Текст книги "Дневник проказника"

Я подумал, что лучше будет не говорить ей про мост, о котором я, право, очень жалею.

Я сосчитал все и думаю, что этого нельзя будет выплатить. По счету Питерса – 25 долларов Букет – 5. Мамин бумажник – 100. Билет доктора – 2. Мой – то же. Железнодорожный мост – 30,000.

А все-таки я думаю, что несправедливо отрезать ноги маленькому мальчику за то, что он любит первое апреля.

Я попросил Лили написать доктору, чтобы он еще раз простил меня. Бесс так сердилась, что не хотела даже говорить со мной, когда я приехал – как будто это я виноват, что ее глупый телеграфист не заплатил по счету за цветы и не держал языка за зубами.

Глава 20. Я заслужил пони в награду

В доме нет ни души, кроме меня, Бесс и прислуги, потому что папа и мама уехали погостить недельку к Лили, а доктор и его невеста Сюзи – в гостинице. Мама выразила надежду, что Жоржи за это время ничего не напроказит – иначе ей придется все время дрожать за меня; но я уверил ее, что ей нечего беспокоиться, что я буду добрым и хорошим, буду аккуратно ходить в школу, а после уроков пойду прямо домой; буду слушаться сестры и вести себя прилично.

Папа же сказал, что если я действительно буду таким умницей, как обещаю, то он постарается приобрести для меня пони, которого мясник уступает ему за сорок долларов.

Я предпочел бы получить лучше пони, чем шесть велосипедов. Целую ночь вижу его во сне с тех пор, как мясник рассказал мне про него – он маленький красавец.

Шетландский пони

Я изо всех сил буду стараться быть хорошим. Бетти уверяет, что все зависит от старания: легко быть целую неделю хорошим мальчиком, стоит только попробовать; не понимаю только, как может она это знать – она же сама никогда не была мальчиком; однако, попробую. Живой пони с седлом и уздечкой – ради этого стоит целую неделю не шалить и не пропускать уроков в школе.

На будущей неделе я буду гордо разъезжать верхом по главной улице и навещу Сюзи в гостинице. Я составлю подробный протокол о своем хорошем поведении.

Папа и мама уехали еще вчера. Вчера я вел себя довольно хорошо. Разбил зеркало в маминой комнате, но это был только несчастный случай. Мы с Чарли играли там в мяч и закрыли дверь, чтобы не мешать Бесс. Мяч подпрыгнул довольно высоко – я намотал на него много резины с разрезанных галош Бесс, а он разбил зеркало и опрокинул бутылку с одеколоном, который разлился на новый диванный чехол; мы вышли и продолжали играть во дворе.

Бетти будет очень удивлена, когда войдет в мамину комнату. Начал накрапывать дождь, и мы отправились домой; я сказал сестре, что мы пойдем играть на чердак. Наверху было очень хорошо, но в некоторых местах не было пола, а только земля, и когда я захотел узнать, выдержит ли она меня, одно место вдруг подломилось, и весь сор полетел в пустую спальню – ужасно глупо! Штукатурка здорово запачкала ковер и шелковые одеяла.

Я ни за что бы не наступил на сор, если бы знал, что он меня не выдержит.

Наверху на чердаке был старый чемодан с письмами, я дал штук сто из них Чарли, чтобы сделать из них змея, а остальные мы сожгли в старой смешной печке, но дно у нее сломалось и огонь вывалися, однако, мы его потушили; я побежал скорее за своим кувшином для умывания и лил воду, пока огонь не потух; думаю, что все-таки получу пони. Особенного несчастья не случилось.

Мы пришли обедать, нарядившись в старые дедушкины костюмы, и Бесси пришлось их нести назад на чердак, и это было удачей: огонь, оказывается, еще не совсем потух.

Нам пришлось много возиться, прежде чем мы потушили его.

Бесс сказала, что, как хороший мальчик, я должен идти вовремя спать; я и пошел в восемь часов. Никто не поверит, что, когда я через час спустился вниз, чтобы взять себе стакан воды из кувшина в столовой – через замочную скважину я увидел телеграфиста на диване рядом с Бесс; когда я закричал: «бу-у», он вскочил, точно вообразил, что идет паровоз. Бесс встала и отворила дверь, но меня уже не было: я в столовой наливал себе воду.

Заперев дверь, Бесс пересела на другой конец комнаты.

Мои родители отсутствуют уже два дня и две ночи. Все еще стараюсь вести себя хорошо. Я просил мясника хорошенько кормить пони, чтобы тот достался мне в хорошей форме, и он обещал мне это. Не попробовать ли проехаться на нем? Сказано – сделано. Я очень поздно пришел в школу, но не скажу об этом Бесс. Я остановился у телеграфного отделения: там стояло множество людей, так как должен был подойти поезд. Я не слез с пони, а только закричал: «Здорово!»

– И тебе того же, – ответил телеграфист через маленькое окно.

Тогда я спросил его, почему моя сестра вскочила с дивана и пересела на другой конец комнаты, когда я крикнул через замочную скважину «бу-у»!. Он покраснел, как огонь, потому что все люди стали смеяться.

Когда я на своем пони вернулся к мяснику, то поиграл немножко с его маленьким сыном. Мы играли, будто он теленок, а я мясник. Мясник пришел и сказал, что лучше бы мне идти в школу, и я отправился в путь. Бесс говорила мне, чтоб я больше не приводил домой мальчиков; поэтому я привел маленькую Флору Адамс. Было очень ветрено, и мы пошли во двор пускать моего нового змея. Его сделал мне доктор; змей очень большой и у него крепкая веревка; во время подъема змея при сильном ветре она дергает, как лошадь.

Змей великолепно пошел вверх. Я ужасно боялся, что один его не сдержу, и сказал Флоре, чтобы она помогла мне. Я обвязал веревку вокруг ее талии и сказал, чтобы она сильнее прижалась к дровяному сараю. Пробежала кошка и завернула за угол, и я попросил Флору: «подержи немного одна, я хочу поднять кошку над забором, чтобы позлить собаку Джонни».

И вдруг, в ту минуту, как хвост кошки был уже за забором, а собака сердито залаяла, я услышал крик; это Флора поднялась в воздух, как птица. Я хотел схватить ее за ноги, но не успел. Ужасный змей был для нее слишком силен. Я не мог представить, как это она не смогла удержаться. Я был страшно удивлен. Она так легко взлетела в небеса! Прежде, чем я успел произнести: «раз-двас!», как Флора уже была над трехэтажным кирпичным домом Чаттэка. Выглядело это очень смешно: веревки-то видно не было, и все удивлялись, что Флора летает.

Старая мисс Пендлтон потом сказала Бесс, что она подумала, что наступил конец света. Весь город говорил, что ребенок чудом избежал ужасной смерти. Как раз, когда змей был над домом Чаттэка, веревка оборвалась и Флора упала на крышу, которая была плоская, с перилами вокруг, так что людям легко было взлезть и достать ее.

Девчонка нисколько не ушиблась, но мой великолепный змей погиб. Я думаю, что ее родители должны дать мне другого змея: если бы она крепко упиралась, как я ей сказал, то не упустила бы его.

Бетти заметила дырку в одеяле, но я сказал ей, что, вероятно, ее прогрызли крысы. Мне было очень скучно без змея и я пошел немножко прогуляться. Было тепло и приятно, немножко ветрено, как раз такая погода, когда мальчику приходит охота поудить. Я купил несколько удочек и веревку у Питерса и медленно пошел дальше, пока не добрел до запруды, где прошлой весной чуть не утонул.

Было уже время обеда, но я знал, что Бетти позаботится обо мне, а потому не думал об этом. Я выкопал несколько дождевых червей и выудил сначала кучу болотной тины, а потом почти поймал двух рыбок, только они опять улизнули; но, когда стемнело, я поймал настоящего живого угря, почти такого же толстого, как крокодил, и взял его домой к завтраку, но сначала хотел пошалить. Я отнес угря в залу, пока там никого не было, и положил в рояль, где он свернулся, точно черная большая змея, а я пошел ужинать.

Это угорь

Бетти зажгла лампы, а моя сестра сошла вниз разряженная, как будто ожидала гостей, села за рояль и запела: «Немного масла в чашку для меня, о, дорогой, немного масла в чашку! Немного ма… И-и-и-и-и! А-а-а-ах! И-и-и-и-и-и!»

Никогда еще ничего подобного не бывало. Паровозный свисток постыдился бы так кричать. Я сам вбежал, чтобы взглянуть, что стряслось. Кухарка и Бетти тоже прибежали.

Бесс бросилась к нам навстречу, точно испуганная кошка посреди улицы.

– Кажется, что-то есть в рояле, – сказала она кухарке, и та пошла посмотреть, но очень осторожно.

Более двух часов я был нем, как палка – пока кричали эти две глупые женщины. Пришло несколько соседей спросить, в чем дело.

– Ничего, угорь, – сказал я.

– Что? – спросили они.

– Хороший угорь, – повторил я, смеясь.

Должно быть, женщины родятся нервными: стоит ли поднимать такой шум из-за угря, которого они преспокойно едят, когда он лежит на блюде. Они сказали, что я скверный мальчик, если так пугаю свою сестру, которая, быть может, целую неделю будет это помнить.

Так всегда бывает: всегда виноват я, даже тогда, когда старшая сестра не может отличить угря от черной змеи!

* * *

Мои родители отсутствуют уже три дня и три ночи. Я довольно успешно подвигаюсь вперед, хотя моя сестра сердится за то, что я каждый день хожу удить, а вчера опять пошел в новом костюме, который надел потому, что в школе не было занятий.

Если б я знал, что выйду, то надел бы другое платье, потому что ужасно разорвал новое и выпачкал его дегтем, когда полез под вагон, чтобы там поиграть. Много рыбы я наудить не успел: было много других дел. Я пришел домой в четыре часа, черным ходом прошел в свою комнату и надел старое платье, чтобы Бесс не ругалась.

Бесс ужасная трусиха. С тех пор, как уехали папа и мама, она так боится разбойников, что ночью не может спать; поэтому до полуночи сидит в зале с телеграфистом. Потом она идет наверх, в свою комнату, осматривает все кругом и под кроватью, не тушит лампы и целую ночь не решается заснуть. Не понимаю, почему девочки такие трусихи.

Итак, я был очень голоден, когда пришел домой обедать. Моя сестра строго посмотрела на меня.

– Жоржи, сказала она, – учитель опять был здесь и говорил, что ты не приходил в школу. Где ты провел целый день?

– Удил! – был мой ответ.

– Как же ты выучишься порядочно читать и писать, если так попусту тратишь время? Ты, может быть, опять принес домой змею?

Я сказал, что нет: довольно и одной.

– Жоржи, я пригласила на вечер несколько молодых людей: мне скучно одной. Пойди, надень свой новый костюм, веди себя прилично, и я позволю тебе сидеть до десяти.

– Чем это так пахнет? – сказала она, нюхая воздух, когда я вошел в залу. – О, Жоржи, что ты сделал со своим новым костюмом?

Но в эту минуту пришла ее подруга, и она уже больше ничего не могла прибавить. Я так устал, что целый вечер вел себя тихо и вежливо; только когда Бетти внесла поднос с лимонадом и пирожными, я случайно вытянул ногу, она споткнулась и лимонад разлился. Бетти очень неловкая девушка. Но меня послали спать.

Проспав, кажется, часа два я вдруг был разбужен ужасным криком, точно весь дом горел. Я встал и выглянулв коридор. Бесс в ночной рубашке выскочила из своей комнаты, оттолкнула меня и повернула ключ в замке.

– О, Жоржи, – стонала она, – огромный разбойник лежит под моей кроватью!

Она распахнула мое окно и стала кричать:

– Помогите! Разбойники! Пожар! – пока несколько соседей не постучали к нам в ворота, и мне пришлось идти во двор отворить.

Бесс, кухарка и Бетти побежали вниз и бросились им в объятья.

– Что случилось? – спросили соседи. – Под моей кроватью человек, я видела его так ясно, как днем. О, не ходите наверх без оружия, он убьет вас!

Двое пошли наверх, двое остались с Бесс: она так к ним прицепилась, что они не могли отойти. Я тоже пошел наверх в комнату сестры. Они осторожно посмотрели под кровать. Да, там лежал человек!

Они вытащили его оттуда. Он позволил себя тащить и даже не выстрелил из своего пистолета. Отец Джонни стоял, готовый пробить ему череп креслом, если он окажет сопротивление. Когда его вытащили, все посмотрели на меня.

– Жоржи, это опять ты напроказил?

– Ладно, – сказал я. – Бесс была так уверена, что найдет у себя под кроватью разбойника, что что я и сунул его туда для шутки. Разве он не натурально выглядит? Только сапоги вы оставили под кроватью.

Разбойником был костюм папы, набитый соломой.

Папа и мама отсутствуют уже четыре дня; Бесс телеграфировала им, чтобы они вернулись сегодня вечером. Она говорит, что, если ей придется провести еще двадцать четыре часа с ее злым братом, то это ее убьет. Не знаю наверное, получу ли я пони после всех стараний вести себя хорошо.

Кажется, все спелись против меня.

Глава 21. Я все-таки иду на свадьбу

Итак, моя сестра теперь жена доктора Мура. Они уехали в свадебное путешествие за границу. В доме у нас мир и тишина, и ноги Бетти могут отдохнуть. Она говорила, что когда она добиралась до постели, ноги у нее ныли, точно зубы, но Сюзанна подарила ей четыре своих старых платья – и они отлично вылечили ее ноги. А я, несмотря, ни на что, отлично провел время на свадьбе. Доктор Мур заставил меня лежать в постели и давал мне рвотное через каждые четыре часа, но я его каждый раз выплевывал. Я оставался в постели, спал и притворялся очень больным – будто не могу глотать. Трижды прочел всего «Робинзона» и «Семейство Робинзона», когда никто этого не видел, а после обеда, перед венчанием, которое очень торжественно должно было происходить в пять часов, ко мне наверх пришла мама и выразила сожаление, что я не могу ехать с ними, и что доктору тоже жаль, но вставать дмне опасно.

О, как я смеялся, когда она вышла!

В ту же минуту у меня созрел план одурачить его так же, как он сделал это со мною Я не мог найти из платья ничего, кроме одной разорванной пары штанов, в которых я всю зиму катался с горы (все остальное Бетти унесла), и пары туфель, но и это было недурно: я взял одеяло с кровати и через коридор проскользнул в заднюю комнату; оттуда полез на крышу кухни, по дождевой трубе вниз и через забор; затем, как молния, перебежал улицу, так как нельзя было терять времени, и через задний переулок пустился бегом прямо к городской ратуше. Никого еще не было – я нарочно пришел пораньше. Я проскользнул внутрь, забрался под кафедру, завернулся в одеяло и лежал спокойно. Я вел себя тихо, как мышка, пока все население города не наполнило зал. Все места были заняты: хотя я ничего не видел, но слышал шорохи и шепот. После долгого, долгого времени, когда у меня уже заболели колени, я услышал, наконец, как кто-то сказал: «Вот они»! и церемония началась.

Ядожидался, пока не услышал: «Кто имеет заявить какие-либо справедливые возражения или препятствия к этому браку?». Тотчас я быстро вскочил на кафедру и проговорил громко: «Я, я имею!».

Такого множества удивленных лиц я никогда еще не видал. Большинство встало, а женщины стали кричать, точно я был медведь. Сюзи побледнела, как привидение, и схватила доктора за руку, как будто боялась, что он убежит. Мама, папа и доктор слегка застонали; мне казалось, они совсем упали духом. А я поторопился продолжать, боясь, что мне не дадут досказать.

– Я хотел бы знать, хорошо ли позволять лечить маленького мальчика зятю-доктору, который настолько бессердечен, что уверяет, будто бы мальчик болен, дает ему рвотное и держит в постели, чтобы он не мог пойти в церковь, когда выходит замуж его родная сестра?

О, как они все смеялись – только наши не смеялись. Доктор Мур посмотрел наверх и сказал:

– Спускайся, Жоржи, и сядь впереди. Ты всегда меня побеждаешь. Я больше не буду.

– Хорошо, – сказал я. – Мистер Слокум, можете продолжать церемонию. Но прошу извинить меня, что не могу сойти вниз: Бетти спрятала мое воскресное платье, и я уж останусь здесь.

Итак, их обвенчали, но некоторые неприличные особы смеялись во время всего венчания. Я думаю, дорогой дневник, что мое семейство получило урок: зачем оно несправедливо к тому, кто хоть иной раз и пошалит, но большей частью старается быть хорошим мальчиком?

Стой поры со мной обращались очень хорошо. Никто не бранил меня, меня взяли в карету, когда поехали домой, а Бетти немедленно дала мне мое платье, так что к ужину я был уже одет. Лили и Монтегю посадили меня между собою и давали мне всякой еды вдоволь. Я был ужасно голоден после вечного чаю с бутербродами. «Жоржи, – сказала Лили, – я вижу ты все такой же, как прежде!», и смеялась, смеялась. Но я слышал, как доктор сказал Сюзанне, что он изменил свое намерение жить с нами вместе – им придется жить в гостинице.

Хотел бы я только знать, почему?

Глава 22. В клетке льва

Доктор Мур говорит, что сезон цирка еще не начался, но в следующую пятницу все-таки приедет цирк. Он дал мне пятьдесят центов, чтобы я мог пойти туда. Теперь я учусь очень быстро. Я изучаю цирковые афиши, чтобы скорее научиться читать. Иногда я из-за этого опаздываю, но они куда интереснее учебника чтения. Я могу прочесть «акробат», «сальтомортале» и еще несколько длинных слов, о которых еще несколько дней назад ничего не знал. Думаю, что если бы в школе вместо книг были цирковые объявления, то ученики учились бы скорее. Это и цирк, и зверинец в одно и то же время. В афише сказано, что дети могут учиться там естественной истории, видеть всех животных, а родителей и учителей просят дать детям выходной.

Шоу Барнума и цирк! Лондон и Нью-Йорк! Ура!

Сегодня я был у доски и должен был разделить одно число на другое. Все мальчики смеялись, а учитель строго сказал: «Жоржи Гаккетт, ты получишь дурную отметку за неприличное поведение!» Я не знал, что случилось, пока не взглянул на доску. Но что там было вместо числа! Огромный, толстый слон с хоботом!

Финеас Т. Барнум и Ко.! Величайшее шоу на земле и Большой Лондонский цирк с Королевским зверинцем Сандерса! А также: грандиозное международное шоу!

Должно быть, я думал об естественной истории.

Папа говорит, что если я не принесу в пятницу хороших отметок, то он не позволит мне пойти в цирк. Надеюсь, что он даст мне денег, чтобы я мог пойти, потоку что те пятьдесят центов, которые дал мне доктор, я должен был отдать за карманный ножик Чарли – мой я променял на мячик Джимми, потому что его мячик был самый большой.

Мясник продал пони судье, для его дочери. Папа говорит, что починка всех повреждений, которые он нашел по возвращении домой, обошлась ему дороже сорока долларов. Это уж всегда мое несчастье. Если в доме что случится, всегда виноват я. Надо думать, что взрослые люди должны бояться, как бы дети их не убежали, желая сделаться канатными плясунами и акробатами на трапеции, если они так несчастны дома.

На афише нарисован прехорошенький маленький пони и верхом на нем мальчик моего роста. Я не спал вчера целую ночь, все думал об этом. Часто, часто посылают меня спать из-за какого-нибудь случая. Все против меня. Я всегда стараюсь не попасть в беду, но наш город так полон опасностей, что я не могу от них уйти. Меня высмеивают и вышучивают, точно я самый дурной мальчик на свете. Городской совет хочет заставить моего отца платить за меня налог. За собаку платят один доллар; говорят, что за меня он должен будет платить тысячу долларов в месяц – двенадцать тысяч в год.

Я отойду на милю за город, навстречу цирку. Мы идем вместе с Чарли. Папа дал мне вчера пятьдесят центов за то, что я для него бегал по разным поручениям, но, боюсь, мне придется спросить поклонника Бесс, телеграфиста, что бы он сделал, если бы ему хотелось идти в цирк, а у него не было бы денег, потому что свои я отдал за три порции мороженого – за апельсинное, ванильное и лимонное. Вчера вечером было очень жарко, и мне хотелось знать, которое вкуснее, а мама запретила мне требовать два раза одного и того же.

Итак, вчера вечером я спросил телеграфиста, любит ли он цирк, потому что я его очень, очень люблю, но у меня нет денег, чтобы заплатить за вход. Он сказал, что ему очень жаль, но не дал ничего. Когда Бесс выйдет за него замуж, то ей будет очень плохо – он скуп. Я видел, как он кивнул Бесс, когда я заговорил о цирке – благородный человек никогда не кивает.

Наконец, мне пришлось сказать папе, что я за пятьдесят центов готов выполоть наш сад. Мне пришлось работать целых два часа, потому что Сэм, наш садовник, заболел. Папа согласился. Шел небольшой дождь, и когда я пришел из школы, я работал, как раб, пока не был готов чай. Ах, как я устал! Я думал, что сломал себе спину, но Бесс говорит, что это вовсе не так трудно, как прыгать через спины мальчиков – это показывает, как мало понимают молодые девушки. Папа вышел после ужина, чтобы посмотреть, много ли я наработал. Поверишь ли, милый дневник, я вырвал все молодые луковицы, хотя папа точно указал мне, где что растет.

Мне кажется, я никогда не получу пятьдесят центов, чтобы пойти в цирк.

* * *

Дорогой дневник, цирк был здесь и опять исчез, как прекрасный сон. Чарли и я пошли ему навстречу. Мы были так взволнованы, как будто сами принадлежали к нему. Сначала мы бежали за фургоном, где была музыка, потом побежали вперед, чтобы пропустить мимо себя все: носорогов, гиппопотамов, двух живых слонов, жирафу, у которой такая длинная смешная шея, что она может глотать разную еду всю дорогу, ужасного тигра, двух страшных львов, которых держат для того, чтобы человек мог положить в их пасть свою голову и попробовать, хотят ли они укусить его, потом разных диких животных, между которыми было несколько очень хорошеньких девочек, гораздо красивее Сюзи и Лили, и горбатых животных, на которых растет верблюжья шерсть – как там их называют.

Это было гораздо красивее, чем последний военный парад Четвертого июля[41]41
  4 июля – День независимости США


[Закрыть]. Я остался без обеда, но совсем забыл про голод, потому что мне хотелось видеть, как люди расставляли цирковой шатер, а когда пришел домой, то только успел съесть кусок пирога, который оставила для меня Бетти. Она дала мне в долг десять центов на имбирное пирожное для кормления слона и пять центов на стакан лимонаду, и я полетел быстрее молнии.

Я не знал еще, что произойдет со мною, прежде, чем я вернусь домой. Бесс тоже хотела идти вечером – мне не нужно говорить, с кем. Я спросил маму, пойдет ли она тоже, но она сказала, что ее это не интересует. Странно, как это люди могут дожить до такой старости, когда им уже дела нет до того, что в город приехал цирк.

Когда я проходил мимо лавки Питерса, мне пришло в голову купить лот красного перцу. Он мог мне пригодиться, если придется когда-нибудь помогать готовить на кухне. Я купил также немного печенья для слона и заранее пошел туда, чтобы еще поглядеть на зверей, прежде чем начнется цирк. Ужасно, ужасно смешно было смотреть, как чихали обезьяны. Я чуть не лопнул от смеха. Сторож сказал, что какой-нибудь злой, негодный мальчик насыпал перцу в их клетку, и если он поймает его, то выгонит и велит арестовать. Он был ужасно зол, поэтому я пошел к слонам.

Я дал большому кусок пирожного, но слоны, оказывается, неблагодарные животные: только он проглотил пирожное, как со мной случилось нечто – я не знал, что: мои зубы застучали, точно я играл в кости, и – бум! Я полетел вверх до самого потолка и подумал, что теперь пришел конец маленькому Жоржи, но, по счастью, упал в телегу с опилками, которыми посыпают арену. Подлый слон рассвирепел только потому, что я прибавил чуточку перцу в его пирожное. Сторожу пришлось порядочно-таки повозиться, прежде чем он его успокоил. Он (сторож, а не слон) погрозил мне кулаком и сказал, что не пожалел бы, еслиб я расшиб себе голову; впрочем, она распухла у меня немножко, и я чувствовал себя так странно, что поскорее сел на свое место, чтобы ждать, когда начнется представление. Мне надоело заниматься зверями.

Голова у меня немного болела, но я веселился. Представление было первоклассное, без надувательства, а глупый клоун великолепен. Думаю, что я покраснел, когда он указал на меня пальцем и спросил жонглера:

– Почему этот малыш похож на Иону?[42]42
  Библейский пророк Иона был проглочен китом, а затем выброшен им наружу.


[Закрыть]

Жонглер не смог ему ответить, тогда он сказал:

– Потому что его выбросил слон!

Зрители смеялись. Должно быть, этот клоун был невежа – в Библии пророка Иону выбросил совсем не слон!

Дрессированный пони был восхитителен, а когда маленькие артисты прыгали через обручи, у меня по спине забегали мурашки. О, как, я завидовал этим маленьким мальчикам, которые кувыркались и становились на голову своего отца! Я жалел, что мой отец не акробат. Думаю, что я сумел бы так же хорошо стоять на его голове, как они, если бы только он продал дом и поступил в цирк, но у него нет никакого честолюбия.

Когда я буду большой, я смогу сам выбрать себе профессию. Я совсем не бездельничал, пока они выступали; я думал; как хорошо было бы не быть больше осмеянным своим родным городом, не слышать, как раз сто в день тебя называют злым мальчиком, не ходить в школу, не слышать постоянно брани. Я выучусь ремеслу акробата!

После представления я пошел навестить Сюзанну. Я надеялся, что она пригласит меня обедать, потому что они живут в гостинице, и рассчитывал, что когда мы пойдем к столу, то я, быть может, увижу некоторых из этих людей в трико – но, должно быть, они готовят себе сами. Я был разочарован. Я сказал доктору, что если бы у меня было пятьдесят центов, то пошел бы и на вечернее представление, но Сюзи сказала: «Нет, довольно и одного раза, а то ты слишком поздно придешь домой».

Я пошатался по гостинице до вечера, пока они не ушли вместе с другими молодыми людьми.

– Ну, Жоржи, дружок, теперь беги прямо домой, будь хорошим мальчиком, чтобы мама не беспокоилась, – сказала Сюзи.

У меня еще было время. План мой был готов. Я играл на улице с мальчиками часов до девяти, потом побежал в конюшню гостиницы, прошел через нее, вышел из-за большой палатки, где стояли все повозки, пролез в одну из них, завернулся в одеяло, чтобы меня не заметили, лег и стал ждать. Я знал, что все уедут в два часа ночи, я слышал, как об этом говорили. Я хотел, чтобы меня взяли с собою; а на другой день, когда они найдут меня, я скажу, что я сирота и хочу учиться их ремеслу. Тогда они примут меня, а на афише напечатают: «Маленький Жоржи, чудо-дитя, акробатические фокусы которого превосходят все виденное».

Должно быть, я заснул, хотя очень старался не спать. Когда я проснулся, повозка двигалась. Я видел, как сияли звезды, и мне захотелось домой, но я лежал спокойно, не желая, чтобы меня нашли раньше, чем мы будем очень далеко, и не могли отослать назад. Я уже не мог заснуть крепко; фургон покачивался, а кучер ужасно кричал на лошадей. Потом я вдруг совсем проснулся, стало светать, и я мог различать деревья и заборы. Я пошевелился немного, потому что ноги мои одеревенели, и вдруг что-то зарычало! Сердце мое остановилось, а потом забилось вдруг так сильно, словно в ушах у меня прогремела тысяча громов. Я боялся пошевелиться, а ноги у меня болели. Немного погодя, я повернул голову, быть может, на пару сантиметров и увидел льва. Я был в его клетке. Он лежал, вытянувшись, уткнувшись носом в лапы, и подмигивал мне своими желтыми глазами, как будто думал, что это недурная шутка.

«…недурная шутка.»

О, мой дневник, даже если я буду так стар, как Мафусаил[43]43
  Мафусаил – в Библии самый старый человек на земле, дед Ноя; прожил 969 лет. Этим именем называют долгожителей.


[Закрыть], я не забуду этого момента! О, это было ужасно! Время страшно тянулось. Настал день. Лев стал махать хвостом и облизываться. Кажется, я потерял сознание. Когда я пришел в себя, я лежал на траве. Несколько человек стояло вокруг меня; вся процессия остановилась. Кто-то прыскал мне водою в лицо. Я сел и спросил:

– Он еще не съел меня?

– Немного недоставало до этого, – сказал кучер. – Скажи, пожалуйста, как ты попал в клетку Цицерона?

Я рассказал ему, как я пролез в повозку, потому что хотел научиться цирковому ремеслу. Все эти грубые люди смеялись и сказали, чтобы я лучше вернулся домой к моей матери.

– Ты можешь поздравить себя с счастливым спасением, – сказал кучер. – Мы оставили старого Цицерона в клетке, потому что он был болен, но как ты вошел в нее? Я рассказал ему, что я открыл что-то, что принял за дверь; повернул ручку и отпер дверь, вошел и снова запер ее – это была задвижная дверь, и я спокойно лег. Потом он рассказал мне, что услышал рычание льва, оглянувшись, увидел в клетке меня и испугался до смерти. Он как можно скорее вытащил меня вон; ему пришлось бить льва своим кнутом. Итак, я поехал до ближайшего города, сидя на высоких козлах, и, преисполнившись отвращения, отказался от циркового ремесла.

Я вернулся домой поздно, после обеда, усталый и с болью в ногах. Наши были рады видеть опять своего скверного мальчика. Они приняли меня, как блудного сына. К чаю была холодная ветчина, печеный картофель и вафли с сиропом. Кажется, никогда еще все это не казалось мне таким вкусным. Наш дом – очень милый дом, и мне уже не кажется особенно заманчивым стоять на голове моего отца, как казалось прежде.