Текст книги "Песня орла"

Глава 13

Дрожащими руками Линет прикрыла за собой дверь и в изнеможении прислонилась к ней спиной. С отчаянием и страхом вглядывалась она в полутьму спальни Уэльского принца, совершенно не замечая необыкновенного богатства ее убранства. Высокая кровать на резных ножках была застлана расшитыми шелками, небрежно свешивавшимися с одной стороны прямо на пол, а на ней, безмятежно раскинувшись, лежал тот, чью честь и порядочность собиралась она этой страшной ночью похитить.

Бледный лунный свет падал на кровать сквозь широко раскрытые ставни, и Линет с замиранием сердца смотрела на обнаженную широкую грудь, открытую соскользнувшими к узким бедрам покровами. Темное золото кудрей, мирно покоившихся на загорелых плечах, едва шевелило ровное, почти неслышное дыхание. Линет, содрогаясь от сладкого ужаса, обвела глазами это мощное прекрасное мужское тело и наконец остановилась там, где оно прикрывалось смятыми синими шелками. Девушка судорожно вздохнула и медленно направилась к спящему.

Идея Грании пробраться к Оувейну, когда тот забудется после тяжелого военного дня, показалась соблазнительной и Линет. Она понимала, что это ее единственный шанс отведать запретного плода, который станет еще более запретным, если не сказать недосягаемым, когда она присоединится к сестрам обители Св. Анны, и мысли о монастыре и одинокой жизни еще более укрепляли девушку в решении любой ценой хотя бы раз насладиться запретным счастьем.

И Грании Линет сказала правду: она готова была отдать свою девственность в обмен на воспоминания об одной-единственной ночи, полной тайных радостей и запретных наслаждений, которые, кроме Райса, не в силах дать ей никто другой. И вот с распущенными волосами, в длинной рубашке стоит она, готовая ко всему, в тишине мужской спальни, решив для начала навеки запечатлеть в своей памяти это смуглое золотое, соблазнительно раскинутое тело.

Линет затаила дыхание, не в силах оторвать взгляда от спящего принца – да теперь она и не хотела этого делать, бесстыдно отдаваясь своему желанию и обрубив за собой все, что связывало ее с прежней жизнью. Неопытная в делах соблазнений, она все же твердо рассчитывала на то, что неожиданная атака, застающая неприятеля врасплох, как правило, приносит успех, что подтверждалось и внезапностью похищения Райсом ее самой.

Останавливал ее теперь лишь один-единственный факт: если Грания и Оувейн действительно были без ума друг от друга, то Линет считала себя не настолько глупой, чтобы поверить словам другой женщины об ответном чувстве принца. Грания, возможно, сказала их лишь для того, чтобы успокоить ее, но Линет, по здравому размышлению, которое никогда не мешало ей быть в то же время и романтической мечтательницей, решила, что Райс всего лишь испытывает к ней простое телесное влечение, вызванное отсутствием у него в данный момент другой женщины.

Впрочем, сейчас это уже не имело значения. Девушка продолжала медленно подбираться к спящему, каким-то шестым чувством понимая, что единственное слабое место ее противника и ее единственное оружие – это его желание. Но для того чтобы использовать это оружие, надо было обладать храбростью куда большей, чем для того, чтобы скакать на бешеном огромном дестриере… Добравшись наконец до кровати, Линет неуловимым движением скинула рубашку, отвернула край синих шелков и скользнула в слепую горячую темноту.

Райс чуть вздрогнул, и девушка с колотящимся сердцем замерла, но через минуту догадалась, что, несмотря на ставшее неровным дыхание, принц так и не проснулся. Не зная, что предпринять дальше и каким именно образом добиваться цели столь желанной и в столь скором времени навсегда недосягаемой для нее за толстыми монастырскими стенами, Линет невольно прикусила нижнюю губку и уставилась на картину, от которой у нее перехватило дыхание.

Она призвала на помощь память о всех тех сладких мгновениях, которые она испытала в объятиях Райса, – от насмешливого первого поцелуя в Рэдвелле до опьяняющей близости в старом лесу – и которые ничуть не потускнели в ее душе, ибо стали теперь не просто мечтами, но самой жизнью. Сегодняшней ночью и ее самая заветная мечта должна была стать явью, и Линет, уже ни о чем не размышляя, прильнула ближе к мускулистому телу.

Прижимаясь все крепче к его боку, Линет рискнула для начала протянуть руку и робко погладить твердую прохладную грудь принца, но сочетание смуглой шелковистой кожи, поросшей длинными жесткими волосами, и стальных мышц под ней настолько возбудило ее, что все еще теплившиеся сомнения были окончательно отброшены. Она прижала руку уже смелей и уверенно повела ею по широким плечам, чувствуя, что кожа под ее пальцами начинает гореть все жарче.

С того самого момента, как Райс увидел в ванне обнаженную норманнскую девицу, он постоянно видел во сне ее сладостные ласки и добивался того, что невозможно было наяву. Но сегодняшний сон, принявший почти осязаемо-жгучие формы, был слишком исступлен и прекрасен, от него мучительно изнемогало все тело, и затуманенное сном сознание принца не в силах было заставить себя проснуться и покончить с этим порочным наслаждением. Неожиданно он громко застонал от прикосновений, обжигающих истомившуюся плоть, и перевернулся во сне на живот, подминая под себя свое волшебное видение.

Линет стало жутко, но лишь до того мгновения, как губы Райса раскрылись и вобрали в себя ее рот с какой-то непривычной мягкостью. Она лежала неподвижно, наслаждаясь первым плодом победы и благостно ощущая на себе тяжесть его тела, грудь к груди, бедра к бедрам. Но вскоре такая близость заставила ее кровь течь быстрее, она задрожала и, вцепившись пальцами в его плечи, ощутила, как гулко бьется над ней его могучее сердце. Линет тихо охнула и медленно поплыла по бурной реке поднимавшегося желания.

Язык ее жадно проник в рот принца, и тот немедленно ответил ей тем же, все победнее сокрушая своей тяжестью хрупкое юное тело и не думая больше, Бог ли сжалился над ним и воплотил его мечты в действительность, или же и вправду под ним лежало существо из плоти и крови. Все потонуло в багрово-туманной дымке страсти; кровь кипела так, что остановить ее теперь было уже невозможно.

Райс на мгновение оторвался от нежных губ и, приподнявшись на локте, посмотрел вниз на прелестное полудетское лицо и глаза цвета меда. Откинутое на копну каштановых волос, загадочно отливающих серебром в неверном свете луны, оно выражало, как и все ее розовеющее влажное тело, лишь одно – стремление принадлежать всецело и без остатка. И тут Райс действительно проснулся, и смутный ужас перед тяжким грехом на мгновение оледенил его члены.

Линет, почувствовав закаменевшее тело и заметив в глазах черную бездну отчаяния, издала, словно защищаясь, слабый крик протеста, ибо не могла допустить, что ее греза и на этот раз обернется пустотой, что Райс, возмущенный ее поведением или не желающий потерять свое достоинство, опять оттолкнет ее. Но этого не случилось, и тяжелая мужская рука медленно и как бы с удивлением прошла по всему ее телу, начиная от пылающих щек и остановившись на худеньких бедрах. Осторожно, почти не касаясь бархата девичьей кожи, Райс нежил девушку и лишь потом властно положил руку ей на грудь. С бешеной радостью ощутил он в ответ ее содрогание и понял, что теперь его не остановит уже ничто, ибо не может мужчина не ответить на такое желание и не дать просителю то, что он так настойчиво просит… и даже большее, чем может ожидать в своих мечтах юная невинная девочка.

Разгоряченная кровь замедлила пульс Линет, задав ему какой-то сбивчивый и неверный ритм, но все тело ее ликовало и пело. Беззащитно открытая, лежала она под возлюбленным, без слов приняв все правила той игры, которую он вел с ней, и не имея возможности двигаться, она с тем большим восторгом отвечала на его утонченные ласки. Райс с наслаждением ощущал ее реакцию на свои касания, и руки его стали двигаться все вольней и откровенней. Он уверенно отвел руки девушки, стыдливо прикрывающие грудь, и в полной мере предался сладости этих юных тугих, нетронутых холмов. Линет лежала почти без сознания, лишь ее тонкие пальцы бездумно играли его золотыми локонами, не отпуская и заставляя все продолжать и продолжать эту божественную ласку.

Победно-сияющий Райс внезапно коснулся своими густыми кудрями ее сосков и, двигаясь изнурительно медленно, добился того, что Линет через некоторое время уже была сама не своя и, кроме изматывающих прикосновений, требовала того, к чему так по-разному, но стремились оба. Она прижималась к Райсу все плотнее, беспощадно уносясь в глубины страсти глубже и глубже, вынуждая тем самым и его торопить последние аккорды. Но Райсу было тридцать три года, и он не собирался сдаваться так быстро. Откинув волосы за плечи, он припал к ее грудям ртом, втягивая их поочередно в огненную бездонную пещеру сладострастия. Линет застонала протяжно и громко, ее туго натянутое горло дрожало, и, опьяненный этим, Райс еще сумел чуть скривить в довольной улыбке распухшие губы. Но Линет уже не видела и не ощущала ничего, кроме желания раствориться в этом мускулистом теле окончательно и навеки.

В голове у Райса мутилось, и, сам того не заметив, он стал раскачиваться на хрупком маленьком теле в священном ритме, старом, как сам мир, а когда девушка внезапно ответила ему теми же движениями, он понял, что теряет власть над собой. Тело его ныло и требовало разрядки, но, сдерживаясь из последних сил, Райс все хотел, чтобы ее воспоминания об их близости не омрачились насилием и болью, и, улучив какой-то момент просветления, он резко откинулся на подушки, отдаляя это желанное бушующее тело.

– Не-е-ет! – отчаянно закричала Линет, увидев его прикрытые глаза и стиснутые губы, как уже не раз бывало перед бесплодным окончанием всех их любовных игр. И, полная решимости украсть его окончательно у нечеловеческой силы воли, Линет рванулась к Райсу, обняла его за шею и, прижавшись грудью к его груди, принялась ритмично скользить по ней, раздражая набухшие соски прикосновением жестких, чуть вьющихся волос…

Из горла Райса вырвался низкий животный крик, заставивший Линет сладко содрогнуться в предчувствии столь желанного конца. Слепыми глазами он взглянул на соблазнительницу, не понимавшую, возможно, чего она хочет, – и сдался. Линет же, почувствовавшая мгновенно свою победу и новую, еще неведомую ей власть, удвоила свои усилия.

Руки Райса решительно скользнули вниз и, придерживая ягодицы девушки, осторожно, но уверенно стали раздвигать ее бедра, сжатые чуть судорожней, чем следовало бы, а затем… Затем он постарался сделать так, что Линет, сгорая на золотом костре любви и неги, почти не почувствовала боли. Она лишь обвила его своим шелковистым телом и всячески старалась помочь унестись в заоблачные выси наслаждения.

– Линет… – Страстный этот крик был для девушки дороже, чем самые дивные ласки. Руки ее сомкнулись у него на спине, и, шепча слова любви, Линет заживо умирала от острого, неизвестного ей доселе ощущения, зарождавшегося у нее где-то в низу живота. Райс же безумствовал, утоляя так долго мучивший его голод; своим ритмом, становившимся все бешеней, он уводил себя и ее в самый центр бушующего пожара, и уже даже Линет смогла почувствовать, что приближается тот миг, когда острая игла, причиняющая пока лишь сладкую боль, взорвется наконец ликующим освобождением. Но момент этот все не приходил, и Линет, испуганная тем, что, может быть, она и не способна его достичь, стала своими собственными движениями добиваться цели, и вот наконец ее крик и его стон, смешавшись воедино, означили сей блаженный миг, и сознание обоих растворилось в черном огне и рассыпалось по лунному небу снопом золотых искр.

Минуту спустя, Линет, прильнувшая в Орлу и ослепленная его совершенством, уже полностью погрузилась в мир грез, который теперь, правда, не выдерживал никаких сравнений с упоительной реальностью.

Итак, маленькая соблазнительница спала в его объятиях, а принц Уэльский никак не мог сомкнуть глаз, несмотря на требовательный зов измученной плоти. Он со стыдом вновь и вновь рисовал перед своим мысленным взором картины того, чего никогда и никакой ценой не должно было случиться, а теперь стало неоспоримой явью. Невинная девушка предложила ему свою любовь, переливающуюся такими светлыми и радостными красками, о существовании которых он и не подозревал, – и он принял ее. Принял, хотя не имел на то никакого права. Пусть она пришла к нему сама, но она была всего лишь девочкой-несмышленышем, а он, взрослый мужчина, старше ее на целых пятнадцать лет, в любом случае должен был сдержать свой, да и ее, порыв… С тоской смотрел Райс на голубеющую за окном дымку, словно сожалея о наступлении дня, который своим ярким светом заставит его еще более открыто посмотреть в лицо суровой действительности.

Поднявшись, он бережно закутал раскидавшуюся во сне Линет, напоминавшую девочку-подростка, и, осторожно перенеся в ее собственную спальню, уложил на не смятую еще постель. Не просыпаясь, она повернулась на бок, подтянула колени к подбородку и, подсунув ладони под щеку, так и замерла в этой невинной позе спящего ребенка, что только еще больней укололо Райса виной за похищение ее главного сокровища. Чувствуя, что из него вынули и душу и сердце, Райс молча повернулся и ушел к себе, где одиноко стыла высокая пустая постель.

Глубоко запустив пальцы в смоляные кудри и опустив плечи, Оувейн напрасно пытался освободиться от тяжелого изнеможения минувшего дня. Взглянув на очаг и убедившись, что дров запасено Дэвидом достаточно, он с трудом поднялся и медленно поплелся наверх в свою спальню, в которой, как он знал, ему все равно не найти покоя и облегчения.

Подойдя к дверям и обнаружив, что щеколда отодвинута, бородач нахмурился. В спальне почему-то тускло горела в дальнем углу тонкая дымная свеча, и Оувейн с теплой благодарностью подумал о младшем брате, так трогательно о нем позаботившемся. Он плотно закрыл дверь, задвинул засов и уже взялся за подол рубахи, намереваясь наконец скинуть промокшую от проливного дождя одежду, как, движимый каким-то необъяснимым беспокойством, оглянулся – и был поражен неожиданным и неприятным зрелищем: на его постели лежала Грания. – Что ты здесь делаешь?!

Вопрос прозвучал холодно и зло, однако Грания даже не переменила своей слишком вызывающей позы. Она была в расстегнутом платье, открывающем нестерпимый блеск нижней рубашки, оттененной к тому же расчесанными до глянцевитого сверкания угольными кудрями. Те же кудри обрамляли и ее лицо с застывшим на нем каким-то странным выражением. Весь этот день Грания не раз смотрела на свое отражение в тазу с неподвижной водой, прежде чем выбрала этот обволакивающий взгляд под чувственно полуприкрытыми ресницами.

Разумеется, Оувейн не мог противостоять этим чарам, но равно не мог он и позволить этой женщине растоптать и превратить в ничто его гордость и честь. Синие глаза напряженно сузились, и бородач лишь сурово поджал губы в ответ на столь недвусмысленное предложение. Конечно, эта женщина – самая прекрасная и соблазнительная на свете, но именно поэтому он ей и не сдастся никогда.

– Какое тебе дело? – Грания сладострастно и будто лениво тянула слова.

– Впрочем, это не имеет значения. – Оувейн равнодушно пожал плечами, всем видом давая понять, что ее появление в его спальне нисколько ему не интересно. – Может быть, твое появление здесь – настоящий подарок для меня, – и, смело подняв глаза к опасности, находящейся так близко, он начал объяснять Грании то, что должно было еще больше разделить их. – Мне, слава Богу, не придется ждать утра, чтобы рассказать тебе о моем последнем открытии. Теперь в руках у меня неопровержимые доказательства невиновности Райса в том, в чем ты его постоянно обвиняешь.

С этими словами Оувейн развернул сложенный пергамент и положил на столик, стоявший у кровати. Грания тем не менее даже не пошевелилась.

– Вот! – Сжав челюсти, бородач ткнул пальцем прямо в середину бумаги. – Я нашел Ивайса. Теперь он избавлен от тяжести нести этот груз и вину в одиночестве.

Грания неохотно приподнялась и поглядела на кремовую бумагу, ярко белеющую на темном дереве стола. Прочесть написанное она не могла, но сразу и безошибочно узнала знакомое послание.

– Как ты постоянно повторяла, ты ни за что не спутала бы бумагу, написанную моим отцом и вверенную им Ивайсу. – Оувейн посмотрел прямо на смешавшуюся Гранию. – Ты видела, как это происходило, это действие, но не была посвящена в то, что за этим стояло. А на самом деле мой отец и твой муж приказал Ивайсу отправить запечатанное послание не в Нормандию, а далеко в глухой лес и закопать так, чтобы никто никогда не нашел его. Ивайсу же за это была обещана возможность навестить семью матери, живущую на землях принца Каудра. Кроме того, отец приказал Ивайсу по возвращении говорить только о том, насколько твой брат поглощен своими развлечениями за морем и как равнодушен он ко всему тому, что творится в Уэльсе.

Бумага была, несомненно, подлинная, и Грания сразу поверила всему услышанному, но лицо Оувейна при этом было таким злым и негодующим, что бедная женщина скорее согласилась бы провести ночь в глухом лесу в компании опасных эльфов, которые, как говорят, могут похитить человеческую душу, – чем глядеть в глаза своему упрямому возлюбленному.

– Но ведь тот факт, что Ивайс так и не зарыл письмо, а оставил его у себя, дает мало оснований верить ему вообще, – сказала она. – Почему же ты так веришь тому, что он говорит сейчас? Что делает эту сказку более правдоподобной, чем его прежнее утверждение о пристрастии принца к своим норманнским друзьям и карьере? – Говоря это, Грания совершенно бездумно положила руку на локоть Оувейна. Гримаса отвращения немедленно исказила лицо его, и он резко сбросил смуглые пальцы – их хозяйка должна была знать, как непристойно врываться ночью в спальню к мужчине.

– Мы говорим с тобой о вещах слишком важных! О том, что перед твоими глазами лежит документ, который должен заставить тебя признать, что ты была к брату жестока и несправедлива, а ты… – Но Грания была близко, слишком близко, голос Оувейна дрожал. – Возьми же себя в руки! – Взгляд его упал на бесстыдно раскрытые кружева. – Я сейчас же, немедленно возвращаю тебя в дом Райса, под его покровительство! Дай Бог, он скоро найдет тебе подходящего мужа! – На двух последних словах зубы его скрипнули.

– Но я не подчиняюсь Райсу ни по какому закону! – надменно отрезала Грания и сделала еще шаг ближе к человеку, который столь самонадеянно подумал, что сможет оттолкнуть ее. – И не вернусь в его дом, тем более сегодня ночью, когда, вероятно, Линет одерживает в его спальне более блестящую победу, чем я в твоей.

Однако слова Оувейна о втором муже невольно насторожили Гранию, и она с отвращением представила себе хитрое и вкрадчивое лицо принца Каудра – каким отвратительно сладким станет оно, когда он потащит ее в супружескую постель. Линет весьма красочно передала подруге нелицеприятный разговор, состоявшийся у Райса с лживым Дайфисским принцем. Синие глаза бородача недоверчиво сощурились.

– Эта норманнская девчонка собралась соблазнить Райса? Этой ночью? Залезть к нему в постель, зная, чем он будет расплачиваться за это? Соблазнить подло, во сне?! – Оувейн горестно опустил голову, и слабые блики свечи блеснули на его черных волосах. – Но ведь мы оба знаем, что Райс никогда не поступится своим именем и положением и не возьмет в жены дочь злейшего врага. Тем более что это грозит ему потерей княжества, которого он добился с таким трудом. – Линии его лица стали еще более жесткими. – И ты, ты сама научила ее этому! – Это был уже не вопрос, а гневный презрительный упрек.

– Райс намеревается уготовить для Линет страшную, одинокую жизнь монахини в аббатстве Святой Анны! – с болью заступилась за девушку и за себя Грания. Она приблизилась к возлюбленному вплотную и снова положила руки ему на плечи. – Разве этим не искупит она одну-единственную ночь радости и любви? Она никогда не потребует от него такой жертвы, как брак, ведь это только я, распущенная назойливая баба, заставляю тебя думать о стигматах, которые принесет тебе женитьба на мачехе!

Взбешенный и доведенный до последней степени дикого желания, Оувейн тем не менее поспешил обратить тему о Райсе и Линет в совершенно другое русло.

– Я боюсь не столько за честь Райса, – вкрадчиво молвил он, – а скорее, за то, что девица эта не совсем то, чем кажется на самом деле. – Черные, как у брата, глаза Грании заполыхали золотыми искрами, но Оувейн властно поднял руку, не давая ей открыть рта:

– Ее таинственное появление в лесу, эта дикая сказочка о том, что она прискакала туда на каком-то дестриере – все это мало похоже на правду… Словом, я искренне подозреваю, что невинная коноплянка не кто иная, как шпионка, засланная к доверчивому Орлу.

– Фу! – Презрительный вздох Грании был явным свидетельством ее неверия в подобные бредни. – Никто не знает эту малышку – конечно, за исключением Райса! – лучше меня. Я готова поставить мою жизнь за то, что она всего лишь несчастная дочь гнусного норманнского графа – вот и все. – И, защитив от необоснованных нападок свою напарницу по любовным бедам, Грания снова возвратилась к тому предмету, что был для нее сейчас важнее всего. – Но, если даже Линет сейчас и не с братом, я все равно не вернусь туда, ибо Райс уже начал переговоры о моей свадьбе с Каудром.

Кулаки Оувейна непроизвольно сжались, и смуглое лицо стало смертельно бледным. Но ведь его упоминание о возможном муже имело целью, во-первых, лишь наказать своевольную женщину за то, что она собиралась ввести его в сладкий, но тяжелый грех, а во-вторых – показать свое полное безразличие к этому вопросу. На самом деле даже сама мысль о ее возможном замужестве заставляла его беситься и трепетать. И вот теперь эта новость об одиозном Дайфисском принце!

Черные глаза заволокло льдом.

– Я презираю этого человека и никогда не соглашусь на второй брак по расчету.

И несмотря на то, что Райс имел полное право выдавать сестру замуж по своему усмотрению, Оувейн почувствовал себя оскорбленным, что его лучший друг ни разу не поделился с ним планами относительно будущего Грании – по крайней мере, как с ее пасынком. И оскорбление это неожиданно придало ему мужества: не говоря ни слова, он схватил Гранию в охапку и, прежде чем она сумела понять, что происходит, вынес в коридор по ту сторону мгновенно захлопнувшейся двери.