Текст книги "Рыбалка в море демонов"

VIII

Много времени спустя – откуда мне знать сколько? – я отсчитал сто шагов от маневрового парка вниз по предпоследнему, самому крутому отрезку шахтового ствола, который вел к месту катастрофы. Найдя заранее сделанную отметку, я остановился и оглянулся на галерею. Пламя, вновь зажженное нами в кузнечных горнах и жаровнях, бросало зловещие отсветы на стены шахты, придавая подземелью вид еще более мрачный и сверхъестественный, чем обычно.

– Давай! – крикнул я. – Спускай ее сюда!

Мой голос словно пробудил ото сна установленную наверху лебедку, а ее скрежет словно воскресил могучую трудолюбивую душу шахты, давно покоящуюся в могиле. Да и мне, закопченному и с ног до головы покрытому угольной пылью, было не так уж трудно представить себя в роли какого-нибудь восставшего из небытия обитателя Кузницы, – по правде сказать, в то мгновение я находился так же далеко от мира людей, как если бы и впрямь был призраком.

Но когда, покорная моему зову, наспех сработанная колесница грохоча выкатилась из галереи и начала неспешно сползать вниз по склону, иллюзия исчезла. Никогда, даже в лучшие дни обреченного города, не видела шахта подобного перевозочного средства. Если не с первого, то по крайней мере со второго взгляда любому наблюдателю становилось ясно, что составлено оно из двух вагонеток-гигантов, однако всевозможные дополнения делали его похожим скорее на некое чудовищное оружие, а отнюдь не на часть шахтового оборудования. Да, собственно, оружием оно и являлось.

К вагонеткам мы приделали нечто вроде корабельного носа, – загнутый кверху, наподобие кривой сабли, он был выкован нами из найденных в кузне стальных полос и отточен, словно лезвие боевого топора. К боковым сторонам каждой вагонетки мы приспособили по длинному вытянутому крылу, – по форме они напоминали оперение стрелы и тоже были заточены. Наконец, обе вагонетки были снабжены парой широких крыльев покороче, подвижно крепившихся на штифтах, которые выступали из переднего края каждой из них. В настоящий момент они были сложены, точно крылья жука, но седок диковинного экипажа мог, по желанию, развести их в стороны и зафиксировать в горизонтальном положении при помощи находившейся внутри рукояти.

Как только это многократно увеличенное подобие копейного жала поравнялось со мной, я прокричал:

– Стой!

Барнар остановил лебедку и начал спускаться. Когда он подошел, я стоял, задумчиво уставившись вперед, туда, где шахтовый ствол окончательно скрывался в желтоватой мгле. Вид у меня, надо полагать, был совсем не радостный.

– Прогиб? – спросил он.

– Да, – отозвался я. Завершающий участок ствола явно долго не выдержит большого веса. Мы провели несколько часов, ползая здесь на карачках и всеми доступными нам способами вымеряя каждый дюйм покореженных рельсов, наконец нам не показалось, что они изогнуты как раз в том направлении и на такое количество градусов, как нам нужно. Учитывая скорость, с которой мы будем проноситься здесь, лучше бы наши расчеты оказались верными. Барнар печально кивнул, глядя туда же, куда и я, затем вздохнул.

– Н-да, – произнес он.

– Хорошо сказано, – отозвался я.

Мы направились к нашему экипажу. Я забрался в переднюю вагонетку, Барнар уселся в задней. Некоторое время ушло на то, чтобы устроиться на подушках из обрывков троса, которыми мы набили наш летательный аппарат, и проверить работу крыльев. Затем мы высунулись из своих вагонеток и посмотрели друг на друга. В одной руке Барнар сжимал меч.

– Ну что, старина Бык, – усмехнулся я. – Сожалею лишь о том, что не ты сидишь впереди. Я по-прежнему уверен, что нос должен быть тяжелее.

– Хвост. Но не переживай, Ниффт. В любом случае мы либо войдем в этот мир, как нож в масло, либо забуримся ему в задницу до самых печенок, так что и разницы не успеешь заметить.

– Это, пожалуй, верно. Да уж. Барнар, ты, конечно, отдаешь себе отчет в том, что все происходящее просто не может быть правдой?

– Я давно уже пришел к тому же утешительному заключению, дружище. Так что давай отчаливать – в конце концов, нереальное не может повредить по-настоящему.

Я кивнул. Барнар склонился над тросом, удерживавшим нас за корму, и полоснул по нему мечом.

Склон подхватил нас и понес. Массивная железная конструкция, казалось, скользила по ледяной горе, таким пугающе плавным было наше ускорение. Зловонный мрак туннеля хлынул нам навстречу, точно смрадное дыхание оголодавшего чудовища.

Постепенно грохот колес превратился в вой, а опоры шахтового ствола, хорошо различимые в вязком желтоватом свете преисподней, слились в одну сплошную стену, несмотря на то что на самом деле расстояние между ними было не менее тридцати футов.

Все, что можно было сделать в смысле контроля над нашим неуправляемым полетом, было уже сделано, когда Барнар перерубил канат. Нам оставалось лишь вовремя раскрыть лопасти крыльев на выходе из шахты. Однако теперь само предположение, что когда-нибудь нам доведется выполнить и эту задачу, казалось мне всего лишь причудливой фантазией, основанной на заблуждении, которое могло родиться лишь в больном мозгу безнадежного идиота. Да мы попросту никогда не достигнем устья туннеля! Откуда нам было знать, что наш самодельный снаряд наберет такую чудовищную скорость? Как только мы окажемся на прогибе, нас скорее всего швырнет о потолок, да так, что железо сольется с камнем в нерасторжимом объятии, а мы навеки останемся между ними. Наш экипаж и так уже несся по рельсам скачками, то и дело отрываясь от путей, выписывая невероятные петли в воздухе и приземляясь вновь. Неверный свет подземного мира, казалось, раскалился и вспыхнул ярким пламенем, пока мы со скоростью камня, пущенного из пращи, летели к его источнику. И тут впереди показался прогиб. Втянув голову в плечи, я поглубже зарылся в подушку из обрывков троса и, не удержавшись, прокричал Барнару «Прощай!», хотя и знал, что безумный визг колес все равно заглушит мой голос. Сразу после этого мое тело вместе с его железным гробом оторвалось от земли, зависло на мгновение в воздухе и устремилось вниз, описывая головокружительную спираль, – и все это за какую-то долю секунды. Еще половину мига я парил, потом колеса загрохотали снова. Мы с прежней скоростью неслись по рельсам.

Я выпрямился и устремил взгляд вперед, но еще прежде, чем я успел осознать, что мы не сошли с рельсов, передо мной возникла затянутая паутиной пасть туннеля. Казалось, из нее вырывается ликующий вой, хотя на самом деле звук исходил от наших добела раскалившихся колес, которые, осыпая искрами все на своем пути, заставили эхо неистовствовать в каменном горле туннеля. Я снова откинулся назад. Когда вагонетка вылетела из ревущего коридора и ворвалась в оглушительное молчание подземного неба, я распахнул верхнюю пару крыльев.

Воздух вокруг нас застонал в предсмертной агонии. Несмотря на толщину и прочность паутины, мы прошли сквозь нее с неудержимой плавностью стрелы, срывающейся с тетивы. Попутно мы протаранили что-то живое, противно хлюпнувшее при соприкосновении с нашим снарядом, однако это нисколько не замедлило нашего полета. Через секунду на носу колесницы, прямо передо мной, безжизненно повисли несколько пар скорпионьих ног. Тут инерция разгона закончилась и мы начали падать. Я снова поднял голову.

Меня немедленно затошнило от страха: мы камнем летели вниз. Лопасти не смогли пронести нас даже ту ничтожную малость, на которую мы рассчитывали. Хотя груды мусора и мелких камней, скопившиеся за долгие века у подножия утеса, мы, по-видимому, благополучно минуем, услужливое воображение немедленно нарисовало яркую картину, как мы, точно колышек от палатки, с размаху погружаемся футов этак на тридцать в болотную жижу. И тут громадная ручища схватила нас за корму и удержала в воздухе.

По крайней мере, так мне показалось сначала. Оглянувшись, я увидел картину, которая, признаться, ничуть меня не удивила: в этом мире еще и не такое возможно. Более того, поняв, в чем дело, мы с Барнаром завопили от радости и замахали руками, точно пара безумцев, сбежавших из сумасшедшего дома.

За нами тянулось невероятных размеров полотнище спутанного шелка. В складках этого шлейфа бились несколько десятков адских созданий. Паутина то раздувалась на ветру, то опадала снова, при каждом движении стряхивая с себя многоногих тварей, которые камнем летели вниз, извиваясь при этом, точно пытались найти какую-нибудь точку опоры в маслянистом скользком воздухе.

Так, кренясь и раскачиваясь, мы приближались к земле и спорили, в какую точку смрадного болота скорее всего попадем, хотя разницы, в сущности, никакой не было. Топь во всех направлениях пересекали поросшие травой илистые отмели, поэтому добраться до противоположного берега можно было из любого места. К тому же вода повсюду выглядела одинаково угрожающе. Ее поверхность то и дело вспучивалась или шла крупной рябью, выдавая присутствие каких-то ужасающе крупных существ.

Тут наш летательный аппарат накренился особенно сильно, а скорость падения неожиданно возросла. Встречный поток воздуха скрутил наш шлейф жгутом, который оказывал гораздо меньшее сопротивление ветру. Мы начали падать совершенно отвесно. Мутные воды устремились нам навстречу. Не долетев какой-нибудь сотни футов до места нашего вероятного приземления, мы увидели громадную пиявку, – во всяком случае, ни на что другое это создание не походило. Вздыбив над болотной жижей шестидесятифутовую трубу своего тела, с которого ручьями стекала грязь, пиявка самозабвенно протягивала к небу обрамленную бахромой торчащих в разные стороны клыков дыру рта, точно жаждала поцелуя. В ту же секунду из мутной воды прянули и другие, сгрудившись вокруг места нашего предполагаемого приземления.

Одна из них торчала прямо там, куда мы неминуемо должны были врезаться через какую-нибудь долю секунды. Похоже, она следила за нами, хотя каким образом – не знаю, ибо глаз у нее не было. Ее зияющая пасть оказалась на одной линии с центральной осью нашего летательного аппарата. До последней секунды я так и не мог решить, проглотит она нас целиком или нет, но мы все-таки оказались ей не по зубам. Заостренный нос нашей колесницы вошел радостно приветствовавшему нас чудовищу прямо в пасть.

Возможно, эти штуковины одинаково реагировали на любой летающий объект потому, что просто никогда не встречались с чем-либо столь крупным, как мы, – точно не знаю. Однако, какова бы ни была причина, наша пиявка пала жертвой серьезного заблуждения. Одним махом мы рассекли ее пасть и первые шестнадцать футов тела надвое, после чего, завязнув в пузыристой мягкости туши, выдернули ее из болота всю целиком, точно чудовищный восьмидесятифутовый корень. Так мы и приземлились, волоча за собой бездыханную пиявку. Надо сказать, она значительно смягчила наше соприкосновение с землей. Не успел наш летательный аппарат окончательно замереть в грязи, как мы выкатились наружу, схватили оружие и понеслись к ближайшему пропитанному водой, что твоя губка, пригорку, откуда начиналась полузатопленная тропа к суше.

Удирая, мы слышали громкий плеск и надрывные, полные муки вопли за спиной. Пиявки окружили сеть с запутавшимися в ней многоногими демонами, которую мы растянули через все болото, и с удовольствием лакомились ее содержимым.

Мы продолжали нестись вперед, пока не достигли изрезанного оврагами участка, где можно было спрятаться и отдохнуть в относительной безопасности. Это был наш первый привал в подземном мире, куда не так просто попасть и где еще сложнее уцелеть. Наше рискованное предприятие началось довольно успешно: мы внутри и к тому же живы и свободны, что само по себе немалое достижение.

Но увы! Через какую мрачную и гнетущую местность предстояло нам пройти! В какой водоворот бесконечного попирания одних существ другими предстояло окунуться! Когти и зубы верхнего мира тоже изрядно обагрены кровью, кто спорит, но там бойня продолжается с перерывами, периоды вражды чередуются с периодами дружелюбного соседства, кровопролитие сменяется перемириями, отданными любви и Размножению. Под землей кипение аппетитов не ослабевает ни на миг. Пиявки еще только приступили к пиршеству, а из города, замеченного нами на противоположном берегу реки, появились целые эскадроны крылатых существ. Тела у них были как у людей, только покрыты чешуей и раза в три больше человеческих. Настроены они были, как выяснилось, весьма игриво. Двигаясь огромными колоннами и безупречно держа строй, они набросили на нескольких пиявок веревочные петли, напоминающие лассо, и выволокли их на сушу, где их собратья уже сложили целые груды хвороста. Громко чирикая, крылатые создания принялись жарить свою червеобразную добычу живьем. Но дело было не в еде. Пока пиявки корчились в огне, постепенно превращаясь в пепел, их палачи сгрудились над погребальными кострами своих жертв, жадно вдыхая жирный дым, столбами поднимавшийся в воздух. Выделяемая телами горящих пиявок субстанция вызывала у них своего рода опьянение. Вонь при этом стояла такая, что я молю всех богов, какие только ни есть на свете, впредь избавить мой нос от знакомства с чем-либо подобным.

Челюсти, без устали жующие и перемалывающие свою добычу. В наших глазах весь подземный мир с его неистребимой и непристойной живучестью слился в одно многоглавое бесформенное существо, вечно вгрызающееся в собственные кровоточащие внутренности ради утоления мучительного голода.

Мы знали, что если будем держаться берега реки, то рано или поздно выйдем к морю. Поскольку в преисподней никогда не бывает по-настоящему светло, то и ночь тоже наступает крайне редко. Просидев в укрытии неизвестно сколько времени – бессолнечный небесный свод не давал ровным счетом никакой возможности угадать, который час, – мы поднялись и направились к реке, стараясь слиться с окружающим пейзажем, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

IX

Мы нашли море Демонов. Мы добрались до него. Оказавшись на его берегу, мы почувствовали себя героями, точно всем подвигам подвиг совершили, хотя самое главное было еще впереди. Стоило нам немного погодя опамятоваться и сообразить, что теперь нужно как-то проникнуть в его глубины и исследовать их, как нас снова обуял ужас. Поэтому мы решили начать с переучета подручных средств.

Это нас сразу отрезвило. Мы тронулись в путь в камзолах и штанах из крепкой кожи и легких кольчугах, которые теперь были прожжены насквозь во многих местах, а в общем и целом имели вид старых занавесок, весь свой век прослуживших в доме, где полно кошек. На двоих у нас осталось одно копье с полурасплавленным наконечником. Меч Барнара потерял два фута своего клинка. Он сохранил обломок только потому, что в таком месте, как это, никогда не знаешь, какая мелочь может пригодиться. Зато у него был целый щит, тогда как мой давно уже покоился в виде искореженного куска железа под трупом убитого мной монстра. От нас самих остались кожа, кости, глубоко запавшие глаза и бороды, свидетельствовавшие о том, что мы уже не меньше месяца в пути. В мире, где ужас, боль и длительные периоды зловещего затишья сменяются в непредсказуемой последовательности, такая обыденная вещь, как рост волос, превратилась в единственный надежный способ подсчета времени.

Мы опустились на землю – точнее, рухнули, словно наши ноги, из которых мы выжали все, на что те были способны, отказались служить нам на веки вечные. В ту же секунду ощущение бесполезности сделанного придавило нас самой тяжелой ношей, которую когда-либо доводилось нести моей спине, ибо перед нами во всей своей ужасающей простоте встал вопрос: куда идти теперь – направо или налево? Конечно, мы и раньше знали, что рано или поздно настанет момент, когда придется на него ответить, но старались не вспоминать об этом до поры до времени, так как у нас не было ровным счетом никаких причин полагать, что одно направление предпочтительнее другого.

Да и существовало ли оно вообще, это верное направление? Все зависело от того, удалось ли Гильдмирту Пирату выжить на берегах подземного океана. Повернуть не в ту сторону означает, что нам придется неизвестно сколько топать вокруг этого водоема, а потом, поняв тщетность своих усилий, еще столько же возвращаться по собственным следам назад. Гибель Гильдмирта предвещала то же самое. А море Демонов между тем плескалось перед нами, заполняя собой все видимое пространство до самого горизонта, воплощенная неизменность преисподней.

Мы впервые ощутили его близость, еще бредя через покрытые соляной коркой дюны. Почувствовав резкий запах морской воды, мы наконец догадались, что шелест, доносившийся до нашего слуха на протяжении последних нескольких часов, есть не что иное, как дыхание могучей океанской груди. Дюны стали круче, но мы упорно продолжали карабкаться по ним, наступая на самые вершины, которые осыпались под нашими ногами, превращаясь в некое подобие лестниц. И вдруг перед нами раскинулось узкое плато из окаменевшей соли, о белые утесы которого неустанно бились волны подземного моря.

С первого взгляда трудно понять, что в нем внушает такой ужас. Звуки его завораживают своей музыкальностью, буйство красок восхищает и ошеломляет. Контраст между белыми соляными утесами и окаймляющей их подножия черной, точно обсидиан, галькой становится еще очевиднее всякий раз, когда накатившая волна облизывает ее нефритово-кремовым языком, заставляя камни блестеть, точно отполированные. Но камни – не единственное украшение берега. Сплошь и рядом его покрывают обломки пестрого морского мусора, переливающегося всеми цветами радуга в набегающих вприпрыжку волнах. Да и само море играет причудливой мозаикой света и тени, ибо в тяжком своде облаков, нависающих над волнами сколько хватает глаз, то и дело появляются разрывы, сквозь которые вниз немедленно устремляются потоки красноватого закатного золота. Тучи тоже постоянно меняют очертания, опускаясь на исчерна-зеленые волны туманными островами и призрачными зиккуратами, которые нет-нет да и вспыхнут изнутри таинственным синеватым светом. Необычности подземному морю добавляют ветра. До странности прихотливые, они взвихривают воду в неких подобиях небольших ураганов.

Многоцветье настолько восхищало, что лишь с большим опозданием приходила к наблюдателю мысль о каменном своде, повисшем над морем точно крышка. Однако, хотя прорывавшийся сквозь облачный покров свет и напоминал земные закаты, рано или поздно становилось ясно, что это всего лишь демоническая подделка – яркая, кричащая, лишенная полутонов, в которые окрашивает небосвод уходящий день. Это подземное свечение во всем его разнообразии оттенков служило нам небом уже которую неделю подряд – не настоящим, разумеется, не тем окном в сияющую прозрачную бес-конечность, которое распахивается над вашей головой в верхнем мире, а всего лишь пестро размалеванным каменным потолком, призванным разнообразить томительную монотонность преисподней. Океан на земле всегда кажется дном океана небесного. За это его и любят люди, потому и пускаются бороздить его во всех направлениях, увлекаемые вдаль зовом моря не меньше, чем жаждой наживы и познания. Но это закупоренное со всех сторон, точно в бутылке, водное пространство, несмотря на свои грандиозные размеры, наполняло человеческую душу не пьянящим чувством свободы, а черной безысходной тоской, которую, должно быть, испытывает узник, осужденный на пожизненное заключение в одиночной камере.

Долго мы сидели, не сводя глаз с открывавшегося перед нами вида. Мы собирались обсудить, что делать дальше, но постепенно отчаяние овладело нами настолько, что никто из нас уже не мог заставить себя произнести ни слова. Наконец Барнар тяжело вздохнул и лишенным всякого выражения голосом произнес:

– К черту все. Давай пойдем направо – может, повезет.

Так мы и сделали, втайне радуясь тому, что приняли наконец хоть какое-то решение, ибо, по правде говоря, сидеть на одном месте и ждать, пока что-нибудь произойдет, можно было целую вечность. Но теперь мы уже не сидели на берегу, а угрюмо плелись по нему, думая одну и ту же думу о том, что дом Гильдмирта находится в одном всем хорошо известном месте – нигде. И для того чтобы туда добраться, потребуется целая вечность, если, конечно, мы не кончимся раньше по дороге.

Хотя наш путь все время лежал по вершинам соляных утесов, пестрый морской мусор, устилавший каменистый берег внизу, неизменно привлекал наше внимание. То, что мы там наблюдали, вскоре развеяло владевшее нами глухое отчаяние, ибо, несмотря на то что мы до отупения привыкли к ужасам и жестокостям подземного мира, новые проявления Демонической активности все еще вызывали наше любопытство. Покрывавшая каменистый берег разнообразная путаница частично состояла из фрагментов низших форм морской фауны: мелкие коралловые веточки с сапфировыми, рубиновыми и изумрудными почками, вырванные с корнем морские анемоны в панцирях из чистейшего золота. Но все эти предметы, довольно заурядные сами по себе, свидетельствовали лишь о том, сколь причудлива плодовитость морских глубин. В не меньших количествах попадались, однако, и произведения искусства, плоды активного и явно недоброго ума: золотые чаши, украшенные сложным серебряным орнаментом, унизанные драгоценными камнями тиары, судя по их размеру и форме, явно не предназначенные для человеческих голов, куски мозаик с изображениями четкими и яркими, точно галлюцинации. В одном месте мы заметили даже обломки конструкции, скрепленной причудливыми петлями и сплошь утыканной шипами. В общем и целом она напоминала стул, но какие невероятные существа в каких невообразимых позах могли на нем помещаться, так и осталось для нас загадкой. Не раз и не два видели мы покачивающиеся в мелкой прибрежной воде боевые шлемы, в забралах которых просвечивали тройные отверстия для глаз. Все эти изделия хорошо развитых ремесел яснее слов говорили о скрытном характере моря и о неустанной деятельности его многочисленного, не нуждающегося в воздухе населения, в чьих злобных мозгах постоянно роятся миллионы коварных замыслов. Береговая жизнь разнообразием форм и проявлений не уступала безумному изобилию выброшенных на черную гальку морских сокровищ. Все образчики здешней фауны объединяло одно: в строении их тел обязательно присутствовали человеческие черты, иногда в столь большом количестве, что мы, глядя на них, затруднялись определить, то ли перед нами какой-то местный демонический гибрид, то ли изуродованный веками рабства человек. Если хотя бы половика из них были пленниками, то, воистину, род человеческий заплатил своим вечно жаждущим врагам огромную дань. Устилавшие берег бездушные драгоценности – безусловно, лишь малая толика того, что скрывали морские глубины, – и были наживкой в ловушке преисподней, ради которой большинство несчастных проникли сюда, скорее всего по глупости и невежеству воспользовавшись первыми попавшимися заклятиями. В наше время легко можно купить заклинание вызова любого демона, особенно в Кайрнгеме. Но вот подчинить его себе, а тем более отправить обратно можно лишь обладая могуществом, о котором самонадеянные дилетанты даже помыслить не могут, не говоря уже о том, чтобы приобрести за деньги.

Некоторые из виденных нами живых существ, очевидно, принадлежали как раз к последним: людской улов моря Демонов, добыча его злонамеренных и предприимчивых обитателей, этих ловцов душ человеческих. Так, многие гроты были устланы плотными коврами из жертв, в которых лишь черты лица, совершенно не изменившиеся, выдавали людей. Тела же, вывернутые наизнанку и искаженные до неузнаваемости, окружали их коронами из расходящихся в разные стороны червеобразных лучей. Они сильно походили на гигантские морские анемоны. Самое страшное, однако, заключалось в том, что души этих несчастных продолжали жить под неусыпным надзором обитавших в каждом гроте демонических садовников. Их обрюзгшие карминово-красные тела, по форме ничем не отличавшиеся от обычных морских звезд, покрывала короста бесчисленных глаз. Свои источающие слизь животы они волокли прямо по лицам полулюдей-полурастений, населявших подземные сады. Надо было видеть то выражение тоскливого ожидания и беспомощной ненависти, которое возникало на лице человекокуста, когда к нему в очередной раз приближался осклизлый мучитель.

Были там и другие представители человеческой породы: обнаженные, они лежали на прибрежных камнях вплотную один к другому, точно бурые водоросли, которые разгневанное северное море грудами извергает на берег в сезон штормов. Их ноги до самых бедер срослись в один мясистый стебель, на котором, подобно листьям, держались торсы, причудливо извиваясь и сплетаясь в бесконечных объятиях. В то время как соединенная плоть этих существ являла собой апофеоз неодолимого и неразборчивого плотского влечения, голоса их то и дело сливались в тяжкий стон или вопль уставшего от жизни человека, более уместный в больничной палате. Другие демоны, по виду огромные крабы, но обладающие, точно гермафродиты, двумя парами человеческих половых органов, деловито сновали вдоль похотливых зарослей, по-хозяйски время от времени что-то ощупывая или пощипывая.

Но как следовало понимать другую аллегорию подземного мира – огромных черепах, которые то и дело выползали на берег, чтобы отложить в черной гальке целые груды яиц? В следующую секунду из них вылуплялись полчища крохотных чешуйчатых гомункулов, человеческие лица которых отличались пугающим разнообразием и индивидуальностью выражения. Неоднократно становились мы свидетелями того, как они с кровожадностью каннибалов набрасывались на только что породившую их черепаху, обгладывали ее до костей, а потом, набившись в опустошенный ковчег ее панциря, отталкивались от берега и пускались в открытое море.

Не поймите меня превратно: я вовсе не хочу сказать, что сами воды этого моря были лишены каких-либо признаков жизни. Волны его в разных местах то и дело свивались причудливыми спиралями, а громоздящиеся друг на друга замки и башни из облаков и тумана, чьи основания касались поверхности воды, непредсказуемо меняли форму, пульсируя изнутри, точно населенные поднявшимися из морских глубин призраками. Однажды мы наблюдали схватку двух невидимых гигантов на расстоянии примерно полумили от берега. Волны то прогибались чуть ли не до самого дна, то зубчатыми стенами вставали едва ли не до самых небес, пока эти двое кружились среди них в губительном танце. У одного из них была пара не то лап, не то ног, каждая размером с хороший корабль, другой орудовал неисчислимым множеством когтистых щупальцев. Наконец что-то огромное рухнуло на поверхность воды, да так, что волны расступились на мгновение, открыв глубокую долину среди морской глади. Немного погодя, когда все затихло, воздух сгустился в некое подобие шва, из которого потекла шафранно-желтая жидкость; по-видимому, она была плотнее воды, так как долго лежала на поверхности, пуская в глубину спиралевидные корни.

Наблюдая зрелища, подобные этому, вслушиваясь в завораживающий гул моря, мы окончательно утратили всякое чувство времени, как будто превратились в обитателей волшебной страны вечного забвения и покоя. Коварство окружающего нас мира сильнее всего проявлялось именно в абсолютной и мгновенной постижимости всего происходившего. Со всех сторон неслись бессвязные вопли восторга; они сливались в хор, который возносил хвалу тупой Жестокости, торжествующей над беззащитной Жизнью. Легкость, с которой смысл этих песнопений доходил до нашего сознания, сама по себе уже была шагом на пути к безумию. Короче говоря, ноги мы переставляли медленно, зато перед глазами у нас с головокружительной скоростью мелькали видения чуждой жизни. Наверняка прошло немало дней, хотя и не могу сказать сколько, прежде чем Барнар обратил мое внимание на нечто такое, к чему давно уже приглядывался сам. Его голос разорвал внезапно навалившуюся тишину, которая сразу же показалась бесконечной.

– Не могу больше! Я просто должен задать тебе этот вопрос. – И он положил мне на плечо свою громадную лапу, изрядно загрубевшую и потрескавшуюся за последние недели. Другую он вытянул перед собой, указывая на что-то вдали, там, куда лежал наш путь. Двойная белая полоса соляных утесов и разбивающихся у их подножия пенистых волн змейкой убегала вперед, постепенно истаивая на горизонте. Глаза Барнара, которые многие, введенные в заблуждение округлостью его лица, ошибочно называют телячьими, тогда как на самом деле они живые и выразительные, были устремлены на меня. Вид у него был, можно без преувеличения сказать, затравленный. – Скажи мне, я и в самом деле вижу вон там, примерно в трех четвертях пути к горизонту, черноватую точку, которая может оказаться мысом?

Я ответил после долгого молчания, собственный голос показался мне чужим и далеким.

– Да, думаю, именно это ты и видишь.

Изгибы береговой линии растянули наш путь к видению почти до бесконечности. Мы были все еще довольно далеко от вожделенной точки, когда она приняла совершенно определенные очертания, превратившись, таким образом, в источник не только надежды, но и новых сил. То, что издалека казалось крупным береговым выступом, по мере приближения превратилось в маленький мыс, увенчанный скоплением построек, против которого полумесяц волнолома и повторяющие его дугу ряды свай, также поддерживающих здания, уходили в море, зеркально повторяя очертания берега. Обе кривые почти смыкались в неправильной формы кольцо, заключая в свои объятия широкую каплеобразную лагуну. Если этот примечательный элемент пейзажа и впрямь дело человеческих рук, то создатель его наверняка должен принадлежать к фигурам того же легендарного масштаба, что и Гильдмирт, однако других имен такого же класса ни мы, ни Чарнал назвать не могли. Постепенно мы начали укрепляться в уверенности – неожиданной для нас самих, – что встреча с человеком, на которого мы возлагали все наши надежды, все же состоится. Однако зигзаги береговой линии умножали часы нашего путешествия до бесконечности, и все это время чрезмерно яркая подземная имитация заката изливала на нас неизменный ржаво-красный свет сквозь разрывы в тяжелой пелене туч и тумана.

Всю дорогу мы буквально не сводили глаз со своей цели, однако, скорчившись в расселине соляного уступа так близко к морю, как только можно было подобраться, не рискуя целиком отдаться во власть чуждой стихии, мы снова принялись изучать притягивавшее нас место, на этот раз с более близкого расстояния. Более всего нас поразил мучительный контраст между изначальным великолепием и нынешним плачевным состоянием построек.