Текст книги "Влюбленная принцесса"

Суббота, 20 декабря, самолет королевских ВВС Дженовии

Когда мне было лет шесть, я мечтала получить в подарок на день рождения котенка.

Мне было совершенно все равно, какой он будет. Я просто хотела своего собственного котенка. Мы с мамой тогда гостили у бабули с дедулей на их ферме в Индиане, и там было полно кошек. У одной кошки родились котята – пушистые, рыже-белые. Они громко мурлыкали, когда я прижимала их к подбородку, и с удовольствием дремали за нагрудной планкой моего комбинезона. Больше всего на свете мне хотелось, чтобы один из них стал моим котенком.

Надо сказать, что в то время я постоянно сосала большой палец. Чего только мама ни перепробовала, чтобы отучить меня от этой привычки. Она даже пыталась подкупить меня с помощью Барби, хотя всегда была категорически против этой куклы и того взгляда на мир, который она олицетворяла. Ничего не помогало.

Так что, когда я начала клянчить котенка, мама сразу нашла гениальное решение. Она сказала, что подарит мне котенка на день рождения, если я перестану сосать палец. И я мгновенно перестала – так сильно хотела котенка.

День рождения неуклонно приближался, но я не очень верила, что мама выполнит свое обещание. Даже в шесть лет я уже хорошо понимала, что моя мама – далеко не самый ответственный человек. А иначе почему нам все время отключали электричество? И почему я часто приходила в детский сад в юбке и брюках одновременно? Потому что мама предоставляла мне самой решать, что надеть. Так что у меня не было уверенности в том, что мама еще помнит про котенка и вообще знает, где его взять.

В тот день, когда мне исполнилось шесть, я уже особо и не надеялась. Но вот мама вошла в комнату и плюхнула мне на грудь крошечный комок рыже-белого пуха. Я заглянула в голубые (они тогда еще не были зелеными) глазенки Луи (Толстяком он стал спустя двадцать с лишним фунтов), и меня охватило чувство такого счастья, какое я не испытывала ни до ни после этого.

До вчерашнего вечера. Серьезно.

Вчера был самый счастливый вечер в моей жизни. После фиаско с фотографиями от Себастьяно мне казалось, что я больше никогда не буду благодарна бабушке. Но как же она оказалась ПРАВА, что заставила меня отправиться на танцы. Как же я СЧАСТЛИВА, что вернулась в школу – самую лучшую, самую прекрасную школу на свете!

Короче.

Мы с Ларсом подошли ко входу в школу. Во всех окнах перемигивались белые огоньки, которые должны были изображать льдинки или снежинки.

Я сказала Ларсу, что, кажется, меня сейчас стошнит. Он ответил, что не совсем понимает чем, поскольку, если он правильно припоминает, я ничего не ела, кроме пирожных на ярмарке, а это было задолго до обеда, так что все давно переварилось.

Подбодрив меня таким образом, он последовал за мной вверх по ступенькам и в здание школы. В раздевалке толпился народ. Пока Ларс сдавал наши пальто, я стояла, ожидая, что сейчас ко мне подойдут и спросят, почему я без пары. Вместо этого на меня налетели Лилли-и-Борис и Тина-и-Дейв и принялись радоваться тому, что я пришла (позже Тина рассказала, что она сообщила всем о нашем разрыве с Кенни, но причину объяснять не стала – И СЛАВА БОГУ).

Окруженная друзьями, я вошла в зал. Он весь был такой зимний, украшенный бумажными снежинками и искусственным снегом, который выглядел гораздо белее и чище, чем настоящий, а под потолком вращался зеркальный шар, как на дискотеках.

В зале яблоку негде было упасть. Я заметила Лану с Джошем (бе), Джастина Бэксендейла, окруженного стайкой восхищенных фанаток, Шамику, Лин Су и еще кучу разных людей. Кенни тоже был здесь, но при виде меня он густо покраснел, отвернулся и заговорил с девчонкой, которая ходит с нами на биологию. Ну и ладно.

В зале были все. Кроме одного человека, которого я боялась – и в то же время ужасно хотела – увидеть. Потом я заметила Джудит Гершнер. Она сменила комбинезон на чудесное красное платье в стиле Лоры Эшли, и оно ей очень шло.

Но Джудит танцевала не с Майклом! Она была с каким-то парнем, которого я видела впервые в жизни.

Тогда я поискала глазами Лилли – она звонила по телефону-автомату. Я подошла и такая:

– А где твой брат?

Лилли повесила трубку.

– А я откуда знаю? – фыркнула она. – Я ему не нянька.

Мне сразу стало легче: в этой жизни все меняется, только Лилли такая же.

– Просто Джудит здесь, – объяснила я, – и я подумала…

– Да сколько раз тебе говорить, – возмутилась Лилли, – Майкл не встречается с Джудит.

– Ну да, конечно. Что же они тогда не расставались ни на минуту все эти две недели?

– Готовили эту дурацкую программу к ярмарке, – ответила Лилли. – Кроме того, у Джудит Гершнер уже есть парень. – Она схватила меня за плечи и развернула, чтобы я посмотрела на танцующую Джудит. – Он учится в Школе Троицы.

Джудит танцевала медленный танец с парнем, который здорово смахивал на Кенни, только был постарше и не такой неуклюжий.

– А…

– Вот именно, что «а», – передразнила меня Лилли. – Не знаю, что у тебя сегодня стряслось, но я не могу общаться с тобой, когда ты не в себе. Садись вот сюда, – она подтянула ко мне стул, – и не смей никуда уходить. Я должна знать, где тебя искать, когда ты мне понадобишься.

Я даже не спросила, зачем могу ей понадобиться. Просто села, и все. Я так устала, что не держалась на ногах. И я ни капли не огорчилась, поскольку совершенно не хотела видеть Майкла. В каком-то смысле.

Но в другом смысле я страшно хотела его увидеть и спросить, что он имел в виду своей программой. Только боялась спрашивать.

Вдруг я получу совсем не тот ответ, на который надеюсь?

Через некоторое время возле меня присели Ларс и Вахим, и я окончательно почувствовала себя полной дурой. Сижу на балу с двумя телохранителями, увлеченно обсуждающими достоинства и недостатки резиновых пуль. Никто не приглашает меня танцевать и не пригласит. Все-таки я неудачница. Здоровенная неудачница без пары. Которая, кстати, предположительно влюблена в Бориса Пелковски.

Что я здесь вообще сижу? Ну вот, я послушалась бабушку. Показалась на танцах и доказала всем, что ничего не боюсь. Почему бы теперь не уйти, если мне так хочется?

Я встала.

– Пойдем, – позвала я Ларса. – Посидели, и хватит. Мне еще собираться.

Ларс кивнул, начал приподниматься и замер, глядя мне за спину. Я обернулась и увидела… Майкла.

Похоже, он только что примчался, потому что тяжело дышал и в волосах у него запутались снежинки, а галстук был не завязан.

– Я решил, что ты не придешь, – сказал он.

Кажется, у меня лицо стало такого же цвета, как платье Джудит Гершнер. Но что поделать?

– Почти не пришла, – ответила я.

– Я звонил тебе много раз, но ты не подходила к телефону.

– Знаю, – сказала я, страстно желая, чтобы пол подо мной провалился, как в фильме «Эта замечательная жизнь», и я рухнула бы в бассейн и утонула, и не пришлось бы все это говорить.

– Миа, – проговорил Майкл, – насчет той программы. Я вовсе не хотел довести тебя до слез.

Или пусть пол провалится, а я буду падать и падать бесконечно. Так тоже сойдет. Я уставилась в пол, надеясь увидеть расходящуюся трещину.

– Это не из-за программы, – соврала я. – Это из-за нашего разговора с Кенни.

– А, да, – сказал Майкл. – Я слышал, вы расстались.

Ну еще бы. Вся школа слышала. Теперь цвет моего лица оставил цвет платья далеко позади.

– Понимаешь, – продолжил Майкл, – я ведь знал, что это ты посылаешь мне открытки.

Если бы он вырвал сердце у меня из груди, швырнул на пол и наподдал так, что оно улетело бы в другой конец зала, и то было бы не так больно. Я почувствовала, как глаза снова наполняются слезами. Разбитое сердце – это, конечно, ужасно, но, когда тебе разбивают его на школьном балу на глазах у всех… это как-то особенно жестоко.

– Ты знал?

– Конечно знал, – слегка раздраженно ответил Майкл. – Лилли сказала.

Тут я не выдержала и, подняв голову, уставилась ему в лицо.

– Лилли? – воскликнула я. – А она откуда знает?

Он нетерпеливо махнул рукой.

– Не знаю. Кажется, ваша подружка Тина ей сказала. Какая разница.

Я быстро огляделась: Лилли и Тина с интересом наблюдали за мной с другого конца зала. Заметив, что я на них смотрю, обе мгновенно отвернулись и сделали вид, что болтают со своими парнями.

– Убью обеих, – прошипела я.

Майкл крепко взял меня за плечи и легонько встряхнул.

– Миа, – сказал он, – это все неважно. Важно то, что я тебе написал. Это правда. И я думал, что ты тоже писала мне правду.

Неужели мне не послышалось?

– Конечно правду!

Он помотал головой.

– Тогда зачем же ты подняла такой крик сегодня на ярмарке?

– Потому что… я думала… – забормотала я. – Я решила, что ты надо мной смеешься.

– Никогда, – ответил он.

И тут он меня поцеловал. Без лишнего шума. Не спрашивая разрешения. Не колеблясь. Просто наклонился и поцеловал прямо в губы.

А ведь Тина была права.

Это совсем не противно, если ты любишь парня, который тебя целует.

Наоборот, это так клево. Лучше всего на свете.

А знаете, что в этом самое клевое?

Не считая того, что Майкл тайно влюблен в меня почти так же долго, как я в него, а может, и дольше.

И того, что Лилли всегда знала о наших тайных влюбленностях, но помалкивала до последней минуты, поскольку решила поставить социальный эксперимент и посмотреть, сколько времени нам потребуется, чтобы понять это без ее помощи (долго же мы бултыхались).

И того, что Колумбийский университет, в который Майкл перейдет на следующий год, находится всего в нескольких остановках метро от нас, и, значит, я по-прежнему смогу видеться с ним сколько душе угодно.

А также того, что Лана, проходя мимо, когда мы целовались, сказала с глубоким отвращением: «Да дайте же пройти, пожалуйста».

И еще того, что мы весь вечер танцевали медленные танцы, пока Лилли наконец не подошла со словами: «Ну все, хватит. На улице заметает. Если мы сейчас же не выйдем, то не доберемся до дома».

И прощальных поцелуев у моего подъезда посреди снегопада и под ворчание замерзающего Ларса.

Самое клевое, что мы почти не заметили, как начали целоваться взасос. Да, Тина была абсолютно права, все произошло само собой.

Ну а сейчас стюардесса на борту королевского воздушного лайнера просит нас поднять столики, потому что мы скоро взлетаем. Так что придется прерваться на какое-то время.

Папа говорит, если я не прекращу тарахтеть про Майкла, он пересядет в кабину к пилоту.

А бабушка не перестает удивляться тому, как я изменилась. Она говорит, что я даже кажусь выше. Наверное, так и есть. Только бабушка считает, что меня делает визуально выше очередное творение Себастьяно, сконструированное специально для меня, как и платье, в котором я должна была предстать перед Майклом не как подружка его сестры…

Но Майкл уже давно смотрел на меня совсем другими глазами.

И я думаю, тут дело в другом. Не в любви. Точнее, не только в ней. Дело в самоактуализации.

И потом, выходит, я и правда настоящая принцесса. Знаете почему?

Потому что я живу и буду жить долго и счастливо.