Текст книги "Неотразимый"

Глава 22

– Признаться, мне так неловко, Натаниель, – сказала София, когда они вышли из гостиной.

– Но почему? – Он предложил ей руку.

– Из-за всего этого. – София взяла его под руку и с грустным видом пожала плечами. – Из-за того, что сочла себя обязанной приехать сюда. Из-за того, что ты чувствовал себя вынужденным пригласить меня. Из-за того, что сейчас мы оказались наедине.

– Софи, – огорченно сказал он, направляясь с ней вниз по лестнице, чтобы начать экскурсию с первого этажа дома, – неужели нам не удалось избежать этой нелепой стесненности? Ну почему ты должна чувствовать себя неловко? Когда-то мы были близкими друзьями, и ведь с тех пор ничего не изменилось, верно? И мы с тобой остаемся просто хорошими друзьями. Разве это так уж невозможно?

– Да нет, конечно. – София улыбнулась ему, с болью думая, что когда-то их связывала не только дружба. – По правде говоря, Беатрис и Эдвин очень обиделись бы, если бы я не поехала с ними, да и Льюис тоже расстроился бы. И мне очень хотелось увидеть Сару после ее возвращения из свадебного путешествия. Они с Гарри выглядят такими счастливыми, правда?

– Еще какими счастливыми! – Он открыл дверь и знаком отослал слугу, который заторопился навстречу им. – Это библиотека – мое личное владение и моя самая любимая комната.

Это была большая комната, три стены которой занимали полки с книгами, а всю середину дубовый письменный стол больших размеров, заваленный бумагами, заставленный разнообразными чернильницами и стаканчиками с перьями. В камине были сложены дрова, которые в любую минуту можно было зажечь; по обе стороны от него стояли удобные кожаные кресла. Комната была внушительной и вместе с тем уютной, хотя и обставленной по-мужски.

Значит, это его любимая комната, думала София, оставив руку Натаниеля и шагнув вперед. Здесь он проводит много времени – в одиночестве. Сидит здесь по вечерам и читает. Она коснулась спинки того кресла, которое казалось более истертым, рядом с ним на маленьком столике лежала книжка. Она взяла ее посмотреть.

– «Путь пилигрима»? – сказала она.

– Да. – Натаниель наблюдал за ней, стоя у двери. – Я давно хотел ее прочитать, но все как-то не получалось.

Здесь он сидит и работает, думала она, подходя к столу и проводя рукой по его поверхности. Читает полученные письма и сам их пишет – всем своим друзьям: Кеннету, Рексу, Идену и тем, с которыми она не знакома. Она ему тоже друг, как он только что сказал, но никогда он не напишет ей здесь письма и не прочтет ее письмо.

Высокие окна выходили на пологую поляну с редкими деревьями, которая спускалась к озеру. Вот здесь он стоит и смотрит в окно, когда ему нужно обдумать какое-нибудь дело или просто хочется отдохнуть.

– Замечательная у тебя комната, – сказала она.

– Да.

Она заметила, что он остановился у высоких дверей и внимательно за ней наблюдал. Видимо, он намеревался только заглянуть в библиотеку, после чего отправиться дальше, иначе им придется потратить на осмотр дома целый день. Она повернулась к нему и улыбнулась.

– Теперь я покажу тебе музыкальный салон, – сказал он.

Когда после осмотра музыкального салона они оказались в оранжерее и любовались тропическими растениями, которые зимой, должно быть, казались раем, он неожиданно спросил ее:

– Софи, тебе не показалось, что Лавиния в хорошем настроении?

– О! – Она улыбнулась ему. – Можешь за нее не беспокоиться, Натаниель. Ей уже почти двадцать пять, и она наконец-то устроилась так, как всегда мечтала.

Он кивнул и задал очередной неожиданный вопрос:

– Однако, полагаю, вчерашний визит Идена ее раздосадовал?

София изучающе посмотрела на него.

– Даже вызвал у нее раздражение, – уточнила она и понимающе улыбнулась.

– Гм… – Он тоже улыбнулся. – Это был бы самый невероятный брак.

– Это, конечно, преувеличение, – сказала София. – Но, боюсь, Лавинии предстоят страдания, хотя она не из тех женщин, которые способны предаваться отчаянию. Она превосходно владеет своими чувствами. Но Иден еще не готов остепениться, и сомневаюсь, созреет ли когда-нибудь для этого.

– Но я заметил, что он теряет свое знаменитое хладнокровие и даже взволнован, – подчеркнул Натаниель. – Мне кажется, Лавиния ему очень нравится, но он всячески сопротивляется своим чувствам.

– Да ведь и Лавиния ведет себя точно так же!

– Может, им стоит слегка помочь? – предположил он. – Подтолкнуть их в нужном направлении?

Если в ближайшие дни я подговорю Кена оставить Идена наедине с Лавинией, ты согласишься не сопровождать ее, Софи?

Она удивилась, а потом засмеялась.

– И ты – ее строгий кузен и опекун – сговариваешься оставить ее без сопровождения?

– Что ж, признаться, я все еще намерен избавиться от нее, пусть даже с помощью небольшой хитрости, до того как ей исполнится тридцать лет.

– Не волнуйся, я соглашусь оставить ее без своего надзора, – заверила его София. – И если ты помнишь, я никогда не навязывала ей свое общество. Да и с какой стати! Ведь я старше ее всего на четыре года.

Они заговорщицки переглянулись, и София в первый раз за весь день почувствовала себя легко и свободно. Наверное, лучше совсем забыть об их прошедшей связи. Тогда они снова могут стать просто друзьями сватами своих друзей. Впрочем, София не очень рассчитывала на то, что их план даст желаемые результаты. Если оставить Лавинию наедине с Иденом, они вполне могут серьезно поссориться и больше не захотят видеться друг с другом. Но это уж их дело. А их друзьям следует попытаться дать им понять, что они могут стать мужем и женой.

Только через полчаса София и Натаниель добрались до галереи, которая тянулась во весь фасад дома на верхнем этаже, с низкими окнами в каждом конце. Вся галерея была пронизана лучами заходящего солнца, пока они переходили от портрета к портрету, и Натаниель рассказывал Софии о своих предках.

Особенно ее очаровал семейный портрет, на котором были изображены родители Натаниеля, он сам в юном возрасте, его сестры, а самая младшая, Элеонор, в младенческом чепчике, сидела на коленях у матери.

– Должно быть, у вас была счастливая семья, – заметила она.

Натаниель стоял в горделивой позе рядом с расположившимся в кресле отцом и улыбался. Уже тогда его улыбка была необыкновенно пленительной.

– Это правда. Но, помню, мне не нравилось, что у мамы одна за другой рождаются только девочки, мои сестры.

– Но наконец-то твои последние сестры вот-вот будут устроены, – сказала она, – и ты обретешь спокойствие и независимость. И женщины больше не будут путаться у тебя под ногами. Ты должен быть очень счастлив.

– Да, конечно. Софи, а ты счастлива?

Хотя это был вполне невинный вопрос, между ними вновь возникла напряженность.

– Конечно, – слишком поспешно сказала она.

– Ты уже устроилась в своем новом доме? Опиши мне дом, я хочу как следует представить его себе.

– Нет, пока нет, – сказала она, отворачиваясь от последнего в галерее портрета. – Пока что я живу у Томаса. Я… я еще не присмотрела себе дом. Кроме того, возможно, я перееду в другое место, где буду чувствовать себя более независимой, может, в Бристоль или в Бат. Не знаю, пока не решила.

– Ты… ты не жалеешь о том, что случилось в Лондоне? Она решительно покачала головой и направилась к окну в конце галереи. Действительно, за домом были разбиты яркие цветники, перемежающиеся лужайками с расставленными на них скамьями.

– Софи, – тихо сказал он.

Он приблизился к ней почти вплотную. Она вся съежилась и вдруг произнесла то, о чем и думать не думала, что никогда не собиралась поверить ни единой душе.

– Мне нужно кое-что сказать вам. Относительно тех писем.

Последовало молчание. Если он сейчас не заговорит, подумала София, она не посмеет продолжать, а значит, так и не испытает облегчения от признания, которого, как она сейчас поняла, так жаждала ее измученная душа.

– Ты говоришь про те письма, которые сжег Кен? – наконец спросил Натаниель. – Но тебе ничего и не нужно говорить, Софи. Никто из нас их не читал. И мне безразлично, кто была та женщина. Меня задевает только тот факт, что Уолтер тебя оскорбил. Может, то, что его нет в живых, к лучшему для всех нас.

– Они были написаны не женщине, – сказала она, закрыв глаза и низко опустив голову.

На этот раз молчание казалось еще более долгим.

– Это был лейтенант Ричард Калдер, – сказала она. – Я его не знаю. Может, вы знаете или помните это имя.

– Это тот самый человек, которого он пытался спасти и при этом сам погиб. – Натаниель старался говорить как можно спокойнее.

– Какая ирония судьбы! – усмехнулась она, но тон ее был серьезным. – Уолтер был посмертно награжден, а мне пожалованы дом и пенсия – за то, что он проявил отчаянный героизм при спасении младшего по званию офицера – своего любовника.

– Софи!

Ей не следовало обременять его этой постыдной историей. Она могла только до глубины души смутить его. Больше того, вызвать у него брезгливое отвращение. Именно этого она и боялась, когда ее шантажировал Борис Пинтер. Но сейчас это почему-то уже не имело такого значения. Она почувствовала сильнейшее желание поведать ему правду.

– Я ничего об этом не знала, Натаниель, – сказала она. – Оказывается, он писал эти письма на протяжении двух лет и выражал в них свою глубокую страсть, что подтверждало их физическую близость. Но Уолтер вел себя очень скрытно, так что я ничего не заподозрила. Правда, ему приходилось все скрывать. Его бы разжаловали, если бы все это вышло наружу. А ведь это преступление. За это могли бы и повесить, верно?

– Да.

– Если бы лейтенант Калдер был так же скрытен, я никогда бы об этом не узнала. И Борис Пинтер тоже. Но после его смерти стали разбирать его вещи и среди них нашли эти письма, которые он хранил.

– О, Софи! – сочувственно пробормотал Натаниель. Она изо всех сил уцепилась за подоконник обеими руками.

– Должно быть, вас он тоже любил. Возможно…

– Но я не знала о… о его вкусах. Да и как я могла узнать? Он женился на мне, когда мне было восемнадцать лет. Я была наивной, неопытной девушкой и мечтала счастливо прожить с ним всю жизнь. Он вовсе не был жестоким. Не думаю, что, он намеренно причинил бы мне боль. Мне кажется, он решил жениться, чтобы выглядеть солидным и респектабельным человеком. А кроме того, он надеялся убедить себя в том, что… Ну, что он нормальный мужчина. Он… Я… О, Натаниель! – Она закрыла лицо руками. – В нашу брачную ночь… после того… он бросился к ширме… и его вырвало!

Она услышала за своей спиной постукивание его ботфортов по паркетному полу, когда он отошел от нее. И вся замерла от ужаса содеянного. То, что она вдруг рассказала ему об этих интимных кошмарных подробностях, для нее самой было полной неожиданностью. Как у нее все это вырвалось? И кого она посвятила в эту мерзость – самого Натаниеля?!

Она слышала, как он вновь приблизился и остановился у нее за спиной, но не смела посмотреть на него.

– А теперь расскажи мне обо всем, – мягко предложил Натаниель. – Расскажи мне все, о чем тебе хочется сказать, Софи. Не забывай, я твой друг.

Некоторое время она не могла говорить, а только с силой прикусила губу, чтобы остановить подкативший комок рыданий. Никогда и никто не говорил ей таких драгоценных слов!

– После того как прошла неделя… таких вот отношений… я попросила, чтобы он отправил меня к моим родителям, – наконец заговорила она. – Вот тогда он и признался мне во всем и умолял меня остаться с ним. Я не могла вынести мысль о том, чтобы вернуться домой, где все будут считать, что я ему не подошла. И тогда мы заключили с ним сделку. Мы договорились, что будем жить как муж и жена – чтобы так думали все окружающие, а на деле будем просто товарищами. Мыдалидруг другу обещание, что сдержим клятву, данную в церкви, будем верны друг другу и не будем вступать в связь с другими. Я выполнила свое обещание. И была уверена, что он выполнял свое… пока ко мне не явился Борис Пинтер с этими письмами.

И опять оба надолго замолчали.

– Значит, – наконец заговорил он, – после первой недели твоего замужества, когда тебе было восемнадцать лет, у тебя никого не было… до меня?

– Нет. – Она отрицательно качнула головой.

– И полагаю, именно после этой первой недели ты и начала скрываться?

– Что?

София по-прежнему смотрела в окно и видела прогуливающихся среди цветников Джорджину и Льюиса. Молодые люди держались за руки и выглядели такими юными и невинными, очевидно, ожидая долгой и счастливой жизни друг с другом после завтрашней церемонии в церкви. София всей душой молилась, чтобы их ожидания оправдались.

– Именно с того момента ты стала носить одежду, которая тебе не подходила, и приобрела сдержанные и доброжелательные манеры пожилой особы?

Именно тогда, Софи, ты стала от всех таить свою красивую внешность и женственность? И даже от себя самой?

– Разум мне подсказывал, что Уолтера не могла ввести в искушение даже самая красивая женщина. Он объяснил мне – и я ему поверила, – что он так же естественно начал с юных лет восхищаться мужчинами и желать их, как другие мужчины – женщин. Он начал этим заниматься не из чувства противоречия и не потому, что у меня были какие-то недостатки. Просто он был так создан, вот и все. Я не могла его ненавидеть, Натаниель. Но… но я чувствовала себя такой… неподходящей. Я думала, что если я была бы хоть немного красивее или чуть более опытной… Он избегал даже касаться меня.

– Это чертовски несправедливо! – сказал Натаниель, удивив ее как резкостью выражения, так и гневом, с которым он его произнес. – Несправедливо, что из-за него страдать пришлось тебе, Софи! Почему ты просто не рассмеялась в лицо Пинтеру и не послала его ко всем чертям? И почему не обратилась к нам, когда мы встретились этой весной?

Наконец она нашла в себе силы повернуться к нему. Лицо его окаменело, как, бывало, после сражения, когда он смотрел на убитых и раненых солдат, и было очень бледным.

– Уолтер был моим мужем, Натаниель, – сказала она. – И он был достойным человеком – да, был, несмотря на измену мне. И был хорошим офицером, который честно исполнял свой долг. Он храбро сражался, хотя и не был таким блестящим военным, как вы четверо. По странной прихоти судьбы он достиг великой славы после своей смерти – но ведь он действительно спас герцога Веллингтона и других выдающихся офицеров. И он действительно отдал свою жизнь в попытке спасти товарища. Разразился бы страшный скандал, если бы их тайна вышла наружу. И его позор пережил бы его славу. Его имя повсюду произносили бы с отвращением и презрением.

– Но при всем том он предал тебя, – напомнил Натаниель.

– Это не было бы для меня оправданием, если бы я отказалась скрывать его тайну. Кроме того, я должна была подумать о своих близких, о том, чтобы не скомпрометировать их репутацию. Эдвин и Беатрис – добрые и порядочные люди, они не заслужили позора. Сара только что вступила в удачный брак, но разве она смогла бы это сделать, если бы разразился скандал! Льюис уже завтра станет мужем твоей сестры – этого счастья он тоже был бы лишен. Дело моего брата процветает, и я очень рада, потому что ему нужно содержать четырех детей. Он мог бы разориться, если бы стала известна его родственная связь с таким преступником. И о себе я тоже не забывала. – По ее губам скользнула улыбка. – Как хорошо обладать независимостью и добрым именем!

– Но, Софи, почему же ты не рассказала об этом хотя бы нам? Мы гораздо раньше сумели бы избавить тебя от этих мучений.

– Я не хотела, чтобы вы об этом знали. Для меня, Натаниель, вы были богами – поверь, я почти не преувеличиваю. Все вы были для меня дорогими людьми, особенно ты. Я и подумать не могла о том, чтобы увидеть отвращение у тебя на лице…

– Софи, дорогая моя Софи, неужели ты так плохо представляешь себе сущность дружеских отношений?

– Хранить тайну, никому не доверять свои переживания – стало для меня второй натурой. С восемнадцати лет я оказалась предоставленной самой себе и сама должна была решать, как поступать. Пойми, я вовсе не жалуюсь. Напротив, думаю, что в каком-то отношении это дало мне определенную закалку, развило мою волю, чего при других обстоятельствах могло бы и не быть. Но я всегда очень дорожила своими близкими друзьями.

Я не виделась с вами три года. Но всегда хранила, как великую драгоценность, то письмо, которое ты прислал мне после моего представления в Карлтон-Хаусе. И когда в то утро я встретилась с вами в парке – я внезапно поняла, что ты… что не забыла тебя. И даже если бы расстались и не встречались бы еще три года, я не хотела потерять твое расположение и дружбу.

– И тем не менее ты приказала нам убираться ко всем чертям – разумеется, в более подходящих для леди выражениях.

– Я знаю, почему Борис Пинтер так ненавидел Уолтера и почему Уолтер воспрепятствовал его продвижению вчине.

– Да. – Натаниель поднял руку. – Нужно не так уж много воображения, чтобы это понять, не так ли? Софи, я благодарю тебя за доверие, за то, что ты обо всем мне рассказала. Я понимаю, что все, что ты подавляла в себе все эти годы, сейчас проявляется. И понимаю, что ты не решилась бы довериться никому, кроме особенно близкого тебе друга. Поверь, я это очень ценю.

– И ты меня ненавидишь? – Из глаз Софи брызнули слезы, как ни старалась она их сдержать. – Тебе отвратительна мысль о том, что Джорджина выйдет замуж за Льюиса, племянника Уолтера?

– Льюис – это Льюис, – сказал он. – Я смотрю на него как на молодого человека, которому удалось завоевать любовь моей сестры и который достаточно достоин и приятен, чтобы получить мое одобрение. Я рад за них обоих. А ты, Софи? Думаю, ты знаешь, какие чувства я к тебе питаю. Уж во всяком случае, не ненависть. Но я вижу, тебе дурно… Позволь мне поддержать тебя.

О чем он говорит? Нет, откуда ей знать, какие чувства он к ней испытывает. О чем он? Впрочем, не важно… Он прав – всю ее вдруг пронизала невыносимая слабость. Она неуверенно шагнула к нему, позволила ему обвить свой стан и притянуть к себе. Потом ее голова упала ему на грудь, и она ощутила такой знакомый и милый запах его одеколона. На данный момент он был ее дорогим другом, и ей было этого достаточно.

– Я не хотела обременять вас своими признаниями, – через некоторое время произнесла она.

– Это вовсе не обременение, а привилегия.

– Натаниель. – Подняв голову, она посмотрела на его прекрасное лицо. – Ты самый добрый человек в мире!

Он нагнулся и поцеловал ее в губы.

Она отпрянула, когда он снова поднял голову, чувствуя себя совершенно опустошенной и вместе с тем полностью умиротворенной после своего признания.

– Мне нужно выйти на воздух, – сказала она. – Я хотела бы пройтись пешком до коттеджа Лавинии. Ты не станешь возражать, если я пойду туда одна?

Он внимательно всматривался в ее глаза.

– Нет, если ты этого хочешь.

– Да, хочу. – Она с сожалением улыбнулась. – А тебе, Натаниель, еще нужно приготовиться к завтрашней свадьбе. Я и так отняла у тебя слишком много времени. Надеюсь, все пройдет хорошо, впрочем, я даже в этом уверена.

– Когда здесь четыре сестры, не считая самой Джорджины, и при этом каждая заявляет, что является тонким знатоком свадебных церемоний, как это может пройти плохо?

Они улыбнулись друг другу, затем она решительно повернулась и направилась назад по галерее, оставив его стоять на месте.

Если бы она не ушла, он мог бы снова ее поцеловать и, чего доброго, снова предложил бы ей выйти за него замуж, на этот раз подталкиваемый глубоким сочувствием – как она могла думать, что Натаниель воспримет ее откровения с отвращением?

Если бы он сделал ей предложение, она могла бы допустить слабость и на этот раз согласиться. София чуть ли не бегом спустилась по лестнице и оказалась под сияющим солнцем – облака плыли высоко в небе. Она видела его дом, еще раз с ним увиделась, доверила ему свои самые интимные переживания и ощутила сильную нежность его рук.

И поняла, как он ей нужен.

Нет, не нужен, думала она, чувствуя на лице ласковое солнечное тепло и быстро спускаясь с холма в сторону деревни. Никто ей не нужен. И она любила его слишком глубоко, чтобы обременять собой.

До завтра нужно будет как следует успокоиться и настроиться соответственно свадебному дню. Она зашагала быстрее с улыбкой на губах. Не сознавая того, она рассуждала и выглядела как старушка Софи.

На следующий день солнце сияло вовсю и, как выразилась Маргарет, не собиралось сделать передышку. День свадьбы и сам по себе был освещен счастьем новобрачных и радостью за них родственников и друзей. И брачная церемония, и свадебный завтрак прошли с блеском, доставив полное удовлетворение всем, кто занимался хлопотами. Джорджина прощалась со всеми на террасе и сквозь слезы призналась, что так волновалась, что даже не заметила, какая была погода.

– Спасибо тебе, спасибо тебе за все! – горячо говорила она Натаниелю, крепко обнимая его. – Ты самый замечательный брат на свете. Ах, Натаниель, я так счастлива!

– Хорошо, что ты мне это сказала, а то по твоему виду я не смог бы догадаться, – улыбнулся он. – Ну а теперь поезжай, и счастливого вам пути!

– Ах, как бы я хотела, чтобы ты тоже нашел свое счастье!

А затем она уселась в карету рядом с Льюисом, выглянула в окошко и стала махать всем рукой, улыбаясь и плача одновременно, когда экипаж тронулся с места. Половина гостей собрались на террасе, чтобы проводить молодоженов. Все смеялись, шумно разговаривали, а кое-кто и плакал – в частности лорд Хоутон и леди Перри, ее дочь и сестры Натаниеля. И если уж говорить честно, он и сам не удержался и немного всплакнул. Когда карета исчезла из виду, он повернулся, собираясь вернуться в дом.

– Может, немного пройдемся? – подмигнув ему, спросил Кен. – Иден уже согласился со мной, что в ближайшие несколько часов в дом лучше не заходить. Должен сказать, для него это непривычная сентиментальность.

– Свадьба – дело такое, что и самого твердого мужчину в состоянии растрогать, – пробурчал Иден.

Натаниель заметил, что Мойра пошла вперед под руку с Лавинией и Софи. Значит, она тоже посвящена в этот заговор. Иден и Лавиния держались настолько отдаленно, насколько позволяли обстоятельства. То же касалось и Натаниеля с Софией.

Он тосковал по ней. Вчера он успокаивал себя тем, что, раз она ему доверилась, значит, он не совсем для нее безразличен. Ведь она не обязана была это делать – они еще в Лондоне заявили ей, что вся история Уолтера и его увлечения – закрытая страница. И он вспоминал, как она сказала ему: «Вы все были мне очень дороги, особенно ты, Натаниель». Он помнил, что в Лондоне она тоже призналась, что любила его всегда больше других.

Вчера ситуация казалась ему обещающей. А сегодня она предпочитала держаться от него на расстоянии. Но и он тоже не делал попыток приблизиться, опасаясь, что всего одно неловкое слово или движение могут разрушить его надежды, и на этот раз окончательно. Порой лучше питаться надеждой, как это ни трудно.

Они медленно шли к лесу у подножия холма, к его тихому уюту и желанной тени, которая хранила прохладу на тропинках, протоптанных между деревьями. Лавиния шла с Кеннетом, Иден с Софией, Натаниель с Мойрой.

– Пора, – сказала Мойра дрожащим от возбуждения голосом. – Это отличное место, Натаниель.

Он старательно откашлялся.

– Послушайте! – окликнул он идущих впереди друзей. – Я хочу показать Мойре и Кену беседку, что внизу у озера. И Софи тоже еще ее не видела. А ты уже был там, Иден. Может, вам с Лавинией идти дальше, а мы вас потом нагоним?

– Отличная мысль! – поддержал его Кеннет, пожалуй, слишком восторженным тоном. – Это же не займет у нас много времени.

– Я согласна, – отозвалась София. – Маргарет говорила мне, чтобы я не упустила случай полюбоваться этой беседкой.

Как ни странно, их план удался. Лавиния и Иден зашагали к лесу, сохраняя между собой расстояние, тогда как четверо заговорщиков стали спускаться к озеру.

– Если они не дойдут до драки, – сказал Натаниель, – то только потому, что идут на слишком почтительном расстоянии, чтобы наносить оскорбления друг другу.

Все засмеялись.

– О Боже! – сказала Мойра, останавливаясь и хватаясь за голову.

– В чем дело? – спросил обеспокоенный Кеннет, обнимая жену за талию.

– Голова! Так заболела… Боюсь, это от жары.

– Да ведь ты никогда не могла находиться под солнцем и пяти минут. Подожди, я сбегаю за твоим зонтиком.

– Ничего, мне достаточно будет посидеть пять минут в прохладе дома. Я одна вернусь, а ты иди дальше, Кеннет.

– И не подумаю, – наотрез отказался Кеннет. – Обопрись о мою руку, вот так. Нат, мы скоро вернемся. А вы пока идите к озеру.

У Мойры ноги подгибались от слабости, а Кеннет был сама предупредительность – во всяком случае, так казалось со спины. На самом деле они втихомолку смеялись.

– Я чувствую себя настоящей грешницей, – сказала Мойра. – Ах, Кеннет, а вдруг из нашей проделки ничего не получится! Как будет жалко. Но Иден с такой готовностью пошел на то, чтобы оставить Натаниеля наедине с Софи, а Натаниель – Идена с Лавинией! Нет, можно подумать, что мы родились для того, чтобы устраивать браки.

– Но если все получится, как задумано, любовь моя, – со вздохом сказал Кеннет, – нам придется поехать еще на две свадьбы. И нам некого будет винить в этом, кроме самих себя. Мы и так уже должны съездить в Кент, чтобы посмотреть на новорожденную дочку Рекса и узнать, как он перенес эти переживания. Как ты думаешь, мы когда-нибудь вернемся в свой Корнуолл?

– Зато после долгого отсутствия начинаешь еще больше ценить родной дом, – сказала она.

– А когда вернемся, нужно будет серьезно поработать, чтобы получить по меньшей мере второго малыша. Имей в виду, я тебя предупредил!

– Гм… Это звучит многообещающе. Да, если нам предстоят еще две свадьбы, остается только надеяться, что и Натаниель, и Иден проявят одинаковое нетерпение и постараются поскорее получить лицензию на брак.

– А может, стоит намекнуть им на это… совершенно невинным путем, как-нибудь между прочим, – предложил Кеннет, и они рассмеялись.

– Не забывай покачиваться! – через несколько шагов напомнил жене Кен. – На всякий случай, хотя они вряд ли смотрят нам вслед.

Мойра выразительно покачнулась.