Текст книги "Пропавшая рукопись"

Ей показалось, что он принял к сведению ее слова, но никогда нельзя быть уверенной. Он отвернулся в сторону и позволил рабам надеть на него новую тогу, пояс, кошелек и мясной нож, и бархатную шапку, отороченную мехом. Она рассматривала его спину и видела, что она уже согнулась от старости.

Самый обычный господин, не более, чем другие…

Но и не менее, чем другие, конечно. В любую минуту может приказать убить меня.

— Интересно, – заскрипел голос Леофрика, – вела бы себя моя дочь так же хорошо, окажись она в плену, причем в самом центре вражеской цитадели?

Аш улыбнулась:

– Если бы я оказалась не таким плохим военным командиром, у вас бы не было возможности сравнивать нас.

Он обернулся, продолжая оценивающе рассматривать ее. Аш подумала: «Ведь ему ничего не стоит причинять боль людям. Он настолько амбициозен, что пытается взять власть в свои руки, и между нами одна разница – у него есть деньги и люди, а у меня нет.

…И, кроме того, у него сорок с лишним лет опыта, которых у меня нет. С таким человеком не следует воевать. С ним стоит заключить соглашение».

– Один из моих арифов, Альдерик, считает тебя солдатом.

– Я и есть солдат.

– Но ты не просто солдат, а кое-что побольше, как и моя дочь.

В комнату вошел пожилой раб в тоге, неся в руках свитки рукописей. Господин амир перевел взгляд на него, тот быстро поклонился и тут же что-то зашептал на ухо Леофрику напряженным шепотом. Аш поняла, что это сообщения, требующие от Леофрика согласия, подтверждения или временного отказа. И сразу представила себе, как шестью этажами выше гудит каменный мир Цитадели и многие ищут союзников в борьбе за власть.

– Обещаю обдумать твои слова, – прервал ее мысли голос Леофрика.

– О, милорд отец, – признательно отозвалась Аш. Лучше, чем я рассчитывала.

Крысы шуршали и бегали в своих клетках, обрамляющих стены комнаты. Влажный подол платья волочился за ней по пятам, до дрожи болели ссадины от оков на щиколотках и от стального ошейника.

Он не изменил своего намерения. Может, он и думает изменить его, но это когда еще. Что еще можно добавить как решающий фактор?

— Я могу не только это, – сказала она. – Может, вам пригодится командир – тут, в Карфагене, – который может обратиться к каменному голему за советом по тактике?

– К которому в какой-то момент он обратится в случае мятежа своего отряда? – насмешливо парировал господин амир, уже готовый идти за рабом к выходу. – Ты ведь не непогрешима, дочь. Дай мне подумать.

Аш замерла, не дослушав его последних слов.

В случае мятежа…

«Последний раз в Дижоне я говорила с каменным големом во время мятежа, когда они чуть не убили Флориана.»

Она наклонила голову, пока господин амир Леофрик не вышел из комнаты, чтобы он не увидел выражения ее лица.

Кровь Христова, а ведь я была права! Он может узнавать от каменного голема, какие ему задавали вопросы – Фарис или я. Он может точно узнать, какие у меня были тактические задачи.

Или будут. Если я еще могу пользоваться Голосом. Если на мои вопросы ответом не будет молчание, как сегодня в пирамидах…

Она погрузилась в размышления, даже не замечая, что войско солдат эскортирует ее назад, в ее камеру. Со щиколоток сняли оковы, но ошейник оставили. Она сидела в дневной тьме, одна, в пустой комнате, где был только тюфяк и ночной горшок, зажав голову руками, напрягая мысль в поисках идеи, чего угодно.

Нет. Все, о чем я его спрошу, станет известно Леофрику. Выходит, я сама буду рассказывать ему о своих намерениях!

С улицы донесся гулкий металлический звук – объявление о заходе солнца.

Аш подняла голову. Падающий снег усыпал подоконник каменной амбразуры окна, но вглубь не долетал. Она была укутана в плащ и платье. От голода у нее все кишки съежились. Единственный источник света, расположенный недостижимо высоко, освещал барельефы на стенах, истертую мозаику пола и черную плоскость железной двери.

Она засунула пальцы под ошейник, стараясь отодвинуть металл от натертых мест на шее.

За дверью что-то поскреблось.

Через щель между дверной петлей и косяком, где большие стальные задвижки входили в стену, ясно донесся детский голосок.

– Аш? Аш!

– Виоланта?

– Уже все, – прошептал голос. И более настойчиво: – Аш, все уже закончилось!

Аш, встав коленями на юбку, подползла к двери:

– Что все? Что закончилось?

– Калиф. Уже у нас есть калиф.

Дерьмо! Выборы закончились скорее, чем я ждала.

– Кто? – Аш думала, что имя будет незнакомым. Из разговоров с Леовигильдом и другими рабами она была в курсе оскорбительных слухов о привычках господ амиров двора короля-калифа, мимолетно знакома с некоторыми политическими карьерами, знала о таких сексуальных связях, которых свидетелями были рабы, и слышала довольно много сплетен о смертях от естественных причин. Если бы у нее было еще часов сорок восемь уговорить солдат поболтать, у нее были бы лучшие основания судить о военной мощи страны. Часто упоминали имя Леофрика, получение им трона было вполне возможно, но сомнительно.

В случае выигрыша у него будет слишком много новых обязанностей и некогда подумать о… вивисекции. Если же он проиграет…

Мне требовалось еще хотя бы сорок восемь часов! Я слишком мало знаю!

– Кто? – снова спросила она.

Голосок Виоланты через тонкую, как лезвие ножа, щель проговорил:

– Гелимер. Аш, теперь стал калифом амир Гелимер.

4

Перед ее камерой, в комнате для стражи, ярко вспыхнул свет – загорелся второй ряд светильников с греческим огнем. Наступил еще один черный день.

Свет просачивался сквозь каменную решетку над дверью. Аш сидела и смотрела на амбразуру окна и на не излучающее света небо.

– Фарис, – мужской голос заглушил протестующий визг стальных засовов, задвигаемых в стенные пазы.

– Леовигильд?

В камеру вошел безбородый раб с узлом в руках, за дверью остались два вооруженных стражника.

– Вот!

Он свалил узел на тюфяк, узел рассыпался на отдельные предметы одежды. Аш опустилась на колени и быстро перебрала все вещи.

Там была льняная рубашка из тонкой ткани. Рейтузы, еще пришнурованные к камзолу; цвета в темноте не разобрать. Короткий плащ из толстой шерсти с рукавами, застежкой сверху донизу на серебряные пуговицы. Пояс, кошелек – пустой, как с огорчением определила она на ощупь, – а вот обуви никакой, только пара подметок с длинными кожаными ремешками. Аш ошарашенно подняла глаза.

– Я покажу, носи, – Леовигильд огорченно качал головой. В отраженном свете ей было видно, как смягчились черты его лица. – Виоланта говорит, не придет. – Гибкий молодой человек быстрым жестом сложил ладони лодочкой и как будто крепко прижал что-то к щеке. – Носи, Фарис.

Аш, стоя коленями на тюфяке, смотрела на него снизу вверх. В руках у нее была шляпа дуэньи на подкладке, с висящим хвостом.

Горн с гидроприводом уже шесть раз оповестил город о времени, и только тогда снова открылась дверь ее камеры.

Голод грыз ее и, наконец, утих. Она знала, что приступы голода еще вернутся, причем будут сильнее. Уголком губ она безотчетно улыбнулась; ощущение было узнаваемое. Не впервые она сталкивалась с голодом.

Значит, они считают, что ее еще стоит поуговаривать.

Из гавани, расположенной под окном ее камеры, доносились звуки, эхом отражающиеся от каменных стен и бойниц: громкое пение, пронзительный визг флейт, непрерывные крики и один раз – быстрый звон клинков. Она не могла проползти по туннелю окна достаточно далеко и выглянуть из окна вниз, но, прижавшись к железным прутьям, глядя в темноту, ухитрилась увидеть шутихи над соседней, восточной гаванью и крошечные силуэты фигурок в неистовой пляске по случаю празднества. К запаху моря примешивался запах древесного дыма.

Рейтузы оказались тесноваты, камзол великоват, но все искупало забытое ощущение тонкой льняной рубашки на теле. Она непроизвольно насвистывала, зашнуровывая синими от холода пальцами странную обувь, принесенную Леовигильдом, – до высоты голени, поверх рейтуз.

Только меча не хватает.

Она повязала завязки плаща вокруг шеи, накинула шерстяной капюшон и запихнула его по возможности поглубже под стальной ошейник вокруг всей шеи. Ну и пусть все увидят это свидетельство ее рабского статуса, зато ошейник не станет так натирать шею. Потом откинула капюшон назад и нацепила шляпу. Постепенно она согревалась, несмотря на то что ветер с воем врывался в окно и наносил мокрый снег на гранитный край окна.

– Назир, – приветствовала она вошедшего Тиудиберта. Его лицо выражало неодобрение и одновременно страх получить выговор за вопрос начальству о причине ее нового обличья, и при виде этого она чуть не засмеялась, но воздержалась – она еще не забыла его недавнего нападения.

– Вперед! – он указал ей большим пальцем на дверь. Мне надо узнать, кто прислал эти одежды. Если Леофрик в качестве дара – это может означать одно. А если Виоланта или Леовигильд их украли – совсем другое. Если я спрошу, и это окажется воровством, их ждет смерть. Лучше помолчать.

Значит, промолчу. Просто это еще одна загадка для меня. Обойдусь без ответа.

Один из людей Тиудиберта что-то сказал ему, указывая на ее щиколотки. «Предлагает снова заковать, – догадалась Аш. – И руки, что ли?»

Назир что-то рявкнул в ответ и ударил спросившего.

«Приказ не заковывать? Или просто не было приказа?»

От напряжения у нее свело живот, как бывало по утрам на поле боя перед сражением. Аш сдвинула вперед тяжелый шерстяной плащ, укутывая им плечи, спрятала под ним голые руки и улыбнулась Гейзериху и Барбасу, выходя из камеры.

Спиральная лестница дома Леофрика была забита свободнорожденными в их лучших нарядах. Отряд Тиудиберта без излишнего шума вел ее через толпу; они поднялись по лестнице и вышли в большой двор, усыпанный мокрым снегом, по которому рабы с непокрытыми головами скользили взад и вперед, разнося выпивку, знамена, лютни, жареную рыбу, шутихи и нагрудные патронташи шутовских колокольчиков. Аш прикусила губу, ее заносило на мокром снегу, усыпавшему выложенные в шахматном порядке плиты двора. С обеих сторон солдаты плотно отгородили ее от толпы и торопливо подгоняли к выходу из длинного арочного туннеля на темную улицу или переулок.

По этой дороге меня привели в дом Леофрика. Четыре дня назад? Неужели всего четыре?

Гейзерих остановился перед ней как вкопанный. Она наткнулась на его спину и недовольно буркнула. Поверх доспехов на нем была длинная верхняя одежда свободного покроя, цвета Дома Леофрика и изображение зазубренного колеса, контрастно черного на белом фоне. Вполне можно дотянуться до эфеса его меча. И как только Аш сообразила это, назир отдал приказ, ее схватили за руки и обмотали запястья короткой веревкой.

Гейзерих шагнул вперед.

В свете высоко поднятых факелов впереди были видны только спины других солдат.

Вместе с толпой они очень медленно продвигались вперед по узким голым улицам Цитадели.

Аш спотыкалась о разбросанный по земле мусор: сгоревшие факелы, чей-то башмак, ленты, брошенное деревянное блюдо. Связанные руки мешали ей сохранять равновесие, и она смотрела под ноги, стараясь в зыбком желтом свете видеть, куда ступает. Вдали дважды пробили городские часы, она иногда шла, но чаще стояла неподвижно, зажатая телами солдат из отделения Тиудиберта.

Никто из молодых людей не дотрагивался до нее.

Поскольку она шла, глядя под ноги, то место назначения увидела, только когда они подошли близко. Мелкая холодная снежная крупа – не совсем снег – падала с черного неба на обращенные вверх лица. Здесь, в свете множества факелов, которые держали рабы, стоявшие с непокрытыми головами на низкой стенке по периметру открытой площади, ей было все видно на расстоянии полета стрелы.

В желтом свете виднелись головы плотно стоящей толпы и стены здания поодаль, очевидно, это был центр Цитадели. Позолоченные высокие изогнутые стены здания переходили наверху в большой купол. Перед зданием стоял еще более плотный кордон воинов в одежде личных цветов калифа: в сущности, ей было видно только пустое пространство между толпой и кордоном.

Справа в толпе произошло движение. Все головы повернулись в ту сторону. Назир что-то пробормотал без восторга.

– Не сюда, назир! – резко произнес низкий голос. Аш увидела арифа Альдерика, он пробирался к ним, расталкивая толпу людей в гражданском. – Через задний вход.

Отряд выстроился вокруг Альдерика. Аш обратила внимание, что бородатый визиготский солдат весь взмок от пота, несмотря на холод. Сейчас она не могла бы проглотить ни кусочка, но желудок ее сжался, как у лошади при коликах.

– Я слышал, что вы, может, станете нашим капитаном, – пробормотал ариф Альдерик, напряженно всматриваясь вперед.

«Нельзя сохранить ничего в тайне в доме, полном рабов. Или солдат, – подумала Аш. – Правда ли это или только слух? Ради Господа, пусть это окажется правдой!»

– Это моя работа. Сражаться за того, кто мне платит

– Значит, предадите прежнего нанимателя.

– Я предпочитаю называть это передислокацией лояльности.

Солдаты Альдерика протолкались через толпу и обогнули стену массивного здания, там народу было отнюдь не меньше. Оказавшись ближе к стенам, Аш увидела, что они испещрены арками; сквозь эти арки наружу падал свет и доносилось пение хора мальчиков: очевидно, празднества по поводу инаугурации еще не завершены, хотя начались уже восемь часов назад. Над ней в вышине сверкал купол. Плитки, покрывавшие его изогнутый свод, казались позолоченными, и Аш заморгала: ее ослепил блеск отражавшегося от позолоты света факелов и зримое воплощение огромного богатства.

Отряд свернул налево. Впереди шел ариф Альдерик, разговаривая с сержантом в черном. Аш изогнула шею и попыталась посмотреть назад, делая вид, что глазеет на купол, и краем глаза заметила еще одну толпу – у входа в собор: там были гофмейстеры, музыканты, оруженосцы и пажи. Все они были одеты по-зимнему, с расчетом на такие зимы, какие приходили на этот теплый сумеречный берег раньше, и теперь дрожали в тонких шерстяных мантиях. Те, кто побогаче, оделись по-северному: в венецианские тоги, в английские двойные камзолы или капюшоны на меховой подкладке и льняные шапочки.

Ее сильно ударили кулаком между лопатками. Спотыкаясь, она пролетела вперед, из-под мокрого снега влетела в помещение и под прикрытие арки; почти потеряла равновесие, поскольку была не в состоянии его сохранить, вытянув связанные руки. Будь она в юбках, она бы растянулась на полу.

– Входи, сука, – прорычал Тиудиберт.

– Теперь для тебя «Капитан Сука».

Кто-то фыркнул. Назир не успел заметить, кто именно. Аш сжала губы и сделала ничего не выражающее лицо. По-прежнему зажатая между солдат, она из-под арки прошла в зал. По периметру круглого зала под сводчатыми проходами толпились сотни придворных и воинов.

В центре зала было пусто, только у трона стояла горстка людей.

Плитки пола устилали зеленые растения. Уже совсем затоптанные, но тем не менее узнаваемые: зеленые стебли пшеницы. Вот в этом-то и есть богатство, а вовсе не в позолоченном камне над головой, поняла Аш.

Она рассматривала зеленые стебли, насыпанные так густо, что пол был едва виден. Мозаичный пол был выпачкан зелеными пятнами, где стебли с листьями и колючие зеленые колосья были раздавлены сапогами. В воздухе витал острый кисловатый аромат. Незрелые колосья, доставленные из Иберии, как она догадалась, – и растраченные исключительно ради церемонии, рассыпанные по полу, как разбрасывают тростник, чтобы сохранить пол чистым.

– Мадонна Аш, – услышала она знакомый голос, когда ее оттолкнули в сторону. Она, по-прежнему связанная, была вместе с войском Альдерика, числом в сорок человек; с ними рядом возник растрепанный молодой человек.

– Мессир Вальзачи!

Итальянский доктор снял свой бархатный берет и поклонился, насколько ему позволяла плотно стоящая толпа.

– Как ваше колено?

Аш рассеянно согнула и разогнула колено:

– Болит в этом холоде.

– Надо держать его в тепле. А голова?

– Лучше, доктор. – Хотя я призналась бы, что все еще кружится, но не перед мужиками же, которыми я – возможно, дай Бог, – вскоре буду командовать.

– Развязали бы меня, ариф, – обратилась она к Альдерику. – В конце концов, куда меня ведут?

Командир визиготов кинул на нее смешливый взгляд и отвернулся к подчиненным.

– Стоило попытаться… – пробормотала Аш.

На полу перед ней, почти в центре, белело овальное пятно. Аш подняла глаза кверху. Над ней возвышался огромный внутренний свод купола, на котором золотом и слоновой костью были выполнены мозаичные изображения святых во всем их великолепии: Михаила и Гавэйна, Передура и Константина. Непонятная ей сложность изображений на иконах смутила ее, она не могла разобрать в свете факелов, быки или медведи нарисованы между святыми. Но то, что вначале показалось ей черным кругом на высоте семидесяти футов над головой, оказалось на самом деле отверстием. В самой макушке купола открывалось отверстие в небо, обложенное по периметру камнем.

Над отверстием она различила в небе созвездие Козерога, как будто была ночь. Через это отверстие ветер вниз по диагонали задувал мелкую снежную крупу, которая сыпалась на пол, устланный зелеными стеблями.

Снова запел хор мальчиков. Аш решила, что мальчики находятся где-то в дальнем конце. Ей они были не видны из-за голов окружающих ее мужчин. На поставленных ярусами дубовых скамьях между арками сидели дворяне с домочадцами, их солдаты выстроились вдоль проходов между рядами. В каждом пространстве между арками по одному дворянину, так догадалась она, обежав взглядом чужестранные геральдические вымпелы.

Справа от нее кто-то держал знамя Леофрика. Там, где поднимались полированные резные дубовые скамьи, она узнала некоторых домочадцев Леофрика, но его самого было не видно.

Перед ней в центре ротонды на большом восьмиугольном постаменте стоял трон визиготского императора. На нем кто-то был. С такого расстояния лица было не различить, но это должен быть король-калиф. Гелимер.

Аннибале Вальзачи заметил:

– Вам привилегия, мадонна.

– Какая?

– Здесь больше нет ни одной женщины. Я вообще сомневаюсь, вышла ли хоть одна карфагенская женщина сегодня на улицу. – Молодой человек тихонько фыркнул. – Как врач я могу поклясться, что вы принадлежите к женскому полу, хоть вы и не вполне женщина.

Несмотря на пение хора и торжественность мероприятия, присутствующие переговаривались. Голос Вальзачи звучал тихо на фоне гудения трех-четырех тысяч голосов, но она безошибочно расслышала в нем злобу. Аш кинула на него быстрый взгляд, отметив его черную шерстяную мантию, довольно потрепанную, грязный свалявшийся беличий мех торчал из разрезов его висящих рукавов.

– Вам что, здесь не платят, доктор?

– Я же не наемный убийца, – подчеркнуто горько произнес Вальзачи. – Теодорих умер, так что я уезжаю, не получив своих денег. Вы убиваете, поэтому вам они готовы платить. Скажите, мадонна, есть ли в этом христианская справедливость?

«Вам готовы платить…» О Боже могущественный, Зеленый Христос, пусть это будет правдой, а не просто слухом… если я все же убедила Леофрика…

— Давайте я уравняю баланс весов справедливости. Если они меня наймут, мне понадобится нанять и доктора. Вы говорили, что работали в лагере кондотьеров. – Ее пронзила дрожь, ей пришлось сжать руки под плащом, запястья ее по-прежнему связывала веревка. Фортуну надо обхаживать, а не приказывать ей. – Конечно, если меня привели сюда, чтобы казнить, я про вас слова не скажу.

Доктор неуверенно посмеялся над этой худой широкоплечей женщиной в мужской одежде с коротко подстриженными блестящими серебряными волосами; слишком коротко даже для мужчины, так стригут только рабов.

– Нет, – ответил он. – Я предпочитаю зарабатывать свои деньги исцеляя, хотя в последнее время мне платили не золотом, а медью. Я задам вам вопрос, мадонна, который задал однажды брату, Джанпаоло, в Милане. С раннего утра и до заката солнца вы занимаете свой ум, тело и всю душу поиском способов, какими станете сжигать дома, отравлять колодцы, резать скот, вырезать нерожденных младенцев из чрева их матерей и отсекать ноги, руки и головы ваших собратьев – людей на поле боя. Как же вам спится по ночам?

– А как спится вашему брату?

– Он напивается до бесчувствия. Впоследствии он обратился к Господу Богу и теперь говорит, что спит, благодаря Его милости. Но свою профессию не сменил. Убивает людей для того, чтобы жить, мадонна.

Что-то в лице этого человека, наконец, привело в действие ее память:

– Дерьмо! Ведь вы – брат Ягненка! Агнца Божьего. Да? Я никогда не знала, что его фамилия Вальзачи!

– Вы с ним знакомы?

– Много лет! – Почему-то это очень развеселило Аш, она усмехнулась и закачала головой.

– Ну и как же вы можете спать по ночам после того, что делали днем? – повторил свой вопрос Аннибале Вальзачи. – Пьете?

– Большинство тех, кто работает у меня, пьют. – Ясные, холодные темные глаза Аш встретились с его взглядом. – Я не пью. Мне это не надо, доктор. Меня не волнует то, что я делаю днем. И никогда не волновало.

С другого конца кордона солдат, организованного назиром, послышался знакомый голос. Аш не уловила слов, но поднялась на цыпочки, чтобы постараться увидеть говорившего. К ее удивлению, назир Тиудиберт буркнул:

– Пропустите его! Сначала обыщите. Это всего-навсего бродячий Христосик. note 130Note130
  Термин, относящийся к кельтским странствующим монахам, не имеющим своего аббатства; «странник за Христа».


[Закрыть]

Мальчишка-солдат Гейзерих вдруг сказал ей на ухо:

– Старик Тиу охренел от страха, мадам! Он рассчитывает потом попасть к вам в фавор, если он сейчас пропустит к вам священника.

Годфри Максимиллиан сердечно схватил ее за обе руки:

– Дитя! Слава Господу, ты жива!

Под прикрытием звучного благословения на латыни и рукавов его зеленой рясы Аш чувствовала, как Годфри быстро ощупывает ее запястья, развязывая узлы веревки. На его бородатом лице было совсем невинное выражение, как будто пальцы действовали помимо него. Она засунула освобожденные руки назад, в плащ, обмотанный вокруг нее, так просто и быстро, как будто они, как участники пантомимы, только и делали, что тренировались в этом. Ее затылок взмок и вздрагивал от старания не смотреть, наблюдает ли кто за ними.

– Ты помогаешь им в проведении восьми обрядов, а, Годфри?

– Я для них слишком еретичен. Я могу помолиться, чтобы эта церемония когда-нибудь закончилась. – У Годфри Максимиллиана блестел лоб. Он обращался теперь не к ней, а к Аннибале Вальзачи: – Вон тот, который там сидит, – он уже калиф или еще нет?

Медик повел плечами типично по-итальянски:

– Да, уже с утра. Остальное – просто процедуры освящения.

Аш посмотрела вдаль, через усыпанный колосьями пол. Возле трона шла какая-то суета, требовавшая участия священнослужителей: люди с проседью в волосах, в зеленых рясах совершали вокруг господина амира Гелимера какие-то священнодействия. Аш напрягла зрение, стараясь увидеть его лицо в фокусе, по-детски убежденная в душе, что человек внешне меняется после того, как его уснастят благовониями, после того, как он перестал быть человеком и стал королем.

Неужели у меня вышло? Неужели я рискнула и выиграла?

Тысячи свечей согрели воздух, так что ей уже стало почти слишком тепло в плаще; в их мягком свете стены отсвечивали золотом. Она подняла голову, взглянула на огромный Лик Христа, изображенный над святыми, и на голубовато-зеленую листву Древа, вырастающую из Его уст.

Его уста охватывали круглое отверстие вверху, над ротондой, как будто Он раскрыл их в усеянный звездами мрак.

– Христос Управитель, – прошептала Аш. У нее заболела шея от долгого смотрения вверх. Внутри все сжималось не столько от голода, сколько от страха и предчувствий.

– Уста Господа. Да. Здесь, в Карфагене, Его предпочитают воспринимать, каким Он был, когда правил римлянами, – пробормотал Годфри Максимиллиан, обхватывая ее за плечи, она ощутила рядом с собой тепло и уют его тела. – Слухи правдивы?

– Какие слухи? – улыбнулась Аш.

Она решила, что сумела придать лицу должное выражение: что-то между почтением и самодовольством. Естественно, Аннибале Вальзачи взглянул на нее с презрением. Флориан-то сразу бы увидел ее насквозь, подумала она. Искоса взглянув на Годфри, она убедилась, что он будет молчать. Соучастник.

Леофрик не притащил бы меня сюда, если бы не имел каких-то видов на меня. Но каких именно? Имеет ли для него какое-то значение, что он считает себя отцом – ее отцом – моим?

Но я-то не Фарис.

И калифом теперь стал Гелимер…

Аш зашевелилась, и двое из назиров Альдерика посмотрели на нее. Они поняли, что она хочет увидеть их господина амира за толпой его домочадцев, и ни один не схватился за эфес меча.

Наконец Аш увидела Леофрика – в верхнем ряду скамей слева от арки. Он опирался локтем о ручку своего резного кресла, изготовленного из древесины грецкого ореха, и разговаривал с каким-то богато одетым молодым человеком, – сын? брат? – но напряженно смотрел вперед, на трон короля-калифа, на Гелимера. Аш стала сверлить глазами Леофрика, желая поймать его взгляд.

Сидевшие вокруг него наклонились вперед и тихо заговорили и спинами заслонили Леофрика от нее. Мужчины в мантиях, мужчины в кольчугах; домашние священники в своих головных уборах, высоких спереди.

– Красиво, верно? – прошептал ей в ухо гортанный голос по-готски. Это опять был Гейзерих.

Ант с удивлением внимательно посмотрела в лицо мальчику, и тут воины сплотились под знаменем с изображением черного зазубренного колеса. Дворяне в наскоро сметанных шерстяных тогах и плащах с капюшоном, более старые в бархатных широких плащах, на которые идет девять ярдов ткани; рыцари в полном кольчужном облачении. Мечи, кинжалы, гравированные кожаные кошельки, сапоги для верховой езды; она знает, что стоит заказать мастеру изготовить все это и почем все это можно продать.

Она знает, что такое быть разутым, иметь одну смену шерстяного белья и есть не каждый день.

По Гейзериху видно, что он из маленькой деревни или с фермы, где в доме земляной пол, где одна комната для людей, а другая – для скота; родом из свободнорожденных; на его лице нет ранних морщин от недоедания. Мальчик из благополучного сельского мира…

– Ну, так что король? – шепотом спросила Аш.

Лицо юноши озарилось обожанием, какое вызывают только священники, раздающие у алтаря плоть и кровь Христову.

– Там – ни одного старика. Он не запретит нам вести войну.

Девять десятых цивилизованного мира – это лес, чересполосица земельных участков, домики из дранки и штукатурки, голод и холод; ранняя смерть от болезней или несчастных случаев, и никогда тело твое не узнает ощущения ткани мягче, чем шерсть, спряденная у зимнего очага. Стоило ради этого увешивать себя металлом и без страха стоять лицом к лицу с твердым лезвием топора и наносить удары острой стальной стрелой? Да, стоило – для Гейзериха. Стоило сейчас оказаться в городе с населением шестьдесят тысяч человек, когда твоего короля коронуют именем Господа.

«А для меня? – подумала Аш. – Стоило ли всю жизнь существовать не по колено в грязи родимой пашни? Даже если в итоге я оказалась тут, не догадываясь, что со мной будет дальше, зная, что моя участь решится только в ближайшие несколько минут? Стоило ли?.. О да. Да».

Годфри Максимиллиан взял ее за руку. Звуки горнов нарушили пение хора мальчиков, расколов огромный купол воздуха над их головами. Задрожало пламя восковых свечей; толстых, сладко пахнущих свечей толщиной с мужское бедро. Она почувствовала выброс адреналина в кровь, руки сами потянулись к поясу. Им не хватало ощущения эфеса меча и кинжала, так же как телу не хватало ощущения тяжести защитных доспехов.

Из всех углов зала народ двинулся к центру.

На короткий миг ей удалось увидеть лица этих людей, первого ряда толпы. Бледные бородатые лица; молодые и старые, но исключительно мужчины. Они шли вперед из-под каждой арки, оставляя за собой пустые проходы между рядами скамей; так что между верхними рядами, где сидели господа амиры, и троном короля-калифа оказались большие пустые пространства. В промежутках плечом к плечу в своих лучших одеждах стояли люди в штатском – это могли быть торговцы, судовладельцы, поставщики специй, зерна и шелков.

Звуки горнов становились все громче и разрывали барабанную перепонку. Аш почувствовала, что ей на глаза навернулись слезы, почему – сама не знала. В отдалении встал король-калиф, закутанный в свои одежды из золотой ткани, и поднял руку.

Наступила тишина.

Бородатый визиготский воин заговорил торжественно – слов она не поняла. В самом дальнем углу храма, где сидели разряженные домочадцы какого-то многолюдного рода, началось движение – мужчины вставали на ноги, поднимали над головой знамена, извлекали из ножен мечи, издавали общий крик. Потом они двинулись вперед, вниз по ступеням на усыпанные зелеными стеблями мозаичные плиты, устремились к трону, и каждый упал ниц, когда господин амир и его домашние в унисон присягали на верность правителю визиготской империи.

Подобным же образом зашевелилось, готовясь, и войско Альдерика. Аш бросила взгляд в ту часть ротонды, которую занимали домочадцы господина амира Леофрика. Там подняли знамена, развевавшиеся на заостренных и раскрашенных шестах. Назир Тиудиберт поднял вымпел. Альдерик что-то быстро проговорил – какое-то профессиональное замечание другому арифу Леофрика, тот ухмыльнулся. Громко шурша одеждами, все рыцари и воины передвинулись вперед на свои заранее оговоренные места; и Аш стащила шляпу, обнажив голову, как и остальные домочадцы Леофрика. Она бессознательно расправила плечи, подняла голову.

– Ты похожа на боевых коней моего брата! – с отвращением проговорил Аннибале Вальзачи.

У Аш наступил редкий момент полного понимания. Сейчас ей было ясно – ВСЕ. Она встряхнула головой. Да, медик прав!

Годфри Максимиллиан быстро поднял руку и погладил ее по стриженой голове. И вымученно проговорил:

– Я здесь. Что бы ни случилось. Ты не одна.

Окружающие ее воины стали двигаться вперед. Горны разорвали воздух под куполом. Двигаясь и спотыкаясь рядом с Годфри, Аш сказала, не глядя на него:

– Ты – не боевой конь. Как ты можешь постоянно находиться на поле боя, Годфри? Как ты терпишь убийства?

– Ради тебя, – торопливо проговорил Годфри, и его лица она не видела, так напирала толпа. – Ради тебя, девочка.

Какого черта мне делать с Годфри?

Вокруг нее теперь стояло больше людей плечом к плечу. Через головы Аш удалось увидеть, что Леофрик привел с собой, очевидно, шесть-семь сотен человек.

Знаю, чего тут не хватает!

Она оглядела зал, пересмотрела все знамена, но не увидела белых вымпелов с красным полумесяцем.

Здесь нет турок, они не пришли на коронацию.

Но в Оксоне – или мне только показалось? – они должны были быть союзниками визиготов. Моя ошибка?

Зато она разглядела в толпе перед собой знакомое знамя – зеленое с белым, цвета Фернандо дель Гиза. А потом вокруг нее все начали падать на колени, и она с ними, на кисло пахнущие, растоптанные зеленые колосья, а сверху из Уст Господа ей в шею дул холодный ветер и летел, бесконечно летел мокрый снег.