Текст книги "Песня орла"

Минута, в продолжение которой Райс читал послание, показалась пленнице вечностью, и, когда он, сложив бумагу, посмотрел на Пайвела, она поняла суть написанного так же ясно, как если бы каким-то таинственным образом прочитала ее сквозь толстый пергамент.

– Ступай к Майло и прикажи ему седлать лошадей. Оувейн же пусть будет готов к рассвету. – С этими словами принц протянул бумагу прямо через голову Линет в руки бородача.

Гибкая фигура юного воина растворилась в ночной тьме, и лишь тогда Райс обратился к девушке, смотрящей в никуда широко распахнутыми карими глазами под мучительно сведенными бровями.

– Пойдем, я отведу тебя домой, пока Оувейн с Аланом съездят в Ньювид. – Вежливость, с какой были сказаны эти слова, заставила сердце Линет сжаться еще болезненней.

Оба мальчика, сидевшие на некотором расстоянии от взрослых и потешавшиеся над пьяными, которые едва переставляли ноги в такт музыке, слова об отъезде тем не менее услышали и разом обернулись, протестуя против столь раннего окончания праздника. Однако суровые лица мужчин невольно заставили их удержаться от просьб.

– Чтобы хорошенько приготовиться к долгой утренней прогулке, необходимо отдохнуть как следует, – тихо успокоил встревоженного Алана Райс.

– Мы возвращаемся в Рэдвелл?! – Ломкий голос мальчика захлебнулся от радости и слез.

Чувствуя, что слезы навертываются на глаза и у нее самой, Линет не рискнула заговорить, а лишь поднялась с мехового ложа с такой грацией, с какой только могла, – что было, надо сказать, делом нелегким, ибо долгие часы почти неподвижного сидения дали себя знать.

– Грания поможет мне отвести мальчиков домой, – неожиданно сказал Оувейн, – а потом, когда они улягутся, я провожу ее обратно к тебе. – Бородач посмотрел на друга такими глазами, что отказать ему было невозможно.

Райс растерянно моргнул, но, понимая все, улыбнулся соглашаясь. Зачем лишать Оувейна и Гранию удовольствия побыть друг с другом наедине, если это даст возможность и ему провести последние часы вдвоем с маленькой заложницей?

Оба мужчины пустились тихими голосами в обсуждение деталей завтрашнего отъезда, а Линет бездумно уставилась на малиновые искры, время от времени выбрасываемые костром высоко в черное небо. Что подумают люди, увидев своего хозяина отбывающим так рано и в компании одной лишь пленной норманнки?

Глупости! Глупости! Что вообще могут заметить эти перепившиеся до потери сознания воины? Да и не посмеют они подумать о своем повелителе ничего дурного – ведь дурное, на самом деле, кроется лишь в ее собственных грешных мыслях! С отвращением Линет до крови прикусила губу, но острая боль ничуть не успокоила жаркий ток крови, стучащей в висках и томно разливающейся по телу.

– Пойдем, – прошептал Райс на ухо потерявшей голову девушке. – Оувейн сам объяснит людям необходимость нашего ухода.

Линет покорно повернулась за принцем в сторону смутно темнеющего леса, совершенно не понимая, как они дойдут до дома в этом густом влажном тумане и непроглядной черноте.

Райс осторожно взял ее за маленькую ладонь и положил себе на локоть. Глаза девушки блеснули ему навстречу всеми алмазами невыплаканных слез, и принц почувствовал, как сердце его тает. Однако он всего лишь галантно улыбнулся и, как подобает доблестному рыцарю, ведущему в замок даму своего сердца, повел Линет в свой пустой одинокий дом.

И как действительно доблестный рыцарь, Райс понимал, что эта прогулка по туманному лесу станет последним их общением, какие бы муки ни испытывал он при мысли о предстоящей разлуке со своей сладкой коноплянкой. Линет тихо шла за ним след в след, и никто из обоих не решался нарушить печальное молчание.

Несмотря на неторопливость шага, принц и Линет вскоре оказались уже за пределами отсветов праздничного костра и шли в плотном тумане, таинственно серебрившемся в лучах тонкого молодого полумесяца. Девушка прижалась к Райсу поближе, охваченная отчаянным чувством, что минуты эти последние и больше она никогда, может быть, даже не увидит своего героя. Однако она заметила, что с каждой секундой шаги принца становятся медленнее, и ее охватила ликующая догадка – а вдруг он также расстроен ее отъездом и также мечтает продлить последнюю встречу?! Свободная рука ее судорожно терзала складки алого платья, и девушка мысленно кляла себя за столь нелепое предположение, которое могло прийти в голову разве что избалованной мужским вниманием красавице.

Погруженная в свои безрадостные переживания, Линет неожиданно споткнулась и непременно упала бы, не поддержи ее спутник своей сильной рукой и не прижми покрепче к своему каменному плечу. И, оказавшись в могучих объятиях принца, девушка решила не упустить эту дарованную ей Богом возможность в последний раз испытать на земле все, что так жарко грезилось ей в долгих девичьих мечтаниях. Она доверчиво потянулась к Райсу, закинула руки ему на шею и тихо замерла на его широкой груди. Тут же его тело невольно содрогнулось, отвечая ее порыву, и вызвало сладкую улыбку на потерянном лице девушки.

Принц на секунду замер, сраженный горячей жаждой девичьего тела, прижимающегося к нему, и, затаив дыхание, посмотрел в ставшие золотыми испуганно-блаженные глаза и почти со стоном сжал зубы, осознавая, какую страшную ошибку допустил сейчас – самую роковую ошибку из всех, совершенных им на своем долгом и нелегком пути.

Опасаясь, что не выдержит этого черного пламени желания, рвущегося из глаз принца, Линет невольно опустила шелковые длинные ресницы. Закрытые глаза позволяли ей еще с большим наслаждением впивать этот опьяняющий запах мужского тела, исходивший от человека, заставлявшего ее терять голову.

Испытывая неведомое доселе ощущение от робких, но настойчивых девичьих объятий, Райс сопротивлялся из последних сил, укрепляя себя мыслью, что один последний поцелуй, последнее забвение никак не смогут привести к нарушению данной им благородной клятвы. Завтра же утром он вернет девушку, как и обещал, ее отцу целой и невредимой, и совесть его навсегда останется чиста.

Нежно прижимая к себе Линет, Райс осторожно приближал ее губы, приближал все настойчивей, в то время как свободной рукой, повинуясь так давно лелеемой мечте, освободил ее пышные волосы из плена золотых лент. Шелковым водопадом обрушились они ему на руки, и, медленно пробравшись среди кудрей к затылку, пальцы Райса неожиданно жестко прижали лицо Линет к своим запекшимся губам. Поцелуй был долгим, страстным и почти мучительным. Линет застонала, почти оскорбленная таким насилием, но внезапно жадность его сменилась на негу и завертела ее в огненном колесе желания. Горячий рот покинул ее губы и влажными изматывающими следами на щеках двинулся к порозовевшим мочкам крохотных ушей. Тогда Линет дерзким и грациозным жестом откинула назад тяжелую от распущенных волос голову, отдавая Райсу во власть все свое тонкое белое горло.

Сопротивляться этому доверчивому призывному движению было еще труднее, чем первому жаркому объятию, и Райс принялся ласкать эту шею, едва касаясь губами кожи, похожей на свежие розовые лепестки, а когда почувствовал под губами бешено бьющийся ток крови, то потерял голову окончательно и устремился вниз, к тем небольшим упругим холмам, увидеть которые он так мечтал, изнывая от желания прикоснуться к ним.

Линет задохнулась, огненная жидкость, казалось, выплескивалась из ее жил, и, покоряясь неведомой силе, она вонзила свои руки в копну золотых волос, принуждая обезумевший мужской рот все длить и длить незнаемую доселе, но упоительную ласку. Ее трясло, но она все требовательней прижимала свое тело к его жесткому нежащему ее рту. – О-о-о! – Неожиданный женский стон заставил принца оторваться от тугой груди и приподнять голову, несмотря на то, что он сам был близок к обмороку от душившего его желания, – почти рядом с ними незнакомая молодая женщина страстно прижималась к груди столь же молодого человека. Видимо, юная пара, ища уединения, нечаянно забрела далеко в лес и так же нечаянно обнаружила там своего принца, занимающегося тем же, чем и они. Райс, злясь одновременно и на себя, и на нежеланных свидетелей, стиснул зубы. Впрочем, парочку стоит лишь поблагодарить, ибо, только благодаря ее появлению, не случилось того, что непременно случилось бы, навеки оставив и Райса, и невинную Линет опозоренными.

– Тысячу извинений, милорд, – голос прозвучал почти по-мальчишески, и в свете луны мелькнуло белое от испуга юное лицо – никогда еще этот юноша не видел своего принца в таком гневе, ибо всегда, даже в самых тяжелых боях, лицо принца Уэльского было освещено надменной насмешливой улыбкой.

Но Райс быстро овладел собой и махнул рукой извиняющим и извиняющимся жестом, не замечая, как задрожала съежившаяся рядом Линет, только сейчас осознавшая, что всего несколько секунд назад она была готова отдать – и отдать добровольно! – этому врагу самое дорогое, что есть у благородной девушки – свою невинность. Оставалось только молить Бога и благодарить всех святых за то, что принц не успел до конца расстегнуть на ней платье и выставить ее наготу не только на его бесстыдное обозрение, но и на глаза случайной пары.

Медленно повернувшись, Линет твердыми шагами решительно направилась к дому, сопровождаемая хранящим ледяное молчание принцем, а сердечко ее так и не могло решить, права ли была она, всем телом готовая участвовать в той страстной игре, которая казалась теперь последней.

Глава 7

Словно в последнем отчаянном порыве слабые лучи заходящего солнца ласково осветили зеленый шатер леса и упругую землю, куда только что ступила Линет. Глаза ее не отрываясь смотрели на своего кумира, так и не покинувшего седла, в безумной надежде навеки запечатлеть в сердце его удивительный образ. Этим вечером Райс был действительно необыкновенно хорош со своей насмешливой улыбкой, золотыми кудрями, буйно развеваемыми ветром, и черными очами такой глубины, что, казалось, в них можно утонуть. Уэльский принц въяве воплощал все тайные грезы юной норманнки – он был силен, властен, учтив и справедлив, а потому никак не мог оставить девичье сердце спокойным… И Линет знала, что погибла безвозвратно.

А Райс, улыбаясь сегодня цинично, как никогда, всеми силами прятал под этой маской настоящую боль, ибо знал, что больше ему не видеть Линет – как в интересах своего народа, так и своего славного имени. Как же случилось, что он, услаждавший стольких женщин и уходивший от них без малейшего сожаления, тоскует теперь о маленькой девственнице, навеки покидающей его жизнь? Увы, ответ на этот вопрос был предельно ясен – слишком отличалась она от всех леди, виденных им прежде, и слишком необыкновенно было ее превращение из неловкой дурнушки в девушку, полную такого очарования и грации, с какими он еще не сталкивался. Под застенчивостью и робостью таилось подлинное мужество, а долгие вечерние беседы у очага открыли Райсу еще и то, что в практичной и умелой хозяйке замка жила душа мечтательницы и героини. Но, пожалуй, самым мучительным было для принца ощущение ее потрясающей чувственности, загорающейся в минуты ласк неудержимо полыхающим костром.

Райс презрительно усмехнулся своей слабости – к чему этот дурацкий перечень ее достоинств, если он ведет лишь к большей тоске и отчаянию? Наоборот, он должен благодарить Бога за ее отъезд, спасший их обоих от неминуемого позора.

– Бог помощь! – Он нагнулся с коня, чтобы в последний раз коснуться рукой помертвевших щек и искусанных губ. – Твой заботливый отец несомненно уже ждет вас, так ступайте и успокойте его страхи доказательствами того, что я сдержал клятву и возвратил вас целыми и невредимыми.

Лицо Линет потянулось навстречу его руке, и не удерживаемые больше слезы хлынули из ее медовых глаз.

– Да, он убедится в этом, – почти беззвучно прошептала она и склонила голову долу, не тронувшись, однако, с места.

Последние слова Райса были для девушки бесценны, ибо еще на протяжении всего путешествия, где верхом, где пешком, он упорно молчал, несмотря на все попытки Линет втянуть его в разговор. С уст его срывались лишь короткие жесткие ответы, и то касающиеся только дороги. Линет поинтересовалась, почему они всегда держат конную подставку так далеко от дома, и Райс, хотя и сухо засмеявшись, все же объяснил ей это:

– В густых лесах и болотах, где мы живем, лошади представляют небольшую ценность. Слишком крупные для того, чтобы пробираться сквозь подлесок, они скорей обуза, чем помощь, и к тому же оставляют следы, которых мы всеми силами стараемся избежать. Чем мы незаметней, тем большую опасность представляем для врага. – Это была самая длинная тирада Райса за всю дорогу, но, вспоминая ее теперь, Линет не могла удержаться от слез.

Видя эти невольные слезы, Райс сам прикусил губы, и по этому движению девушка поняла, что дальше мучить возлюбленного невозможно и надо спешить. Глубоко вздохнув, она резко отвернулась от воплощения всех своих грез и желаний и посмотрела туда, где за редкими деревьями и кустами вырисовывался силуэт Рэдвеллского замка.

Там, за его крепкими стенами, ее ожидали любящий отец, верная Миара, друзья. Друзья? Были ли у нее друзья здесь, если всей душой она смогла привязаться к Грании, Пайвелу и двум братьям из Ньювид-Фарм? В Рэдвелле сервы и солдаты гарнизона всегда выказывали ей уважение и стремление безоговорочно исполнять все прихоти – но разве можно было назвать это дружбой? Только глубоко затаенные мечты одинокого сердца давали ей иллюзию дружбы, и она была счастлива, но теперь, познав радость и дружбы, и любви, как будет жить она в замке? И перспектива томительного одиночества, казалось, сковала ее ноги, отказывающиеся нести хозяйку к родному дому.

– Линет, ну, скорей же! – До деревьев оставалось еще несколько шагов, но нетерпеливый Алан не мог выдержать дальнейшего промедления. Несмотря на грусть, испытываемую им от разлуки с Дэвидом, мальчик, как свойственно его возрасту, уже полностью был занят предстоящим возвращением домой, и, естественно, его раздражала нерешительность сестры.

Заставив свои губы пусть горько, но все же улыбнуться, а ноги двигаться, Линет присоединилась к брату и вступила за последнюю черту, отделяющую ее счастливое заточение от ненавистной свободы. Она шла не оглядываясь, понимая, что лишний взгляд только усилит и продлит боль.

"Ты – лицемерка!" – укоряла себя Линет, ибо на самом деле прекрасно понимала, что удерживает ее от нового взгляда на Райса, – страх. Страх, что она не выдержит и, забыв все, снова бросится к нему, если не под ноги, то, во всяком случае, на шею.

Влажная земля, утоптанная множеством копыт, вела прямо на холм с возвышавшимся на нем замком, но Линет и Алан свернули на более короткий путь недавно засеянными полями, и заходящее солнце печально освещало их полусветом-полутенью, так напоминавшим Линет ее собственные чувства.

Путешествие к замку, в отличие от дороги туда, совершенной за неполную ночь, заняло, на удивление, едва ли не весь день, ибо маленький отряд пробирался обратно уж совсем неведомыми дорогами, тщательно заметая все следы.

Послышался скрип подъемного моста и решеток, брат и сестра вошли в замок, но не успели они пройти и двух шагов, как все заграждения были опущены снова. Это вызвало у девушки неприятное удивление – неужели ее отец опасается, что хитроумный Уэльский принц воспользуется этим кратким моментом и подло нападет на их неприступный замок? Но тут же она поспешила отбросить столь нелепые подозрения, во-первых, потому, что они косвенным образом задевали честь Райса, а во-вторых, потому, что были совершенно глупыми. Прямая атака замка – дело бессмысленное, и отец, конечно же, понимал, что Орел никогда не пойдет на такое, тем более, заведомо зная, что цель недостижима. К тому же он договаривался всего лишь об обмене заложников на земли, которые отошли в приданое за Гранией и были украдены у нее. Свою часть договора принц выполнил, и если отец выполнил свою, то чего же ему бояться? Он принял условия, он отозвал своих наемников с чужих земель… отозвал ли?

Однако размышлять дальше не было времени, подъемный мост опустился, зубья железной решетки поднялись, и Алан уже бежал прямо в объятия отца. Линет же, смущенная огромным количеством народа, собравшегося, чтобы поглазеть на возвращение заложников, и явным невниманием отца, вставшего на колени перед драгоценным наследником, приостановила шаг. Кроме того, ее очень насторожило присутствие рядом с отцом еще двоих.

Первым был ее единокровный брат Марк, надменно стоявший по правую руку отца. Граф Годфри, надо сказать, никогда не стеснялся своего незаконного сына и всегда подчеркивал, что он так же любим и высокороден, как и его младшие дети, тем более что своей мрачноватой смуглой красотой Марк очень походил на графа в молодости. Но, посланный на обучение в Нормандию семь лет назад, брат редко наведывался в Рэдвелл, и Линет едва знала молодого человека, состоявшего теперь в свите принца Генри. Словом, его присутствие в замке весьма ее удивило.

Появление же второго рыцаря, стоящего от отца слева, поразило девушку уже меньше, ибо им оказался не кто иной, как Озрик, воспитатель Алана и когда-то возможный ее жених. Его присутствия при возвращении заложников требовали и этикет, и ответственность за мальчика. Линет теперь он казался почти стариком, почти ровесником отца, но что-то неуловимое в его облике, может быть уже полуседые, но по-прежнему блестящие волосы, вдруг напомнило девушке Райса. Она нетерпеливо тряхнула головой, отгоняя ненужные сравнения с тем, с кем ей никогда не суждено соединиться.

Но граф уже шел ей навстречу, протягивая руки, и на мгновение в отцовских объятиях она забыла объятия иные. Алан же тем временем с восторгом обратился к брату, которого по-мальчишески обожал, и Линет с удивлением увидела, как холодные серые глаза Марка, всегда смотревшие на нее с недобрым укором, засветились в ответ мальчику теплом и радостью.

– О, Марк, у нас было такое приключение! И я узнал столько необыкновенных вещей!

– Необыкновенных вещей? Хм. – Марк рассмеялся и потрепал брата по волосам. – Пойдем-ка лучше, Мышка, да поищем во дворе уголка поукромней, где бы ты мог без помех рассказать мне о всех тех приключениях и вещах, которым ты научился.

На мгновение сморщившись от этого детского прозвища, – полученного еще в младенчестве, когда он лежал в колыбели, похожий на толстенького пушистого грызуна, – Алан все же доверчиво вложил свою ладонь в руку старшего брата и стал болтать без умолку, проходя через толпу, уважительно расступавшуюся перед сыновьями графа.

Притихшая Линет, опершись на согнутую руку отца, важно проследовала за братьями, зная, что собравшиеся люди ждут от нее именно такого пристойного поведения и опущенных глаз, какие предписывались всеми правилами хорошего тона. Все знали, что граф обожает дочь, но вряд ли кто заметил, с каким спокойным равнодушием принимает она это обожание…

Пройдя длинным ходом, прорубленным в толще стены, они оказались прямо в главной башне. Грубый камень не пропускал ни единого солнечного луча, но огромный камин, пылающий в центре зала, делал ненужным не только солнце, но и множество сальных свечей в железных подсвечниках и смоляных факелов по стенам.

Не успела Линет переступить порог главного зала, как к ней стремительно бросилась Миара и сжала свою ненаглядную девочку в далеко не женских объятиях.

– Ну, слава Богу, вот ты и дома! – воскликнула старуха, отходя от девушки и сразу же замечая измятое во время дороги платье. – Ну, моя овечушка, пойдем-ка скорее, чтобы все смогли увидеть тебя умытой да наряженной на том празднике, что батюшка готовится дать в честь твоего благополучного возвращения! – Миара снова обняла Линет. – Я уж приготовила твое любимое белое платье и зеленую, как лес, нижнюю юбку – эк хорошо они смотрятся вместе!

– Но прежде – постой. – Тяжелая рука графа неожиданно легла на плечо дочери, прежде чем она успела поспешно направиться в дальний угол зала, откуда вела винтовая лестница в ее личные покои на верху башни.

Миара бросила на графа, посмевшего нарушить радость общения с ее воспитанницей, недовольной взгляд.

– Мне важно узнать еще кое-что до того, как все мы сядем за праздничный стол. – Годфри презрительно улыбнулся старухе, осмелившейся возражать ему. – Поэтому ты проведешь Линет в мои покои, где будет лорд Озрик, сразу, как только она будет готова.

Миара торопливо кивнула и потащила Линет наверх по лестнице, слабо освещенной тусклыми факелами, воткнутыми в железные кольца.

Сердце Линет горестно упало. Встреча с отцом и этим саксом… наедине… увы, может означать только одно: отвратительная сделка по ее замужеству решена бесповоротно.

Пока Миара ловко готовила для Линет ванну, Марк с братишкой мирно беседовали внизу. Старший деланно улыбался, слушая льющиеся бесконечным весенним потоком звонкие веселые рассказы Алана о минувших двух неделях, но улыбка эта никак не могла скрыть озабоченности, явно написанной на всем его облике. Мальчик с восторгом описывал прелести борьбы, охоты без оружия и сказочное празднование дня Гвина Наддского, но наибольшее упоение вызвал у него, конечно, тот факт, что под мудрым руководством самого Орла он научился таким приемам боя, которые всегда будут оставлять его победителем.

Все прошлые визиты Марка в Рэдвелл братишка ходил за ним хвостом и смотрел в рот, а потому услышать сейчас из его уст восхищение другим – а тем более уэльсцем! – было скрытному бастарду весьма неприятно.

– Так значит, Уэльский принц действительно научил тебя как следует владеть мечом? – Марк склонил набок темноволосую голову, и глаза его холодно блеснули. – Тогда как-нибудь на днях ты должен пойти со мной на площадку для поединков и показать, чему ты там научился.

Карий взгляд в ответ на эти слова восторженно потеплел, ибо Марк редко баловал брата совместными упражнениями.

– Может, завтра? – Вопрос был полон надежды, но старший не успел ничего ответить, ибо слуга, уже давно ожидавший перерыва в оживленной болтовне братьев, наконец осмелился вклиниться в их беседу и передать приказание своего господина, даже несмотря на ледяной холод в серо-серебристых глазах.

– Отец призывает тебя в свои покои, сэр Марк, и просит поспешить с выполнением своей просьбы.

Марк раздраженно пожал плечами и неторопливо поднялся, на несколько мгновений задержанный вопросом Алана, походившим, правда, скорее на мольбу:

– А меня разве не звали к отцу?

– Нет, юный сэр. – Голос старого Даррела потеплел. – Тебе предложено вымыться и освежиться ради праздника возвращения домой.

Выражение на лице мальчика отразило ту тайную борьбу, которая тут же разгорелась в его душе между радостью от предстоящего пира и обидой на то, что его не пригласили участвовать в каких-то важных взрослых делах, но, поскольку выбора у него все равно не было, он послушно поплелся вслед за Даррелом в свою небольшую, но уютную комнату.

Линет осторожно зашла в отцовские покои и тут же остановилась у порога. Граф, не глядя на дочь, приветливо поднял руку, приглашая девушку занять место рядом с собой на низеньком стуле. Линет прикрыла дверь и опустилась на указанное место. Сколько раз приходила она сюда, чтобы выслушать указания отца о делах, касающихся ведения огромного и разнообразного замкового хозяйства, которое она вела, как и подобает девице ее положения, разумно и аккуратно. Порой ей приходилось ждать, пока отец закончит свой разговор с кем-нибудь из офицеров, но сегодня, прислушавшись к речам отца, Линет насторожилась.

– Итак, договорились? – Не обращая внимания на присутствие дочери, граф перевел острый взгляд с темной головы старшего сына на сакского лорда. – Утром, как только он приедет получать земли, которыми я владею по праву битвы, мы будем уже наготове и покончим наконец с этими глупыми притязаниями. – Тонкие губы Годфри совсем исчезли в злобной улыбке, сопровожденной резким и ясным жестом.

Марк коротко кивнул, но зато Озрик оскалился в такой улыбке, которая могла напугать человека и более смелого, чем Линет. И девушка действительно вздрогнула. Тем не менее, гораздо более отчаянный ужас охватил ее, когда она поняла всю ситуацию. Не было названо ни одного имени, но было ясно как день, о ком идет речь и что намеревается сделать завтра ее отец, всю жизнь бывший для нее эталоном порядочности и чести. Итак, все клятвы будут нарушены, враг заманен в коварную ловушку, и смертельная сталь обрушится на голову зарвавшегося Уэльского принца.

Линет побледнела. Она должна, она обязана что-то сделать, чтобы предотвратить эту подлость! Но что?! Не видя и не понимая ничего вокруг, девушка даже не заметила, что Марк ушел, оставив ее только с отцом и Озриком.

– А теперь, Линет, – сладкая улыбка графа попыталась прикрыть его отвращение к им самим же произносимым словам, – настала пора, когда мне придется поступиться своим эгоизмом, столь долго заставлявшим меня отказывать благородным женихам из-за желания видеть тебя всегда рядом с собою.

Линет нахмурилась. Что-то она никогда не слышала ни о каких исканиях ее руки и отцовских отказах. Однако она сделала непроницаемое лицо и приготовилась выслушать все до конца, несмотря на то, что явный намек отца явился той каплей, что переполнила чашу ее терпения, и так уже едва сдерживаемого после известия о готовящейся подлой ловушке для Райса. Девушка до боли стиснула пальцы, спрятанные в складках дивного платья, надетого на нее Миарой после ванны.

– Завтра, как только закончится это неприятное утреннее дельце, мы вернемся сюда, где отец Ансельм будет ждать нас для объявления помолвки между тобой и нашим другом лордом Озриком. – Годфри указал рукой в сторону, и взгляд девушки невольно остановился на том, в чьих узких серых глазах светился хищный блеск.

– Не волнуйся, – сакс попытался успокоить побледневшую Линет. – Наше дельце с моим глупым племянником много времени не займет, и я уверен, что к полудню мы уже будем дома. – Видя, что девушку поразило слово «племянник», Озрик решил немедленно разъяснить ей запутанные семейные отношения, что давным-давно должен был бы сделать сам Годфри. – Моя старшая сестра, Эмма, вышла замуж за принца Гриффина и родила от него двоих детей, сначала Райса, а потом Гранию. Моя же вторая сестра, Морвена, – мать Марка…

Линет, обрадованная возможностью хотя бы ненадолго оттянуть неприятный разговор о помолвке, внимательно слушала лорда, не имевшего ни с одним из племянников ничего общего, кроме серых глаз одного и блестящих волос – другого. Итак, Марк и Райс кузены, вот почему кривляния Алана прошлой ночью так напомнили ей единокровного брата, а вернее, его циничную улыбку.

– До осени ты должна обдумать свой свадебный наряд! – Голос Озрика приобрел некую важность. – И конечно, отобрать то, что возьмешь с собой в новый дом в Нортленд-Холле.

Слова лорда вновь вернули Линет к действительности, от которой она так упрямо пыталась уйти. Ей захотелось взвизгнуть, упасть к ногам отца, умоляя об отсрочке, но, бросив на него умоляющий взор и увидев, что ему самому, не меньше чем ей, противен этот приземистый сакс, девушка поняла, что отец идет на этот шаг поневоле, что лорд вынудил его к этому каким-то неизвестным ей, но действенным способом.

Стараясь не думать о предстоящей чудовищной помолвке, Линет опустила глаза на усыпанный тростником пол, машинально отмечая про себя, что тростник уже старый и надо бы его заменить. Но мысль о тростнике вновь вернула ее к той ужасной опасности, которая угрожает ее возлюбленному и не идет ни в какое сравнение с ее собственными бедами. Что сейчас печалиться о себе, когда нельзя спасти Райса!

– Кушанья стынут, а наши люди не смеют к ним притронуться до твоего появления. Что, впрочем, не помешало им уже вытянуть немало бочонков эля. – Линет снова умоляюще взглянула на отца. – Пожалуй, нам надо сейчас же поспешить вниз, пока еда не замерзла, а гости не потеряли терпения.

Линет было нужно время, пусть совсем немного времени, чтобы побыть одной и обдумать возможные планы спасения Райса, и единственный путь к этому заключался в том, чтобы сойти поскорее в зал и дать людям возможность поесть и напиться, после чего ее исчезновение с хозяйского места будет не так заметно.

– Разумеется. – Улыбающийся Годфри подал дочери руку. – Не позволим же облакам нетерпения затмить свет этого праздничного дня!

Линет покорно облокотилась на поданную ей руку, но опустила лицо ниже, дабы собравшиеся внизу люди не заметили скорбного выражения на нем. Для девушки не было праздника, ибо в юном сердце бушевала буря, каких еще не бывало и на грозном Северном море.