Текст книги "Опасность в бриллиантах"

Глава 3

У него красивые руки. Это Дафна заметила еще за обедом. Истинно мужские, но при этом очень элегантные, эти руки привлекли ее внимание. Она видела руки у многих джентльменов, но ни одни не были настолько безупречны. Да еще и более гладкие, чем ее собственные, заметила она мгновенно. Все перчатки и кремы в мире не могут привести в порядок женские руки, если женщина привыкла к тяпке и лопате.

Наверное, следовало предложить ему бренди или вина. Наверное, она допустила промах, не сделав этого. Вот в чем сложность с мужчиной, пропитавшимся алкоголем так, как Каслфорд, – как подействует спиртное, приглушит его чувства или подтолкнет его к опрометчивым поступкам?

Дафна этого не знала. Она верила тем историям про пьянство и распутство Каслфорда, что рассказывали их общие друзья. Ей казалось, что две эти вещи взаимосвязаны, и она вовсе не хотела добавлять масла в огонь. Но если они в самом деле взаимосвязаны, возможно, выпив, он отправился бы к женщинам легкого поведения и оставил в покое ее.

Каслфорд ушел, а Дафна заметалась по библиотеке. Она может просто пойти спать, и тогда к его возвращению ее здесь не будет. Он сказал, что она может отказать ему в чем угодно, да только вряд ли он имел в виду обход сада. Дафна подозревала, что имелось в виду совсем другое – то, что он попытается сделать, когда они вдвоем выйдут в сад.

Мерзавец собрался соблазнить ее после неполного дня знакомства! Этот самовлюбленный человек считает, что она подчинится любому его требованию, согласится с любым его капризом, отдастся пьянице, практически незнакомцу, имеющему самую нелестную репутацию. Удивительная самоуверенность!

Или он рассчитывает, что она не поверит его словам о том, что можно отказаться? И уже предвкушает ее уступчивость ради этого клочка земли? Ну, тогда это просто злодейство. И он вселил в нее уверенность, ведь так? И все же она сильно тревожилась – вдруг он оскорбится и в следующий вторник все обернется для нее плохо?

Внезапно Дафна поняла, что выбора у нее нет. Придется поймать его на слове. А если он выставит их из дома, потому что она отвергнет его приставания, она уж позаботится о том, чтобы рассказать всю правду тем самым общим друзьям.

Пожалуй, это самая надежная защита. Хочется надеяться, что Каслфорд дорожит своей давней дружбой с графом Хоксуэллом, мужем Верити, и лордом Себастьяном Саммерхейзом, женившимся на ее кузине Одрианне.

Дафна услышала за окном конский топот и застыла на месте. Желудок кувыркнулся. По крайней мере в саду будет темно, и она не увидит его глаз с золотистыми искорками, не будет очарована этим привлекательным сочетанием внешней безмятежности, беззаботного равнодушия ко всему на свете и внутренним напряжением, намекавшим совсем на обратное.

Он опасно красив, а это всегда дает мужчине несправедливое преимущество. Но она давно уже не девочка, которой легко вскружить голову чарующей лестью лихого красавчика.

Тут ей пришло в голову, что свет – это отличный помощник. Если в саду будет не совсем темно, он поведет себя не так дерзко. А если тщательно выбирать дорожки, то фонарь будет все время видно из дома.

Дафна торопливо перешла в гостиную и засуетилась над фонарем, пока Каслфорд разбирается со своим конем. Наверное, ему не нравится делать это самому, но у них нет ни грума, ни слуг мужского пола. В конце концов она сама ухаживает за лошадкой, которую впрягает в двуколку.

Дафна услышала приближающиеся к ней шаги – размеренные, решительные, уверенные. В этот дом так редко заходили мужчины, что, казалось, от шагов он дрожит, впрочем, как и она сама.

Она села и сделала вид, что читает при свете фонаря. Она нервничала, чувствовала себя неуверенно и боялась сильнее, чем готова была признать. Дафну смущало непривычное возбуждение, заставлявшее ее трепетать, вызывавшее ощущения, которые нельзя назвать неприятными. Она долгие годы – целую вечность! – не испытывала ничего подобного.

Может быть, он просто забудет про прогулку по саду и даст ей спокойно почитать книгу. И тогда она…

– Полагаю, вскоре этот фонарь нам потребуется, но пока довольно светло, еще только сумерки, миссис Джойс.

Дафна умудрилась нацепить на себя маску равнодушия. Каслфорд заполнял собой весь дверной проем. Свет фонаря туда почти не попадал, но все равно зрелище заставило ее пульс участиться.

Тени только подчеркивали его фигуру. Даже улыбка казалась жесткой, но особенно его выдавал взгляд. Насмешливый блеск в глазах указывал на значительно больший интерес к этой прогулке, чем Дафне хотелось бы видеть.

Святые небеса! Ей это не по зубам. Этот мужчина – записной повеса, а она… ну, прямо скажем, она совсем не искусна в таких вещах.

Дафна встала. Накинула на плечи вязаную шаль. Неизвестно, в какую игру он собрался играть, но ничего не произойдет, если она не позволит, а она ни под каким видом не собиралась ничего позволять.

– Впечатляет, – сказал Каслфорд, осмотрев растения в оранжерее. – Сразу видно, что это не декоративное приложение к дому, а серьезное дело.

Дафна не услышала в его голосе насмешки и раздулась от гордости.

Ну какая она дура, что так беспокоилась! Пока они гуляли по дорожкам сада, он вел себя безупречно, как джентльмен. Он даже держал фонарь так, чтобы его было видно из задних окон дома. Оказывается, он в самом деле хотел увидеть, как именно она использует это владение и поддерживает домашнее хозяйство с помощью «Редких цветов».

Теперь фонарь стоял на камнях перед камином, обогревавшим оранжерею в холодные ночи. Каслфорд потыкал пальцем в несколько цветочных горшков и выразил восхищение самым большим апельсиновым деревом. Сквозь открытые стеклянные панели в стенах и крыше задувал легкий сладкий ветерок.

– Здесь очень сильные ароматы. Немного одурманивает, – произнес Каслфорд.

– Привыкаешь. – Дафна показала на большое количество растений в углу. – Эти заберут в город через два дня. Повозками доставят другу, а уж он развезет тем, кто их заказывал. Много цветов из сада на срез тоже увезут. А посмотрите сюда – мы экспериментируем со сливовыми деревьями и вот этой вишней. Если они приживутся, мы построим еще одну оранжерею специально для плодовых деревьев. Очень современную, с трубами под полом, чтобы отапливать ее равномерно паром.

– А леди Хоксуэлл начинала свои садоводческие эксперименты, когда жила здесь, или же это вы у нее учились?

Он говорил о Верити, жене графа Хоксуэлла, прожившей в этом доме два года. Дафна не предполагала, что Каслфорд даст себе труд запомнить историю женщин, вышедших замуж за его друзей.

– Она начинала здесь. Мы все помогаем с растениями, но Верити испытывала к ним искреннюю страсть.

– А когда вы начали испытывать к ним страсть?

– Это не одно и то же. Мне нравится это занятие, но для меня оно – средство достижения цели, а не удовольствие, как для нее. Меня научила одна из первых женщин, живших со мной в доме.

Каслфорд примостился бедром на рабочем столе и посмотрел на Дафну. Внезапно ей показалось, что фонарь находится очень далеко. Каслфорда окутывал лунный свет, а не освещала далекая свеча в фонаре.

– Вы говорите так, будто этой учительницы давно здесь нет. Это не леди Хоксуэлл и не леди Себастьян. Полагаю, миссис Олбрайтон тоже когда-то жила здесь?

– Я удивлена. Вы запомнили такие мелкие подробности о людях, не имеющих никакого отношения к вашей жизни?

– Я запоминаю все, что захочу. – Он склонил голову набок и посмотрел на Дафну. – И сколько женщин пришли и ушли, пока вы тут живете?

Вопрос вызвал тоску и разворошил прятавшийся глубоко в душе постоянный страх, что однажды наступит день, когда временные сестры перестанут искать прибежища в ее доме и она останется одна.

– Должно быть, иногда вы им завидуете, – сказал Каслфорд. – Завидуете их возвращению в мир и их семьям, которые они строят.

Его слова пронзили ей сердце. Дафна не могла отрицать его правоту, и во второй раз за этот день она резко вспылила.

Как он смеет быть таким грубым?! Уж лучше бы продолжал соблазнять, чем задавать свои назойливые вопросы…

– Я за них счастлива! – В голосе явно прозвучало раздражение. – Они остаются моими подругами и близки моему сердцу, как сестры.

– Я не говорил, что вы за них не радуетесь. Я всего лишь заметил, что…

– Я слышала, что вы сказали, и догадываюсь, на что намекали. Я вовсе не печальная дамочка, изнывающая от тоски и мечтающая о приемах и утренних визитах, лорд Каслфорд. Что касается супружества, то я достаточно зрелый человек и понимаю: на свете слишком мало мужчин, достойных моих усилий, поэтому я испытываю искреннее облегчение, зная, что подобное будущее для меня исключено.

Он посмотрел на нее долгим взглядом, и Дафна вновь заметила лукавые искорки, возникшие в его темных глазах.

– Боюсь, я опять вас расстроил.

– Вовсе нет.

– Вы снова покраснели.

– Вздор. Свет очень тусклый, вы просто не можете видеть цвета моего лица.

– Зато могу его слышать и чувствовать. – Внезапно он оттолкнулся от стола, оказался прямо перед ней и, к ее потрясению, положил ладонь ей на щеку.

Он поразил ее, просто ошеломил не только своей дерзостью, но и ощущением, вызванным его ладонью на ее щеке. Кожа на его руке была такой же безупречной, как выглядела, словно теплый бархат.

Он придвинулся ближе, и его лицо нависло над ней.

– Возможно, это не расстройство, а опять крайнее удивление. Но в таком состоянии вы просто ослепительны. Сильные эмоции вам идут.

Они ей не шли. Они ее смущали. Они ее ослабляли. Из-за них она стояла и беспардонно глазела на красивого мужчину, позволяющего себе непростительные вольности, вместо того чтобы сохранять хладнокровие и поставить его на место. Дафна пыталась ухватиться за свое самообладание, но оно от нее ускользало. Он сознательно гипнотизирует ее, поглощает ее.

В голове забушевали яростные протесты и оскорбления, но голос отказывался повиноваться. «Вы не джентльмен, сэр!.. Я не одна из ваших непристойных голубок!.. Уберите руку, вы, негодяй!» Стоя так близко к нему, Дафна ощущала жар, исходивший от его тела. Его ладонь на ее щеке вызывала в Дафне невероятно постыдный отклик – трепет, покалывание, восхитительное, коварное возбуждение. «Вы чересчур дерзки!.. Как вы смеете вести себя так развязно?.. Подобное оскорбление неслыханно!» Этот человек – настоящий дьявол, она должна взять себя в руки и…

– Сколько времени прошло, миссис Джойс, с тех пор, как вас куда-нибудь поцеловал мужчина, хотя бы в губы?

«Куда-нибудь?»

Его дыхание овевало ее губы, голова кружилась, кровь быстрее бежала по жилам.

– Думаю, уже много лет. Слишком греховное и бесполезное занятие.

Его присутствие окутывало ее, а потом ее обвили его руки.

Поцелуй, осторожный, но уверенный. Дафна подавила порыв закрыть глаза и уплыть на волне удовольствия, но искушение было сильнее, чем она могла предположить. Несмотря на потрясение, Дафна пыталась удержать сказочную волну наслаждения, грозившую захлестнуть ее и утопить всякое представление о самой себе.

О, это так сладко, так трогательно, что ей хотелось заплакать. Тепло заливало ее сердце. Та ее часть, от которой она давно отказалась, которую давно похоронила и которую игнорировала, рвалась освободиться и запеть. В этом объятии она снова стала девушкой.

«Ты для него всего лишь игрушка. Уж кому, как не тебе, это знать?..» Это наконец-то прорезался внутренний голос. Дафна видела все происходящее, словно смотрела через стеклянные панели оранжереи.

Она ответила на его поцелуй, и он превратился в два поцелуя, потом в несколько, и каждый из них был настойчивым и жарким. Она сделалась в его объятиях податливой и уступчивой, и он прижимал ее к себе все крепче. Его руки двигались, искушая ее постыдными ласками, гладили ее спину, бока и, о святые небеса, бедра!

Она слышала собственные вздохи, ахала, когда эти мучительные ощущения пронизывали ее насквозь, становясь все сильнее. Она отметила, что ласкающие руки передвинулись выше, теперь приближаясь к груди, и соски заныли, ожидая прикосновения, которое лишит ее остатков воли.

Она видела собственное грехопадение, стремительное, как у одинокой тоскующей вдовы, за которую он ее принимает.

«Ты должна прекратить это немедленно, иначе потом он не обратит на твои попытки внимания!» – пронзительно прокричал голос у нее в голове. Реальность нежелательно напомнила о губительной уязвимости женщин, оставшихся один на один с миром.

Трудно было остановиться, труднее, чем она предполагала, хотя она едва знакома с ним и ей вовсе не требуется объяснять, какова цена подобной страсти. Он, конечно, понял это сразу же, едва она позволила первую вольность.

И все же Дафна собралась с силами и заставила тело, а потом и губы оцепенеть. Он заметил это сразу и прекратил поцелуй. Она знала, что далеко не все мужчины поступили бы так в подобных обстоятельствах. Каслфорд пытливо посмотрел ей в глаза, но она не пожелала ответить на его взгляд. И тогда он опустил руки и шагнул назад.

В наступившей напряженной тишине Дафна с трудом собрала остатки самообладания. Она не могла винить его за оскорбление. Если вспомнить, как повела себя она сама, это было бы смешно. Но зато она твердо решила, что не побежит от него прочь, как испуганная мышка.

Повернувшись, Дафна беззаботно показала на дальнюю стену оранжереи.

– Позвольте показать вам, какую виноградную лозу мы тут вырастили, лорд Каслфорд. Она всегда поражает наших посетителей. Мы очень ею гордимся.

Она говорила, не замолкая, все время, пока они шли по проходу, соединявшему оранжерею с дальней гостиной, рассказывала про виноград и предлагала восхититься огромным горшком с камелией. Он шел молча – высокая темная фигура, излучавшая чувственную опасность.

Дафна надеялась, что он элегантно распрощается с ней и они сделают вид, что никаких поцелуев не было, но ошиблась. Каслфорд устремил на нее взгляд, полностью лишенный светской утонченности, взгляд мужчины, обдумывающего открывшиеся перед ним возможности и то, насколько сильна ее воля.

Да помогут ей небеса! Просто заглянув ей в глаза, он снова сумел возродить те самые ощущения.

– Думаю, мне придется посвятить весь следующий год тому, чтобы вновь вогнать вас в краску, миссис Джойс.

До чего возмутительная угроза! Раздосадованная Дафна присела в реверансе и повернулась, собираясь удалиться.

– Поскольку пьяницами я не интересуюсь, полагаю, моего самообладания хватит на целый год вторников, ваша светлость!..

Черт бы ее побрал!

Каслфорд сделал еще несколько глотков бренди из собственной фляжки. Оно согревало кровь, но не помогало улучшить настроение.

Он снова витиевато выругался, теперь вслух. Если Дафна Джойс его слышит, ему плевать. Впрочем, подумал он, и ей, вероятно, тоже.

Он проклинал Бексбриджа, его дурацкое завещание, письмо, а еще и трусость, из-за которой тот не пожелал сам улаживать дела своих бывших любовниц, а взвалил их на постороннего человека. «Я полагаюсь на то немногое хорошее, что еще осталось в вас». Да ничего в нем не осталось, будь оно все проклято! Бексбридж сам не раз на это указывал.

Может, это всего лишь последняя шутка старика, может, он хихикал, когда писал то чертово письмо. Самодовольный осел – нет, самодовольный лицемер – швырнул своего ненавистного родственника под ноги миссис Джойс, а миссис Джойс пусть объяснит ему, за что.

Каслфорд сделал еще глоток и окинул взглядом комнату. Такое впечатление, что цветы стоят на каждой свободной поверхности. Чертовы желтые и чертовы голубые цвета составляют бесконечный узор, повторяющийся в занавесях на кровати, шторах, подушках – во всем этом чертовом месте! Он сегодня увидел столько цветов, что ими можно устлать целое королевство. Наверное, теперь он никогда не сможет взглянуть ни на один цветок, не вспомнив этой ночи.

И ведь она уже уступила. Он точно это знал. Она стала такая покорная, сплошные вздохи, и мягкость, и чувственность, а он только не мог решить, отвести ее в постель или взять прямо там. И вдруг внезапно ничего. Совсем ничего! Где, черт ее побери, она нашла столько самообладания, чтобы превратиться в камень?

Женщины никогда с ним так не поступали. Никогда! Он знает женщин и знает, на что можно с ними рассчитывать, будь оно все проклято, и это ненормально. А потом она даже не запнулась, даже не покраснела, просто повернулась, как будто не была готова минуту назад сорвать с себя всю одежду, и совершенно хладнокровно начала рассказывать про какой-то чертов виноград. А он страдал от последствий своего возбуждения, которое она сначала поощряла, а потом так бессовестно оборвала.

Он еще раз поднес фляжку ко рту, но передумал. Если он напьется, то пылая от неутоленного желания к Дафне Джойс. Ему в жизни не встречалась женщина, сначала уступившая, а потом пошедшая на попятный, но он не собирается устраивать из-за этого сцену. Чувство собственного достоинства требовало, чтобы он сам отступил и приготовился к сражению на следующий день.

Каслфорд встал, сорвал с себя одежду, сдернул с кровати чертово цветочное покрывало, умылся и рухнул в постель. Он заставлял себя думать о чем-нибудь другом вместо приводившей в бешенство, желанной женщины, спавшей сейчас где-то в этом доме, хотя она должна была лежать голой рядом с ним.

Во всем этом есть только одно утешение: за исключением тех двух смертельно занудливых часов за обедом, больше он сегодня не скучал.

Глава 4

Приятно беззаботный и в самый раз навеселе, Каслфорд выпрыгнул из своего экипажа и вошел в клуб «Брукс». Он обвел взглядом библиотеку, и глаза его засветились, остановившись на глубоком кресле, где над открытой газетой склонилась темноволосая голова. Каслфорд решительно подошел к креслу.

– Ты становишься предсказуемым, Хоксуэлл, – произнес он. – Человек режима. Еще года не прошло, как ты завел домашний очаг, и посмотрите-ка – днем обитаешь в клубах, но не получаешь ни малейшего удовольствия от предлагаемых в них развлечений.

Газета опустилась. Пронзительные голубые глаза сверкнули раздражением, послышался снисходительный вздох.

– Каслфорд? Как приятно видеть тебя в такую рань! Еще и четырех нет… Неужели вчерашняя ночная пташка потеряла к тебе всякий интерес еще до зари?

Каслфорд подтянул к себе обитый мягкой тканью стул и сел. Хоксуэлл вскинул бровь, давая понять, что не приглашал компанию.

Каслфорд не обратил на это внимания. С его точки зрения, Хоксуэлл был старым другом, а друзья имеют друг перед другом обязательства. Сам он считал своим долгом убедиться, что Хоксуэлл не последовал своей природной склонности и не допустил, чтобы воздержание и любовь лишили его всяких удовольствий в жизни. Впрочем, это постепенно становилось чертовски утомительной задачей.

– Мои женщины никогда не теряют интереса до зари, Хоксуэлл. Даже если платишь за удовольствие, джентльмен просто обязан сделать так, чтобы его партнерша в постели не скучала. Леди Хоксуэлл будет тебе весьма благодарна, если ты не забудешь, что наш долг перед порядочными женщинами еще выше, чем перед дурными.

Хоксуэлл раздраженно хлопнул газетой по колену. Он искренне обожал свою женушку, причем не только за крупное приданое. Будучи человеком старомодным, из рыцарей, он не терпел о ней никаких замечаний, если в них проскальзывали неподобающие нотки.

– Раз уж ты появился тут, причем, насколько я понимаю, довольно трезвым, для этого должна быть какая-то причина, – произнес он. – Наши встречи редко бывают случайными.

– Причина быть должна, но я как раз решаю какая.

Газета снова взлетела в воздух.

– Надумаешь – сообщи.

– Видишь ли, я бы предпочел выяснить то, что мне нужно, и спросить совета у Саммерхейза, но он уехал на побережье. Поэтому остался только ты, хотя мне кажется, что ты начинаешь меня утомлять.

– Совета? Великий всемогущий Каслфорд, человек, уверенный, что его суждения превосходят все остальное, кто выныривает из скуки только для того, чтобы сунуть нос в чужие дела, как Зевс в отпуске, и вдруг ищет чьего-то совета? Какое счастье, что Саммерхейз недоступен и мне окажут такую честь. Я весь внимание.

– Совет мне требуется только от Саммерхейза. А от тебя – исключительно ответ на вопрос.

– Спрашивай.

Сначала Каслфорд заказал вина, причем позаботился о том, чтобы выбрать любимый сорт Хоксуэлла, понадеявшись, что хороший кларет развяжет Хоксуэллу язык и приглушит его взрывной нрав.

Когда напиток принесли и налили в бокалы, он наклонился к соседнему креслу, чтобы их никто не услышал.

– Я все-таки с ней встретился, несмотря на все твои попытки лишить меня этого удовольствия.

Хоксуэлл нахмурился, придя в замешательство, как с ним часто случалось. Этот человек иногда не понимает простых вещей! Поскольку такое случалось только при разговорах с Каслфордом, это и вовсе было лишено смысла, но так уж оно было.

– Встретился с ней? С кем?

– Разумеется, с Дафной Джойс. Теперь-то я понимаю все, что ты мне говорил. Что если я сделаю в том доме что-нибудь предосудительное, это ужасно расстроит твою жену, что мне не позволят туда войти, и прочее, и прочее.

– Я говорил совершенно серьезно. Надеюсь, ты вел себя прилично?

Каслфорд на вопрос не ответил.

– Она совсем не такая, как я думал, и вовсе не стареющая мегера, как это следовало из твоих слов.

– Никто никогда не говорил, что она мегера или старая. – Хоксуэлл пожал плечами. – Грозная – да. Волевая – да. Но она не мегера.

– А еще никто не говорил, что она ошеломительно красива.

– Для этого не было никаких причин. – Хоксуэлл с невинным видом сделал глоток вина.

Да, причин не было, но вряд ли он промолчал случайно.

– Поразительно, что ты ее так оберегаешь после той роли, какую она сыграла в жизни твоей жены. Будь я на твоем месте, я бы вовсе не сумел с ней примириться, а тем более – прилагать такие усилия, чтобы сохранить ее тайну от людей вроде меня.

– Никаких усилий я не прилагаю. Не каждое произнесенное слово и не каждая мысль крутится вокруг тебя, Каслфорд. Я понимаю, что это шокирующее признание, но тебя будет легче переносить, если ты поймешь эту истину. Что касается миссис Джойс, то признаюсь, что в нашу первую встречу она меня сильно раздражала, в особенности после того, как пригрозила застрелить. Наверняка ты тоже счел ее несколько раздражающей.

Слово «раздражение» не совсем подходило к его реакции в тот вечер, но Каслфорд лишь улыбнулся. Пусть Хоксуэлл понимает это как хочет.

– А если уж быть совсем честным, поначалу эта женщина показалась мне довольно подозрительной, – добавил Хоксуэлл, отложив газету и оживляясь от вина и темы разговора. – В ней есть какая-то неопределенность. К примеру, слишком уж хорошие владения для вдовы армейского капитана. Я как-то упомянул это в разговоре с Верити, но это привело только к тому, что мы поссорились.

– И никаких объяснений?

– У них есть это странное правило, в результате которого они ничего толком не знают о прошлом друг друга. Возможно, у миссис Джойс тут есть своя корысть, о чем я и сказал Верити, но это привело к еще одной ссоре. Все они очень защищают друг друга.

– И ты, как добропорядочный, хорошо вымуштрованный муж, перестал говорить о своих подозрениях, и ссоры прекратились.

– Я просто перестал об этом думать, меня отвлекло домашнее блаженство. То, чего ты никогда не поймешь и не познаешь.

– И это блаженство заставило тебя относиться к миссис Джойс более приязненно?

– Возможно. То, что теперь она нравится мне гораздо больше – это правда. И я благодарен ей за дружескую руку, протянутую Верити, когда… в общем, когда моя жена нуждалась в друге.

Ну наконец-то они добрались до главного.

– Она нравится тебе как очаровательная знакомая или как сестра твоей жены?

Хоксуэлл нахмурился.

– Чертовски странный вопрос. Это ты к чему?

Каслфорд сменил позу, уперся локтями в колени и наклонился ближе к креслу друга.

– Дело вот в чем. Я намерен соблазнить миссис Джойс.

Хоксуэлл резко выпрямился.

– Правда?

– Более чем. Наверняка… безусловно намерен.

Хоксуэлл боролся с изумлением, пытаясь переварить услышанное.

– Я не особенно удивился, просто растерялся, услышав твое заявление. Она прелестная женщина. Но…

– До чего никчемное слово «прелестная». Дафна Джойс – изысканна.

– Может, она и изысканна, но я нахожу ее слегка… холодной. – Хоксуэлл пожал плечами.

– Может быть, она не в твоем вкусе. Я столкнулся с другой стороной ее натуры, весьма далекой от холодности.

– В самом деле? – Теперь Хоксуэлл сам наклонился к нему, превратившись в слух.

– В общем, я намерен ее получить. Однако сначала мне хотелось бы знать, не оберегаешь ли ты ее настолько, что можешь сделать что-нибудь неудобное, к примеру, вызвать меня на дуэль. Мне показалось, ты попытаешься меня отговорить.

Хоксуэлл ошеломленно посмотрел на него.

– Я тронут, Каслфорд. И я нисколько не шучу. Неужели ты отказался бы от изысканной женщины, если из-за этого нам пришлось бы встретиться на поле чести?..

Каслфорд решил не объяснять, что он вовсе не говорил, будто откажется.

– Ну и?..

Хоксуэлл немного подумал.

– Может, моей жене она как сестра, но на самом деле они не родственницы. Нет, я не буду бросать тебе перчатку.

– Я рад, что ты так на это смотришь.

– Тем не менее я должен попытаться тебя отговорить.

– Считай, что ты это уже сделал, и избавь нас обоих от лишних разговоров.

Хоксуэлл открыл рот, собираясь возразить, но передумал и сделал глоток вина.

– Когда? Я должен быть готов к боям на семейном фронте, когда Верити об этом услышит.

– Скоро. Неделя… самое большее – дней десять. Мне только нужно вызвать ее в Лондон.

– Ты чересчур уверен в себе, настолько, что даже не просишь меня дать слово не предупреждать ее через жену.

– Нет никакой необходимости ее предупреждать. Она уже знает.

Брови Хоксуэлла взлетели вверх.

– Ты уже сообщил ей о своих намерениях?

– Не так чтобы прямо, но она знает.

Хоксуэлл внимательно посмотрел на него и усмехнулся:

– Ты уже попытался, верно? Ты попытался, но совершенно ничего не вышло. И не делай вид, что это предположение нелепое. Я тебя знаю, и я прав. – Он с досадой стукнул себя по колену. – Проклятие, жаль, что Саммерхейза нет в городе! Мы бы держали пари и получили много удовольствия, глядя, как обещанная неделя превращается в год или даже в никогда.

– Может, тебе и требуется год, чтобы уложить в постель изысканную женщину, но заверяю тебя, мне хватит недели или, может быть, две, в крайнем случае – три. Но год – это смешно, тут и говорить не о чем.

– Значит, у тебя в рукаве козырь, о котором я ничего не знаю.

– Только мое обаяние.

Хоксуэлл так расхохотался, что даже побагровел. Вытирая глаза, он налил себе еще вина.

– Посмотрим, как твое пропитое обаяние поможет тебе с этой особенной женщиной, Каслфорд.

Дафна слегка раздвинула занавески в карете, выглянула из окна и хмуро отметила, что они уже проезжают Гайд-парк.

Кэтрин рядом с ней так нагнула голову, чтобы тонкий солнечный лучик не попал ей на лицо, хотя с ее шляпкой это было невозможно. Широкие поля закрывали все, а кружевной чепчик под шляпкой прятал остальное.

Дафна отпустила занавеску.

– Никто тебя не увидит, я обещаю. Экипаж доставит тебя прямо к двери, и ты окажешься в доме в мгновение ока. Слуги там все незнакомые, никто не обратит на тебя внимания.

– Я не боюсь, что меня увидят, – ответила Кэтрин. – Просто не люблю города, вот и все.

– Тогда мне вдвойне жаль, что я вынудила тебя поехать в Лондон, Кэтрин. Впрочем, у меня не было выбора. Я знаю, что ты это понимаешь.

Кэтрин сидела рядом с ней, как каменная статуя. Было жестоко настаивать на том, чтобы она тоже поехала, но Дафна никак не могла нанести этот визит одна, без компаньонки. Это было бы глупо.

– Не понимаю, почему он не мог снова сам приехать в Камберуорт, – недовольно пробормотала Кэтрин. – С его стороны очень грубо заставлять тебя совершить это путешествие только ради того, чтобы встретиться с ним по такому пустяковому поводу. Может, он и герцог, но если ему требуется светский визит, он и должен терпеть неудобства, а не ты и уж точно не я.

Это тот случай, когда правило не совать нос в чужие дела особенно полезно, решила Дафна. Кэтрин совершенно самостоятельно сделала ложные выводы об этом визите в Лондон, но Дафна не чувствовала себя обязанной объяснять ей, что это вовсе не светский визит, что герцог не особенно настаивал на этом визите и что на карту поставлено нечто большее, чем Кэтрин может даже предположить.

Странное приглашение Каслфорда лежало в ридикюле у Дафны. Один абзац, написанный гладким почерком и официальным языком секретаря, мистера Эдвардса. Тот извинялся от имени герцога за то, что не связался с ней раньше по поводу ее дела. Мистер Эдвардс объяснял, что в прошлый вторник возникли кое-какие вопросы по поводу собственности и что они, в свою очередь, будут вскоре решаться. И просил запастись терпением.

Под подписью мистера Эдвардса другим почерком, более резким и характерным, были добавлены еще несколько слов: «Вам лучше приехать в следующий вторник в три часа. Каслфорд».

Дафна до сих пор не решила, что означает это «вам лучше приехать». Можно истолковать это так, что занятой человек предлагает ей присутствовать при его решении, чтобы она смогла высказаться в защиту своих интересов. Но если прочитать это по-другому, его слова звучали угрозой.

Она не ожидала приятной встречи в любом случае. Поскольку сегодня вторник, Каслфорд должен быть трезвым, поэтому Дафна не думала, что он поведет себя непристойно. Однако в последний раз они расстались через каких-нибудь пятнадцать минут после того, как она отвергла его заигрывания, и назвать эти проведенные вместе четверть часа неприятными – значит, ничего не сказать. И он вовсе не отступился даже после того, как она совершенно определенно выразила свое мнение.

Дафна по-прежнему видела его перед мысленным взором таким, каким он тогда уходил: недовольным, раздосадованным, наблюдавшим за ней так, как ястреб следит за мышью-полевкой.

«Думаю, мне придется посвятить весь следующий год тому, чтобы вновь вогнать вас в краску, миссис Джойс», – сказал он.

Он уехал на рассвете, до того, как все проснулись. Она услышала топот копыт на лужайке и с облегченным вздохом зажмурилась. Вероятно, было бы умнее проститься с ним, если бы он дал ей это сделать. Может быть, они вместе посмеялись бы над тем, что произошло в оранжерее. Может быть, он даже извинился бы…

А вместо этого она волновалась все три следующих дня и чуть с ума не сошла, когда в среду не получила известия о том, к какому решению он пришел во вторник. А в пятницу после обеда пришло это странное письмо.

Карета остановилась. Дафна отдернула занавески, нагнула голову и выглянула в окно. Ширина и высота дома Каслфорда впечатлили бы кого угодно. В нем не было ничего сдержанного, скромного или осмотрительного, зато украшения были ярче и пышнее, чем это принято в Англии, а окон больше, чем в любом особняке. Сам проект бесстыдно кричал о богатстве, привилегиях и отсутствии сдержанности.