Текст книги "Тайна индийских офицеров"

VIII. Бишер-Рид

Через пять недель после появления в Лисльвуд-Парке майора Гранвиля Варнея с женой настал день их отъезда. Они хотели провести еще неделю или две в Брайтоне, прежде чем отправиться в Лондон, где предполагали пробыть до конца отпуска майора. Они намеревались ехать в своем экипаже, на своих лошадях и со своим кучером, а Соломон должен был занять место на запятках. Майор и миссис Варней стояли на террасе в обществе хозяев, пока чемоданы укладывали на верх экипажа под наблюдением опытного Соломона.

– Артур, – сказал майор, – большая дорога идет мимо косогора, который вы называете Бишер-Ридом?

– Да, мимо одного из косогоров, но не Бишер-Рида – он находится с другой стороны.

– Не пойти ли нам с вами туда, пока Соломон укладывает багаж? Время еще есть… Ада подождет меня на дороге, приближение экипажа я увижу с горы. Мне надо сказать милому Артуру несколько слов на прощание.

Майор простился с миссис Вальдзингам, накинул на плечи толстый плед и сказал жене, в каком месте ей следует ждать его.

В этот момент из конюшен выехал на своем пони сэр Руперт Лисль.

– Папа, можно мне поехать с вами? – спросил он.

Капитан Вальдзингам колебался с ответом. Он вопросительно взглянул на своего приятеля.

– Конечно, можно, сэр Руперт, – сказал майор.

Возле сторожки майор остановился и опустил золотую монету в руку бывшего браконьера.

– Здравствуйте и прощайте, друзья мои, – произнес он. – Послушайте моего совета: берегите вашего сына, если не хотите попасть в затруднительное положение в самом ближайшем будущем.

– Хорошо, сэр, – ответил сторож с хитрой улыбкой.

Ворота со скрежетом захлопнулись за молодым владельцем Лисльвуд-Парка. Как бы молод он ни был, если б он только мог предвидеть, что его ожидает за этой решеткой, резкий звук показался бы ему похоронным звоном по его беспечной жизни.

По неровной дороге до косогора, на котором капитан Вальдзингам встретил леди Лисль в день своего возвращения из Индии, нужно было идти около часа. Взойдя на вершину, мужчины оглянулись. Майор подмигнул капитану.

– Руперт, езжайте на ту сторону косогора: мне надо поговорить с майором! – произнес Вальдзингам.

Мальчик кивнул головой и, размахивая хлыстом, поскакал, куда ему указал отчим и где он все время оставался на виду, но не мог ничего слышать.

– В чем дело? – спросил капитан, воткнув в землю свою трость и тяжело опершись на нее. Очевидно, он приготовился к продолжительной беседе.

Майор расстегнул широкое пальто и начал играть золотыми брелоками часов. Его белые зубы, усы и бакенбарды так и сияли на солнце.

– В чем дело? – повторил капитан с нетерпением. – Для чего вы притащили меня сюда? Что вы хотите сказать такого, чего не могли сказать вчера вечером?

– Вы не догадываетесь? – спросил майор с любезной улыбкой.

– Понятия не имею.

– Ну да, вы не хотите догадаться! Вы боитесь принять на себя инициативу в щекотливых вопросах, но я возьму ее на себя. Милый друг, мне нужны деньги.

– О! Вы опять за старое, но я повторю только то, что сказал вам вчера вечером: у меня нет больше денег и нет возможности их достать. Я и так уже обобрал жену и не собираюсь просить у нее ни одного шиллинга.

– Эти слова доказывают, что вы страшно упрямы! – проговорил майор.

Он вынул из кармана пальто стопку аккуратно сложенных писем, исписанных тонким женским почерком и связанных голубой шелковой ленточкой.

– Взгляните-ка на эти письма, – сказал он иронически. – Не хотите ли прочесть? А может быть, вы уже забыли их содержание?

Капитан отвернулся и пробормотал проклятие.

Майор, насвистывая, невозмутимо перебирал письма, пробегая глазами по строчкам и останавливаясь, когда ему встречалась интересная фраза. Капитан Вальдзингам смотрел на него пристальным и грустным взглядом.

– Артур, бесценный друг, если у меня к концу месяца не будет пяти тысяч фунтов стерлингов, миссис Вальдзингам первого октября получит эти письма. Как они ни забавны, но я все-таки думаю, что она не поймет заключающейся в них иронии и примет их содержание за чистую монету. Вы любите ее, как слепой, так как ее глупость бросается в глаза, но ведь бывают люди, которым очень нравится и вареная курица.

– Майор Варней! – с угрозой воскликнул Вальдзингам.

– Пустая голова! Получу ли я пять тысяч фунтов стерлингов или мне придется отослать эти письма белокурой красавице? Решайте скорее, мой друг, мне кажется, скоро пойдет проливной дождь!

– Я уже сказал вам, что не могу достать такую огромную сумму. Что касается писем, то это совершенно меня не пугает: вы слишком умны, чтобы свернуть шею курице, которая несет золотые яйца. Тайна моего прошлого, которой вы хотите воспользоваться ради наживы, потеряет всю свою силу, когда будет открыта. Не дурак же вы, чтобы добровольно выпустить ее из рук.

Майор закусил губы, и на лице его мелькнуло выражение растерянности. Казалось, он вот-вот выдаст себя, но он быстро оправился и со смехом ответил:

– Вы хитрый лис, вас не проведешь! Да, вы, конечно, правы: я вовсе не намерен разглашать вашу тайну. Я не желаю несчастья бедненькой леди Лисль, или миссис Вальдзингам, или как там ее называют! Я не хочу, чтобы вас выгнали из Лисльвуд-Парка или послали в какую-нибудь отдаленную колонию трепать паклю или носить камни. Нет, милый мой Артур, я только хочу уладить дело к лучшему и способствовать нашему всеобщему спокойствию. Поверьте мне: я придумал средство достигнуть этой цели.

– Хорошо! – ответил небрежно Вальдзингам.

– Тогда слушайте! Я не из тех несчастных, для которых наличные деньги являются необходимым условием существования. Видите на дороге мой экипаж, моих лошадей, моего кучера и моего камердинера? Понятно, что я не могу содержать все это на свое майорское жалованье! С другой стороны, мне не нужны десять фунтов стерлингов. Я думаю, что лучше получить пятьдесят тысяч через десять лет, чем пять тысяч – сегодня… Артур Вальдзингам, который год этому мальчугану?

Он указал на сэра Руперта Лисля.

– Какое отношение это имеет к нашему разговору? – спросил капитан.

– Это лишний вопрос! Отвечайте: который ему год?

– В июле исполнилось семь.

– Семь лет. Великолепно! Что скажете, Артур, если я разорву этот пакетик с письмами на тысячу кусков и в течение четырнадцати лет не возьму у вас ни одного пенса?

Капитан посмотрел на него с удивлением.

– Что вы хотите этим сказать? – спросил он.

Майор взял его под руку, наклонился и шепнул ему на ухо несколько слов, которые заставили капитана побледнеть от испуга. Настала пауза, в течение которой майор не сводил с него взгляда.

– Хотите сделать это, или хотите, чтобы я выполнил это сам? – спросил он.

– Мерзавец! – загремел капитан Вальдзингам. – Я не сделаю этого, даже если такой ценой мог бы откупиться от галер!

– Дитя! Не горячитесь! – тихо сказал майор. – «Даже, если бы я мог такой ценой откупиться от галер!» – повторил он с презрением. – Есть люди гораздо выше вас по положению, которые сделали бы это за двадцать фунтов стерлингов… Что это такое? Не более чем простой фокус. «Милостивые государи и милостивые государыни, видите этот шиллинг? Я кладу его под этот стакан… Тук-тук – и его нет!.. Тук-тук! – и вот он опять!» Говоря так, фокусник показывает публике пропавший шиллинг, и она воображает, что видит перед собою что-то необыкновенное, а между тем он показал ей другую монету, точно такую, как первая… Капитан Вальдзингам, вам угодно загородить нам дорогу к счастью или вы соглашаетесь помочь мне с этим фокусом?

– Нет, повторяю вам!

– А если я сделаю это помимо вас?

– Тогда я разоблачу вас, что бы потом ни случилось!

– Вы неисправимы! Это ваше окончательное решение?

– Да! – сказал Вальдзингам.

– Великолепно! – произнес майор, пожимая плечами. – Если так, делать нечего… Помните же, – добавил он, ударяя пальцами по письмам, которые все еще держал в руке, – что вам уже не придется ждать от меня ни малейшей пощады! Если человек не видит своей собственной выгоды, пусть не воображает, что умные люди будут страдать по его милости. Позовите вашего пасынка, я попрощаюсь с ним и отправлюсь в путь. Бедная Ада, верно, заждалась меня.

Капитан позвал сэра Руперта Лисля, который в один миг прискакал к косогору.

– Сэр Руперт, – сказал майор, – я хочу проститься с вами, потому что я покидаю Бишер-Рид… Помнится, поселяне что-то толковали об этом косогоре, но я до сих пор так и не смог узнать, откуда произошло это название Бишер-Рид. Объясните мне это на прощанье, Артур!

– Отстаньте! – сердито произнес капитан. – Зачем вам история Бишер-Рида?!

– Не будьте же невежливым, мой дорогой Артур, расскажите то, о чем я вас прошу.

Они стояли на вершине косогора – самого высокого в этой местности, перед ними находился почти отвесный спуск.

– Косогор назван Бишер-Ридом, потому что пятьдесят, лет тому назад, какому-то капитану Бишеру, знаменитому спортсмену, вздумалось, заключив пари, проскакать по нему верхом на чистокровной лошади, – сказал Артур Вальдзингам.

– И что же, он разбился? – спросил майор Варней.

– Нет, но его лошадь погибла.

Майор расхохотался.

– Бедняжка! – произнес он. – Он поплатился лошадью! И никто не последовал его примеру?

– Думаю, никто!

Сэр Руперт Лисль напряженно прислушивался к их разговору.

– Я хочу туда подняться, – сказал он, указывая на вершину.

– Что за идея, баронет! – возразил майор. – У вас не хватит смелости, – добавил он смеясь, – вы не такой жалкий трус, как Джеймс Арнольд, но все-таки едва ли вы настолько отважны, чтобы проскакать галопом по Бишер-Риду, клянусь честью, это невозможно!

Упорство было наследственной чертой рода Лисль и нередко заставляло членов этой семьи совершать такие невероятные подвиги, на которые не отважился бы храбрейший из храбрых; и, в самом деле, подобная настойчивость в выполнении задуманного часто приводит к более блестящим результатам, чем дерзкая отвага. Сэр Руперт был настоящим Лислем – апатичным, вялым, но упрямым.

Майор смеялся, и его лицо, обращенное к солнцу, имело самое вызывающее выражение.

– Нет, нет, мой маленький баронет, – продолжал он, – для этого у вас не хватит смелости, к тому же вы умны и должны понять, что это невозможно.

Бледные щеки мальчика запылали от гнева.

– Ах это невозможно? – воскликнул он слабым, но резким голосом. – Ах невозможно?

Он повернул свою лошадь и проехал по одному из бугров, затем, изо всех сил стегнув пони хлыстом, перескочил через перила и начал подниматься на вершину. Майор видел, что мальчик побледнел, а капитан, бросившись за ним, подбежал к краю косогора как раз в тот момент, когда баронет помчался по опасному спуску, который вел к оврагу.

– Он спустится, не получив ни малейшей царапины, – проговорил майор.

– Сатана! – с ужасом воскликнул капитан Вальдзингам. – Это твои проделки!

Лошадь уже достигла подножия косогора, ребенок раскачивался, стараясь всеми силами удержаться в седле, но животное, сделав последний скачок, упало, подмяв под себя всадника. Сверху пони и мальчик казались бесформенной массой, которая шевелилась еще несколько мгновений, а затем стала совершенно неподвижной.

– Скорей ко мне, сюда! – воскликнул капитан, сбегая вниз по тропинке.

Когда он подбежал к баронету, над ним уже стоял майор. Он опустился на колени возле мальчика. Сэр Руперт был придавлен лошадью, которая встала, как только майор распутал ее поводья.

Сэр Руперт Лисль лежал без движения, лишь несколько капель крови на лбу свидетельствовали о полученной им травме.

– Слава Богу! – воскликнул капитан. – Он отделался испугом.

Майор Гранвиль расстегнул жакет мальчика и положил ему руку на сердце. Он вдруг побледнел, и его белокурые усы и бакенбарды словно бы потеряли свой привычный лоск.

– Он умер от ушиба головы, – сказал он печально и торжественно.

– Сатана! – закричал капитан Вальдзингам и схватил его за горло. – Ты убил его!

Майор, все еще бледный, сбросил стиснувшие его руки и спокойно произнес:

– Артур, будьте благоразумны и выслушайте меня. Я так же невиновен в случившемся, как и вы сами. Когда я предложил вам комбинацию, которая могла принести нам богатство, я сказал, что мальчику не будет причинено ни малейшего вреда, я говорил именно то, что думал, но вы взбесили меня своей глупостью, и мне захотелось немножко подразнить вашего пасынка. В том, что случилось, я не виноват. Это игра случая, которую нельзя ни предвидеть, ни предотвратить. Случилось то, что случилось, и мы с вами не в силах ничего изменить! Но мы можем, – он понизил голос почти до шепота, – извлечь из этого пользу! Позволите вы мне поступать, как указывают мой ум и мой рассудок?

– Да, – сказал капитан, закрывая руками помертвевшее от ужаса лицо. – Я поклялся быть покровителем этого ребенка, и вот как я сдержал свою клятву!

Майор снял плед и бережно разостлал его на траве, подняв безжизненное тело баронета, положил его на плед и закрыл его лицо батистовым платком.

– Артур, – сказал он, – оставайтесь здесь и следите за тем, чтобы никто не догадался о катастрофе. Я скоро вернусь.

Он взял под уздцы пони и повел через овраг в поле, не обращая внимания на грязь, которая облепила его лакированные сапоги. Доведя лошадь до стоячего пруда, находившегося в миле от места катастрофы и в шести милях от Лисльвуд-Парка, он, стегая своим галстуком, загнал ее в воду и накинул поводья ей на шею, но пони, выскочив на противоположный берег, во весь опор пустился к сосновому лесу. Майор следил за ним взглядом, пока он не скрылся совсем из вида, и лишь тогда поспешил к Вальдзингаму и телу баронета. Он нашел капитана сидящим возле трупа пасынка.

– Я думал, вы не вернетесь, – сказал капитан, когда майор подошел ближе.

– Здесь кто-нибудь проходил?

– Никто не проходил.

– Хорошо. А теперь отправляйтесь прямо к матери этого несчастного ребенка и скажите ей, что мальчик заблудился. Больше ничего не нужно говорить: пони найдет дорогу в Лисльвуд.

Он взял тело баронета на руки и пошел было с ним к экипажу, но тотчас же отказался от этого намерения.

– Артур, – сказал он, – бегите к повозке и прикажите кучеру подъехать сюда.

Капитан повиновался, и через несколько минут послышался стук колес.

Миссис Варней выглядывала из окна экипажа, в своей изящной шляпке она была прекрасна.

– Что случилось? – спросила она с любопытством.

– Отворите дверцу, Соломон! – приказал майор.

– Вы можете сесть спиной к лошадям, Ада? – спросил он, когда слуга открыл дверцу и опустил подножку.

– Для чего это нужно? – спросила миссис Варней.

Майор не ответил. Взяв за руку Аду, он заставил ее выйти из экипажа, положил тело мальчика на сиденье и, схватив шкуру леопарда, в которую миссис Варней кутала ноги, поспешно накинул ее на труп.

– Что с ребенком? – спросила миссис Варней. – Уж не ранен ли он?

– Да, он опасно ранен, я отвезу его в Брайтон и приглашу к нему лучших докторов… Садитесь скорее, Ада. Закройте дверцу, Соломон!

Майор с женой сели на заднюю скамейку, спиною к лошадям. Капитан схватился за дверцу экипажа.

– Что вы хотите сделать с ребенком? – спросил он у майора.

Варней улыбнулся – в первый раз после разыгравшейся драмы.

– Вы знаете или угадываете это сами, мой друг, – ответил он.

Экипаж укатил, и Вальдзингам, бледный и озадаченный, остался на пустынной дороге.

– Клэрибелль, – прошептал он, пристально глядя вслед удаляющейся карете, – ваша измена, разбившая мне жизнь, теперь, очевидно, падет на вашу голову! Да поможет вам Бог, бедная женщина, а я уже не в силах отвести этот удар…

IX. Майор Варней делает первый ход

Спустя полчаса после возвращении в Лисльвуд-Парк Вальдзингама, принесшего жене грустную весть, весь округ узнал, что сэр Руперт Лисль исчез неизвестно куда. Все лошади Лисльвуд-Парка были тотчас оседланы, и все слуги разосланы по ближайшим окрестностям: они поскакали во все стороны, расспрашивали всех встречных поселян, обыскали все аллеи, поля и косогоры, прилегавшие к Бишер-Риду, но ничего не узнали о мальчике на сером пони.

Клэрибелль Вальдзингам металась как безумная, она хотела сама отправиться на поиски и убежала бы, если бы муж не удержал ее. В отчаянии она обвиняла его в этом несчастье и осыпала тяжелыми упреками.

– Где мой сын? – восклицала она, рыдая. – Я доверила его вам… вы поклялись следить за ним! Что вы сделали с ним?.. Вы скорее должны были умереть, чем прийти ко мне с вестью о гибели Руперта!

Эта женщина, всегда такая холодная и бесчувственная, была не похожа на себя: в припадке горя она металась по роскошным комнатам замка, повторяя имя сына. Капитан не решался ее обнадеживать. Он вышел к воротам замка, ожидая возвращения гонцов, и увидел Жильберта Арнольда, стоящего, по обыкновению, на пороге сторожки, Джеймс сидел на садовой калитке. Капитан Вальдзингам вздрогнул, увидев белокурые волосы и болезненное лицо мальчика, как будто ему явилось привидение, он подумал о мальчике, тело которого было завернуто в толстый шотландский плед, подумал о длинных золотистых кудрях, которых уже не будет касаться рука матери.

– Почему вы не отправились на поиски сэра Руперта вместе с другими слугами? – спросил он у Жильберта.

– Потому что их и без меня хватает, – грубо ответил сторож. – С меня довольно присматривать за собственным сыном, чтобы он не пропал, не был украден или убит, – добавил он насмешливо.

Вальдзингам рванулся из ворот и хотел кинуться на сторожа, но мальчик начал кричать.

– Замолчи, жалкий трус, – взревел отец. – Капитан, я думаю, меня не ударит.

Вальдзингам заметил, что сторож пьян. Бывший браконьер сунул руку в карман и начал звенеть золотой монетой, которую получил от майора. Капитан устремил на него пристальный взгляд.

«Не выучил ли он заданный урок? – думал Вальдзингам. – Вызубрил ли ту роль, которую ему придется сыграть в этом ужасном деле?»

Наступила ночь. Слуги вернулись и объявили, что поиски не принесли удачи, незадолго до них в Лисльвуд пришел пони, весь в пыли и в грязи. Без сомнения, мальчик утонул, но где и каким образом?

Клэрибелль Вальдзингам не задала вопросов: она упала без чувств, как только узнала о возвращении пони. С первыми лучами солнца принялись обследовать пруды и ручьи вокруг Лисльвуд-Парка, но все старания оказались бесплодными. Прошел день, наступил вечер, а тело сэра Руперта так и не было найдено. На стенах Лисльвуд-Парка, на верстовых столбах по большой дороге и во всех деревнях повесили длинные объявления, гласившие, что пятьсот фунтов стерлингов будет выдано тому, кто отыщет сэра Руперта Лисля или хотя бы его тело.

Еще раз исследовали все пруды и ручьи, и снова безуспешно. Где мог утонуть мальчик? Все переглядывались с явным недоумением, задавая друг другу этот вопрос. В кабаках и трактирах то и дело возникали разговоры о маленьком баронете, исчезнувшем таким странным образом. Он вышел из парка в сопровождении своего отчима и его друга; всех троих видели на большой дороге, капитан вел под уздцы пони сэра Руперта – и после этого никто больше не видел баронета. Рассказ Вальдзингама об исчезновении мальчика казался довольно правдоподобен; он, капитан, спускался с Бишер-Рида, провожая майора до экипажа, баронет же в это время ездил по косогору. Вернувшись туда через четверть часа, капитан напрасно искал и звал мальчика. Трудно было предположить, чтобы у Вальдзингама были причины нанести вред пропавшему ребенку, тем более что в этом случае Лисльвуд должен перейти в посторонние руки. Исчезновение сэра Руперта Лисля так и осталось неразрешенной загадкой. Если он был похищен каким-нибудь бродягой, тот, несомненно, завладел бы и лошадью. Баронет утонул – это предположение было вернее других.

В пяти милях от Лисльвуда есть долина, по которой протекает небольшая река. Мальчик мог поскакать туда с косогора и погибнуть, желая переправиться на другой берег. Что могло увлечь его так далеко от места, где его оставили капитан и майор? Детский каприз, своеволие баловня! Реку тоже исследовали, но совершенно напрасно: тело ребенка могло унести течением в беспредельное море, и несчастная леди Лисль никогда не увидит останков своего единственного сына, которого она любила с такой безрассудной нежностью!

В замке Лисльвуд воцарилась печаль. Беспредельное отчаяние Клэрибелль Вальдзингам со временем уступило место глубокой скорби, которая проявлялась во всем ее облике: румянец навсегда исчез с ее лица, а глаза потеряли свой прежний чудный блеск. Никто и никогда не видел ее плачущей и уж тем более смеющейся; ничто не занимало и не трогало ее. Она стала настолько равнодушной ко всему на свете, что, если бы загорелся ее собственный замок, она едва ли заметила бы это. Она почти не выходила из своей комнаты и не принимала никого, кроме мужа да горничной. Да и сам капитан редко заходил к ней; каждое утро он куда-то уезжал верхом и возвращался вечером, чтобы пообедать и затем до полночи сидеть с сигарой в библиотеке. Слуги шепотом говорили друг другу, что он начал пить больше, чем следовало бы, и что исчезновение пасынка подействовало на него самым печальным образом. Артур Вальдзингам никогда не казался особенно веселым, но сейчас он стал еще угрюмее. Сэр Ланцелот Лисль, живший во Флоренции, в письмах умолял вдову своего родственника оставаться владелицей замка и Лисльвуд-Парка; он добавлял, что его нотариус все устроит, так как он сам не хочет покидать итальянские горы ради бесплодных равнин Суссекса. Таким образом, миссис Вальдзингам могла спокойно жить в Лисльвуд-Парке до конца своих дней, делая этим большое одолжение баронету.

Клэрибелль успокоилась, насколько это было возможно только тогда, когда густой снег засыпал аллеи парка и ветви дубов. Все матери в деревне проливали слезы при виде своей печальной госпожи, которую они знали задолго до ее первого брака. Бедные поселяне вспоминали, сколько раз они завидовали ей, когда она проезжала мимо в своем великолепном экипаже, разодетая в шелк и бархат, гордясь своим хорошеньким сыном, сидевшим рядом с нею, многие ли из них пожелали бы теперь поменяться с нею участью? Они вздрагивали, слушая рассказы болтливой прислуги о том, как тихо стало в роскошных залах, как грустит капитан, сидя ночью перед камином со стаканом вина, и как на своей половине тоскует леди, удалившись от света, где прежде была так весела и счастлива, и призывая смерть, чтобы соединиться с погибшим сыном. Рахиль Арнольд больше всех сочувствовала несчастной Клэрибелль.

Раз, сидя январским вечером перед камином, она решилась даже высказать это мужу.

– Что это значит? – проворчал Жильберт Арнольд, бросив на нее угрожающий взгляд из под густых бровей. – Что ты порешь дичь?

– Я говорю, что думаю о несчастной миледи. Я сейчас ходила наверх к нашему Джеймсу, а когда я его вижу спокойным и довольным, в чистой кроватке, то невольно вспоминаю бедного сэра Руперта.

– Дети были чрезвычайно похожи друг на друга, – задумчиво проговорил Жильберт, устремив глаза на пылавший огонь и выбивая трубку о железо решетки. – Господи! Все толкуют о благородном происхождении и обо всем таком… да мой мальчик на вид не хуже сэра Руперта, а пожалуй, еще и красивее его.

– Когда я была девушкой, – заметила Рахиль, – многие говорили, что я напоминаю мисс Клэрибелль Мертон.

Жильберт Арнольд не принадлежал к числу любезных мужей: он несколько секунд смотрел на жену, потом скорчил гримасу и громко рассмеялся.

– А! Так ты была на нее похожа? – воскликнул он насмешливо. – Я, по крайней мере, этого не заметил. Если ты когда-нибудь и походила на госпожу, то теперь не походишь, могу тебя уверить.

Он снова набил трубку и, положив на решетку камина ноги в грубых сапогах, принялся курить с видимым наслаждением.

– Я потеряла всю свою красоту из-за работы, Жильберт, – заметила жена.

– Если она была! – проворчал гневно муж.

– У меня были такие же белокурые волосы и такие же ясные голубые глаза.

– Ну да! – язвительно сказал Арнольд. – Только у тебя волосы совершенно бесцветные, а глаза тусклые, будто ты сварила их, чтобы сделать красивее, да только предприятие не удалось. А если бы не это, ты была бы очень похожа на миледи, – добавил он, смеясь.

– Несчастная миледи! Мне ее очень жаль, – прошептала Рахиль.

– А! Очень мило! – сказал Жильберт Арнольд, вынув трубку изо рта и стукнув кулаком по столику. – Я не желаю слышать ни хныканья, ни вздохов, ни сожалений. У леди прекрасный дом, отличный экипаж, роскошные наряды, она спит на перине, ест и пьет вволю и может тратить деньги, сколько душе угодно. Ну так пусть довольствуется тем, что у нее есть!.. Она ни разу в жизни не пробовала кашу, которой угощают в остроге добрых людей… она не знает, каково это – лежать под забором зимой по шесть или семь часов, которые кажутся веками, чтобы подстрелить зайца, что продашь на следующее утро за какой-нибудь шиллинг… Она не боится, уйдя за шесть миль от дома, быть арестованной и обвиненной в тяжком преступлении, которого и не думала совершать. Пусть же не ропщет! Если сын ее утонул, то с судьбою не поспоришь! Другим тоже случалось переживать несчастья, не одну ее постигло подобное горе. Ей живется так сладко, что не мешает иногда проглотить каплю горечи.

В сторожку ворвался резкий ветер, и вслед за ним они услышали, как кто-то захлопал в ладоши.

– Что такое? – воскликнул Жильберт Арнольд, устремив свои хитрые желто-зеленоватые глаза, в которых вспыхнула тревога, на дверь, находившуюся у него за спиной.

На пороге стоял мужчина чрезвычайно высокого роста, закутанный в широкий плащ и кашне самых ярких цветов. Шляпу он надвинул на брови, а его кашне доходило до носа, так что был виден только этот выдающийся нос, похожий на птичий клюв. Жильберт Арнольд дрожал, как в лихорадке. Он судорожно стиснул руками спинку стула, она сломалась, и он отшвырнул ее от себя, грубо выругавшись.

– Что нужно?.. Кто вы? – спросил он, украдкой озираясь на лестницу, которая вела вверх, как будто хотел ускользнуть от незваного посетителя.

Незнакомец рассмеялся тем звонким и беззаботным смехом, который был хорошо знаком Арнольду. Он скинул шляпу, стряхнул с себя снег и плотно закрыл дверь. Потом он, сбросив плащ, присел спокойно к огню, провел рукою по блестящим светлым волосам и разгладил усы. Браконьер поклонился ему – неуклюже, но с оттенком почтительности.

– Майор… – начал он нерешительно.

– Вы совершенно правы: я Гранвиль Варней. Судя по впечатлению, которое произвело на вас мое появление, вы, мой достойный друг, вероятно, не часто видите посторонних?

Жильберт Арнольд побагровел и взглянул на часы, висевшие в углу.

– Ну… уже немного поздно, – прошептал он чуть слышно.

– Я не спорю, поздно: теперь, должно быть, половина двенадцатого, я выехал из Лондона курьерским поездом в девять часов. Нужно заметить, что я прибыл сюда с единственной целью поговорить с вами, Арнольд. Опоздал же именно потому, что станция далеко, а я вдобавок вздумал добраться до вас пешком, чтобы не возбуждать праздных толков… Но перейдем к делу. Вы, конечно, ожидали, что я явлюсь сюда?

Сторож потирал рукой подбородок, не решаясь ответить на вопрос.

– Вы думаете? – спросил он уклончиво.

– Ну да, вы хотели увидеться со мной! Я это твердо знаю!

Рахиль Арнольд, сильно заинтересованная беседой, смотрела поочередно то на мужа, то на майора Варнея.

– Ступай спать, Рахиль, – сказал Жильберт Арнольд. – Нечего нас подслушивать.

– Не будьте так грубы с вашей доброй женою! – заметил майор со снисходительной улыбкой. – Наш добрейший Арнольд хочет сказать, – вежливо обратился он к Рахили, – что нам необходимо потолковать по-дружески, а вам, ввиду позднего времени, не худо было бы отдохнуть… Он превосходный малый, но часто выражается чересчур резко… Итак, спокойной ночи, добрая миссис Арнольд.

Красивой рукой, украшенной перстнями, майор сделал движение, как будто хотел вытолкнуть Рахиль Арнольд из комнаты. Она пошла наверх и легла в постель, не раздеваясь.

Дверь на лестницу осталась открытой, майор Варней затворил ее и опять сел напротив Жильберта Арнольда.

– Набейте себе другую, – сказал он, показывая на разбитую трубку, выпавшую из рук взволнованного сторожа.

Арнольд вынул из шкафа еще одну трубку – такую же грубую, меж тем как майор закурил сигару. Он выкурил ее почти до половины, не говоря ни слова, потом посмотрел на сторожа, с жадностью глядевшего на него, и сказал почти нежно:

– Вы сильно испугались, когда я внезапно появился перед вами. Вы думали, что вас… накрыли сыщики?

Жильберт Арнольд смотрел на веселого цветущего майора, как на привидение.

– Ну что ж, заглянем в ваше прошлое! Вы здесь более семи лет, прежде вы находились в винчестерской тюрьме, а еще – в Севаноаке, в графстве Кент…

Вторая трубка выпала из рук бедного сторожа и разбилась вдребезги.

– Еще один пенн пропал без всякой пользы, – вскользь заметил майор. – Мой достойнейший друг, вы слишком впечатлительны!

– Я не был в Севаноаке, там никто даже не слышал моего имени, – пробормотал Жильберт, устремив взор на догоравшие сосновые поленья и избегая встретиться взглядом с проницательными голубыми глазами посетителя.

– Вы выразились верно: там действительно не было никакого Арнольда, мой превосходный друг, – сказал Гранвиль Варней, – но на свете ведь есть множество всевозможных имен. Нельзя ли нам на время оставить это и начать прямо с Джозефа Бирда?

Сторож упал на стул, словно сраженный пулей. Своей жесткой загорелой ладонью он вытер холодный пот, покрывший его угрюмый лоб.

– Вам ведь, я думаю, все равно, что я вспомнил о Джозефе Бирде? Мой друг, я не люблю причинять неприятности, но не могу продолжать беседу, не упомянув о Бирде.

Он вынул из кармана записную книжку, отыскал между брелоками микроскопический карандаш и произнес решительно:

– Так как я убежден, мой дорогой Арнольд, что вы чрезвычайно способный человек, то стану говорить с вами с полнейшей откровенностью. Если б я не имел оснований думать, что вы можете быть мне полезным, то не пришел бы к вам, если бы я считал вас жалким глупцом, я бы воспользовался вами без вашего ведома, но я вижу, что вы далеко не дурак, и потому уверен, что выиграю многое, посвятив вас в мою тайну… Жильберт Арнольд, с тех пор как я живу на свете, я не позволил себе ни одного проступка, идущего вразрез с законом!

Майор откинул голову и разразился тихим самодовольным смехом, как будто сказал меткую остроту.

– Да, – продолжал он снова, – я служу офицером в индийской армии и живу исключительно на свое майорское жалованье. Никто не подарил мне ни одного пенса, я не наделал долгов, я никогда не переступал закон, не искал шанса надеть арестантский костюм, но зато я знаю преступления других больше, чем сыскная полиция. Вы спросите, зачем я собираю такого рода сведения? А я отвечу вам, что делаю это из любви к искусству. Когда я нуждаюсь в чьей-то помощи, я не угрожаю этому человеку, не подкупаю его, а стараюсь побольше узнать о его жизни, вы стали мне нужны, и я, в силу того же благородного правила, немного покопался в вашем прошлом!