Текст книги "Пропавшая рукопись"

– Куда же, трах его растак, подевался свет?.. – Аш далеко высунулась из окна, разглядывая стены крепости над городком. Все усилия бомбардиров Анжелотти пока только сбили штукатурку со стен, обнажив серый булыжник кладки. Она закашлялась от дыма горящего дерева и отодвинулась от окна.

– Разведчики вернулись, – лаконично сообщил Ансельм. – Кельн горит. С пожарами не справляются. Говорят, начался мор. Свита императора исчезла. Я получил тридцать различных донесений о пребывании Фридриха Габсбурга. Копье Эвена прихватило пару беглецов из Берна. Все перевалы в Альпах закрыты – одни непогодой, другие армией визиготов.

Годфри Максимиллиан моментально прекратил свое хождение и оторвался от книги.

– Те люди, на которых наткнулся Эвен, – из процессии богомольцев, направлявшейся к святыням аббатства святого Вальбурга. Стоит посмотреть на их спины. Бичи с железными наконечниками. Они думают вернуть солнце самобичеванием.

Между Годфри и Робертом – один бородатый, другой лысый – только и сходства, что широкая грудь да гулкий голос. Может, после недавнего соития, последовавшего за долгим воздержанием, но Аш поймала себя на обостренном внимании к проявлениям мужественности, ощущаемой скорее телом, чем сознанием.

– Я хочу еще раз повидать Кесаду, – бросила она Ансельму и, когда он вышел на лестницу, обернулась к Годфри. – Если это не затмение, то, может, черное колдовство?

Годфри задержался перед столом, словно надеясь как-то связать астрологические расчеты Анжелотти с вычитанным в Библии:

– Звезды не падали, и луна не красна как кровь. Не дым из Бездны затмил солнце. Третья часть солнца должна затмиться – но произошло иное. Не появились Всадники, и Печати не сломаны. Это не последние дни, после которых должно погаснуть солнце. note 44Note44
  См: Откровение 6:12; Откровение 9:2; Откровение 8:12 и Евангелие от Матф. 24:29 соответственно.


[Закрыть]

– Нет, это не знаки приближения Страшного суда, – согласилась Аш, – но, может быть, наказание, казнь или злое чудо?

– Казнь? За что? Князья христианского мира злы, но не более, чем были злы их отцы. Простой люд корыстен, слаб и податлив к искушениям – и часто кается; все идет, как шло испокон веку. Уныние народов note 45Note45
  Лук. 21:25.


[Закрыть] – да, но мы и раньше жили не в Золотом веке. – Его толстые пальцы скользили по причудливым буквицам, по фигуркам святых на цветных миниатюрах. – Не знаю, не знаю.

«…Так помолись о просветлении разума, чтоб тебя так!»

– Да, – он закрыл книгу, заложив страницу пальцем. Глаза его светились прозрачным янтарем, отражая огни свечей и лампад, которыми полна была комната. – Что пользы было бы вам во мне без помощи Господа? Все, что я могу, это толковать Писание – и притом чаще всего ошибочно.

– Ты получил посвящение, и меня ты вполне устраиваешь. Сам знаешь. – Аш говорила жестко, потому что хорошо знала причину, по которой он оставил монастырь. – Молись о милости для нас.

– Хорошо.

Снизу донесся громкий приказ и шаги вверх по лестнице.

Аш обошла стол и уселась на стоявшую рядом табуретку. Над ее головой оказалось полотнище штандарта с лазурным львом, древко которого было прислонено к стене у нее за спиной. Шлем-салад и боевые перчатки вместе с перевязью и ножнами с мечом лежали на столе. Полковой священник молился в уголке перед Зеленым Алтарем, мастер канонир склонился над расчетами расхода пороха. «Более чем достаточно, чтобы произвести впечатление», – прикинула Аш и выждала тридцать ударов сердца, прежде чем поднять голову, когда в комнате послышались шаги вошедших. Флора дель Гиз и Даниэль де Кесада.

Де Кесада заговорил первым, вполне здраво:

– Я расцениваю эту осаду как нападение на войско короля – калифа.

Аш дала ему услышать эхо своего голоса в полном молчании. Оштукатуренные по деревянной обшивке стены заглушали крики и непрерывный гром пушек. Наконец она подняла взгляд и равнодушно предложила:

– Сообщите представителям калифа, что Фернандо дель Гиз – мой супруг и лишен прав владения указом императора. Следовательно, я действую в своих интересах, забирая собственность, которая принадлежит мне по закону.

На лице Даниэля де Кесады на месте вырванных волосков бороды запеклись крошками мелкие ранки. Глаза смотрели тускло, и говорил он с трудом:

– Итак, вы осаждаете замок своего супруга, который находится в его стенах, а таковой является ныне вассалом короля – калифа Теодориха, присягнувшим ему на верность, – и полагаете, что это не является враждебным действием по отношению к нам?

– С какой стати? Это мои земли. – Аш наклонилась, протянув вперед сцепленные ладони. – Я командир ландскнехтов. Мир сошел с ума, и я хочу оказаться со своим отрядом за каменными стенами, прежде чем начинать поиски нового нанимателя.

Де Кесада все еще казался болезненно нервозным, несмотря на опиаты Флоры и успокаивающее прикосновение ее руки. Он казался неуклюжим в непривычном европейском одеянии: камзоле с узкими рейтузами и пышной шляпе с тяжелыми валиками полей.

– Мы не можем потерпеть поражение, – сказал он.

– Я и сама привыкла оказываться на стороне победителя, – заявление было достаточно двусмысленным, и Аш не стала задерживать на нем внимание. – Я дам вам эскорт, посланник, который проводит вас к вашим соотечественникам.

– Я считал себя пленником!

– Я – не Фридрих и не вассал Фридриха. – Аш кивнула, давая понять, что беседа окончена. – Задержитесь, Флориан, я хочу поговорить с вами.

Даниэль де Кесада огляделся вокруг, прошел по неровным доскам пола, как по качающейся палубе корабля, в дверях задержался в нерешительности и наконец отошел в самый темный угол комнаты и затих там.

Аш, поднявшись, налила вина, протянула кубок Флоре. Заговорила по-английски – язык маленького безвестного острова, населенного варварами, вряд ли знаком был визиготскому дипломату.

– Насколько он безумен? Можно ли расспросить его об этой тьме?

– Вот-вот залает. И – я не знаю! – Хирург закинула одну ногу на угол стола и уселась, болтая длинными ногами. – Может, они и привыкли, что послы возвращаются на родину Богом ушибленные, раз посылают их являть знаки и знамения. По-моему, с ним еще можно иметь дело, но я не поручусь, что он останется в таком состоянии, если ты начнешь задавать свои вопросы.

– Паршиво. Знать-то надо. – Она жестом подозвала визигота. Он снова вышел вперед. – Один последний вопрос, мастер посол. Я хотела бы знать, когда вернется свет?

– Свет?

– Когда появится солнце? Когда перестанет быть темно?

– Солнце… – Даниэль де Кесада задрожал, не поворачивая головы к окну. – Что, на улице туман?

– Откуда мне знать? Темно, как у вас под шляпой! – Аш вздохнула. Кажется, не стоит надеяться на разумный ответ. – Нет, мастер посол, там темно. Темнота, а не туман.

Он обхватил себя руками. Что-то в изгибе его губ заставило Аш вздрогнуть: не выглядят так взрослые люди в здравом уме!

– Мы разошлись. Почти у вершины – в тумане. Я карабкался вверх. – Отрывистое стаккато карфагенских слов казалось почти невнятным. – Вверх, вверх, вверх – извилистая тропа в снегах. Все выше и выше – я уже едва полз на четвереньках. Потом буря: небо надо мной стало лиловым. Лиловое небо и белые пики… такая высь. Горы. Я цеплялся. Только воздух. В кровь изодрал руки…

Аш, тоже припомнившая небо, такое синее, что жгло глаза, и разреженный воздух, от которого болит в груди, шепнула Флоре:

– Это он о перевале Готарда. Там его и нашли монахи. Флора твердо опустила руку на плечо больного.

– Давайте-ка вернемся в лечебницу, посланник. Даниэль де Кесада, словно в полусне, взглянул в глаза Аш.

– Туман… разошелся. – Он повел руками, словно раздвигая складки занавеса. Аш пробормотала:

– Месяц назад, когда мы проходили там с Фернандо, все было чисто. На скалах по сторонам снег, но дорога открыта. Я знаю, где вас, должно быть, нашли, посланник. Я помню то место. Стоишь прямо над Италией. Семь тысяч футов отвесной стены.

Скрип повозок, лошади, налегающие на постромки; дыхание латников белыми струйками в прозрачном воздухе – и она стоит, чувствуя ледяной холод сквозь подошвы сапог, над зеленовато-белым обрывом, срывающимся вниз к подножию гор. Обрыв – слишком невыразительное слово для южного склона этой седловины Альпийского хребта: полукруглой стены цирка поперечником в несколько миль.

И почти полторы мили отвесно вниз.

Скала, мох, и лед, и огромность пустоты под ногами, сводящая с ума одним видом.

Она тихо договорила:

– Если упадешь оттуда, земли коснешься только в самом низу.

– Прямо вниз! – подхватил Даниэль де Кесада. Глаза его вспыхнули. – Оказалось, я смотрю… подо мной дорога: изгиб за изгибом, изгиб за изгибом. А на дне – озеро. Не больше ногтя у меня на мизинце.

Аш вспомнила судорожный страх высоты и как озеро, когда они спустились к нему, оказалось довольно большим и лежало среди холмов.

– Туман разошелся, и я посмотрел вниз.

В комнате было тихо. Только через минуту Аш поняла: ему больше нечего сказать. Де Кесада молча смотрел невидящими глазами на качающиеся тени.

Когда Флора передала визигота под опеку одного из своих помощников, Анжелотти проговорил:

– Я слыхал о людях, которые ослепляли себя, проходя через альпийские перевалы, чтобы не сойти с ума. note 46Note46
  Описано в нескольких отчетах о путешествии через Альпы в пятнадцатом веке.


[Закрыть] Не думал, что доведется увидеть такого.

– Вот и увидел, – Аш мрачно посмотрела вслед визиготу. – Ну-ну, вытаскивать его из свалки в надежде, что он может пригодиться, – не лучшая из моих идей. Я-то надеялась использовать его в переговорах с дель Гизом.

– Он отправился к феям, – вставила Флора, – таков мой диагноз. Не слишком подходящее состояние для герольда. Аш фыркнула:

– Пусть чокнутый, мне все равно. Мне нужен ответ! Не нравится мне эта тьма!

– А кому нравится? – Флора не ждала ответа. – Хочешь знать, сколько твоих вояк страдают острыми припадками медвежьей болезни?

– Не хочу. Как ты думаешь, зачем я втянула их в эту осаду? Подводить мины да палить из пушек – дело привычное, глядишь, и успокоятся. Именно поэтому команды сборщиков провианта прочесывают городишко улицу за улицей – если уж жителям суждено быть ограбленными, пусть хоть это будет организованный грабеж.

Как и ожидала Аш, столь циничное заявление вызвало у Флоры довольный смешок. Что Флора, что «Флориан» – один бес – вплоть до галантности, с какой эта долговязая дама подала Аш полный кубок.

– Вроде ночной атаки – разницы никакой, – добавила Аш, отказываясь от вина, – а это, видит Бог, сучье дело, но вполне возможное. Я хочу получить этот замок целеньким, как плод измены, а не взламывать его открытым штурмом. Кстати… – нервозность, вызванная неудачным допросом де Кесады, побуждала ее к деятельности, – пошли со мной, посмотрите. Анжелотти!

Вместе с канониром они вышли из комнаты. Оглянувшись, Аш увидела склоненные широкие плечи Годфри Максимиллиана – он все еще молился. Снаружи их встретила стена тьмы, чернильно-черная в узких улицах, и они постояли немного, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, прежде чем направиться, спотыкаясь, туда, где виднелся свет костров.

Городские кузнецы смешались с отрядными оружейниками – вечно чумазыми мужиками с криво подрезанными волосами, без шляп и рубашек, в «пурпойнтах» note 47Note47
  Род безрукавки, к которой пришнуровывались штаны


[Закрыть] и кожаных передниках, потными от жара горнов, полу оглохшими от вечного грохота. Они добродушно расступились, пропуская Аш с лекарем и эскортом из полудюжины солдат и собак. Какой бы ни был командир – для этих он всего лишь подсобный материал. Аш отлично понимала это. Последнее задание оказалось непростым, чему они были только рады, – и необычным, чему они радовались больше всего.

– Клещи-гвоздорезы в двенадцать футов? – поразилась Флора, разглядывая огромные стальные рукоятки.

– Такие лезвия подойдут? – спросил главный оружейник, Дикон Стур. – Выдержат нагрузку и разрежут железо.

– А вот и штурмовые лестницы, – заметила Аш, указывая на прочные деревянные шесты с крючьями на концах и путаницей веревочных стремян. Забрось крюк на стену, потяни за веревку, и лестница развернется. – Я хочу послать людей в латах, прикрытых черными накидками, перерезать засов боковых ворот изнутри. Сказала бы, под покровом ночи, но в этой тьме… – Она передернула плечами и ухмыльнулась: – Рыцари-невидимки…

– Ты с ума сошла. И они тоже. Нам надо поговорить. – Флора поморщилась, заслышав новый взрыв грохота молотков, и молча мотнула головой в направлении темного проулка. Аш пожала руки, похлопала по плечам и удалилась вместе с эскортом. Анжелотти, погрузившийся в обсуждение технических вопросов, задержался.

Через несколько шагов Аш поравнялась со своим хирургом в темноте мощеной улочки, взбиравшейся вверх по склону, к темным навесным бойницам и деревянным конструкциям крепости, венчающей холм.

Флора шагала быстро, опередив солдат и свору собак.

– Ты и в самом деле намерена пойти на такое?

– Мы делали подобные вещи и раньше. Два года назад, в… Где же это было? – задумалась Аш. – Где-то на юге Франции.

– Там, в крепости, мой брат. – Ее голос в темноте казался совсем мужским, с придыханием на нижних регистрах. Она говорила отчетливо, не заботясь о том, не слышит ли ее свита капитана. – Пусть я не видела его с десяти лет. Пусть он всегда был подонком, а теперь и полное дерьмо. Кровь есть кровь. Он член семьи.

– Приказать взять его живым, не убивать? Или позволить бежать, чтобы он собрал людей и вернулся затевать новое сражение? Или прикончить его? Что?

– Что ты намерена делать?

– Все это кажется невозможным.

Невозможно представить, после того как ощутила его плоть в себе, что он может умереть со стрелой в горле или с животом, вспоротым алебардой; что кто-то, вооруженный кинжалом и моим ясным приказом, может сделать так, что его не будет.

– Проклятье, девочка, ты должна что-то решить! Ты с ним трахалась. Ты вышла за него. Он – твоя плоть в глазах Бога.

– Зря ты это сказала. Ты же не веришь в Бога! – В отблеске укрепленного на стене факела Аш увидела, как застыло лицо женщины. – Флориан, я же не собираюсь ябедничать на тебя ближайшему епископу, ты что, сдурела? Солдаты либо верят всей душой, либо совсем не верят, и у меня в отряде есть и те, и те.

Высокая женщина шагала рядом ней по мостовой, чуть покачивая для равновесия плечами, мужскими, угловатыми. Раздраженно дернулась – то ли плечами передернула, то ли поежилась от взрыва. Одно из ядер, выпущенных командой Анжелотти, разлетелось в дыму и пламени в двух кварталах впереди.

– Ты замужем!

– Вот выковыряю Фернандо и его гарнизон из крепости, тогда и будет время подумать, что с ними делать, – Аш тряхнула головой, надеясь хоть как-то прояснить ее; вытряхнуть из черепа противоестественную давящую муть.

Вернувшись к башне главной квартиры, она подозвала командира охраны, приказала раздобыть жаровню и накормить людей горячим, а сама полезла по крутой лестнице. Флора не отставала от нее, но наверху они застали целую толпу, набившуюся в тесное пространство между беленых стен, – султаны шлемов обметают закопченный потолок, голоса звенят…

– Тихо!

Умолкли.

Она огляделась.

Красные щеки Джоселина ван Мандера в блестящей рамке стального салада; с ним еще двое. Роберт Ансельм, Годфри, поднимающийся с колен, – молитва прервана, Даниэль де Кесада, в дурно сидящей европейской одежде, – и кто-то незнакомый: белая туника и широкие штаны, в кольчужном доспехе, но без оружия.

Визигот. На плече кольчуги – кожаный значок командира. «Квахид» – порывшись в воспоминаниях об иберийской кампании, сообразила Аш. Тысячник. Стало быть, примерно равен ей по рангу.

– Ну? – начала она, усаживаясь на свое место за столом. Тут же откуда-то возник Рикард, налил разбавленного вина. Аш бессознательно перешла на диалект, которому научилась от солдат-тунисцев; так же бессознательно, как кликала мушкетеров и аркебузиров в землях французского короля, здесь алебарду называла «дер акст», а говоря с Анжелотти – «ла ацца». – Ваше поручение, квахид?

– Капитан, – воин-визигот коснулся пальцами лба. – Я встретил на пути своего соотечественника, де Кесаду, и ваш эскорт. Он принял решение вернуться со мной, чтобы говорить с вами. Я принес вам известие.

Он был мал ростом, не выше Рикарда, светлокож, с очень бледными голубыми глазами: почудилось в нем что-то знакомое.

– Вы не из рода Лебрия? Он опешил:

– Да.

– Продолжайте. Что за известие?

– К вам послан и другой гонец, вашего народа… Аш глянула на Ансельма. Тот кивнул:

– Верно. Я встретил их по дороге сюда, когда появился Джоселин.

– Но вы можете иметь честь известить меня первым, – предложила Аш визиготу, внутренне досадуя, что ее застали врасплох, не дав даже нескольких минут на размышление. Лучше бы Роберт успел ее предупредить. Джоселин ван Мандер беспокойно заерзал, и она перешла на немецкий:

– Что произошло?

– Фридрих Габсбургский принял условия мира. Короткое молчание, почти не нарушенное лаконичным «еб!» Флоры и мрачным вопросом ван Мандера:

– О чем это он, капитан?

– По-моему, он хочет сказать, что Священная Римская Империя Германской Нации покорена. – Аш сцепила ладони на столе. – Мастер Ансельм, что говорит наш гонец?

– Фридрих сдался. Страны от Рейна до моря открыты перед визиготской армией. – Тем же ровным голосом Роберт добавил: – Венеция сожжена до уровня моря. Храмы, дома, склады, корабли, мосты, базилика Святого Марка, Дворец дожей – все сгорело. Миллионы, миллионы дукатов пущены на дым.

Молчание стало тяжелым: наемники поражены мыслью о растраченных богатствах, двое визиготов погружены в молчаливое спокойствие, дарованное причастностью к силе, способной на такие деяния.

Наверняка Фридрих знал о судьбе Венеции, мелькнуло в голове у потрясенной Аш. Она словно наяву услышала сухой хрипловатый голос императора. Решил не рисковать германскими землями! И вдруг, словно впервые увидев лицо визигота – брата или родича погибшего Астурио Лебрии, – сообразила: Империя сдалась, а мы оказались на стороне проигравших! Кошмар любого наемника.

– Насколько я понимаю, – сказала она, – на помощь Фернандо уже движутся полки визиготской армии?

Ее представление о своей позиции перевернулось на сто восемьдесят градусов. Теперь речь идет не о том, что они под защитой городских стен, а вскоре окажутся и в надежной крепости. Теперь они пойманы в ловушку между приближающимися латниками визиготов и рыцарями с артиллерией крепости дель Гиза.

– Разумеется, – скрипуче проговорил де Кесада. – Союзникам должно помогать.

– Разумеется, – повторил брат или родич покойного Лебрии.

Может быть, Кесада еще не успел рассказать квахиду о смерти Лебрии, может быть, он еще не знает, подумала Аш и решила помалкивать. Не буди лихо…

– Я хотела бы поговорить с вашим капитаном, как только он прибудет сюда, – заявила она. Уголком глаза она наблюдала за собственными офицерами и видела, что они черпают силу в ее уверенности.

– Наш командующий должен появиться завтра, – прикинул визиготский тысячник. – Для нас весьма желательно поговорить с вами, Прославленная Аш. Именно поэтому наш командующий сейчас направляется сюда.

«Что бы там ни было с солнцем, – вздохнула Аш, – времени обдумать решение, как всегда, нет. Все всегда происходит сразу…»

И новая мысль:

«Что бы там ни было с солнцем, пусть даже настали Последние Дни, меня это не касается: пока есть отряд, у нас хватит сил продержаться. Метафизика – не мое дело».

– Хорошо, – сказала она. – Я встречусь с вашим командующим и вступлю в переговоры.

Рикард представил ей Бертрана, возможно сводного брата Фили, в свои тринадцать лет занимавшего тело, которое было ему явно великовато, и умудрявшегося выглядеть одновременно толстым и голенастым. Вдвоем они надели на Аш латы и подвели Счастливчика в парадной сбруе. У мальчишек от недосыпа слипались глаза – если бы их третий день в Гизбурге начинался, как положено, рассвет бы едва занялся.

– Насколько я понимаю, личное имя их командующего – это просто наименование ее ранга, – говорил Годфри Максимиллиан. – Фарис. note 48Note48
  Здесь, по-видимому, в «Жизнеописании» дель Гиза имеет место ошибочный перевод сарацинского термина. «Фарис» – по-арабски означает «всадник». Имеется в виду рыцарь профессионального кавалерийского войска, а не войсковой командир. Я, однако, предпочел сохранить употребление слова «фарис», поскольку использованное Анжелотти мусульманское «аль-сайид» – «вождь», или «начальник», уже присутствует в европейской истории как титул Родриго де Бивара – «Эль-Сид».


[Закрыть] Это означает «генерал-капитан», «командующий всего войска» или что-то в этом роде.

– Ее ранга? Их командующий – женщина? – Тут Аш припомнила слова Астурио Лебрии: «я видел женщин-воинов» – и его чувство юмора, которым вовсе не обладал его двоюродный брат Санчо (имя и степень родства разузнал отец Годфри). – И она уже здесь? Командующая всеми их проклятыми силами вторжения?

– Как раз подъезжает по дороге из Инсбрука.

– Дерьмо…

Годфри подошел к двери, окликая одного из сидевших в большой комнате штабного помещения:

– Каррачи, капитан хочет услышать лично.

Вошел светловолосый латник с ярким румянцем на щеках. Ради скорости он оставил при себе только необходимый минимум снаряжения. Он отдал честь и заговорил:

– Я пробрался к самой командирской палатке. Армией командует женщина, и знаете, как они ее настрополили? У них есть такая машина – вроде «Медной Головы», note 49Note49
  Брат Роджер Бэкон (1214 – 1292) – ученый, первым введший в употребление в Европе порох. Ему часто приписывали чародейские способности; в частности, существует легенда об изобретении им механической говорящей головы, впоследствии уничтоженной.


[Закрыть] так она в сражении думает за командиршу – говорят, баба слышит ее голос. Слышит, что говорит машина!

– Если это «Медная Голова», почему бы не слышать, что она говорит?

– Да нет, командир. Машина-то не при ней. Она слышит голос в голове, как священники, когда с ними говорит Бог.

Аш уставилась на солдата.

– Слышит вроде как голос святого, и он ей говорит, как драться. Потому-то бабе и удалось нас побить… – Каррачи вдруг спохватился, дернул плечом, потом нерешительно ухмыльнулся: – Ох, простите, капитан!

«Слышит вроде как голос святого».

В животе пульсировал холодный комок. Она осознала, что молчит, выпучив глаза и моргая, еще не понимая толком, что ее потрясло. Облизнула губы:

– Может, и прощу…

Это выговорилось само собой. Этот парень, Караччи, явно не слыхал сплетен насчет того, что «Аш слышит голоса святых», но большинство – особенно те, кто не первый год с ней, – конечно, знают.

Может, она и вправду слышит святых, эта Фарис? Вправду слышит или распускает слухи, считая, что сие не повредит. Одну сожгли как ведьму, неужели не боится?..

– Спасибо, Каррачи, – рассеянно добавила она. – Поедешь с эскортом. Скажи там, что через пять минут выезжаем.

Едва солдат вышел, она повернулась к Годфри. Странно чувствовать себя беззащитной, когда на тебе столько железа. Она перебирала в уме слова лазутчика, расхаживая по комнатенке и с каждым шагом возвращая себе уверенность. Остановилась у окна, взглянула на огни Гизбурга.

– Кажется, ты был прав, Годфри. Они собираются предложить нам контракт.

– Я встречался со странниками из нескольких монастырей по эту сторону гор. Как я уже говорил, численность разузнать не удалось, но по крайней мере еще одна армия визиготов ведет бои в Иберии.

Аш держалась к нему спиной.

– Голоса. Говорят, она слышит Голоса. Довольно странно…

– Такие слухи командиру на пользу.

– Мне ли не знать!

– Одно дело – голоса святых, – рассудительно заметил Годфри, – а другое – чудесный голос какой-то машины. Ее могут счесть демоном. А может, демон и есть.

– Некогда беспокоиться об этом, – Аш обернулась и обожгла Годфри взглядом. – Понятно?

Он спокойно смотрел на нее. Не моргнул, не кивнул. Аш добавила:

– Решать придется не откладывая, если, конечно, нам и вправду предложат контракт. Фернандо только и ждет, пока мы окажемся между молотом и наковальней, а тогда опустят мост и готово – удар в спину. – Она вдруг усмехнулась, покосившись на священника через закованное в железо плечо: – Вот он порадуется, если мы получим контракт на той же стороне! Как бы не сдох со злости. Мы-то честные наемники, а он – презренный предатель – и замок все равно принадлежит мне!

– Не стоит считать башни не взятого замка.

– Звучит как пословица, – она протрезвела. – Мы уже и так между молотом и наковальней. Будем надеяться, что мы им больше нужны, чем мешаем. А не то лучше бы нам оказаться в открытом поле, чем здесь. Крови будет много.

Широкая ладонь священника опустилась ей на левый наплечник:

– Много крови сейчас там, на озере Люцерно, где визиготы столкнулись с Гильдиями. Думаю, командующий визиготов сейчас не откажется от покупки дополнительных сил, тем более знающих местность.

– А потом пошлют нас умирать в первых рядах, чтобы сохранить своих людей. Видали мы это, – она осторожно повернулась: против человека в одной рясе и сандалиях и доспех сам по себе может оказаться опасным оружием. Рука Годфри соскользнула с пластины наплечника. Аш встретила взгляд его карих глаз. – Просто удивительно, к чему только человек не привыкает. Неделя, десять дней… Есть, конечно, вопрос, который никто не решается задать: сначала солнце, а дальше что? Что еще может случиться? – Аш неуклюже опустилась на колени. – Благослови меня на дорогу. Мне хочется прийти в достойное расположение духа.

Знакомый густой голос пропел слова благословения.

– Поедешь со мной, – распорядилась Аш, едва дождавшись, пока он закончит, и выскочила на лестницу. Годфри вслед за ней спустился к дверям и вышел в город

Аш проехала по улицам в сопровождении офицеров и эскорта из солдат и псов. Придержала Счастливчика, пропуская процессию, запрудившую узкую улочку: вопящие мужские и женские голоса, суконные кафтаны и платья разорваны, лица выпачканы золой. Торговцы и ремесленники. Босые мальчики с разбитыми в кровь ступнями несли зеленые свечи и статую Девы. Городские священники стегали всех подряд бичами со стальными наконечниками. Аш, сняв шлем, дожидалась, пока рыдающая в молитвах толпа протянется мимо.

Как только вопли стихли в отдалении, она нахлобучила на голову салад и крикнула:

– Вперед!

Маленький отряд в полсотни человек миновал костры, горевшие теперь вокруг башни с часами, и выбрался к воротам Гизбурга. Навстречу попались несколько своих, возвращавшихся с грузом сосновых сучьев на факелы. Иголки на ветвях серебрились. Иней. Это в июле-то!..

Колесо мельницы над бродом молчало. Переезжая в темноте через реку, они разглядели на берегу несчастных коров, не понимающих, когда же наступит время дойки. Сверху доносились неуверенные обрывки песен: птицы тоже не понимали, то ли спать, то ли отстаивать свои участки. Подавленность отзывалась в хребте под розовой шелковой сорочкой и подлатником, выбивала пот под мышками; и все это – еще до того, как в узкой лощине впереди показались тысячи факелов, замерцали серебряные орлы визиготских знамен и послышалась дробь барабанов.

Джоселин ван Мандер спросил неуверенно, разглядывая копьеносцев и лучников, толпившихся внизу:

– Никогда не дрался с визиготами. Как они?

Аш наклонила древко копья, оперла его о наплечник. Вымпел «лисий хвост» неподвижно свисал из-под наконечника. Ни ветерка. Счастливчик горячился, задирал хвост с запутавшимися дубовыми листьями и репейником.

– Анжелотти?

Антонио Анжелотти ехал вровень с ней, в латах, с медальоном святой Барбары на манжете латной перчатки.

– Когда я служил у лорда-амира Хильдериха, пришлось нам давить бунт местного люда. Я командовал английскими аркебузирами. note 50Note50
  Аркебуза – род огнестрельного оружия, рассчитанного на переноску одним человеком.


[Закрыть] Визиготы – всадники. «Карр ва фарр» – короткие атаки и тут же отступление. Ударил – и беги. Плевать на линии снабжения, забудь о своих бродах… просидят в осаде год, иногда и все три, а потом берут город штурмом. Не помню, чтобы они искали вражескую армию для сражения в поле. Их тактика изменилась.

– Оно и заметно, – от ван Мандера несло неразбавленным пивом.

Аш оглянулась, изогнувшись в высоком прямом боевом седле. Кроме обычной свиты офицеров она прихватила копье Эвена Хью и Жана-Жакоба Кловета с тридцатью лучниками; десять человек из отряда ван Мандера и своего каптенармуса Генри Брандта – грудь все еще перехвачена бинтами – распоряжаться нестроевыми. Почти все ее спутники ехали с факелами.

Анжелотти заметил:

– Зря ты не позволила моим бомбардирам взломать стену Гизбурга. Нас бы так легко оттуда не выковыряли, мадонна.

– А ты попробуй представить крепость не просто кучей щебня, а нашей кучей щебня! Мне так она больше нравится в целом виде.

Удостоверившись, что, по крайней мере, в отношении численности и расположения сил визиготов разведчики не наврали, Аш начала спускаться в долину мимо аккуратно нарезанных полей и разгороженных пастбищ. Отрядный штандарт и ее личное знамя развевались над плотной массой людей, темневшей на фоне неестественно темного неба под колеблющимися огнями факелов.

Наткнулись на пологий взгорок. Аш заставила Счастливчика пройти чуть вперед, пока ей не стало видно, что делается впереди. Одно дело – достоверные донесения о войске в восемь или девять тысяч человек плюс обоз, разбившем лагерь на Инсбрукской дороге, совсем другое – своими глазами увидеть сотню тысяч факелов, яркие костры; услыхать ржание и топот коней, крики стражи; рассмотреть в темноте очертания огромных круглых шатров в паутине растяжек и толпы людей за тележным ограждением: армию во плоти.

Аш выехала на назначенное место: отмеченный дорожным столбом перекресток, остановилась и подняла забрало. По ее приказу, каждый из ее спутников облачился в полный доспех, лошадей убрали для парадного выезда, на шлемы повязали яркие шелковые шарфы, укрепили султаны из белых страусовых перьев. Арбалетчики везли оружие у седел без чехлов и держали болты под рукой.

– Ну вот, – сказала она, напряженно вглядываясь в темноту.

Из визиготского лагеря выехал всадник с белым вымпелом на копье. Вскоре всем стали видны плавные изгибы миланской кирасы и курчавые черные волосы, ниспадающие из-под шлема.

– Да ведь это Агнец! Роберт Ансельм проворчал:

– Пронырливый паршивец! Чтоб Ягненок, да не получил контракта!

– Да еще прямо в разгаре битвы, чтоб его в хвост и в гриву! Небось еще оружие не сложили, а он уж нанялся к победителю. – Аш, насколько позволял шлем, горестно потрясла головой. – Ну не чудо ли, итальянские кондотьеры?

Они съехались в чаду смоляных факелов. Ягненок аккуратно поднял забрало, открыв свое загорелое лицо.

– Готовимся быстренько слинять, а?

– Даже если все это войско бросится за нами, до городских ворот мы доберемся. – Аш укрепила копье в кольце у стремени, чтобы освободить руки. Она говорила так, чтобы слышали офицеры за ее спиной; собственно, им-то и предназначалась ее речь. – И если твои наниматели не мечтают просидеть следующие двенадцать недель под стенами паршивой баварской крепостишки, вряд ли им стоит отбирать наш Гизбург.

– Предположим… – в его голосе звучало сомнение.

– Передай своему военачальнику, что, как она сама понимает, я не рвусь проникнуть в ее лагерь, но если она сама выедет к нам, мы можем начать переговоры.

– Именно этого слова я ждал, – Ягненок развернул своего стройного рыжего мерина, подхватил копье и окунул в грязь белый вымпел. Еще одна группа всадников отделилась от стены повозок. Человек сорок. В темноте не рассмотреть, но, конечно, все при оружии.

– И сколько тебе приплатили за то, что ты решился выехать к нам один-одинешенек?

– Немало. Но я слышал, вы неплохо обращаетесь с заложниками, – любезная улыбочка; религиозная страсть Агнца Божьего (по слухам) не доходила до сохранения целибата. Аш улыбнулась в ответ, вспомнив Даниэля де Кесаду и Санчо Лебрию, которые остались на вынужденный отдых в Гизбурге, ожидая ее благополучного возвращения.