Текст книги "Дневник проказника"

Глава 15. Большой успех

Какое ужасное чувство – тоска по дому! Прошлую ночь я долго, долго не спал – более получаса! Я один здесь – бедный маленький мальчик, изгнанный из дому, такой больной и усталый; мне не понравился даже имбирный хлеб, который дали здесь нам на ужин. О, мама, пришли сюда кого-нибудь и вели взять домой твоего маленького Жоржи!

Мне слишком обидно слышать, как профессор Питкинс отзывается о моем чтении по складам. Я не выношу рубленой говядины и овсяной каши, которую дают нам на завтрак. Я не выношу насмешек больших мальчуганов. Кажется, они думают, что у маленького мальчика столько же чувства, сколько у жабы. Жабе можно отрезать голову – ей это нипочем. Это, должно быть, очень смешно – только сначала нужно ее поймать.

«С особенной заботливостью относятся к маленьким ученикам» – говорилось в объявлении школы.

Мисисс Питкинс пожала руку моему отцу: «Я буду ему матерью», сказала она, и это меня очень рассердило. Я вовсе не хочу утруждать ее этим. Я не маленький ребенок, да и мама не сказала бы, что я капризничаю, когда мне просто хочется домой, и как же мне не тосковать, когда они за обедом кладут мне на стул словарь Вебстера, чтобы я сидел выше, и втихомолку надо мной смеются? Вот уж мучают они мальчика – право, можно с ума сойти. Меня так забросали снежками, точно я заборный столб; Бетти плакала бы, если бы видела. Моего шелкового галстука нет, мои рукавицы на крыше, их унесла кошка, потому что они надели их ей на голову.

Но я не плакал ни капельки. Они не могут со мной справиться. Джек Банс говорит, что я стойкий, и он будет стоять за меня. Он очень большой мальчик и, значит, у меня, по крайней мере, есть друг. О, как это ужасно быть так далеко от всех, кого любишь, как раз когда тебя ждут пироги с мясом и орехи! Когда я вспоминаю о трех бочках со сладкими яблоками, что стоят в нашем погребе, так, кажется, и полетел бы отсюда. Миссисс Питкинс очень толстая дама, но я не знаю, отчего бы это, разве что она ест одна между завтраком, обедом и ужином. Я сижу около нее. Сегодня утром я хотел быть таким же вежливым, как краснокожий лакей в гостинице, где живет Лиль, и быстро соскочил со словаря, чтобы отодвинуть ее кресло, когда она уже вставала из-за стола, она не знала, что я так вежлив и по глупости опять села. Она села прямо на пол. Как она шлепнулась! Но разве справедливо было сердиться и говорить, что я сделал это нарочно? Теперь она хочет написать моим, что я самый скверный мальчик в школе, только ей придется подождать один или два дня, пока она выздоровеет. Она очень нездорова. Если бы она была фарфоровая, она бы разбилась.

Я начал учиться географии. Там сказано, что земля круглая, но я этого не вижу. У нас в классе стоит большой глобус. Его можно поворачивать. Мне нужно вырезать из него кусок ножом, потому что мне давно хочется знать, пустой ли он в середине. Я учусь также и арифметике. Забавная книга. Там сказано, что если у Джона 7 змеев, а у Чарльза вдвое больше, то у него 14, а это ведь слишком много для мальчика, разве только будет сильный ветер и веревки развяжутся. В марте как раз время пускать змея. Но если я останусь здесь, то боюсь, что у меня не будет на это охоты.

Вареный рис с сиропом лишает всех сил. Здесь еще есть одна мисс. Она проходит уроки с маленькими мальчиками. Я ее очень люблю, но Джек Банс говорит, что она старая дева. Что ж такое, если это и правда? Ее зовут мисс Гавен. Мне кажется, что она меня любит. Я ей по секрету рассказал, что дома меня считают дурным мальчиком, но что я проказничаю нечаянно. Она меня очень жалеет. Она сказала, чтобы я приходил к ней в комнату, когда мне скучно. Думаю, что пойду к ней сегодня вечером.

Бетти всегда говорит, что пятница несчастный день, мне кажется, это правда. Все мальчики теперь ужинают, кроме меня. Я не получу ужина. Грустно быть наказанным в первую же неделю в школе. Если какой-нибудь мальчик изо всех сил старался не делать того, чего не хотел, то я этот мальчик.

Прихожу к заключению, что я несчастливец. Может быть, если бы я был глух и нем и ничего не видел, со мной не приключалось бы столько историй.

* * *

У профессора Питкинса насморк. Только и слышно, как он чихает и чихает; но он надел на себя большой красный шелковый носовой платок, и это все-таки лучше, чем ничего. Мисcис Питкинс все еще в постели, но она посылала за мной и еще раз сказала, что я скверный, скверный мальчик. Мне хотелось бы, чтобы она сказала мне что-нибудь новое. Она плакала, точно у нее зубы болели, когда говорила мне, что боится, как бы профессор не умер.

Я сказал:

– Если он умрет, то школу закроют и меня отошлют домой.

«О, радость, радость!» – как поют дети.

Она сказала:

– Ты маленький бессердечный чертенок!

Мне кажется, что я не бессердечный, если хочу домой. А с профессором дело было вот как: вчера, час спустя после чая, я пошел в столовую посмотреть, не забыла ли служанка вынести пирожное. Там было очень тепло, потому что они живут в этой комнате. Профессор Питкинс лежал, растянувшись на диване за печкой, с книгой, которой он не читал, потому что крепко заснул. Мисcис Питкинс не было, потому что она лежит с тех пор, как села на пол. Мы были совсем одни. Пирожное было заперто. Я подошел ближе к мистеру Питкинсу, чтобы посмотреть, почему он так смешно храпит. Я не боялся, ведь он крепко спал. Сначала я думал, что у него болит что-нибудь: он так храпел, будто льют воду из бутылки и в то же время свистят.

Вдруг я заметил, что верхняя часть его головы немножко отвалилась. Я сперва испугался, потому что думал, что он от этого умрет. Я побежал наверх к Джеку Бансу и рассказал ему. Джек сказал:

– Э, да он носит парик.

Я спросил его, что это такое, парик? Он сказал, что это то, что срезают индейцы, когда снимают с человека скальп.

Реклама! Реклама! И. Бернхэм. Шиньоны. Парики. Локоны. Цена от 6 долларов, в зависимости от цвета и размера. Специальная маска (с изготовлением) – от долларов. Всевозможные товары для волос, а также косметика и проч. Оплата наложенным платежом. Обращайтесь к производителю за иллюстрированным каталогом. Чикаго, Стейт-стрит, 71, в здании мюзик-холла

Я спросил:

– Разве профессора Питкинса скальпировали?

Он сказал, нет, но это бы следовало; потому что профессор такая дрянь, что скальпирование еще слишком хорошо для него.

Джек был так занят латинским уроком, что я пошел назад в столовую. Ножи лежали на столе, по одному у каждой тарелки. Я взял один ножик и подкрался к профессору тихо, как мышь. Я провел ножом вокруг его головы, как, я читал, это делают краснокожие – и снял с него скальп, очень медленно, чтобы он не проснулся.

Потом я на четвереньках пополз по ковру, точно по траве. Он не проснулся; я проскользнул в холл, вскочил и побежал в длинную комнату, где учились мальчики.

– Ух, ух! – вопил я, но не смел кричать слишком громко. – Я снял с него скальп! Если бы у меня был пояс, я бы привесил к нему скальп!

Ну, и подняли же мальчишки гвалт!

– Ура, да здравствует Жоржи!

– Тебя исключат!

– Профессор страшно рассердится!

– Как это ты посмел?

– Спрячь его, Жоржи!

– Покажи, как он выглядит!

Япоказал парик всем. Нас это страшно забавляло. Я примерил его и все остальные его тоже надевали. Потом его снова надели на меня, поставили меня на высокий стол и закричали: «Читай лекцию, Жоржи!». Я заложил руку за спину, точно профессор, откашлялся и сказал:

– Гм! Я хотел бы сегодня обратить ваше внимание на царство животных, которые бывают различных размеров и видов. Слон, например, гораздо больше блохи, но блоха превосходит его в прыганье. Я бы не хотел, чтобы слон прогуливался по моей спине, когда я сплю. Господа, не буду вас более задерживать сегодня, потому что знаю, что вам хочется: забросать снежками Жоржи Гаккетта, самого маленького ученика в этой школе.

Потом они помогли мне сойти. Джек Банс шепнул мне, чтобы я вернул парик; я ответил, что хочу это сделать. Но как раз, когда я скатывался, по перилам, профессор очень быстро вошел в холл. Я, право, не мог остановиться. Носок моего башмака попал ему прямо в рот и зубы его выпали. Это уже было совсем глупо. Я не знал, что его зубы могут выпасть, да и не виноват в этом. Пока он поднимал свою фальшивую челюсть, я побежал наверх, в комнату и поскорее бросил парик в печку, потому что профессор был так сердит, что я не мог решиться сказать ему, что срезал парик с его головы. Сверху его голова выглядела, как яйцо страуса, которое привез мой двоюродный брат. Он спросил меня, где его парик. Я спросил его, не думает ли он, что виновата кошка. Он стал так трясти меня, что я заплакал, а потом сказал, что, может быть, индейцы вздумали снять с него скальп, когда он спал.

О, как мрачен был его взгляд!

Он созвал всех мальчиков. Ни один не мог сказать ему, куда девался его парик. Я сказал: может быть, крысы утащили его в норку. Он приходил все в большую ярость, а потом начал чихать. Когда я услышал, что он чихает, мне стало жалко, что я сжег его парик. Я не знал, что взрослый человек так легко может получить насморк. Я сказал ему, чтобы он лучше лег в постель и положил на голову горчичник. Он сказал, что если бы это не случилось так скоро после праздников, то он закрыл бы школу, такие несносные мальчишки заслуживают наказания. Он почти уверен, что это сделал я; он скоро это узнает, и тогда – горе виновному!

Я вспомнил, мама говорила мне, что дурно говорить неправду. Я проглотил слезы и сказал: «Другие мальчики не виноваты, это сделала кошка. Я видел, как она с ним играла, когда пошел вниз посмотреть, спрятала ли Бриджет пирожное, и сказать ей, чтобы она лучше его спрятала, чтобы кто-нибудь им не полакомился.»

Профессор надел свои очки и с минуту смотрел на меня ужасно пристально, точно я был червячок, которого рассматривают в микроскоп. Мне хотелось провалиться сквозь землю. Нужно было заговорить о чем-нибудь другом, и я спросил его: «Вы так и родились лысым, господин профессор? Ваша кормилица забыла дать вам зубы? Отчего она не принесла вам пару глаз с пожизненным ручательством за прочность? Тогда вам не нужно было бы надевать стекла, чтобы рассмотреть мальчика моего роста. Мне очень жаль, что у вас насморк, но не думаете ли вы, что вы уже настолько стары, что могли бы умереть, не делая из-за этого скандала?»

Он покраснел, как рак, и ужасно сморщил лоб, – кажется, он хотел сказать, что-то очень строгое, потому что начал так:

– Ты самый дерзкий маленький – апчхи! – которого я когда-либо – апчхи!

Потом он быстро повернулся и вышел из комнаты, потому что мальчики хихикали в свои носовые платки; он сегодня весь день ходит с обвязанной головой и вовсе не похож на профессора.

Говорят, он телеграфировал, чтобы ему сегодня же вечером с нарочным выслали парик. Мальчики сегодня свободны и потому думают, что все обстоит благополучно, но меня заперли в комнате на хлеб и воду, а это уж совсем гнусно.

Не знаю, как бы я провел этот скучный день, если бы не увидел в полу отверстия, прикрытого круглым кусочком жести. Я посмотрел в него, оно приходилось как раз над письменным столом миссис Питкинс, на котором лежало много вещей; я согнул булавку и привязал ее к длинному шнурку, который был у меня в кармане, и для препровождения времени стал удить рыбу. Я наловил много смешных рыб: пару браслетов, кружевное покрывальце с подушки для иголок, несколько очень потешных локончиков, семь шпилек и несколько воротников и рукавчиков, три маленьких покрывала, бутылочку одеколона с привязанной к ней ленточкой, в которую булавка воткнулась очень легко, пудреницу – только крышка свалилась и пудра высыпалась, так что я поскорее закрыл дырку, чтобы мне не досталось за то, что я рассыпал пудру.

Милый дневник, теперь я должен написать маме, сколько я выучил по географии и из других предметов. Она не поверит, что я так тоскую по дому, что мне следует поскорее прислать фруктовый торт. Я сделал такие успехи в чтении и в хорошем поведении, что она могла бы прибавить еще и кремовый.

Глава 16. Я делаюсь клептоманом

Удивительно, право, чему только не научается мальчик в таком приготовительном пансионе. Артур Браун показал мне, как бросать бумажные шарики так, чтобы никто не заметил, кто их бросил. Вилли Вильсон научил меня, как вставать после того, как уже ляжешь спать, и как тогда можно позабавиться; потом как писать ответы на бумажке и класть их в книгу, чтобы не нужно было так много учиться.

Считать в уме страшно трудно, на доске это гораздо легче, потому что можно нарисовать профессора, когда не выходит сложение. Можно нарисовать и миссис Питкинс, только нужно скорее стереть, пока она тебя не поймает, потому что она ужасно сердится, когда ее рисуют такой толстой.

Вчера она поймала меня за этим занятием.

Я должен был стать посреди комнаты в дурацком колпаке из цветной бумаги на голове. Мне это нипочем, только Бетти будет сердиться, если я ей напишу, как они со мною обращаются. Я сказал мисисс Питкинс, что все-таки лучше дурацкий колпак, чем парик – она вспыхнула, как огонь.

Мне кажется, что они что-то имеют против меня после случая с париком, хотя новый парик профессора еще лучше прежнего.

Они готовы напасть на бедного Жоржи каждый раз, когда что-нибудь неладно. Это не я разлил чернила по всей комнате, – несправедливо было бранить меня за это – я только привязал чернильницу к хвосту кошки; кошка разлила чернила, а не я.

Профессор говорит, что если еще раз случится что-либо подобное, то меня «суспендируют». Я спросил Джека, что такое значит «суспендировать»? Он сказал, чтобы я посмотрел в толстом словаре, на котором я всегда сижу за обедом; там сказано: прикрепить к чему нибудь вверху, повесить. О, какая ужасная участь ожидает маленького мальчика! А я думал, что вешают только ужасных разбойников.

Мисс Гавен говорит, что меня не повесят, а только отправят домой, а я ведь этого только и хочу; но она говорит, что мама и сестры будут этим очень огорчены – это был бы срам!

Чудеса, право! Как это может быть срамом – увидеть опять своего маленького брата? Но я обещал маме вести себя хорошо и не делать ничего дурного.

У мисс Гавен есть жених. Я видел его карточку. Я рассказал ей про Лили и Монтэгю и спросил ее, когда она выйдет замуж. Она сказала, что не знает, когда, наконец, ее корабль счастливо достигнет пристани. Должно быть, он моряк. Я сказал ей, что мне жаль и что если бы она подождала, пока я вырасту, то я сам бы на ней женился. Она гораздо красивее миссис Питкинс. Я думаю, что она здесь несчастлива, потому что когда я вошел в ее комнату, она плакала; впрочем, может быть, она ела мятные лепешки, от них тоже выступают на глазах слезы.

* * *

Миссис Питкинс очень боится разбойников; мальчики говорят, что не проходит ночи, чтобы она не разбудила профессора и не кричала, чтоб он встал, потому что в доме воры. Не знаю, для чего бы ворам приходить, разве только чтобы красть мальчиков. Жаль, что профессору так часто приходится вставать понапрасну, не находя никого; вот в прошлую ночь так действительно был разбойник под ее кроватью. Он ждал, пока они крепко заснут.

Миссис Питкинс храпит во сне, как будто кто льет воду из кувшина.

Вдруг она проснулась и зашептала:

– Питкинс! Питкинс! Под кроватью разбойники.

Он сказал:

– Глупости, спи лучше.

– Но там кто-то есть, – сказала она. – Я чувствую, как он двигается под матрацем. Питкинс, встань! Пожар! Убийцы! Воры! О, Питкинс, зажги же свечку!

Он сказал ей, что она дура. Как раз в эту минуту разбойник толкнул спиной его матрац. Профессор соскочил на пол, как мяч. Миссис Питкинс тоже хотела соскочить, но опрокинулась назад и так испугалась, что не могла встать; при этом она кричала, что разбойник ее режет, что он схватил ее за горло.

Поэтому мистер Питкинс живо побежал в холл и позвал Джека Банса и еще нескольких больших мальчиков. Они зажгли огонь. Просто смех, как она выглядела с волосами, завернутыми в бумажки, и в теплой фланелевой кофте. Джек посветил под кроватью. Там никого не было, потому что я успел улизнуть в темноте и крепко спал, когда вернулся Джек.

Теперь опять все тихо. Единственный раз, когда Жоржи не был замешан вдело.

Миссис Питкинс сдала на хранение свою булавку и запонки профессора. Надеюсь, что с ними ничего не случится. Это был бы ужасный убыток.

* * *

Подумать только, что Жоржи, любимец мамы, сделался такой противной длинной штукой – клептоманом! Это новейшее происшествие. Вот что я такое! Вчера я должен был целый день ходить с бумагой на лбу, на которой было написано: – «клептоман». Это значит, что не можешь удержаться, чтобы не взять чужой вещи.

Вот как я дошел до этого. Я уже рассказал тебе, дорогой дневник, об отдушине над письменным столом миссис Питкинс. Хорошо же. Они осмотрели мой чемодан, как и чемоданы прочих мальчиков, чтобы узнать, были ли это крысы или что-то другое. Просто диво, чего только они не нашли в моем бедном, маленьком чемодане! Лорнет миссис Питкинс, кружевные воротники, ароматичные воды, две подушки для булавок, шесть носовых платков, перчатку, ридикюль и бумажник с пятьюдесятью центами, завязанный пакет, который миссис Питкинс только что купила, пару новых гамаш[32]32
  Гамаши, или гетры – чулки без ступни из кожи или плотной ткани; надевались поверх обуви (чтобы защитить ее от уличной грязи) и застегивались сбоку на пуговицы.


[Закрыть], а под конец не более и не менее как серебряные часы мистера Питкинса, и его новый парик, о котором он телеграфировал, когда я бросил его старый в печку; он по неосторожности оставил его на письменном столе, пока брал ванну, и никто не мог понять, куда он исчез, разве что утащили крысы, и это была большая потеря.

У этой тетки на ногах гамаши

Парик стоил двадцать долларов, не говоря уже о том, что профессору было неприятно в холодную погоду ходить с голой головой.

Тогда они сказали, что я клептоман. Но я хотел бы знать, как это маленький мальчик может не удить, когда у него есть булавка и шнурок, а вблизи никого нет! Я ведь хотел возвратить вещи при случае, но они говорят, что клептоманы часто возвращают вещи, и это еще более доказывает, что я клептоман. Дырку заткнули, и теперь опять по-прежнему скука смертная.

* * *

Каждую пятницу профессор надевает чистый воротничок, и после обеда к нему на урок приходят из деревни посетители. Несколько мальчиков читают сочинения, другие рассказывают стихи, которые они выучили наизусть, остальные отвечают что-нибудь вместе. В этот день мисс Гавен приглаживает мне волосы, целует меня и говорит, что я очень хорошенький в новом костюме.

– Теперь будь хорошим мальчиком, Жоржи, и я буду гордиться тобой.

Я люблю ее, как сестру. Надеюсь, ее корабль скоро достигнет пристани. Я навещу ее, когда это случится. Хотел бы я знать, будет ли она жить на корабле. Надеюсь, что да.

Сегодня мне пришлось отвечать наизусть. Я взошел на кафедру, поклонился и говорил очень громко. мисисс Питкинс написала мне речь. В ней говорилось о школе. Она написала:

«Как хороши наши школьные дни! Счастливейшие дни нашей жизни! Маленькие мальчики, родители которых имеют возможность отдать своих детей в хорошую школу, должны быть очень счастливы. Бедные беспризорные тщетно жаждут этого счастия. Мы должны чувствовать это сердцем, пока мы молоды и впечатлительны: наша страна обязана своим величием только превосходным учебным заведениям, между которыми приготовительная школа для мальчиков занимает первое место.»

Так написала миссис Питкинс. Я переписал это в мой дневник. Я не могу лгать. Я переделал это так, как было по правде, и прочел очень громко и быстро. Она не знала, что я все изменил.

«Школа. Школа ужасна. Маленькие мальчики, которых родители посылают в школу, достойны сожаления. Бедные беспризорные проводят время куда веселее. Они с утра и до вечера играют в городки и чехарду. Я лучше хотел бы быть уличным мальчишкой. Пансионы хуже всего. Масло и варенье получаешь только один раз, всего чаще дают овсянку. Из-за каждого пустяка приходится стоять в углу. Если бы я был большой и у меня была школа, я не был бы такой противный, как миссис Питкинс. Вот все, что я знаю о школе.»

Мне кажется, что гости нашли это очень удачным для такого маленького мальчика. Все смеялись; профессор и миссис Питкинс тоже смеялись, но так, как будто им было больно. Когда все ушли и я стал надевать коньки, чтобы позабавиться немного после обеда, пришла миссис Питкинс и очень сладко сказала:

– Тебе незачем утруждать себя коньками, Жоржи, ты можешь посидеть в школьной комнате и позаниматься сложением. Зачем ты переделал то, что я написала, ужасный мальчишка? Должно быть, ты от природы испорченный мальчик. Если бы твой отец платил за двоих, то и этого было бы мало за труд держать такого скверного мальчика, который портит других учеников!

Она повела меня в классную комнату, втолкнула меня туда и заперла дверь.

Я целую неделю ждал пятницы. Я слышал, как другие мальчики веселились и развлекались. Огонь потух. Я чувствовал такую тоску по дому, что мне казалось, я разлечусь на десять тысяч кусков. При каждом числе, которое я должен был складывать, слезы мои падали на аспидную доску[33]33
  Аспидной или грифельной раньше называли школьную доску


[Закрыть], так что мне не нужно было смачивать губку водой. Мои пальцы так одеревенели, что я открыл дверцу от печки, чтобы посмотреть, горит ли еще огонь – там был только один уголь. Я разорвал свою тетрадь и сверху положил линейку, она чудесно разгорелась. Я бросил туда еще несколько арифметических тетрадей, пока совсем не согрелся. Но когда я захотел закрыть печку, старая заржавевшая дверца отвалилась. Я больше не мог ее закрыть. Дым пошел ужасный.

Я кричал и кричал, потому что мне щипало глаза, потом я стал задыхаться. Я начал стучать в дверь и кричал, чтобы миссис Питкинс меня выпустила. Но она ушла в город с ключом в кармане. Мисс Гавен сказала, чтобы я открыл окно и высунул голову, пока она позовет человека, чтобы он отпер двери. Но окна замерзли и не открывались. Она кричала мне:

– Разбей окно, Жоржи, пока ты еще не задохся!

Услышав это, я почувствовал облегчение. В десять минут не осталось ни одного цельного стекла во всех пяти окнах. Пришел человек и взломал дверь. Профессор побледнел от злости, когда увидел разрушение.

– Зачем разбил ты все стекла, маленький дурачок? – спросил он меня. – Мне понадобится целая неделя, чтобы привести в порядок комнату. Но я пошлю счет твоему отцу.

– Адония[34]34
  Адония (Adonijah), согласно библейскому преданию – четвертый сын царя Давида; после смерти отца пытался отвоевать престол у своего брата Соломона и был казнен им


[Закрыть], – сказала миссис Питкинс, – не думаешь ли ты, что было бы умнее сейчас же отослать мальчика вместе со счетом? Мы совсем разоримся, если оставим его до конца года. Я жалею, что не позволила ему кататься на коньках. Может быть, он провалился бы и утонул!

* * *

Я, кажется, никому не нужен. Мои прислали меня сюда, потому что не хотели держать дома, а теперь миссис Питкинс желает, чтобы я умер. Но я придумал, что мне делать. Я раз прочел в газете: «Желают усыновить здорового мальчика». Я напишу письмо в газету, чтобы кто-нибудь меня усыновил. Скажу, что я здоровый. Никому не придет в голову, что я такой скверный. Меня будут считать хорошим маленьким мальчиком. Сегодня же вечером напишу. Джек отнесет мое письмо в газету:

«Здоровый мальчик желает быть усыновленным. Обращают более внимания на хорошее обращение, нежели на вознаграждение».