Текст книги "Пропавшая рукопись"

– Из городов-государств против нас остался один Милан, – заметил между прочим Ягненок, пропуская мимо ушей вырвавшееся у Анжелотти проклятие, – а из швейцарских кантонов – только Берн.

– Раздолбали швейцарцев? – Аш не сразу нашлась, что сказать. – С линиями снабжения, растянувшимися от самого побережья, держат на походе такую армию, да еще пробиваются на север? И удерживают территории, оставшиеся в тылу?

Очень неловкая попытка выудить сведения или, вернее, подтвердить то, что удалось выведать из своих источников.

Ягненок не попался на удочку.

– Думаю, здесь играют роль двадцать лет подготовки, мадонна Аш.

– Двадцать лет. Мне даже представить трудно. Дольше, чем я на свете живу. – В напоминании о возрасте содержалось некоторое злорадство. Ягненку было за тридцать. «Столь юна и столь знаменита – хорошо бы еще не оказаться слишком самоуверенной», – решила она, поджидая всадников, уже поднимавшихся на пригорок. В черной траве прошуршал ветерок, зашумел в соседнем соснячке. Аш сидела, словно на строптивой лошади, не зная, долго ли еще удастся продержаться в седле.

– Милый Христос, – шептала она себе под нос. – Это же Армагеддон. Все меняется. Христианский мир переворачивается вверх тормашками. Кто теперь будет землю-то пахать?

– А кто будет торговать? Кто править? – Агнец подобрал поводья. – Только наше ремесло еще чего-то стоит, дорогуша.

– Ты думаешь? Я только и умею, что драться… – Между ними наступил редкий момент понимания, и Аш добавила: – Битва за битвой, но в тридцать тебя убивают, и я принимаю командование. Командуешь до старости, лет до сорока, и все равно будешь убит. Да что там… – она махнула железной ладонью в направлении Гизбурга. – Княжеская забава.

Ягненок всем телом развернулся к ней.

– О да, carissima. Я слыхал, что все твои беды пошли оттого, что ты позарилась на земли и титул. Что до меня… – Он вздохнул, почти умиротворенно. – Мои доходы за последние две кампании вложены в английскую торговлю сукном.

– Вложены?.. – Аш выпучила глаза.

– А еще я купил красильню в Брюгге. Очень утешительная мысль.

Аш наконец заметила, что застыла с разинутым ртом, и аккуратно закрыла его.

– Так что без земель можно обойтись, – заключил Агнец Божий.

– Э-э… н-да. – Аш переключилась на визиготов. – Сколько ты уже у них, недели две? Ягненок, о чем тут речь пойдет?

Кондотьер коснулся вышивки – ягненка – у себя на груди:

– Спросите себя, мадонна, есть ли у вас выбор? А если нет, какая вам разница?

– Дело она знает. – Аш смотрела на приближающуюся процессию факелов.

Уже хорошо видна была передовая четверка: на мулах, в мантиях и под вуалями. Перед каждым в седле нечто вроде низкого восьмигранного бочонка. Что-то странное с их ростом… Карлики, решила было она, но почти сразу поняла, что красные с золотом бочонки – военные барабаны.

Мальчики-барабанщики подняли палочки. При звуках раскатистой дроби Счастливчик повел ушами.

Аш заторопилась:

– В Генуе они напинали нам задницы. Ты веришь во всю эту болтовню о Медной Голове, которая решает за нее, что делать? Видел ее?

– Нет. Ее люди говорят, эта голова, они еще зовут ее «каменный голем», не здесь, а в Карфагене.

– Но сколько же приходится ждать ответа? Гонцы, почтовые лошади или голуби – все равно, к тому времени и бой давно кончится.

– А ее люди говорят, получается. Говорят, она слышит ответ в тот же миг, как машина выдает его в Цитадели, в Карфагене. – Он помолчал. – Не знаю, мадонна. Говорят, она женщина, стало быть, без Голосов ни на что не годна.

Это коварное замечание достигло цели. Аш моментально забыла о собеседнике, увлекшись мыслью, каково было бы иметь постоянную мгновенную связь с родным городом и с командованием армии, находящимися за тысячу миль от тебя.

– Каменный голем, – задумчиво повторила она. – Ягненок, святые Господа Нашего – одно дело, но слышать машину…

– Может, это просто слухи, – огрызнулся Ягненок. – Чего только они не рассказывают о чудесах в своей Северной Африке, и половина – вранье чистой воды или старинные предания, бабушкины сказки. Эта женщина – новичок – и сразу попала в командующие. Конечно, языки замололи. Иначе и быть не могло.

Что-то в этом поспешном заверении заставило ее пристальней взглянуть на Агнца: Ягненку явно было не по себе. Она перехватила взгляды Роберта Ансельма, Герена аб Моргана, Анжелотти; все ее офицеры начеку, готовые и к торговле, и к засаде, и к долгому ожиданию, пока дело не прояснится. Аш поискала взглядом кобылку Годфри Максимиллиана: священник не отрывал взгляда от приближавшихся огней.

– Молись за нас, – приказала Аш.

Бородач стиснул в ладони крест, его губы зашевелились.

Внизу расцвели огни новых факелов. Пехота. Аш услыхала суеверное богохульство Ансельма. Факельщики – человекоподобные фигуры из глины и меди. Горячая смола стекала на гладкую скорлупу цвета охры.

– Ничего себе, – признала Аш. – На ее месте, будь в моем распоряжении что-нибудь столь же обескураживающее, я бы тоже этим воспользовалась.

Всадники визиготов проехали между рядами големов. Маленькие тонконогие кони – кровь пустыни. На холках и на крупе у каждой блестела позолоченная кожа тюков, каждое колечко сбруи, удила, стремена сверкают в свете факелов. Они принесли с собой острый запах конского навоза, так не похожий на запах толстошеих европейских боевых коней. Счастливчик шевельнулся под ней. Аш подобрала поводья. Наверняка там есть и кобылы, а Счастливчик, кажется, так и не усвоил, что его охолостили. Заметавшиеся тени встревожили лошадку Годфри. Аш жестом приказала одному из стрелков спешиться и взять ее под уздцы, чтобы священник продолжал спокойно молиться.

Знаменосец визиготов вез огромное черное полотнище с орлом на вершине древка. Его лошадь скрывали стальные латы, что вызвало у Аш понимающую усмешку: ей не раз приходилось в бою носить знамя, и она успела догадаться, что имеют в виду ее Голоса под словами: «притягивать молнии». Рядом со знаменем ехал воин-поэт, напевая песенку, настолько просторечную, что ее знания языка не хватало, чтобы понимать ее. Впрочем, Аш хорошо помнила обычаи тунисцев и сообразила, что это такое: кантадоре, для поддержания морального духа.

«Какой парад! Неужели они стараются произвести на нас впечатление?».

Аш сидела в высоком седле, колени согнуты под прямым углом, центр тяжести прямо под бедрами – совсем не то, что стоять в доспехах на земле. Она чуть заметно шевельнулась, придерживая коня. Зазвенела сбруя визиготских коней: всадники останавливались. Копья и щиты, мечи и легкие арбалеты… Она разглядывала воинов в кольчужных накидках поверх пластинчатых доспехов, в белых плащах и шлемах без забрал. Они наклонялись в седлах, открыто переговариваясь друг с другом; кое-кто указывал пальцами на европейских рыцарей-ландскнехтов.

– Нет, – доброжелательно отозвалась Аш, уловив одно из замечаний. – Право, мы этим как-то не занимаемся. К тому же в здешних горах и козлов-то не водится. Ни козлов, ни коз…

Ответом ей был взрыв хохота, проклятий и предостережений. Герен аб Морган хлопнул своего капитана по набедреннику. Визиготский всадник в самом дорогом вооружении под черным знаменем перекинулся несколькими словами с ехавшими рядом и послал вперед свою каштановую кобылу.

Аш, не желавшая уступать инициативу, дала знак. Эвен Хью протрубил три звонких ноты на трубе, которую ему не без труда удалось всучить. Аш, в звоне – железа, выехала вперед. С ней – шестеро офицеров: Ансельм, Герен и Джоселин ван Мандер в полных латах миланской работы; Анжелотти в миланской кирасе и чеканных роскошных поножах; Годфри (все еще шептавший молитвы, прикрыв глаза) в своей лучшей рясе, и Флора дель Гиз, одолжившая у кого-то бригандин и выпросившая у стрелка салад, вовсе не похожая на женщину и, как ни печально, не слишком походившая на солдата.

– Я – Аш, – звонко заговорила она в тишине, наступившей за звоном трубы. – Агнец Божий сообщил мне, что вы заинтересованы в заключении с нами контракта.

Лица предводительницы визиготов не различить было под шлемом.

На ней стальной шлем и наголенники, в стременах виднеются стальные ленты башмаков. Красный бархат, покрывающий корпусной доспех, особенно великолепен в свете факелов, крупные заклепки в форме цветочных головок поблескивают золотом. Из-под цельного корпусного доспеха на бедрах выглядывает кольчуга. На шее – латный воротник-ожерелье, да еще Аш приметила золоченую тройчатую рукоять меча, ножны меча и кинжала в золотой оковке, перевязь с тяжелыми золотыми накладками и синий в черно-белую клетку плащ, подбитый ваиром. note 51Note51
  Мех со спинок и брюшков европейской белки.


[Закрыть] Мгновенно прикинув стоимость всего наряда, Аш невольно позавидовала. А все же приятно было видеть женщину, так же командующую войском, тем более что она из такого далека, что о соперничестве речи не идет.

– Вам придется сражаться с бургундцами, – женский голос отчетливо, хоть и с сильным карфагенским акцентом, выговаривал немецкие слова.

– С бургундцами? Предпочла бы не связываться. Они крепкие ублюдки. – Аш передернула плечами. – Я не стану без крайней нужды рисковать отрядом.

– Ты «Аш». Джунд. note 52Note52
  Араб.: наемник, солдат, сражающийся за деньги или за право владения земельным наделом.


[Закрыть] – Прикрытая латами кобыла шагнула вперед, выдвинулась в свет факела, который горел перед Аш. Теперь стала видна стрелка, защищающая нос, и кольчужные платки, ниспадающие на шею. Черная шаль окутывала плечи и закрывала нижнюю часть лица. Оставались видны только глаза в рамке шлема, но этого было достаточно, чтобы Аш вздрогнула: «Она совсем молода! Господи, не старше меня!»

Отчасти это объясняло нервозность Ягненка: небось, не мог дождаться, пока эти две оригиналки, какими он их несомненно считал, сойдутся лицом к лицу. Аш, из одного только чувства противоречия, теплее взглянула на визиготку.

– Фарис, – сказала она. – Генерал. Сделайте предложение. Я, если есть возможность, предпочитаю сражаться на стороне Бургундии, но если придется, справимся и с бургундцами.

– У вас здесь наш союзник.

– Он мой муж. Думаю, я имею на него больше прав.

– Осаду вам придется снять. Это входит в контракт.

– Эй-эй. Не торопитесь так. Я всегда советуюсь со своими людьми. – Аш подняла руку. Что-то тревожащее чудилось ей в голосе визиготского командира. Ей хотелось подъехать поближе, но отсвет факела играл на наконечниках стрел, небрежно приложенных к тетиве или спокойно лежащих поперек колен визиготских всадников; да и у ее людей копья были в руках, а не в гнездах у седел. Оружие живет своей жизнью и владеет собственным голосом: Аш, не глядя, могла сказать, сколько стрелков посматривают на нее, рассчитывая дистанцию. Она чувствовала невидимые нити, протянувшиеся к ней.

Больше ради того, чтоб протянуть время, она спросила:

– Фарис, когда мы снова увидим солнце?

– Когда мы позволим, – спокойно ответил молодой женский голос.

Аш распознала ложь: ей и самой случалось в свое время лгать на публике. «Так стало быть, сама не знаешь? Калиф, там, в Карфагене, не обо всем, значит, уведомляет своего полководца?» Желтый свет факелов разросся, глиняные факельщики полукругом обступили командира. Замерцали тонкие колечки кольчужного плетения.

– Так что вы предлагаете?

– Шестьдесят тысяч дукатов. Контракт до окончания этой войны.

– Шестьдесят ты…

Так ясно, словно они прозвучали у нее в голове, Аш услышала мысли Роберта Ансельма: «Если у той сучки есть деньги, чтобы пускать их на ветер, не спорь с ней!»

Аш дала себе пару секунд на размышление, отстегивая и снимая свой салад; заодно это было знаком для ее людей стоять смирно – или, по крайней мере, не совершать резких движений, пока со стороны визиготов нет явных признаков враждебности.

Ягненок стянул перчатку и прикусил собственный палец.

Аш откинула со щек серебристые локоны (вспотевшие в теплом подшлемнике) и взглянула на генерала визиготов. Девушка после долгой паузы тоже сняла свой шлем с кольчужными подвесками и отодвинула вуаль.

Кто-то из визиготов яростно выругался. Его испуганный скакун оторвал от земли оба передних копыта и тяжело опустил их на соседа. Поднялся такой вопль, что Аш пришлось левой рукой натянуть поводья Счастливчика. Годфри Максимиллиан открыл глаза, и Аш увидела, что священник смотрит прямо перед собой.

– Иисус Христос! – вырвалось у него.

Молодая Фарис сидела на лошади в ярком свете факелов. Она движением закованного в сталь и одетого алым бархатом тела послала свою кобылу на шаг вперед и застыла. Блики пробегали в потоке ее серебряных волос.

Темные, изогнутые, тонко прочерченные брови; темное сияние глаз; но главное – губы. «Я видела эти губы в зеркале каждый раз, когда мне в руки попадали зеркала», – подумала Аш. А еще та же длина рук и ног, твердые маленькие бедра, сильные плечи и даже – хотя этого ей не видно – та же посадка в седле.

Она снова перевела взгляд на лицо визиготки.

Шрамов нет.

Окажись там шрамы, она бы упала с коня и поползла по земле, взывая к Христу с молитвой защитить ее от демонов и безумия, от всех порождений преисподней. Но щеки девушки были чисты и гладки.

Лицо полководца визиготов застыло холодной бесстрастной маской.

В ту самую секунду, когда европейцы и визиготы сгрудились вместе, толкая друг друга конями и коленями, Аш подумала: «Так вот, как я выглядела бы без шрамов.

Шрамов нет.

А в остальном – мы двойники».

3

Фарис подняла руку и отдала короткое приказание. Слов Аш не разобрала – слишком быстро.

– Я пришлю к вам своего квахида с контрактом, – добавила визиготка в сторону Аш и коротким движением корпуса развернула на месте лошадь, дала шенкеля и ускакала галопом к лагерю. Остальные немедленно последовали за ней. Барабанщики, орлы, поэты и солдаты с грохотом унеслись вниз по склону.

– Назад в город, – услышала Аш в тишине свой хриплый и отрывистый приказ. Подумала: «Видели не все – только несколько человек, что стояли рядом – за тридцать секунд в темноте не очень-то разглядишь лицо, – но скоро кто-нибудь проговорится, пойдут слухи…» – Назад, в город!

В течение следующих пяти суток ей ни разу не случилось говорить меньше, чем с двумя собеседниками зараз, а бывало и по трое.

Годфри принес ей копию контракта на подпись, заранее выверив латинский текст, в котором, кажется, была предусмотрена каждая мелочь. Она подписала, не прервав выговора Густаву и его латникам за самовольную вылазку к замку Гизбурга, в то же время просматривая с Генри Брандтом сводки расхода овса и обсуждая, где бы раздобыть ремонтных лошадей, выслушивая жалобу стрелков на недостачу пороха и доклад Флориана – Флоры! – о состоянии раненых. Согласие отряда на контракт она получила уже к середине первой ночи, обойдя все копья на их квартирах.

– Ночные переходы, – объявила Аш. Отчасти потому, что ночью было хоть немного светлей – убывающая луна давала больше света, чем дневные звезды, – отчасти, чтобы не заставлять людей лишний раз смотреть на черное дневное небо – уж лучше пусть едут ночью, а днем отсыпаются. Передвигать лагерь восьмидесяти копий вместе с обозом, разбивать его после перехода и сворачивать снова перед маршем – дело хлопотливое, что днем, что в темноте.

Она ни разу, ни на миг не оставалась одна.

Она отгородилась непроницаемой завесой властности. Никто не смел задавать вопросов. Никто и не задавал. Самой себе она казалась спящей, в лучшем случае, двигающейся, как лунатик.

Она пришла в себя на шестой день, как ни странно, от страшной усталости.

Аш очнулась от дремоты и обнаружила, что лежит щекой на шее своей кобылы. Обнаружила, что ее рука, вцепившаяся в гриву лошади, все еще движется, описывая небольшие круги. Кажется, она что-то говорила – вот только что?

Она подняла голову и покосилась на Рикарда. Вид у парня совсем замотанный.

Леди подтолкнула ее плюшевым носом, фыркнула. Аш выпрямилась, погладила теплый шелковистый бок, растянутый скрывавшимся внутри жеребенком. Кобыла тихонько заржала и толкнула Аш золотистым плечом. Осока под копытами приятно пахла конскими яблоками.

Аш опустила взгляд. На ногах высокие скаковые сапоги, с голенищами, привязанными к полам камзола, чтоб не сползали. До колена вымазаны грязью и навозом.

– Славная жизнь ландскнехта! Если кто хочет ходить по колено в дерьме, ему ни к чему покидать крестьянский двор. По крайней мере, крестьянину не приходится с каждыми петухами перетаскивать все хозяйство еще на пятнадцать миль. Где это я так вымазалась? Рикард, почему я по жопу в дерьме?

– Не знаю, командир. – Риторическое замечание, которое можно принять за приглашение к шутливой перебранке, однако, похоже, Рикарду не до шуток. Но вроде бы он обрадовался. Перемене темы? О чем же она говорила до того?

А Рикард, ободрившись, решил завязать разговор:

– Через пятнадцать дней она опорожнится.

Все тело ломит и ноет от усталости. Ажурный железный фонарь освещает полотняные стены передвижного стойла и клочки сена, торчащие из кормушки Леди. Приятно и спокойно, как всегда поутру.

Только, если выйдешь на улицу, рассвета не увидишь. Одна чернота.

Снаружи слышались голоса солдат и поскуливали собаки; стало быть, через лагерь она шла под охраной. Не настолько уж я рассеянна! Но в памяти полный провал – будто только что вернулась из долгого путешествия.

– Пятнадцать дней, – повторила Аш. Красавчик-мальчишка не сводил с нее глаз. Рубашка у него выбилась в разорванную пройму рукава, лицо осунулось, потеряло ребячью пухлость, стало взрослей.

Аш ободряюще улыбнулась ему:

– Вот и хорошо. Слушай, Рикард, вот обучишь Бертрана на пажа и кравчего, я тогда попрошу Роберта взять тебя оруженосцем. Хватит тебе учиться.

Он ничего не ответил, но лицо у него заиграло красками, как разрисованная страница рукописи.

Тело после физической работы расслабляется. Аш почувствовала, как отпускает боль в мышцах; тепло разошлось по телу, укрытому полукафтаньем поверх легкого бригандина; еще сильней захотелось спать. Вспыхнула вдруг память тела: голый бок Фернандо дель Гиза, горячая кожа под ее пальцами, пробегающими от плеча к бедру, и напор его вздыбившегося члена.

– Вот дерьмо!

Опешивший Рикард нерешительно напомнил:

– С вами хотел поговорить мастер Анжелотти.

Рука Аш машинально огладила шею ласкавшейся кобылы. От прикосновения к мягкой шерсти ей полегчало.

– Где он?

– Ждет снаружи.

– Хорошо, да, я поговорю с ним. Скажи всем, что в ближайший час буду занята.

Пять ночных переходов среди голых скалистых склонов, с пятнами снега, блестящего под луной. Она не замечала дороги. Холодные заросли высокогорных трав и кустарников, стук стекающих на дорогу камушков осыпи. Лунные дорожки на глади озер, изгибы вьющейся тропы далеко под ними. Сейчас, если бы взошло солнце, впереди внизу виднелись бы широкие зеленые луга и маленькие замки на холмах.

Тонкий месяц, висевший над головой, когда она брела к конюшням, мало что позволял разглядеть. Из лагеря и вообще ничего не видно.

– Капитан. – Антонио Анжелотти прервал разговор с охраной и обернулся к ней. На нем, поверх бригандина и поножей, был широкий плащ из красной шерстяной ткани – вовсе не подходящая одежда для августа месяца. Под его сапогами поскрипывала не галька – заиндевевшая трава.

И внешний, и внутренний круг повозок, расставленных вокруг лагеря, щетинились пушками. В центральном лагере, у костра, спали на дорожных постелях солдаты. Костры горели и по периметру: Аш хотелось видеть, что происходит за тележной стеной, и в то же время не позволить прохожему стрелку выцеливать из темноты ярко освещенные фигуры. Всего в миле от них светились костры огромного лагеря визиготов: оттуда слышалась песня – то ли пьяная, то ли полная боевого задора.

– Идем.

Они с Антонио прошли до пушечного редута, где у костра сидели пушкари, перекидываясь незначительными замечаниям о мелких организационных неурядицах. Когда этот невероятный красавец остановился, чтобы пропустить ее вперед, у входа в маленькую палатку, Аш поняла, что молчание должно окончиться.

– Рикард, попробуй найти отца Годфри и Флориана. Пришли их ко мне, сюда. – Она нырнула под низкий полог. Глаза уже привыкли к полумраку. Аш уселась на обвязанный ремнями и окованный железом сундук. Если порох рванет, лететь ей вместе с канониром до самой Бездны. – О чем же ты хотел потолковать с глазу на глаз?

Анжелотти удобно расположился, опершись на край разборного стола, стараясь ничего не защемить краем верхних чашек набедренника. Листок, покрытый столбцами вычислений, порхнул на устланный тростником пол. Изящество, с усмешкой подумала Аш, он сохраняет в любом положении, но вот смотри-ка, оказывается, умеет смущаться!

– Ну так вот, я ублюдок родом из северной Африки, а не из Фландрии, Англии или Бургундии, – мягко начала она. – Какая тебе разница?

Антонио слегка шевельнул плечом:

– Все дело в том, из очень ли благородной семьи происходит наша Фарис и насколько их может раздражать твое существование. Мне-то все равно. Во всяком случае, ты – ублюдок рода, которым можно гордиться. А что?

Аш присвистнула. В груди у нее горело. Она сползла с сундука на пол, шлепнулась, растопырив ноги, на тростник и хохотала, пока не задохнулась. Пластины бригандина скрипели на ее ходивших ходуном ребрах.

– Ну, Ангелок! Нет, ничего. «Гордиться!» Ну и комплимент! Ты… ничего, ничего…

Она утерла глаза, одним движением, разогнув колени, вернулась на сундук.

– Мастер канонир, много же ты знаешь о визиготах!

– Я обучался математике именно в Северной Африке, – Анжелотти явно изучал ее лицо, кажется даже не замечая этого.

– И сколько ты там провел?

Овальные веки опустились на глаза. Анжелотти досталось лицо с византийской иконы. Оно сияло в свете и тенях свечей, и юность покрывала его, как белая пленка покрывает бутон.

– Мне было двенадцать, когда нас захватили. – Длинные ресницы поднялись: Анжелотти посмотрел ей в лицо. – Турки сняли меня с галеры, захваченной под Неаполем. Их военный корабль, в свою очередь, захватили визиготы. Я провел в Карфагене три года.

У Аш не хватило духа расспрашивать – слишком явно было его нежелание говорить о том времени. Он и так заговорил об этом впервые за четыре года. Ей пришло в голову, не случилось ли ему дорого расплатиться за свою красоту.

– Я учился в постели, – невозмутимо продолжал Анжелотти, ироническим движением губ показывая, что ход ее мыслей вполне очевиден. – С одним из их амиров note 53Note53
  «Амир», или «эмир»: араб, «владыка». Я не нашел доказательств лингвистической связи с персидским словом «маги» – «святой человек» или «волшебник» в тексте Анжелотти, как и со значением «ученый» – несомненно, вписанным в текст позднее и другой рукой.


[Закрыть] – ученых-магов. Лорд-амир Хильдерих. Он и научил меня вычислять траекторию ядра, а также навигации и астрологии.

Аш привыкла видеть Анжелотти всегда чистым и подтянутым – настоящее чудо в грязи и пыли лагеря – и, прежде всего, замкнутым. «Насколько же важным кажется ему пробиться ко мне в душу, что он пошел на такие откровения?» – подумала она и поспешно заговорила:

– Роберт, может, и прав, возможно, это их Сумрак… распространяется. Годфри назвал бы это «распространением заразы преисподней».

– Не назвал бы. Он питает к их амирам не меньшее уважение, чем я.

– Что ты хотел мне сказать?

Анжелотти распустил веревочные завязки плаща. Красная шерстяная ткань соскользнула на стол и осталась там лежать пышной грудой.

– Мои канониры на грани бунта. Им не нравится, что ты приказала снять осаду Гизбурга. Говорят, это из-за того, что дель Гиз тебе муж. Говорят, ты больше не «улыбка Фортуны».

– О, Фортуна! – ухмыльнулась Аш. – Стала обычной бабой, так, что ли, они считают? Ладно, я с ними поговорю. Увеличу жалованье. Я знаю, отчего они бесятся. Успели подвести подкоп под самые ворота замка. Понятно, им хотелось посмотреть, как рванет!

– Так что они чувствуют себя обманутыми, – с облегчением подхватил Анжелотти. – Значит, ты с ними поговоришь… хорошо.

– Что еще?

– Твои Голоса – такие же, как у нее?

Глиняный горшок может разбиться от легчайшего удара, если место выбрано верно. От этого вопроса Аш почувствовала, как разлетается вдребезги ее здравый смысл. Она вскочила на ноги, покачнув тесную палатку.

– Хочешь сказать, мои святые – пустое место? И Лев – пустое? Со мной, значит, демоны говорят? Я, значит, слышу голос машины, как она? Не знаю. – Тяжело дыша, Аш замолчала, заметила, что сжимает рукоять меча побелевшими пальцами. – На самом ли деле она способна делать то, что рассказывают? Слышать голос какой-то… какого-то механизма, чуть не через все Срединное море? Ты там побывал, вот ты мне и скажи.

– Это могли быть просто слухи. Простое вранье.

– Я не знаю! – Аш медленно разжала пальцы.

В каком бы настроении ни были канониры – их пение громко раздавалось в палатке. Празднуют день одного из своих таинственных святых. note 54Note54
  Из внутренних свидетельств текста делаю вывод, что дело происходит 9 августа – день короля Осварда Нортумбсрийского (род. в 605 году, умер в 642, в Масафетс). Св. Освард молился за души тех, кто пал вместе с ним в битве. Среди солдат его почитали и в южной Германии, и в Италии.


[Закрыть] Кто-то громко и хрипло распевал про о быка, что пошел к коровке. Аш вспомнила: быка в песне звали Фернандо. Темная бровь сама собой вздернулась вверх. Может, и правда до бунта не так далеко.

– Люди Фарис строят кирпичные наблюдательные вышки вдоль всей дороги. – Анжелотти говорил громко, стараясь заглушить бесстыдные слова песенки.

– Пришпиливают здешние земли, как бабочку. – На мгновенье Аш захлестнул панический страх при мысли: «А что за земли-то?». Страх растаял, когда память услужливо развернула перед ней маршрут последних дней пути. – Уж не хотят ли они короновать своего визиготского «вице-короля» в Аахене? note 55Note55
  В этом городе со времен Отто Великого короновались императоры Святой Римской империи.


[Закрыть]

– Погода не из лучших. Ты была права, мадонна, когда говорила, что скоро им придется осесть где-нибудь надолго.

В короткой паузе Аш услышала лай собак и приветливые восклицания стражи; вошел, снимая овчинные рукавицы, Годфри Максимиллиан, за ним – Флора. Она указала пажу Бертрану, где поставить жаровню. Мальчик расчистил место, подсыпал свежих углей, повинуясь кивку Анжелотти, налил всем легкого пива, роздал куски черствого хлеба с маслом и вышел.

– Терпеть не могу дурных проповедей. – Годфри уселся на свободный сундук. – Я вот только что выдал им такую, на главу десятую «Исхода», стих двадцать два – там, где Моисей накликает непроглядный мрак на небо Египта. Кто поумней, обязательно задастся вопросом: почему та мгла длилась три дня, а наша – уже три недели?

Священник выпил и утер бороду. Аш осторожно прикидывала расстояние от сундуков и бутылей с порохом до раскаленной жаровни. Может и обойдется. Разумной предусмотрительности Анжелотти в обращении с порохом она не слишком доверяла.

Флора грела руки над жаровней.

– Роберт уже идет.

Совещания назначено не дожидаясь моих распоряжений, сообразила Аш. И, бьюсь об заклад, они пятеро суток только и ждали случая. Она задумчиво откусила кусок, прожевала.

За стеной палатки что-то рявкнул густой бас. Ансельм торопливо пролез под полог.

– Очень тороплюсь, надо еще сходить разобраться с охраной ворот – на сегодня. – При виде Аш он поспешно стащил с головы бархатную шапочку. Отблеск свечи упал на бритый череп и оловянный значок Льва на шапке. – Так ты вернулась!

Странное дело, никто не удивился его словам. Все лица обратились к ней: писаный лик Анжелотти, борода Годфри с запутавшимися в ней крошками, непроницаемое лицо Флоры.

– Где Агнец? – неожиданно требовательно спросила Аш. – Где Ягненок?

– В полумиле к северо-востоку от нас, в лагере из пятидесяти копий. – Роберт Ансельм сдвинул назад ножны и протиснулся рядом с Флорой к жаровне. Он бы двигался совсем иначе, подумалось Аш, если бы считал ее женщиной.

– Ягненок знал! – прорычала Аш. – Мудак траханый! Не мог не знать, он же ее видел – эту генеральшу! И смотрел, как я вляпаюсь, ни слова не сказал!

– Он и ту не предупредил, – заметил Годфри.

– И она его еще не вздернула?

– По слухам, он утверждает, что не сознавал, насколько велико сходство. По-видимому, Фарис ему поверила.

– Черти адовы, – Аш мрачно уселась на стол перед Анжелотти. – Я пошлю к нему Рикарда с вызовом на поединок.

– Мало кто знает, в чем его вина, если это и в самом деле вина, а не простая оплошность. – Годфри, не сводя с нее пристального взгляда, облизнул перепачканные маслом пальцы. – Тебе нужен шум?

– Может, все равно придется драться, – проворчала Аш. Она скрестила руки на груди своего бригандина, опустив взгляд и сосредоточенно разглядывая золоченые заклепки и голубой бархат. – Слушайте. Она – не мой двойник-призрак. Я – не ее демон. Просто так вышло, что меня заделал какой-то бродяга из амирского рода, вот и все. Видит Бог, отряд Грифона двадцать лет назад немало погулял по Средиземноморью. Может, я прихожусь этой дряни четвероюродной сестрой или вроде того. Подняв голову, она успела заметить, как Ансельм обменялся с Анжелотти загадочным взглядом. Флора ворошила рдеющие угли. Годфри прихлебывал из кожаной фляги.

– Кажется, нам бы следовало произнести ответную речь? – начал Годфри, утирая губы и безразлично оглядывая темные углы палатки и силуэты профилей на освещенных свечой стенах. – Что-то насчет нашего беспредельного доверия к своему капитану?

Роберт Ансельм пробормотал сквозь зубы:

– Чтоб тебя черти взяли, капеллан, надо ж было вылезти! Повисло выжидательное молчание.

И в него ворвались последние две строки баллады о том, как осрамившегося быка Фернандо обслужила его корова.

Аш перехватила взгляд Ансельма и, поскольку сама не знала, дать взбучку или расхохотаться, хмыкнула, увидев такое же выражение на лице Роберта.

– Этого я не расслышала, – весело объявила она. Анжелотти, поскрипывавший пером, поднял голову от стола:

– Ничего, мадонна, я успел записать! Годфри раскидывал хлебные крошки по всей палатке. Он явно забыл, что хотел сказать, или передумал.

– Я собираю новый отряд, – начала было шутку Аш – и сбилась, когда молчавшая до сих пор Флора спокойно отозвалась:

– Правильно – раз нам больше не доверяешь. На усталом ее лице Аш увидела след пяти дней, проведенных без нее. Она медленно склонила голову.

– Я доверяю. Я всем вам доверяю.

– Хотела бы я в это поверить. Аш поманила ее пальцем:

– Идем со мной. Годфри, ты тоже. И Анжелотти.

– Куда это? – вскинулась Флора.

Аш побарабанила пальцами по ножнам, в такт своим отрывистым мыслям:

– Не может полководец визиготов короновать своего вице-короля в Аахене – дотуда слишком далеко. Мы поворачиваем на запад. Значит, она направляется к ближайшему городу, а это Базель.

Годфри взволнованно выпалил:

– Правильный выбор для начала! Так она свяжет и Лигу, и Южную Германию. А с Аахеном можно и подождать… Извини. Продолжай, детка.

– Я отправляюсь в Базель. Сейчас поймете, зачем. Роберт, передаю тебе временное командование отрядом. Я хочу, чтобы ты устроил укрепленный лагерь в трех милях к западу от города. Можешь разбить мой шатер со столами, коврами, серебряной посудой и прочими причиндалами. На случай, если будут гости.

Высокий лоб Ансельма покрылся морщинами:

– Мы привыкли, что нас отсылают на время переговоров по поводу контракта. Но этот уже подписан?

– Помню, помню. Я не собираюсь ничего переигрывать.

– Прежде мы так не делали…

– А теперь делаем.

Аш расцепила руки и встала, обвела взглядом лица, чуть задержавшись на освещенном свечой лице Флоры. «Я еще многого о ней не знаю. Да и есть ли кто-нибудь, кто знает все?» – Она отогнала эту мысль, отложив на потом.