– Он убил Курца, – ответила служанка. – Все только об этом и говорят.
– Дерьмо, – выругалась Штелен. – Что-нибудь еще?
Сжав маленькие кулаки, служанка умоляюще посмотрела на Лебендих.
– Он сказал, что его зовут Вихтих Люгнер. Я слышала это имя. Раньше он был Величайшим…
– Да, да, мы знаем, – сказал Штелен. – А полезное что-нибудь?
– Все говорят, что он – Вихтих, – вернулся из мертвых.
– Ну, это вряд ли…
Лебендих протянула монету служанке и кивком отослала ее.
– За что ты заплатила ей? – спросила Штелен, все еще злясь на себя.
Лебендих пожала плечами:
– Деньги ей нужнее, чем нам.
– И что?
Лебендих снова пожала плечами и одарила ее улыбкой, которую приберегала для тех моментов, когда ей казалось, что Штелен ведет себя мило.
«Долбано редкая улыбка», – подумала Штелен. Тем не менее та согревала ей душу. Даже если она этого не понимала.
Штелен и Лебендих разделились. Фехтовальщица с деньгами, которые Штелен каким-то образом умудрилась у нее не украсть, отправилась купить лошадей, а клептик осталась порасспрашивать людей еще, чтобы точно убедиться – Вихтих отправился на юг в сторону Готлоса. Они договорились встретиться у южных ворот.
Проследить, где прошел Вихтих, было легко. Идиот часто останавливался, чтобы похвастаться и рассказать всем, кто он и что он такое. Этот фраер выделялся даже в толпе таких же фраеров. Выследить Бедекта было бы сложнее, но это не беспокоило Штелен. Вихтих приведет ее прямо к старику.
Дождавшись, пока Лебендих покинет «Ляйхтес Хаус», Штелен вернулась. Она избавила хорошенькую служанку от шарфа и всего остального, залив кровью пол в общем зале таверны. Полдюжины посетителей и мужчина за стойкой разделили судьбу девушки. Таким образом, очень удачно в живых не осталось никого, кто мог бы описать двух женщин, рассказать, что они интересовались Вихтихом и выяснили, куда он отправился.
Морген послал Вихтиха убить Бедекта и ее, чтобы прикончить их обоих. Она не видела причин полагать, что он не пошлет за ее головой кого-нибудь еще. Если бы она была жалким червем, который сам боится пачкать ручки в крови, то именно так и поступила бы.
Штелен заметила чудовищную стену, окружавшую Зельбстхас здесь, и которой не было у Зельбстхаса в мире мертвых, но списала ее появление на разницу во времени. У них здесь было десять лет, чтобы построить ее. То, что они потратили время именно на это, красноречиво говорило об их неуверенности в себе.
Перед тем как встретиться с Лебендих у ворот, Штелен проверила, что надежно спрятала розовый шарф. У фехтовальщицы был особый нюх на вещи, которые Штелен предпочла бы скрыть.
Две женщины поехали на юг. Всегда немногословная фехтовальщица была молчаливее обычного, на все попытки Штелен завязать беседу отвечала хмыканьем и скупыми жестами.
«Да что с ней не так, черт возьми?»
Она что, заметила шарф? И рассердилась на Штелен за то, что клептик поубивала всех в таверне?
«Я сделала то, что нужно было сделать».
Штелен хотелось протянуть руку и прикоснуться к Лебендих, подержать ее за руку, но вместо этого она предприняла еще одну попытку разговорить подругу.
– Бедект всегда давал имена своим проклятым коням. Лауниш – так он назвал свою последнюю зверюгу, большого задумчивого боевого коня, – Штелен коротко фыркнула, пытаясь изобразить смех. – Когда он думал, что его никто не слышит, он всегда принимался с ним разговаривать. Идиот.
– Назову моего Росс, – сказала Лебендих и погладила животное по шее.
Следующие полмили пути Лебендих продолжала ее игнорировать, Штелен наблюдала за ней и размышляла, что бы предпринять. Женщина не выглядела ни сердитой, ни напряженной, просто отстраненной, погруженной в свои мысли.
«Боги, почему мне всегда нравятся задумчивые люди?»
Исходя из ее личного опыта, единственное, к чему приводил самоанализ, – так только к хандре.
Штелен посмотрела на затылок своей лошади, и уши животного дернулись, как будто тварь опасалась, что хозяйка их сейчас оторвет. Это был злобный и вспыльчивый зверь, который всегда смотрел на нее с недоверием. Ей никогда не везло с лошадьми. Ей всегда доставались особи раздражительные, склонные к насилию, и, если она забывала привязать их покрепче к чему-нибудь твердому, они в двух случаях из трех бросались в бега.
«Зачем мне давать имя этой глупой твари?»
Она вспомнила, как Бедект попросил ее отнести яблоки Лаунишу и убедиться, что конь хорошенько причесан и обихожен. Да только за одно это Бедекта стоило убить!
«Он относился к этой проклятой лошади лучше, чем ко мне, а я…»
Она даже не могла подумать слово «любила», не говоря уже о том, чтобы произнести его вслух.
Она добавила эту боль в свой постоянно растущий список причин.
Глава десятая
Тысячу раз города-государства выступали против нас, и тысячу раз мы отбрасывали их назад. Звучит так, как будто это была наша великая победа. Но нет. Теперь мы говорим на их грубом языке и давно позабыли наши собственные. Наши дети покидают родные края ради приключений в каменных городах. Когда-то мы выбирали вменяемых людей командовать нами, а теперь, вслед за городами-государствами, вверяем себя безумцам. Они выиграли эту войну тысячу лет назад.
Вайсхайт, военачальник племени ГрасМер Краэ
Эрдбехютер, жрица Геборене и живое воплощение воли Матери-Земли, сидела у костра, который сама развела себе, и грела руки. Она смотрела, как Унгейст хлопочет со своей палаткой. Тупому идиоту никак не удавалось поставить ее. Сама Эрдбехютер предпочитала спать под открытым небом, как это и задумывалось Духом Земли.
Едва они выехали за городские стены, Драхе превратилась в дракона, и с тех пор ее никто не видел. Если повезет, они больше никогда ее и не увидят. Эрдбехютер беспокоило, что дракон, парящий высоко над облаками, был вне ее досягаемости. Конечно, это был лишь вопрос времени, когда сумасшедшая сука достигнет Вершины и уже никогда не вернется в человеческий облик. Она станет животным, а ко всем своим многочисленным порождениям Мать-Земля относилась с исключительной любовью. Даже тем, кого породило безумие. Люди, однако, были проклятием на теле Матери, гнилью, пожирающей ее плоть.
Эрдбехютер подбросила в костер пару веток. Прошлась оценивающим взглядом по Унгейсту сквозь языки пламени. Невысокий, но мускулистый. Они провели вместе некоторое время, почти год, прежде чем она поняла, насколько несовместимы их желания. Они оба ненавидели человечество, и это сближало, но различия между ними оказались слишком велики, чтобы можно было не обращать на них внимания. Унгейст не любил землю. Он не понимал, что, хотя люди могут быть заражены внутренними демонами, они сами являются заразой. Однако на самом деле конец их связи положило поведение Унгейста – он вел себя так, словно Эрдбехютер принадлежала ему. Сама того не замечая, она соглашалась на подобное обращение почти целый год. Это было рабство, самый коварный его тип – когда человек счастливо отдает право решать за себя другому. Позволить ему принимать все решения было так просто.
Эрдбехютер вернулась мыслями в детство – оно прошло на северо-восточной окраине ГрасМер. Гекс, старая мудрая женщина, сморщенная и высохшая, как слива, слишком долго пролежавшая на солнце, выбрала Эрдбехютер своей преемницей. Племя праздновало неделю, угощая девушку и выполняя все ее пожелания. Ей сказали, что, когда она войдет в возраст, она сможет выбрать любого мужчину в племени. Широкие плечи и распущенные черные волосы Тапфера будут принадлежать ей. Ей не придется охотиться или разделывать добычу, если только ей самой этого не захочется. Люди племени каждую ночь будут ставить ее шатер, приносить ей дрова и разжигать огонь. Гекс передаст ей всю мудрость мира. Она возглавит племя, уладит все разногласия. Ее слово станет законом.
А потом они раздели ее догола и закопали по шею в твердую землю, поросшую травой равнин.
Она вспомнила, как Гекс присела перед ней. От старухи воняло потом, грязью и лошадьми, ее глаза-бусинки так глубоко запали в морщинистые щеки, что Эрдбехютер лишь знала, что они там, но не видела их.
– А теперь мы должны тебя сломать, – сказала старая ведьма.
– Почему? – спросила Эрдбехютер; ей в ту пору стукнуло всего одиннадцать.
– В тебе уже есть трещина, – сказала Гекс. – Я вижу это в твоих глазах. Вот почему я выбрала тебя. Но мы должны вскрыть тебя, – она постучала скрюченным пальцем по лбу Эрдбехютер, между глаз. – Ты здесь в ловушке.
Муравей полз по шее Эрдбехютер, и она представила себе змей, длинных и сухих, обвивающих ее конечности под землей.
– Сколько времени это займет? – спросила она и почувствовала гордость за то, что голос ее почти не дрогнул.
– Столько, сколько потребуется.
– Мне не страшно, – сказала она, надеясь произвести впечатление на Гекс.
– Ну и дура, – ответила старуха. – Потому что это – самое страшное, что случится с тобой в жизни.
Гекс закряхтела и с хрустом изношенных коленей поднялась на ноги. Она ушла, не сказав больше ни слова.
В течение недели они давали ей лишь воду, по паре глотков в день, лишь бы только она не умерла под иссушающим солнцем ГрасМер, а питалась она насекомыми, которые оказывались слишком близко от ее рта. В остальном племя ее просто игнорировало. Люди, с которыми она вместе росла, проходили мимо, даже не взглянув на нее, как бы она ни умоляла. До тех пор пока испытание не сломает ее разум и они не выкопают ее, она перестала существовать для них.
В начале второй недели она притворилась, что сошла с ума, принялась бессмысленно бормотать и пускать слюни – хотя их у нее не так уж много уже было. Она несла всякую околесицу так громко, насколько могла – с пересохшим-то горлом. Пришла Гекс и около полудюжины ударов сердца простояла рядом, наблюдая за ней. А затем хмыкнула и ушла. Каким-то образом старуха все поняла.
Два дня спустя она подумала, что какое-то подземное существо нашло ее пальцы на ногах и пожирает их. Она кричала и кричала, а они игнорировали ее. В конце концов у нее сорвался голос, и она продолжала кричать беззвучно. Какое-то существо с не меньше чем тысячей ног ползало в ее волосах, словно собираясь отложить яйца в ее плоть и тщательно выбирая место.
И однажды поздно вечером, ближе к концу третьей недели, Мать-Земля заговорила с Эрдбехютер. Она рассказала ей о своей жизни до того, как подцепила эту заразу – человечество. Она рассказала ей о странных и древних существах, которые для последних десяти тысяч поколений людей были уже не больше, чем сказкой. Она рассказала ей, как люди охотились на них, пока не истребили полностью, уничтожая великие леса и сокрушая мир обработанным камнем.
Племя ее спало, когда дух мира дал ей цель. Эрдбехютер станет голосом земли и камня. Она будет повелевать костями мира. Человечество было гнилью, которую Эрдбехютер соскребет с плоти Матери.
В ту ночь ей приснились камни, что поднялись из земли ГрасМера – из земли, что помнила все и ничего не простила. Валуны, превосходящие размерами самый большой шатер, вырвались на свободу и с криками прокатились по центру стоянки ее племени. Позже, когда в мире вновь воцарились спокойствие и тишина, она уже знала, что он должен быть именно таким. Никто не болтает. Никто не планирует, что делать завтра, не оплакивает то, что случилось вчера. Звезды кружились над головой, глядя на землю, очищенную от заразы.
И тогда Эрдбехютер заснула.
Она проснулась, когда земля вытолкнула ее на свободу, родила ее, излила ее из теплого чрева – влажной почвы, полной личинок. От ее племени ничего не осталось, ни единого намека, что этот холм вообще был осквернен людьми. Загон для лошадей развалился в щепки. Звери все еще пребывали в гармонии с духом, который их породил, и ярость Земли не тронула их.
Она взяла лошадь и поехала на ней на север, к городам-государствам. Имело смысл начать очищение с того места, где инфекция протекала бурно. Она призовет кости земли, сокрушит то, что создано руками людей, вернет мир в его естественное состояние. Чуть южнее Абгеляйтете Лойте она попала под влияние гефаргайста-Поработителя. Несколько месяцев она путешествовала с группой порабощенных последователей гефаргайста, прежде чем эта грязная банда привлекла внимание недавно вознесенного бога. Морген сжег Поработителя дотла – неугасимую ненависть испытывал он к таким отродьям – а те немногие, кто пережил обрушенное им очистительное пламя, вступили в ряды Геборене Дамонен. Юный бог проявил особый интерес к Эрдбехютер, взял ее под свое крыло. Он рассказал ей о своих планах создания идеального мира, показал ей, что это одно и то же, что и мир, о котором ей говорила Земля.
– Люди – заблудившиеся животные, – сказал он, и она ощутила, что он абсолютно прав. – С твоей помощью я сделаю их идеальными животными.
И она отдала ему себя, пообещала посвятить свою душу и все, что она есть, служению ему. Иногда ей даже казалось, что она сделала это по собственной воле.
– Долбаная палатка! – Унгейст пнул неуклюже сваленную ткань и уставился на нее. Он обычно зачесывал свои жидкие волосы вперед, чтобы скрыть залысины, но сейчас они растрепались и свисали – безжизненные и сальные.
Шесты торчали во все стороны под случайными углами, и палатка выглядела так, словно ее поставили вверх ногами. Его белые одежды под мышками пожелтели от кислого пота. Он посмотрел на нее сквозь пламя, и она поняла, о чем он думает.
– Нет, – сказала она.
Он подошел ближе и сел на расстоянии вытянутой руки.
– Что «нет»?
– Все «нет».
Он приподнял бровь, посмотрел на нее через полуприкрытые веки – когда-то она влюбилась в этот взгляд.
– И даже не…
– Нет, я палец о палец не ударю, чтобы эта куча тряпья встала как надо.
– А что если встанет у ме…
– Нет. И под одной скаткой мы спать не будем.
– Но это самое естественное для мужчины и женщины, – он указал на ночное небо. Звезды словно пробивали дыры в темноте своим светом. – Мы животные. Мы должны исполнять животные позывы. Иначе… – он не договорил, и так понимая, что сказанное бросает вызов ее убеждениям.
«Он слишком хорошо меня знает».
Что-что, а проложить себе языком дорогу прямиком в ее лоно он умел. Гефаргайстом он не был, но искусным манипулятором – да.
«Он проповедник, там без умения чесать языком – никуда».
Унгейст часто странствовал с проповедями и обращал в свою веру. Иногда она задумывалась – действительно ли он верит или служит Моргену только потому, что его это устраивает.
– В земле прямо под твоей задницей есть камень размером с твою лошадь, – сказала она.
Он взглянул вниз, коснулся земли пальцами.
– В этом совершенно нет никакой…
– Если ты попытаешься прикоснуться ко мне, он раздавит тебя, как жука, каковой ты и есть.
Унгейст кивнул, оглянулся на развалины своей палатки.
– В какой момент все пошло не так? Я думал, что мы счастливы.
– Ты был счастлив, – сказала она. – Ты все решал за нас. Мы всегда делали то, что ты хотел. Мне оставалось лишь следовать за тобой.
Он пожал плечами:
– В любых отношениях кто-то должен быть главным. Ты никогда вроде и не хотела вести. Ты рождена следовать за кем-то, а сердишься за это на меня. Не надо.
– Нет, – ответила она, усилием воли держа себя в руках. – Много раз я пыталась взять инициативу на себя, но ты меня просто игнорировал.
– Ты говорила недостаточно убедительно, – он покачал головой. – Слишком тихо. Ты хочешь, чтобы нами командовал я.
– Нет.
– В каждом стаде есть свой альфа. На вершине каждой стаи, прайда и даже косяка рыб находится одно животное, – Унгейст встретился с ней глазами, и, как бы ей ни хотелось это признавать, часть ее хотела трахнуть его тут, под звездами.
– Это естественно, – сказал он. – Таков порядок вещей.
Он наклонил голову набок и слегка пожал плечами в знак извинения, как бы смягчая свои слова:
– Но это животное – не ты.
– Земля говорит со мной, поверяет мне свои нужды. Моя работа не оставляет места в моей жизни, чтобы следовать за человеком.
– А как же Морген?
– Он – бог.
Она не смогла бы объяснить, чем юный бог Геборене отличался от всех остальных. Его цель была ее целью. Хотя Земля никогда ничего подобного не говорила, тем не менее она почему-то была твердо уверена, что Земля хочет, чтобы она, Эрдбехютер, делала то, что Морген ей говорит. Или он ей это сказал?
Унгейст подвинулся ближе и потянулся к ее бедру.
«Он никогда не слушает».
Все, что она говорила, проходило сквозь него, как рыба сквозь воду.
– Хрусть, – сказала она, прижимая большой палец к указательному. – Как жука.
Земля под ним зашевелилась, и Унгейст, раздраженно нахмурившись, прекратил свои поползновения. Он взглянул на привязанных неподалеку лошадей. Они, нервно вращая глазами, смотрели в небо.
– Должно быть, Драхе там, наверху, – сказал он. – Она пугает их.
«Меня она тоже пугает».
Драхе была идеальным животным, безупречным убийцей. В драконьем облике она не испытывала ничего похожего на человеческие чувства и уж тем более не знала, что такое мораль.
– Я покрою тебя, как жеребец, – сказал Унгейст. – Ты же сама знаешь, как тебе это нравится. Мы будем совокупляться в грязи, как звери. Мы будем кусаться, кричать и царапать друг друга, – он опять придвинулся. – А Драхе сможет смотреть на это.
Порыв страшного по силе ветра размазал их по земле и разметал костер, разбросав яркие угли по всей поляне. Когти длиной с короткий меч вонзились в бока одной из лошадей, та закричала почти как человек, и вот уже, отчаянно брыкаясь и лягаясь, исчезла в темном небе. Две оставшиеся сорвались с привязи и умчались во мрак.
– Дерьмо, – прошептал Унгейст.
Он свернулся калачиком на земле в отчаянной попытке стать мишенью как можно меньшего размера.
Теплые брызги пролились на них сверху, окрасив их белые одежды Геборене в красный цвет. Тут и там сыпались какие-то влажные куски.
Унгейст оторвал взгляд от неба.
– Утром мы найдем других лошадей, – сказал он и протер глаза рукавом, счищая заляпавшую их кровь.
Прозвучало это скорее как приказ, чем как предложение.
– Нет, – ответила она. – Драхе съест и их.
Струйка лошадиной крови стекла с ее волос мимо правого глаза, словно Эрдбехютер заплакала – кровью. Она потрогала свое лицо и обнаружила, что оно скользкое. Ее пальцы стали багровыми и теплыми от разодранной в клочья жизни.
Янтарные крылья Драхе мелькнули над лагерем, раздался рев, и палатку Унгейста тоже утянуло вверх.
Мерцание углей отбрасывало оранжевые всполохи на мужчину. Он вздрогнул всем телом.
– Дерьмо!
Сейчас, когда взгляд его метался с чернильно-черного неба на изуродованные остатки его палатки, он выглядел потерянным. Напуганным.
«Таким он мне нравится больше».
Это было не желание защитить или материнский инстинкт, а, скорее, использовать его, пока он слаб. Сможет ли она поддерживать в нем это состояние нервного ужаса? Пока Драхе кружит над ними, это будет не так уж сложно.
– Я передумала, – сказала Эрдбехютер Унгейсту. – Я трахну тебя.
Он взглянул на нее, губы его зашевелились беззвучно, словно он не сразу смог подобрать слова в ответ.
– Ты что, свихнулась? – он указал на небо. – Она там, наверху. Она может… в любой миг… – Он взмахнул руками, изображая, как его утаскивают ввысь: – Упс! Был – и нету!
«Есть и худшие способы умереть, чем накормить собой идеального хищника».
Эрдбехютер шлепнула по земле рядом с собой. Почва превратилась в кровавую грязь.
– Я трахну тебя в грязи. Я буду сверху.
Похоть одержала верх; он подошел ближе, и взгляд у него снова уже был оценивающий, как всегда, когда он прикидывал, как перевернуть ситуацию в свою пользу.
– Если ты попытаешься перехватить контроль, – сказала она. – Хрусть. Как жука. Ты будешь делать то, что я хочу и когда я захочу.
Он сглотнул и кивнул, и она поняла, что он пытается убедить себя, что все равно и в этой ситуации победил он. Ей это было безразлично. Это было не о нем.
Позже, когда Эрдбехютер скакала на Унгейсте так, как только женщина из а может скакать верхом на мужчине, рыча, крича и разрывая его грудь ногтями, Драхе сбросила сверху останки лошади – достаточно близко, чтобы их осыпало дымящимися кишками. Только утром Эрдбехютер пришло в голову – а не пыталась ли териантроп таким образом убить их?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?