Текст книги "Пропавшая рукопись"

Стань самостоятельным, и окажешься с горсткой людей, на которых не имеешь никакого влияния, и денежного содержания не будет тебе. Ну, бандит. Хватит с меня этого отряда-в-отряде. У меня есть и без тебя кому не доверять, – в том числе каменному голему. Конечно, через четыре дня я не намерена ввязываться в бой с разрозненным войском…

Джоселин ван Мандер насупился:

– Я не уйду.

Аш снова заговорила громко, перекрывая его голос, снова заставляя всех слушать себя:

– Я говорила с милордом Оксфордом и милордом Оливье де Ла Маршем, первым воином Бургундии. – Она сделала паузу, чтобы слушатели вникли в ее слова. – Если вы желаете, минхер Джоселин, милорд Оксфорд заключит контракт с вами. А если вы хотите быть нанятым на тех же условиях, как Кола де Монфорте с сыновьями, – она видела, что эти известные имена произвели должное впечатление на фламандских копьеносцев, и, более того, увидела, что это заметил и ван Мандер, – тогда Карл, герцог Бургундии, наймет вас сам, непосредственно.

Фламандские рыцари взревели. Оглядевшись, Аш уже могла сообразить, кто из фламандцев сегодня вечером прокрадется назад в лагерь Льва Лазоревого под другим именем, а кто из английских алебардщиков свободно заговорит на валлийском наречии под непосредственным командованием Оливье де Ла Марша.

Аш опять стояла прямо, опираясь на одну пятку. Под ней была прочная опора – перевернутая бочка. Ее лицо обвевал теплый ветер, и она оттянула пальцем кольчугу от шеи, чтобы дуновение ветра остудило вспотевшую шею. Джоселин ван Мандер смотрел наверх, плотно сжав губы полоской. Она догадывалась, какие слова ему хотелось бы высказать, но он вынужден сейчас удерживать их в себе, боясь вызвать всеобщий скандал.

Результат так и так будет один: ему придется уйти со своими копьеносцами. Аш окинула взглядом море голов и толпы обслуживающего персонала у вагончиков; опытным глазом оценила, каков будет раскол.

Лучше пять сотен надежных ребят, чем восемь сотен, в которых сомневаешься.

Ее потянули за полу камзола. Она посмотрела вниз: Ричард Фавершэм, дьякон, сказал своим высоким английским голосом:

– Не следует ли нам отслужить праздничную мессу и помолиться за благоволение Господа к новоиспеченному войску фламандских рыцарей?

Аш внимательно посмотрела в лицо Фавершэма, юношеское, несмотря на черную бороду:

– Да. Прекрасная мысль.

Она подняла кулак, требуя внимания, и повысила голос так, чтобы ее слышали во всех концах толпы. Сама она не упускала из виду Джоселина ван Мандера, окруженного группкой своих офицеров. Хватило одного взгляда, чтобы увидеть, где стоит ее эскорт, где собаки, увидела бесстрастные лица Роберта Ансельма, и Герена, и Анжелотти. Но нигде в густой толпе не мелькнули ни Флориан, ни Годфри Максимиллиан.

Хреново, подумала она, и повернулась в другую сторону, где Поль ди Конти поднимал на древке от алебарды торопливо повязанную ливрейную куртку, одну из первых курток ван Мандера: с изображением корабля и полумесяца. Когда в воздух вознесся этот самодельный вымпел, к нему стали продвигаться многие из двух сотен – именно те, от которых Аш этого и ждала.

– Прежде чем вы уйдете из лагеря, – сказала она, – мы послушаем мессу и помолимся за ваши души. И вознесем молитвы, чтобы нам с вами снова встретиться, минхер ван Мандер, через четыре дня над телами убитых воинов визиготов.

Дьякон Фавершэм громко заговорил, отдавая указания, и Аш слезла с бочки, где ее встретил Джон де Вир, граф Оксфорд.

Граф только что закончил разговор с Оливье де Ла Маршем:

– Мадам капитан, пришли новости. Разведка герцога сообщает, что линии визиготов слишком широко разбросаны. Следует отрезать им подвоз снабжения. Всего в ста милях от нас стоят турецкие войска.

– Турецкие? – Аш недоверчиво смотрела на англичанина.

Он был сдержан, только возбужденно блестели блеклые синие глаза.

– Да, мадам, – пробормотал он. – Шестьсот кавалеристов из армии султана.

– Турки. Ни хрена себе! – Аш сделала два шага по грубому дерну и соломе, уже не замечая толпы; развернулась на сто восемьдесят градусов, взгляд ее блуждал далеко, голова рассчитывала.

– Нет, это вполне имеет смысл! На месте султана я поступила бы так же. Постойте, теперь карфагенская армия примет на себя обязательства, присоединится к их линиям снабжения, выждет, пока мы их отрежем, и подберет остатки… А что, герцог Карл и вправду не соображает, что у него на пороге окажется турецкая армия, на следующее же утро, как только мы разгромим визиготов?

– Он обеспокоен, – серьезно сказал граф, – что придется оставить армию, чтобы сдерживать этого противника. Сейчас вызвал к себе священников.

Аш привычно перекрестилась.

– А впрочем, – добавил де Вир, – основные силы его армии пойдут на юг, сегодня и завтра уже отправляются орудийные расчеты, мы – с остальными наемниками послезавтра утром. Здесь остается базовый лагерь. Готовьте своих людей к форсированному маршу. Посмотрим, мадам, каков из вас командир, когда нет ваших святых рядом.

Хаос двадцать четыре часа подряд, офицеры Льва с трудом поддерживали порядок: и ни Аш, ни один из ее командиров не спали дольше двух часов.

Среди желтых облаков на западном горизонте вспыхнула летняя молния. Усилилась влажная жара. Люди чесались под тесным обмундированием, ругались; вспыхивали драки при загрузке ранцев на конные упряжки. Аш успевала повсюду. Выслушивала одновременно трех, четверых, пятерых собеседников, отдавала приказы, отвечала на вопросы, проверяла запасы продовольствия, оружие; разбиралась с военной милицией и стражей городских ворот.

Последнее совещание командного состава она проводила в оружейной палатке, среди запахов древесного угля, сажи, огней горна и шума от ударов молота – это наскоро доводили до готовности воинское снаряжение.

– Елки зеленые! – заорал Роберт Ансельм, утирая взмокший лоб. – Что это дождь, блин, все не разродится?

– Тебе охота шлепать по плохой погоде? Нам еще повезло!

Однако в предгрозовой атмосфере у Аш стучало в висках. Она неловко переминалась с ноги на ногу, когда Дикон Стур пристегивал ей к бедру новый наголенник из необработанного металла, черного после ковки. Она согнула колено, насколько позволял этот доспех.

– Нет, сзади впивается под коленом, – и следила, как он отстегивает грубо приклепанные лямки. – Оставь, сапоги надену, а сверху набедренники и наколенники.

– Вот нагрудник, – Дикон Стур вытащил его откуда-то из-за спины и закопченными руками подал ей. – Ничего, что я прорезал отверстия для рук сзади?

Не было времени, чтобы выковать новый доспех. Она повернулась к нему лицом, он приложил доспех к ней спереди, она свела руки перед собой, как бы держа в них меч. Края нагрудника больно впились в предплечья.

– Слишком широк. Сделай поуже, как было. Ладно, пусть будут загнуты металлические края. Мне ведь что надо? Чтобы можно было носить в течение четырех часов, от него стрелы будут отскакивать.

Оружейник что-то недовольно буркнул.

– Люди великого герцога отправились?

– На заре ушли, – Герен аб Морган старался перекричать шум от молотов, отчаянно бивших по наконечникам стрел.

За эти двадцать четыре часа на юг были отправлены почти двадцать тысяч людей и ресурсов: до праздника святого им предстояло пройти сорок миль от Дижона до Оксона, от Дижона до армии Фарис. Дижон окружало теперь пустое пространство – грязь, пыль и вытоптанные общинные земли. Из города и деревень на многие мили вокруг было реквизировано все продовольствие.

Загрохотал летний гром, почти неслышный из-за звонких ударов молотов оружейников, изготавливающих сотни наконечников для прел. Аш на минуту представила себе дорогу на юг. Несколько миль вниз по течению реки, и Дижон останется позади; только иногда встретится ферма или деревенька на лесной просеке – и огромные пустые пастбища, общинные земли и дикие леса. Пустой мир.

– Ладно – через два часа выступаем.

По мере продвижения на юг становилось все холоднее.

До вечера прошли десять миль на юг от Дижона. Аш скакала рядом с длинной колонной людей и вьючных лошадей, на подъемах пришпоривая коня. Впереди с полей поднимался черный дым.

– Что это? – она наклонилась с седла к подбежавшему Рикарду.

– Хотят спасти виноградники!

– Виноградники?

– Я спрашивал вон того старика. В прошлую ночь тут был мороз. Они окуривают виноградники дымом от костров, чтобы ночью они не вымерзли. Иначе урожая не будет.

Из колонны выехали два-три всадника; требовалось отдать распоряжения. Аш бросила последний взгляд на отроги холмов и виноградники, длинные ряды подрезанных виноградных лоз, приникших к земле; и фигуры крестьян, суетящихся вдали среди дымовых костров.

– Черт-те что, значит, не будет вина, – расстроилась она. Повернув коня, заметила, что у Рикарда привязаны к поясу четыре-пять освежеванных кроличьих тушек.

– Да, плохой будет год, – заметил подъехавший на своем бочкообразном мерине граф Оксфорд.

– Скажу ребятам, что мы сражаемся за урожай вина. Уж тогда-то врежут визиготам!

Английский лорд прищуренными глазами смотрел в сторону юга. Только двойной шпиль церкви подсказывал, что тут есть деревенька. В остальном – леса, целинные земли; дорога в Оксон была заметна по глубоким колеям, яблокам лошадиного навоза, утоптанной траве и мусору, оставленному прошедшей тут армией.

– По крайней мере, не заблудимся, – рискнула заметить Аш.

– Двадцать тысяч – громоздкая толпа людей, мадам.

– У нее армия поменьше.

Наступил вечер, небо стало темнеть с востока. И теперь было заметно, что и южное небо потемнело: эта тень не исчезала с наступлением дня по мере их приближения к Оксону.

– Вот он – Вечный Сумрак, – сказал граф Оксфорд. – Чем ближе подъезжаем, тем он будет больше.

Накануне двадцать первого августа отряд Льва Лазоревого встал лагерем в трех милях от Оксона под пологом дикого леса. Аш пробиралась между временными навесами, и при ее обращении к стоявшим в очереди за вечерним пайком мужчины старались притвориться бодрыми.

К ней подошли с вопросом Генри Брандт и главный конюх:

– Будет ли сражение до завтрашнего утра? Начать ли заранее кормить боевых коней?

Даже обученные боевые кони – все же травоядные, им нужно постоянно щипать траву, чтобы набираться сил. Если бой длится более часа, они теряют выносливость.

Сквозь листья дуба над головой Аш видела пурпурное громыхающее небо; от влажного ветра у нее намокло лицо, и Аш его вытерла.

– Считайте, что кони должны быть готовы к бою завтра в любой момент от зари до девяти часов утра. Начинайте задавать им полноценный корм.

– Есть, командир.

Томас Рочестер и остальные из ее эскорта увлеклись беседой под деревьями с Бланш и другими женщинами. Аш глубоко вдохнула, вдруг заметила: «Никто не обращается ко мне с вопросами! Поразительно!» – и выдохнула воздух.

Вот дерьмо! Меня это устраивало, когда не было времени подумать.

– Я тут буду недалеко, – сказала она ближайшему солдату, – скажешь Рочестеру, что я в палатке у доктора.

Палатка Флоры была в нескольких ярдах. Аш спотыкалась о веревки, которыми палатка была привязана к стволам деревьев и к выступающим из земли корням. Небо пожелтело, по листьям над головой забарабанили первые крупные капли холодного дождя.

– Командир? – из палатки хирурга вылез дьякон Фавершэм.

Скрывая дурные предчувствия, Аш спросила:

– Главный хирург у себя?

– Она там, – англичанин ничуть не конфузился.

Аш кивнула – мол, поняла вас, – и он поддержал клапан палатки, давая ей войти. Нырнув внутрь, в свете нескольких фонарей она увидела, что палатка не пуста, чего она боялась, но на тюфяках лежит полдюжины пациентов. Они при виде ее сразу прекратили разговор, но тут же снова заговорили вполголоса.

– Слишком быстро передвигаемся, – не поднимая головы, Флора дель Гиз забинтовывала сломанную руку пациента.

Аш обменялась парой слов с каждым раненым: двое из них получили травмы ног при погрузке ящиков с мечами на упряжки, один обжегся, еще один нанес сам себе травму – по пьяному делу упал на свой кинжал; затем она прошла через внутреннюю пустую комнату в дальнем конце помещения в угол за занавеской.

Дождь барабанил по крыше палатки. Аш зажгла свечу с помощью кремня и трута, от свечи зажгла остальные фонари, и тут как раз Флора отодвинула занавеску, вошла, уселась, что-то отрывисто буркнув.

Аш перешла прямо к делу:

– Значит, солдаты с травмами все же идут к войсковому лекарю?

Флора подняла голову, отбросила с лица волосы:

– У меня там девятнадцать человек с травмами, это за последние два дня. Можно подумать, что никто из них меня никогда пальцем не тронул… – Она замолчала, соединила кончики грязных пальцев. – Знаешь что, Аш? Они решили просто об этом не думать. Пока, во всяком случае. Может, когда их в бою порубят, им наплевать будет, кто их сошьет. А может, и не наплевать. – Она острым взглядом полоснула Аш. – Они теперь не воспринимают меня как мужика. И не как бабу. Может быть, как евнуха. Кастрата.

Аш подтащила к себе табурет, села; они молчали, пока не ушел ассистент, принесший им вина и Флоре – легкий плащ: летней ночью стало прохладно.

Подбирая слова, Аш проговорила:

– Завтра будет бой. Сейчас все заняты, готовятся. Основные заводилы ушли с ван Мандером. Оставшиеся или растерзают тебя – или ты спасешь им жизнь, если их ранят. В общем, этот бой нам кстати по разным соображениям.

Женщина-хирург фыркнула. Она потянулась за вырезанной из ясеня чашей с вином:

– Нужен, да? Нам нужно, чтобы этих молодых ребят зарубили, или прокололи, или проткнули стрелами?

– Война есть война, – ровным голосом проговорила Аш.

– Знаю. Я всегда работу найду, где угодно. В зачумленных городах. В лечебницах для прокаженных. Лечить еврейских детей, к которым не притрагиваются христианские врачи. – По лицу женщины пробегали тени от качающихся фонарей, и оно казалось безжалостным. – Может быть, я не пожалею о завтрашнем дне.

– Завтра это будет не последняя битва короля Артура, – цинично ответила Аш. – Тут не Камелот. Мы не сумеем завтра нанести противнику такое поражение, чтобы он собрался и умотал домой. Выигрыш завтрашнего боя не означает для нас выигрыша всей войны, даже если мы завтра сотрем их с лица земли.

– И все-таки – что завтра будет?

– У нас преимущество почти два к одному. Хотелось бы – три, но все равно их побьем. У Карла армия, наверное, лучшая, самая совершенная из оставшихся в христианском мире. – Но одной мысли Аш не высказала: что армию швейцарцев-то Фарис разбила. – Может так случиться, что убьем Фарис. А можем и не убить. В любом варианте, если мы ее тут разобьем, у нее останутся малые силы и тогда она потеряет свой кураж. Это такая штука: если тебя побили хоть раз, значит, ты в принципе можешь быть побита.

– И тогда что?

– И тогда, – ухмыльнулась Аш, – здесь есть еще две армии из Карфагена. Или они выберут себе легкую цель – скажем, Францию, или окопаются на зиму, или разойдутся с султаном. Последнее было бы идеально. Тогда для Бургундии больше не будет проблем. И для Оксфорда. Он вернется к своим проклятым войнам.

– А мы тогда получим плату от султана?

– Да, от любой стороны, кроме нее, – подтвердила Аш. И тут Флора нервно задала нежелательный вопрос:

– Ты хочешь снова с ней говорить. Так ведь?

– Знаешь ли, я с двенадцати лет воюю. И умею это делать без какого-то там Голоса из машины. – Аш говорила резко. – Что это значит? Флориан, скажи-ка, что я могу от нее услышать? Что она скажет мне такого, чего я не знаю?

– Ну, например, как и почему ты родилась?

– Да мне-то какая разница? Я выросла в лагерях, как зверек. Ты ничего об этом не знаешь. Я кормила мой вещевой обоз, я не давала им утонуть или уплыть на том, что им удавалось стянуть, потому что солдаты всегда захватывали что получше. Голодаешь только тогда, когда голодают все.

– Но Фарис ведь твоя… – Флора сделала паузу и с вопросительной интонацией добавила: – …сестра?

– Может быть, это родство по нескольким линиям, – иронически усмехнулась Аш. – Флориан, она просто сумасшедшая. Представь, что она мне рассказала: что ее отец устраивает случку сына с его матерью, а дочери – с ее отцом. То есть он скрещивает детей рабов с их же родителями. Поколениями совершается грех кровосмешения. Мне чертовски не хватает Годфри.

– Да такое делается в каждой деревне.

– Ну, не совсем такое, – Аш тщетно подыскивала нужное слово, означающее «систематически».

– Благодаря их магам-ученым в христианский мир пришла почти вся та медицинская наука, которую я освоила, – сказала Флора, – а Анжелотти учился своему пушечному делу у амира.

– Ну и что?

– А то, что ваша военная машина – не такое уж зло, – вымолвив это, Флора покачала головой. – Помнишь, Годфри никогда не называл ее грехом. Печально, если ты не можешь ею воспользоваться; но все знают, что тем не менее ты и сама прекрасно можешь устроить бойню.

– М-м-м.

– Правда, что Годфри ушел из отряда? – прямо спросила Флора.

– Н-не знаю. Я его не видела несколько дней. После отъезда из Дижона.

– Фавершэм сказал мне, что видел его у визиготов.

– Как, вместе с визиготами? С делегацией?

– Он разговаривал с Санчо Лебрией. – Аш промолчала, и ее собеседница заговорила снова: – Не могу себе представить, чтобы Годфри перешел к ним. Что такое, Аш? Что у вас с ним произошло?

– Могла бы, сказала бы, – Аш встала с табурета и нервно заходила по комнате. Намеренно сменила тему разговора: – Городская стража так и не пришла в лагерь. Видно, мамзель Шалон не стала болтать.

Флора отрывисто проговорила:

– Еще бы ей болтать! Ей пришлось бы признаться, что я – ее племянница. Она ни слова не скажет. Пока я далеко от Дижона, мне ничто не грозит. Пока я ничего у нее не прошу.

– Ты все еще считаешь себя гражданкой Бургундии, – вдруг поняла Аш.

– Конечно.

Странно, подумала Аш, хмурый взгляд Флоры вдруг показался ей каким-то чужеземным, и она сообразила, что ведь ни у кого из них нет того, что можно назвать национальной принадлежностью. Она улыбнулась:

– Я вот себя карфагенянкой не считаю. Особенно после всего, что произошло. Я всегда считала себя незаконнорожденной в христианском мире.

Флора от души посмеялась и налила себе еще вина.

– Война не ограничивается каким-то королевством. Война – достояние всего мира. Давай, мой маленький всадник в алом, выпей.

Она, пошатываясь, встала, подошла к Аш сзади, положила руку ей на плечо и поднесла чашу ей прямо к губам:

– Я еще не поблагодарила тебя за то, что ты отделалась от этих мерзавцев.

Аш скромно пожала плечами и прислонилась к Флоре.

– Ну все равно, спасибо, – Флора наклонила голову и быстро и легко прижалась губами к губам Аш.

– Господи! – Аш отпрыгнула и вырвалась из обхвативших ее женских рук. – Господи!

– Что такое?

– Господи! – Аш провела по губам тыльной стороной ладони.

– Да что такого?

Аш не могла себе представить, какое у нее стало выражение лица: тупое, циничное, напряженное. Глаза стали пустыми, как будто вместо своего хирурга она видела перед собой что-то совсем другое.

– Я тебе не твоя малышка Маргарет Шмидт! Ты что это? Думаешь, можешь меня совратить, как твой братец?

Флора дель Гиз медленно выпрямилась. Хотела что-то сказать, замолчала, потом с трудом выговорила:

– Что за бред ты несешь, Аш. Просто чушь. И брат тут ни при чем!

– Каждому чего-то надо, – Аш трясла головой, у нее вспотели опущенные руки. Над их головами шевелился брезент: это по конусной крыше палатки барабанил холодный дождь.

Флора дель Гиз сделала движение к Аш, но передумала и уселась на место:

– Ах! – она смотрела себе под ноги. Помолчав, подняла голову: – Я своих друзей не совращаю. Аш молчала, не сводя с нее глаз.

– Когда-нибудь, – продолжала Флора, – я тебе расскажу, как меня в тринадцать лет выставили из дома, тогда я оделась по-мужски и отправилась в Салерно, я знала, что там женщинам можно учиться. Ну я ошибалась. Много времени прошло после дней Тортулы. note 104Note104
  В XI веке Дама Тортула из Салерно была клиницистом. Она считается автором многих трудов, в том числе и книги «Женские болезни». В Средневековье считалась одним из передовых медицинских авторитетов. Другие женщины-клиницисты также обучались в Салерно, но к пятнадцатому веку эта практика могла прекратиться.


[Закрыть] И я тебе расскажу, почему Жанна Шалон, которая мне почти мать, только имя другое, не заслуживает моей «лояльности». Командир, ты вся разваливаешься. Выпьем. – Флора криво улыбнулась. – Аш, да что это с тобой!

В ее голосе было столько презрения, что Аш покраснела – и от стыда, и от облегчения; и пожала плечами с деланной беззаботностью:

– Да, тебе в жизни тяжело пришлось, я все понимаю. Прости, Флора. Я и впрямь глупость сморозила.

Флора кокетливо поиграла бровью, изображая преувеличенную естественность.

– Выпьем.

Аш отодвинула клапан палатки и выглянула наружу. Отсюда, с опушки леса, виднелись костры главных сил бургундской армии, ставшей лагерем дальше к югу; в небе рос серебряный серп луны.

Два дня до первой четверти, подумала она, автоматически определив степень полноты луны. Только пара недель.

– Господи, сколько всего случилось! Неужели уже середина августа? А перестрелка в Нейсе была в середине июня. Два месяца назад. Черт побери, я и замужем-то всего шесть недель…

– Семь недель. Эй, – из палатки послышался голос Флоры. – Выпей-ка еще.

Луна, поднявшаяся над восточными холмами, заливала серебряным светом все окружающее.

– Капитан!

Она обернулась, и вдруг все перед глазами увидела отчетливо и ясно: раскрашенные плакаты со схемами анатомии человека на стенах палатки; легкомысленное лицо смеющейся Флоры. Такая ясность зрения наступает при шоке или в бою – подумала она и спросила:

– Флориан, когда я болела, у меня кровь отходила?

Флора дель Гиз, нахмурившись, отрицательно покачала головой:

– Нет, я следила. Крови не текло вообще. При таких, как у тебя, ранах кровотечение не бывает сильным.

Аш безмолвно качала головой, потом сказала:

– Да ну тебя, я не об этой крови говорю. О женской. Два раза у меня была задержка, в этом и в прошлом месяце. Я беременна.

6

Женщины уставились друг на друга.

– А ты что-нибудь принимала? – потребовала ответа Флора.

– А ты как думаешь! Я не такая дура! Бальдина дала мне носить амулет, подарила на свадьбу. Я надевала его в мешочке на шею оба раза, когда мы…ну, каждый раз. – Аш почувствовала, как в душном вечернем воздухе лоб ее покрылся испариной. Тупо ныла рана.

Она увидела, что Флора дель Гиз рассматривает ее, но не знала, какое зрелище представляет собой: перед врачом предстала молодая девица в рейтузах и великоватом для нее камзоле; на поясе сбоку привешен меч, за пояс заткнуты боевые рукавицы; ничего женского во внешнем облике, если не считать каскада волос и лица, вдруг ставшего похожим на лицо двенадцати летней девочки.

– Значит, амулет, – бесстрастно произнесла Флора. Она говорила тихо, будто боялась, что с улицы их подслушают. – Значит, ты не воспользовалась ни губкой, ни свиным пузырем, ни травами. Только амулетом.

– Да ведь раньше всегда помогало!

– Благодарение Господу, у меня нет этих проблем! Я не дотронулась бы до мужика, если… – Флора, плотно обхватив себя руками, быстро заходила взад-вперед по доскам, положенным на полу, чтобы не нанесли грязи. Остановилась перед Аш:

– Не тошнит?

– Я думала, это из-за раны в голове.

– Грудь болезненна? Аш подумала:

– Кажется, да.

– В какой фазе луны ты текла?

– Почти весь этот год – в последней четверти.

– Когда последний раз?

Аш нахмурилась и глубоко задумалась:

– Как раз перед Нейсом. Солнце было в знаке Близнецов.

– Давай я тебя посмотрю. Но ты, несомненно, влипла. – Флора говорила резко и убежденно.

– Ты мне что-нибудь дай!

– Чего?

Аш пошарила рукой позади себя, подтащила табурет и села, аккуратно разместив ножны сбоку от табуретки. Руки сначала скрестила на животе, потом схватилась за рукоятку меча.

– Ты мне дай-ка что-нибудь, чтобы избавиться от этого.

Беловолосая женщина-лекарь только руки опустила, они неподвижно повисли. Палатка скрипела от порывов ночного ветра, фонарь качался. В свете фонаря она искоса неуверенно смотрела в лицо Аш:

– Ты просто не подумала еще.

– Подумала уже! – У Аш все внутри похолодело от затопившего ее страха, и она, держась за деревянный, обитый кожей эфес меча, смотрела на его головку, граненную в форме колеса. Ей вдруг захотелось выхватить клинок и нанести удар. Острое желание объявить, что она – это она. Она старалась отыскать в себе какое-то новое ощущение, отличие от своего обычного состояния, но ничего такого не чувствовала. Ни капли ощущения, что в ней есть зародыш.

– Могу дать тебе вина с травами, чтобы ты успокоилась, – предложила Флора.

От этой заботливости, профессионального успокаивания нервничающего пациента, гнев Аш вспыхнул снова. Она вскочила на ноги.

– Нечего со мной так носиться, будто я уличная шлюха! Не буду я рожать этого ребенка.

– Родишь, – Флора дель Гиз взяла ее за руку.

– Ни за что. Вырежь его из меня. – Аш высвободила руку. – Нечего тут болтать, что мол хирурги этого не делают. У нас в обозе любая баба, когда ей грозила смерть от еще одних родов, прекрасно избавлялась, полковой хирург это делал.

– Нет. Я давала клятву, – Флора говорила сердито, усталым голосом. – Помнишь условия своего контракта? И я заключила такой же. «Не делать аборт». Никому!

– Теперь все знают, что ты женщина, и все скажут, что ты не сообразила дать клятву. Именно так думает о тебе твое докторское братство! – Аш чуть-чуть вытащила клинок из ножен и рывком загнала его обратно. – Не стану я рожать ребенка от этого человека!

– Значит, ты уверена, что это от него? Пощечина была рассчитанной, от солидного шлепка щека Флоры стала ярко-красной, из глаз у нее потекли слезы.

– Да, – заорала Аш, – от него!

Грязное лицо Флоры засияло, на ее лице появилось какое-то непонятное Аш выражение:

– Законный ребенок! Боже мой, Аш! Это может быть мой племянник! Моя племянница! Не проси, чтобы я его уничтожила.

– Оно не шевелится, оно не лягается, оно просто еще ничто, – злобно смотрела на нее Аш. – Поняла, да? Слушай меня внимательно: я не стану рожать этого ребенка. Если не ты, я найду другого, кто мне это сделает. Я не буду рожать этого ребенка.

– Не будешь? Ты еще передумаешь. Поверь мне. – Флора качала головой. У нее текло из носа, она утерла нос рукавом, стерев грязь с лица. Она смеялась надтреснутым голосом: – Не станешь рожать? Не станешь, хотя это его ребенок, а ты никак не можешь выпустить его из рук?

Аш только молча разинула рот. В голове ее замелькали сотни мыслей в поисках точного ответа. Вдруг ей представился маленький ребенок, лет трех, с серьезными зелеными глазами и льняными волосами. Ребенок, которому придется бегать по лагерю, падать с лошадей, резаться об острые края оружия, болеть лихорадкой, в какой-нибудь голодный год, возможно, умереть с голоду; ребенок, внешне похожий на Фернандо дель Гиза, с таким же чувством юмора, как у Флоры…

Она встретилась глазами с Флорой дель Гиз и сказала категорично:

– Да ты ревнуешь.

– Ты думаешь, что я хочу иметь ребенка.

– Ну да! И никогда его у тебя не будет. – Аш отдавала себе отчет в том, как непростительны ее слова, но ее побуждал высказаться не гнев, а страх, и она позволила себе острый сарказм: – А что тебе делать, ведь Маргарет Шмидт не забеременеет от тебя? Самое тебе доступное – это иметь племянника или племянницу.

– Что верно, то верно.

Аш смутилась, не дождавшись вспышки гнева от собеседницы.

– Прости мои слова, но это ведь правда, верно?

– Ревную, – Флора смотрела на Аш со смешанным выражением сардонического юмора, облегчения, надежды, всего вместе. – Потому что я не вырежу ребенка из твоего чрева. Женщина, я не хочу, чтобы ты на моих глазах скончалась от кровотечения или умерла от родовой лихорадки; но, ради Господа, роди ты его! Ты не умрешь. Ты ведь крепкая, как эти чертовы крестьянки; ты можешь сегодня его выкинуть, а завтра вскочить на коня. Ты разве не понимаешь, как опасно избавляться от ребенка?

– Поле боя – тоже не самое безопасное место! – едко прокомментировала Аш. – Смотри, я не хотела бы идти к городским врачам. Я им не доверяю, этим жадным мерзавцам, и потом, где взять времени, этого врача еще надо найти. Я не хочу без необходимости принимать те снадобья, которыми пользовались бабы у нас в обозе. А тебе доверяю, ты меня штопала каждый раз, когда кто-нибудь отрезал от меня кусочек.

– Святая Магдалена! Ты совсем одурела, что ли? ТЫ МОЖЕШЬ УМЕРЕТЬ!

– Рассчитываешь меня испугать? Я каждый день готовлюсь к этому. Завтра у меня бой!

Флора дель Гиз открыла рот и снова захлопнула его.

– Не хочу приказывать тебе, – сказала Аш несчастным голосом.

– Приказывать? – Флора стояла боком к Аш, и Аш отчетливо увидела, как крупная капля вытекла из ее глаза, который все еще слезился после удара Аш. Флора смотрела в сторону. – А что ты сделаешь, если я не выполню приказ? Выгонишь меня из отряда? Да тебе и так придется это сделать.

– Ради Бога, Флориан, не надо!

Флора подняла руку и схватила Аш за кисть:

– Не «Флориан», а «Флора», я женщина. И люблю других женщин!

– Да знаю я! – поспешила сказать Аш. – Послушай, я…

– Не знаешь ты этого! – Флора выпустила руку Аш. Минуту постояла, опустив голову, потом повернулась лицом к Аш: – Не болтай, ты не имеешь ни малейшего представления, что это такое. Что, по-твоему, мне делать, когда все вокруг меня как спятили, потому что я ложусь с женщиной? Ну, скажи, что? Я не могу с ними драться. Я не стала бы причинять им боль, даже если бы могла! Мне пришлось притворяться не тем, что я есть. Представь, что кто-то решит меня сжечь, потому что я люблю женщин и потому что я умею врачевать?

Аш неловко зашевелилась.

Флора дель Гиз протянула вперед руки ладонями кверху.

В прохладном воздухе и в свете фонарей Аш увидела знакомые белые шрамы на пальцах хирурга.

– Это следы ожогов, – объяснила Флора. – Ожоги старые. Я обожглась, когда старалась вытащить … вытащить кое-что из костра, но было уже слишком поздно, потому что мне хотелось оставить что-то на память, как реликвию, если уж ее живьем не будет рядом со мной. – Флора прижала руки к лицу, волосы ее взмокли от пота и слез. – На тебя один мужчина когда-то поссал, и ты думаешь, что все теперь понимаешь? Не надо болтать, что ты что-то понимаешь, ты, убийца, потому что ты ни шиша не знаешь! Ты в жизни своей не оказывалась беззащитной!

В тихом воздухе ее крик отдался эхом. Снаружи, за палаткой зашевелилась охрана. Аш подошла к клапану палатки, чтобы тихо отдать приказы.

Флора дель Гиз выпалила:

– А теперь у тебя будет ребенок! Добро пожаловать в женское сословие!

– Флора, ради Бога, – запротестовала Аш. Но та не дала ей договорить:

– Может быть, тебе не следовало так уж рваться в постель моего брата!

Аш могла только молча смотреть на нее. Она чувствовала только изумление и шок, как будто ее ударили в живот, она не могла привести в порядок мысли и ответить, вообще ни слова не приходило в голову.

– Я для тебя что угодно сделаю! И всегда была готова. Но не это! – Голос Флоры поднялся на октаву выше. – Не молчи так! Скажи что-нибудь!