Текст книги "Жизнь и смерть Кришнамурти"

По просьбе К. представители фондов Кришнамурти встретились в марте 1977 года в Охае. Ему теперь хотелось, чтобы как можно больше находилось их сейчас с ним вместе. Особенно он желал, чтобы американцы и европейцы, ранее не бывавшие с ним в Индии, в будущем сопровождали его. Он был убежден, что чем чаще люди видятся, тем теплее будут их отношения. Ревность и конкуренция были настолько ему чужды, что он никогда не понимал их в других. На одной из встреч попечителей в Охай К. сказал: «Если люди приедут сюда и спросят: „Что для вас значило жить с этим человеком?“, сможете ли вы передать им? Если бы хоть один из учеников Будды был бы жив, разве не поехал бы кто-нибудь на край земли, чтобы увидеться с ним, узнать из первых уст, что значило жить в его присутствии?» В этом упоминании о Будде и его учениках К. ближе всего подошел к ассоциированию себя с Буддой, хотя тем, кто не знал К. трудно представить насколько в подобном сравнении отсутствовало самомнение. Когда нет собственных эгоистических интересов, нет места чванству. «Человек», о котором К. вел речь, не имел к нему личного отношения. Между тем, как быть с его постоянным возвращением к мысли, что ни у кого нет авторитета представлять его после смерти и что отношения гуру с учениками отвратительны? Не слишком ли просто? Когда он просил попечителей быть как можно ближе к нему, разумеется, он надеялся, что по крайней мере одному-двум из них удастся постичь глубину восприятия, чтобы пройти полную психологическую трансформацию, которая позволит им освободиться как от него самого, так и от других подпор? Это совсем не похоже на обожествление гуру их учениками. Если кто-нибудь заявляет о своих полномочиях говорить от имени К., то такой человек не подвергся трансформации.

К этому времени было принято решение, что Мери продаст свой дом в Малибу и построит новый рядом с Сосновым коттеджем, причем новый дом отойдет к американскому фонду после ее смерти. Живя в Сосновом Коттедже, К. будет находиться поблизости от школы, в то время как дом в Малибу расположен в 60 милях от Охая.

9 мая К. прооперировали простату в медицинском центре Седерс-Синай в Лос-Анджелесе. Он заранее предупредил Мери, что она должна быть начеку, не позволяя ему «ускользнуть», напоминая ему о том, что и сам он должен быть бдителен, а то после «52 лет публичных выступлений он может почувствовать, что выступал достаточно». Он сообщил Мери, что «всегда жил на грани жизни и смерти». Ему казалось, что умереть легче, чем жить. За две недели до операции он ездил в больницу, чтобы сдать анализ крови, если вдруг потребуется переливание. Он отказался от общего наркоза, убежденный, что тело этого не вынесет. Даже местная анестезия, блокирующая спинномозговой канал, могла стать слишком большим испытанием для тела. У К. всегда было чувство непривязанности к своему телу.

Когда настал день ложиться в больницу, Мери поехала с ним, заняв соседнюю комнату. К. осмотрел обе комнаты, дотронувшись до стен, – так он поступал в любой новой комнате, где останавливался, очевидно делая это и для Мери. Почему такое было необходимо, неизвестно. Возможно, таково было средство очищения, удаления всего инородного, хотя и не обязательно злого, наполнение комнаты своим собственным влиянием. Мери попросила анестезиолога разрешить ей разговаривать с К., чтобы поддерживать его бодрствование и сделать так, чтобы он не «ускользнул». Через два часа его привезли обратно в комнату; он выглядел веселым и попросил почитать детектив, но к вечеру пришла сильная боль. Ему ввели детскую дозу сильного обезболивающего средства, которое нельзя было вводить больше, поскольку оно вызывало головокружение и тошноту. Он «ушел» примерно на час, разговаривая с Нитьей, а потом у него состоялся «разговор со смертью», как позднее говорил К. На следующий день Мери записала под диктовку:

«Операция была короткой, и поэтому не стоит упоминания, хотя боль оказалась значительной. Пока продолжалась боль, я увидел или обнаружил, что тело будто парило в воздухе. Возможно, то было иллюзией, галлюцинацией, но через несколько минут появился образ – не человека, появился образ смерти. Наблюдая такое особенное явление, мне казалось, что между телом и смертью идет диалог. Будто смерть разговаривала с телом, проявляя огромную настойчивость, а тело сопротивлялось желанию смерти. Несмотря на присутствие людей, диалог продолжался – смерть приглашала, тело отказывалось. Совсем не страх перед смертью заставлял тело отвергать ее требования; тело осознало, что само за себя не отвечает, есть другая доминирующая сущность более сильная, более жизнеспособная, чем смерть. Смерть становилась все более требовательной, все более настойчивой, пока не вмешался другой. Тогда состоялся разговор или диалог не только тела и смерти, но и другого со смертью. В разговоре, таким образом, участвовало трое».

К. предупреждал еще до того, как лечь в больницу, что возможно отделение тела, когда вмешается смерть. Хотя человек (Мери) сидел рядом, а медсестра входила и выходила, это не было самообманом или галлюцинацией. Лежа в постели, он видел, как облако наполнилось дождем, окно осветилось, а внизу на мили простерся город. В оконную раму стучал дождь, и он ясно видел, как капал питательный раствор, капля за каплей к нему в организм. С огромной силой чувствовалось, что если бы другой не вмешался, то смерть бы победила.

Упомянутый диалог начался словами, мысль работала ясно. Гремел гром и сверкала молния, а разговор продолжался. Страха не было – ни со стороны тела, ни со стороны другого – совсем никакого страха – можно было говорить свободно и обстоятельно. Всегда трудно передать словами подобный разговор. Странно, поскольку страха не было, смерть не сковывала ум воспоминаниями о прошлом. Результат разговора предельно ясен. Тело сильно страдало, не в состоянии испытывать тревогу или страшиться, в то время как другой был ощутимо вне тела и смерти. Он будто выступал в роли третейского судьи в опасной игре, о которой тело не имело достаточного представления.

Казалось, смерть присутствует всегда, но ее нельзя пригласить. Это равносильно самоубийству, что совершенно глупо.

Во время разговора не было чувства времени. Вероятно, весь диалог продолжался около часа, а время, которое показывали часы, не существовало. И слова перестали существовать, поскольку смысл этих слов схватывался мгновенно. Разумеется, когда человек к чему-то привязан – идеям, вере, собственности, личности – смерть не придет к нему побеседовать. В смысле конца смерть определяется как абсолютная свобода.

Разговор велся учтиво. Не было ничего похожего на сентиментальность, преувеличенность чувств, искажения абсолютного конца времени, безбрежной огромности, когда смерть ежедневно рядом. Было чувство, что тело проживет много лет, но смерть и тот, другой всегда будут вместе до тех пор, пока организм не перестанет существовать. Всех троих объединяло большое чувство юмора; можно было даже услышать смех, красота которого равносильна облакам и дождю.

Звук этой беседы расширялся бесконечно, и этот звук был таким же вначале, но в нем не было конца. Жизнь и смерть всегда рядом, подобно любви и смерти. Поскольку любовь – не воспоминание, смерть – не прошлое. Не было и тени страха во время разговора, потому что страх подобен темноте, а смерть свету.

Диалог не был иллюзией или плодом фантазии. Он напоминал шепот ветра, но шепот очень ясный – прислушавшись, можно было услышать его; тогда можно стать частью этого шепота. Тогда мы смогли бы вместе разделить его. Но ты не захотел услышать. Ведь ты слишком отождествлен с собственным телом, собственными мыслями и собственным путем. Все это нужно отбросить, чтобы вобрать в себя свет и любовь к смерти.

Единственное, что добавилось к программе К. этим летом, была поездка с Мери в Бонн на три дня в клинику Янкера для консультации с доктором Шифом, после чего К. один должен был в ноябре вылететь в Индию. Результаты различных анализов показали, как выразился врач, что К. поразительно сохранился для своего возраста.

Некоторые из попечителей английского и американского фондов присоединились к К. в Мадрасе в начале 1978 года, отправившись вместе с ним в Долину Риши, где были большие изменения в школе. Г. Нараян, старший сын старшего брата К. стал директором школы после отставки доктора Баласундарама. Нараян учительствовал в течение 25 лет, сначала в Долине Риши, а затем в школе Рудольфа Штайнера в Англии. Почти с первого дня его жена преподавала в Броквуде, а их единственная дочь Наташа училась теперь там. К. не придавал значения своему кровному родству с Нараяном, и казалось, что его интерес к Наташе был ни больше ни меньше, чем к любой другой способной девочке. Он любил детей и молодежь. Учеников из Долины Риши убедили в необходимости отправиться на время в Броквуд; теперь К. спрашивал есть ли в этом необходимость? Ведь так легко поддаться растлевающему влиянию Запада. Молодые в Индии по-прежнему чтили старших, жаждали знаний, относясь к образованию как к привилегии.

Когда К. вернулся в Охай, Сосновый Коттедж расширили, и Мери переехала туда. Для Мери оказалось нелегко расстаться со своим красивым домом в Малибу, о котором также скучал и К., но ей удалось превратить Сосновый Коттедж в точно такой же прелестный дом, оставив без изменений коттедж, в котором спал К., соединив эту часть дома с новой постройкой переходом. И К., и Мери полюбили новый дом. К. доставляло удовольствие начищать электрический чайник и другую утварь на кухне, как он это делал в Западном крыле Броквуда, а также ухаживать за новым садом. Ему всегда нравилось поливать растения, он старался помочь по дому, относя использованный за завтраком поднос на кухню, помогая загружать и разгружать посудомоечную машину. Он боялся, что Мери устает от своих обязанностей в Охай и Броквуде. Она была одновременно секретарем и шофером, делала покупки, стирала и гладила его одежду. Когда она возвращалась с сумками из продуктовых магазинов, он всегда с удовольствием смотрел что она купила. Тем не менее, он никому не позволял упаковывать свои вещи для поездок, поскольку с гордостью считал это своей прерогативой. В те годы, когда Мери не сопровождала его в Индию, она имела трехмесячный отдых в Калифорнии. По пути в Гштаад в июне К. и Мери снова заехали в клинику Янкера, где все взятые анализы оказались удовлетворительными. Вернувшись в сентябре в Броквуд после встречи в Саанене раз в две недели К. стал диктовать Мери письма к школам, продолжая эту работу вплоть до марта 1980 года; всего было продиктовано 37 писем, каждое объемом в 3 страницы. Диктуемые главным образом друг за другом, но отсылаемые раз в две недели, письма датируются днем их отправки, а не написания. Таким образом он поддерживал связь со всеми школами. Уже в первом письме К. четко определил свое виденье школ: «Они должны заботиться о создании цельного человека. Подобные центры образования должны помочь учителю и ученику естественно расцвести». В следующем письме он добавил: «Задача школ подобного рода – воспитать новое поколение людей, свободных от эгоистической деятельности. Ни одно другое учебное заведение не ставит подобной цели; наша обязанность как учителей – воспитать разум, свободный от внутренних противоречий».

Каждый учитель и ученик получал по экземпляру письма. То, чего К. ожидал от учителей, кажется невероятным – следить, чтобы у студентов не возникал страх ни в какой форме (вот почему было необходимо, чтобы учителя вскрыли сущность собственного страха), помочь своим подопечным «никогда не испытывать психологической боли не только во время обучения в школе, но и в течение всей жизни». Соревнование – самое большое зло в образовании: «Сравнивая в школе А и В, вы разрушаете обоих». В письмах К. неустанно повторял, что «учить – высшее предназначение; школы существуют прежде всего для того, чтобы коренным образом изменить человека». Он глубоко постиг разницу между учением и накоплением знаний; последнее притупляет ум: «Знать – это не значит знать; и понимание того, что знание не способно разрешить человеческие проблемы и есть разум».

В книге, опубликованной на следующий год, К. пояснил, что он понимал под выражением «никогда не быть психологически уязвленным». Рассуждая о том, что значит «жить с печалью», он продолжал:

«Мы видим реальность „нечто“, которое страдает… Я страдаю, а разум всячески стремится удалиться от этого страдания… Поэтому не избегайте печали; это совсем не означает, что вы становитесь мрачным. Живите с печалью… Что происходит? Наблюдайте. Рассудок ясен, остр в восприятии. Он стоит лицом к лицу с реальностью. Значение перехода страдания в страсть огромно. Вот когда взрастает ум, которому нельзя причинить боль. Полная остановка. Вот в чем секрет».

В письме к школам от 11 мая 1979 года К. начал абзац словами: «Бог есть беспорядок». Значение этих слов вырисовывается из дальнейшего: «Подумайте, сколько богов изобрел человек, какое смятение охватило мир, вызывая войны». Родители одной броквудской ученицы, которая привезла вышеупомянутое письмо на каникулы домой, прочитали лишь одно заявление: «Бог есть беспорядок» и были так возмущены, что решили забрать девочку из школы. Точно также другие странные утверждения К. озадачивали людей: «Идеалы – жестокая вещь» (значение то же, что и «Бог есть беспорядок»), «Несчастливой любви не бывает», «Если бы по – настоящему любили детей, не было бы войн», «Всякая мысль извращает» или «есть извращение». Последнее трудно объяснить. Он часто пространно пояснял это заявление во время бесед. Так, в одной беседе он сказал: «Мы используем слово ум, подразумевая чувства, способность мыслить, мозг, который содержит воспоминания в виде опыта, знания… Знание извращает ум. Знание – движение прошлого, а когда прошлое затемняет настоящее, приходит извращение… Мы используем слово „извращение“ в смысле того, что нецельно, разрушено».

В октябре 1978 года Мери Зимбалист поехала с К. в Индию, а позднее несколько членов английского и американского фондов снова присоединились к К. и попечителям индийского фонда в Мадрасе. 8 января 1979 года миссис Ганди приехала в Висанта Вихар, чтобы повидаться с К. В декабре она четыре дня провела в заточении, что вызвало волнение в разных частях Индии. Было ясно, что разговор с К. имел для нее значение. У него создалось впечатление, что она очень несчастна, и, как он выразился, «никак не может сбросить тигра».

В то лето открылась еще одна школа Кришнамурти, последняя из его школ в Индии, находившаяся в долине на расстоянии десяти миль от центра в Бангалоре. Покупка земли в 100 акров и строительство здания стали возможны благодаря пожертвованию одного человека. Школа известна под названием «Школа в долине». В ней совместно обучаются и проживают 100 детей в возрасте от 6 до 16 лет. К. посетил эту школу перед отъездом из Индии.

«Пустой ум»

С 1974 года К. просил меня написать второй том его биографии. Несмотря на мое собственное желание перед тем, как приступить к книге, я долго размышляла, осознавая, что передо мной стоит задача значительно более трудная, чем при написании первого тома, где рассказывалось об увлекательной, местами необычной, истории его жизни. Последние же 40 лет были внешне бедны событиями, хотя К. и вел захватывающую дух внутреннюю жизнь. Мне понадобилось 5 лет, чтобы почувствовать себя готовой взяться за книгу, причем одним из первых шагов была еще одна попытка разгадать кем и чем он был. Чтение «Дневника» не помогло выяснению загадки.

Поэтому в июне 1979 года, когда К. приехал в Броквуд, я поехала туда, дважды ведя с ним длительные беседы. Присутствовавшая при встрече Мери Зимбалист вела записи. Я не делала в то время собственных записей и не пользовалась магнитофонной записью, которая могла препятствовать естественному течению разговора. Первый разговор состоялся утром в большой спальне К., которая выходила окнами на юг на расположенные внизу лужайку и поля; К. сидел в кровати, выпрямив спину и скрестив ноги, одетый в бледно-голубой халат. В комнате слабо пахло сандаловым деревом, запах которого всегда ассоциировался у меня с К. Кажется, даже писчая бумага пропиталась этим запахом. К. тем утром был очень оживлен и, казалось, стремился к новому открытию. Я начала с вопроса сможет ли он объяснить что сделало его таким, какой он есть. Он ответил на вопрос вопросом, выясняя, какого рода объяснения я жду. Наиболее приемлемое объяснение, ответила я, содержалось, конечно, в теории Безант и Ледбитера о том, что Лорд Майтрейя воспользовался заранее подготовленным телом; субъект мысли прошел серию инкарнаций, пока не родился в теле брахмана, более чистом, чем любое другое, поскольку он не принимал мясной пищи и алкоголя в течение многих поколений. Подобное объяснение позволяет истолковать сам «процесс» – тело «настраивалось» на определенный лад, становясь все чувствительнее для размещения божественного обитателя, сливая воедино в конечном итоге сознание Лорда Майтрейи и самого Кришнамурти. Иными словами, все, что предсказали миссис Безант и Ледбитер, сбылось. К. согласился, что такая версия правдоподобна, хотя он думает, что на самом деле не так. Я высказала еще одно предположение: в мире имеется огромный резервуар добродетели, к которому можно подключиться, что делали великие артисты, гении и святые. К. сразу же отверг эту мысль. Тогда я высказала еще одну точку зрения о том, что сам Кришнамурти прошел через многие жизни, чтобы стать таким, какой он есть, хотя самой мне такое объяснение не казалось правдоподобным, поскольку Кришна в молодости, как я вспоминаю, был довольно поверхностен, ребячлив, почти слабоумен, ничем кроме гольфа и мотоцикла по-настоящему не интересовался. Я не понимала как подобное существо могло развить мозг, чтобы создать стройное учение Кришнамурти. Далее цитирую по записям Мери Зимбалист:

М.Л.: Учение совсем непростое. Как могло оно идти от такого недалекого мальчика?

К.: Вы признаете, что существует тайна. Мальчик отличался нежностью, был рассеян, не проявлял признаков ума, любил спортивные игры. Что важно здесь, так это пустой ум. Как мог пустой ум к этому прийти? Была ли необходима пустота для проявления загадки? Разве то, что получилось, пришло из универсального источника, подобного гениям в других областях? Религиозный дух не имеет ничего общего с гением. Почему же пустой ум не заполнился теософией и т. п.? Предназначалась ли эта пустота особым образом для проявления? Мальчик отличался странностью с самого начала. Почему так было? Было ли тело подготовлено предыдущими жизнями или просто сила эта избрала пустое тело? Почему он не стал омерзительным в результате выказываемого ему обожания? Почему не стал циничным, язвительным? Что сберегло его от этого? Эта пустота охранялась. Но чем?

М.Л.: Как раз это мы и пытаемся выяснить?

К.: Всю жизнь им руководили, защищали. Когда я сажусь в самолет, я знаю, что ничего не случится. Правда, я не делаю ничего, чтобы спровоцировать опасность. Я бы с удовольствием поднялся ввысь на дельтаплане (как предложили ему в Гштааде), но я чувствовал: «Нет, я не должен». Я всегда чувствовал себя защищенным. Может, чувство защищенности родилось, потому что Амма (миссис Безант) всегда видела что я был – всегда видела, что мною руководили две сущности. Не думаю, что дело было именно так.

М.Л.: Конечно, нет, поскольку другое событие, «процесс», – случился впервые, когда вы были вдалеке от всех них – наедине с Нитьей в Охай.

К.: Да, пустота никогда не уходила. На приеме у дантиста в течение 4-х часов ни одна мысль не возникала у меня в голове. Только во время разговора или письма «это» начинает действовать. Я удивляюсь, пустота все еще присутствует. С тех лет до настоящего времени – восьмидесяти лет или где-то так – содержать ум с пустотой. Как это происходит? Вы можете чувствовать сейчас в этой комнате. Это происходит сейчас в этой комнате, потому что мы затрагиваем нечто очень, очень важное, и оно вливается. Ум этого человека с самого детства вплоть до настоящего времени в постоянной пустоте. Не делаю из этого загадки: почему такое не может произойти с любым?

М.Л.: Когда вы ведете беседы, ум ваш пуст?

К.: О, да, совершенно. Но я интересуюсь лишь тем почему он остается пуст. Поскольку он пуст, не возникает проблем.

М.Л.: Это уникальное явление?

К.: Нет, когда вещь уникальна, другие не могут получить ее. Я хочу избежать любой загадочности. Я понимаю, что разум мальчика остался прежним. Иное присутствует теперь. Разве вы не чувствуете? Это похоже на пульсацию.

М.Л.: Суть вашего учения в том, что у каждого может быть подобное? (Я действительно ощущала пульсацию, но не была уверена не было ли это плодом воображения).

К.: Да, если оно уникально, оно ничего не стоит. Но это не так. Ум держат в пустоте, как бы говоря: хотя я пуст, ты, икс, сможешь иметь это?

М.Л.: Вы имеете в виду, что он пуст как раз для того, чтобы можно было сказать, что это может произойти с каждым?

К.: Верно, верно. Но это «то» хранило ум пустым? Как он мог оставаться пустым все эти годы? Невероятно. Никогда не задумывался над этим. Так не произошло бы, если бы он был привязан. Почему он не был привязан? «То», должно быть, сказало: «Должна быть пустота, иначе я – оно – не могу действовать». В этом признание различных загадочных вещей. Что же это за «то», которое держит в пустоте, чтобы сказать все это? Не был ли найден мальчик, который наверняка должен был остаться пустым? У мальчика явно не было страха выступить против Ледбитера, теософии, авторитета. Амма, Ледбитер, они обладали огромным авторитетом. «То», по-видимому, действовало. Это должно быть возможно для всего человечества. Если нет, в чем же тогда смысл?

Здесь разговор прерывается; К. следовало подготовиться к предстоящему ланчу в школьной столовой. После ланча разговор возобновился на кухне в западном крыле:

К.: Мы так и не выяснили, почему мальчик так и остался пустым с тех пор. Не означает ли пустота отсутствия эгоизма, «Я», мой дом, привязанность? Но как же пришла пустота, в которой отсутствует «Я»? Было бы легко сказать, что Лорд Майтрейя подготовил тело, и содержал его пустым. Ничего нет проще, но эта простота подозрительна. Можно предположить, что само «Я» К. находилось в контакте с Лордом Майтрейей и Буддой, сказав: «Я ухожу; то, другое, важнее моей ничтожной персоны». Оно не чувствовало себя чистым и правильным. Лорд Майтрейя избрал тело с практически невыраженным «я», решил проявиться через него, содержа тело в чистоте. Амма говорила, что в лице К. было много важного, поскольку оно выражало «то». Оно было подготовлено к «тому». Но это значит, что все не могли бы иметь это. Тогда К. – биологический феномен. Легкий выход из положения. В чем же правда? Не знаю. Действительно не знаю. В чем правда происходящего? То не самообман, не призрачная иллюзия, навязанное состояние, выдумка, но я не знаю как выдумывать. Еще одна особенность состоит в том, что К. всегда испытывал влечение к Будде. Было ли это влиянием? Не думаю. Может быть тот резервуар – это Будда? или Майтрейя? В чем правда? Неужели никогда не выясним?

Мери З.: Вы чувствовали когда-нибудь, что вас используют, что в вас входит нечто?

К.: Я бы не сказал так. Оно входит в комнату, когда ведется серьезный разговор.

М.Л.: Есть ли связь с болью?

К.: Боль приходит, когда я спокоен, не разговариваю. Она медленно входит в тело, пока тело не говорит: «Достаточно». Достигнув кризиса, тело теряет сознание; боль улетучивается, или если вмешаться, это прекращается.

М.Л.: Можно руководить «процессом» извне?

К.: Я не могу. Но в чем же истина? Есть во всем этом элемент, не имеющий отношения к человеку, мысли или «Я». Я не таков. Может быть, того, что мы не можем открыть, нельзя касаться, нельзя проникнуть в него? Я задаюсь вопросом. Я часто чувствовал, что меня это не касается, что не удастся постичь тайны. Когда мы говорим, что это проявляется когда ум пуст, я думаю, что и не в этом тоже дело. Мы подошли к тупику. Я вел беседы с вами, с ней (Мери), с Субба Рао (который давно знаком с К.). Он сказал: «Ты был таким с самого начала». Я спрашиваю себя: «Верно ли это?» Если да, то нет надежды для других. Неужели к этому нечто нельзя прикоснуться? Мы пытаемся своим умом прикоснуться к «тому». Пытайтесь узнать что есть «то», когда ваш ум совершенно тих. Чтобы открыть эту истину, ваш ум должен быть пуст, а не мой, который уже в пустоте. Но есть фактор, который мы упускаем. Мы подошли к точке, где наш мозг, наш инструмент познания потерял всякий смысл.

М.Л.: Удастся ли раскрыть тайну кому-нибудь другому? Есть ли право исследовать?

К.: Конечно, вы сможете, поскольку вы об этом пишете. Я нет. Если вы с Марией[32]32
  К. всегда называл Мери «Марией», произнося «Марееа», чтобы не называли, ее так же, как и меня.


[Закрыть] сядете и скажете: «Давайте исследовать», – я уверен, вы найдете объяснение. Или поступайте так по одиночке. Я вижу нечто, и это – правда, но я не смогу выяснить этого. Вода не может понять почему она вода. В этом истина. Если вы выясните, я подтвержу это.

М.Л.: Вы узнаете, что это верно?

К.: Вы разве не ощущаете его присутствия в комнате? Это становится сильнее и сильнее. Это начинается с моей головой. Если вы задаете вопрос и отвечаете «Я не знаю», то вы на правильном пути. Если бы я писал, я бы сделал так. Я бы начал с мальчика, который был полностью пуст.

М.Л.: Вы не возражаете, если будет сказано, что вы хотите найти объяснение этому?

К.: Мне безразлично. Говорите, что считаете нужным. Уверен, что каждый, кто начнет думать в этом направлении, сумеет найти ответ.

Я абсолютно уверен. Абсолютно, полностью. Как и в том, что мне этого не дано.

М.Л.: Если же удастся понять, но окажется невозможным облечь в слова?

К.: Вы сможете. Вы найдете путь. Как только находишь объяснение, приходят слова. Как в стихах. Когда вы открыты для поиска, когда создаете в уме условие, вы делаете открытие. Как только приходите к нему, все становится на свои места. Таинственность исчезает.

М.Л.: Тайна не будет против того, чтобы ее открыли?

К.: Нет, тайна исчезнет.

М. Зимбалист: Но тайна есть нечто священное.

К.: Священное останется.

На этом разговор закончился, потому что у К. сильно разболелась голова и ему пришлось пойти прилечь. Боль приходила не только тогда, когда он был спокоен, но и когда он говорил на подобную тему. Я вернулась в Лондон в ужасе перед ответственностью, которую он возложил на нас. Он был «абсолютно уверен», что мы сможем открыть, если попытаемся, правду о нем, но я все еще не верила, что сам он не мог помочь приблизиться к правде; три недели спустя я снова беседовала с ним в Броквуде перед его отъездом в Гштаад. Беседа снова состоялась на кухне в западном крыле в присутствие Мери, записи которой приводятся ниже:

M.Л.: Ваше учение очень сложно.

К.: Очень сложно.

М.Л.: Если бы вы читали, вам бы стало понятно?

К.: О, да, да.

М.Л.: Кто создает учение? Вы? Тайна?

К.: Хороший вопрос. Кто создает учение?

М.Л.: Зная вас как К., человека, трудно думать о вас, как о создателе учения.

К.: Вы имеете в виду, как не учившись, вы или другой можете создать учение?

М.Л.: В вас проявляется нечто, что не может быть частью вашего мозга.

К.: Разве в учениях есть необычность?

М.Л.: Да. Различие. Оригинальность.

К.: Давайте разъясним. Если бы я намеренно сел за стол писать учение, сомневаюсь, смог ли бы я его составить. Расскажу о том, как бывает. Я сказал вчера: «Думать о чем-то отличается от думания». Я сказал: «Я не совсем понимаю. Позвольте взглянуть», и лишь взглянув, я увидел это ясно. Сначала есть чувство отсутствия мысли, затем что-то приходит. Но если б я садился для этого, я не смог бы это сделать. Шопенгауэр, Лени, Бертран Расселл и др. много читали. А тут перед вами феномен, которого не обучали, не тренировали. Как он обрел то, что имеет? Что это такое? Если бы только К. – он не образован, мягок – откуда же все пришло? Такой человек не мог вывести учение.

М.Л.: Оно не пришло к нему через мысль?

К.: Это то же самое, что и… как говорят в библейских сказаниях? – откровение. Это происходит всегда, когда я говорю.

М.Л.: Способствует ли аудитория откровению?

К.: Нет. Начнем сначала. Если глубже, то вопрос в следующем: был найден мальчик, который был не в состоянии впитать ни теософию, ни обожание, ни идеи Мирового Учителя, ни собственность, ни огромные денежные суммы – ничто не повлияло на него. Почему? Кто же защитил его?

М.Л.: Для меня трудно не персонифицировать силу-защиту кем-то. Сила-защита – слишком пространное понятие для нашего ограниченного мозга, но, возможно, она подобна проводнику молнии. Молния, электричество находят проводник – самый прямой путь на землю. Сила эта, которая зовется любовью, нашла проводник в пустом уме.

К.: Должно быть специальное тело. Как было подготовлено, не подвергшись порче, тело? Ведь повредить его было так легко. Следовательно, сила охраняла его.

М.Л.: А тренировка – раскрытие посредством «процесса»?

К.: То пришло позже.

М.Л.: Как только тело достаточно окрепло.

К.: Да, но если вы признаете это, то был выбран феномен, в мягком смысле слова. Феномен подготовили для учения, и он совершенно не важен. Любой может принять учение, увидеть правду его. Если вы признаете феномен важным, то тогда он начинает определять все остальное.

М. Зимбалист: Феномен нужен для передачи учения, но могут ли не феномены воспринять его?

К.: Да. да. Поэтому, мы спрашиваем, как же он сохранялся как феномен? Ужасное слово.

М.Л.: Скажем, сила ждала…

К.: Амма и Ледбитер ожидали проявления Бодхисаттвы, они должны были найти тело, согласно традиции воплощения Аватаров. Будда прошел через все, страдание и т. д., затем все отбросил и стал просветленным. Учение его было оригинальным, но он прошел через все. Но перед вами феномен, который не прошел и доли того пути. Возможно, Иисус также был феноменом. Сила, должно быть следила за телом с момента его рождения. Почему? Как такое случилось? Мальчик из ничем не примечательной семьи. Как он оказался там? Была ли сила, жаждущая воплотиться, которая создала мальчика, или сила увидела брахманскую семью, ее восьмого ребенка, сказав: «Вот этот мальчик». Это сейчас здесь, в комнате. Если вы его спросите, что оно означает, оно промолчит. Оно сказало бы: «Вы слишком малы». Я думаю, мы сказали как-то, что есть резервуар добродетели, которая должна воплотиться. Но тогда мы возвращаемся к тому, с чего начали. Как же найти объяснение, без упоминания о биологическом феномене? Но все это свято; даже не знаю, как вы передадите не только святость, но и все остальное, о чем шла речь. Действительно, невероятно, как не испортился мальчик. Они делали все, чтобы довлеть на меня. Почему он прошел через охайский опыт? Может, из-за того, что тело не было достаточно настроено?