Текст книги "Брюс Ли. Я никогда не сдамся"

Глава девятая
Голливуд зовет

До появления Интернета парикмахерские Голливуда были главными справочными центрами для киноиндустрии – именно там члены этого сообщества получали новую информацию. Джей Себринг был первым стилистом, который понял, что услуга, которой великие дамы Голливуда давно наслаждались, может быть предложена и влиятельным мужам, к вящему их удовольствию. В то время как парикмахеры брали два доллара за стрижку «под ежик» и укладку брильянтином, Себринг мог получить пятьдесят за стилизацию ножницами, сушку феном и укладку лаком – а также за рассказ последних сплетен из отрасли. Очень быстро час в его салоне стал самым желанным приемом во всем Голливуде. Среди его знаменитых клиентов были Уоррен Битти, Стив Маккуин, Пол Ньюман, Фрэнк Синатра и Кирк Дуглас. Его рукам также принадлежит создание свободных локонов Джима Моррисона.

Как-то в начале 1965 года Себринг занимался волосами Уильяма Дозьера, щеголеватого ТВ-продюсера, который словно сошел с рекламного буклета. Дозьер работал над серией фильмов, которая должна была стать ответвлением истории про Чарли Чана – «Сын номер один Чарли Чана». По сюжету после убийства Чарли, вымышленного детектива из Гонолулу, его старший сын должен отомстить за смерть отца и продолжить его дело. Дозьер хотел, чтобы получился боевик с элементами триллера – «китайский Джеймс Бонд». Его радикальная идея состояла в том, чтобы на роль китайца пригласить действительно китайского актера. В ту эпоху «желтолицых» в качестве азиатов неизменно выступали белые актеры – им склеивали глаза и гримировали лица. В шестнадцати фильмах Чарли Чана играл шведский актер Уорнер Оланд. Из-за такого подхода хоть какой-то опыт имела лишь малая часть азиатских актеров – чаще всего они играли злодеев в фильмах про Вторую мировую войну и рабочих-кули с косичками в вестернах.

– Мне нужно найти восточного актера, который говорит по-английски и может справиться с ролью, – пожаловался Дозьер Себрингу. – Мне нужен кто-то с яркой мужской харизмой.

Себринг был одним из учеников Эда Паркера и несколько месяцев назад присутствовал на турнире в Лонг-Бич, поэтому ответил тотчас же:

– У меня есть парень, который вам нужен.

– Кто?

– Брюс Ли.

– Никогда не слышал о нем.

– Есть пленка его выступления в Лонг-Бич, – сказал Себринг. – Он вас просто изумит.

– Можно ее посмотреть? – загорелся идеей Дозьер.

21 января 1965 года Джей Себринг и Эд Паркер привезли пленку на просмотр в офис Дозьера на студии «Двадцатый век Фокс». Как только Дозьер просмотрел пленку, он понял, что нашел «своего» человека. Он немедленно позвонил домой Джеймсу Ли в Окленд.

Так Голливуд открыл Брюса Ли.

«Его в это время дома не было, поэтому с Дозьером говорила я, – вспоминает Линда. – Хотя я никогда не слышала о нем, а он не сообщил, что хочет, звучало это очень оптимистично. Когда Брюс перезвонил Дозьеру, тот объяснил, что хочет пригласить его в новый телесериал. Разумеется, мы были очень рады».

Это была необыкновенная возможность засветиться. Раньше единственной азиатской звездой в американском сериале была американская китаянка Анна Мэй Вон, снявшаяся в «Галерее мадам Лю Цзонь» (1951). Ни один азиатский мужчина-актер не играл главную роль в сериале на кабельном телевидении. Голливуд предоставлял так мало ролей для азиатов, что Брюс Ли, ветеран гонконгского кинематографа, даже не думал о том, чтобы сниматься в Америке. «Когда я вернулся в Штаты, то действительно не думал об этом. Посмотрите на меня и мое китайское лицо. Я не имею в виду никакие предубеждения, я просто мыслю реалистично: «Как часто в фильмах требуются китайцы? – объяснял Брюс в интервью журналу «Эсквайр». – А если и требуются, то все они играют одно и то же. Поэтому я послал все к черту».

В случае принятия предложения Брюсом это событие стало бы историческим. Он стал бы Джеки Робинсоном[57]57
  Первый темнокожий игрок в Главной лиге бейсбола.


[Закрыть] в мире азиатских актеров. Пожалуй, даже более важным было то, что он смог бы наконец выйти из тени своего отца и даже превзойти его. «Я чувствовал, что должен был что-то сделать лично, – сказал он репортеру из журнала TV and Movie Screen. – Что бы я делал, если бы вернулся в Гонконг? Да ничего. Я бы сказал: «Принеси чаю» – и слуга принес бы. Вот так просто. Я мог бы целыми днями валяться и лодырничать. Я хотел сделать что-то для себя – заслужить честь для своего имени. Если в Гонконге я ехал в большой машине, люди говорили: «О, гляди, Брюс Ли в машине своего старика». Что бы я ни делал, это было отражением того, чего добилась ранее моя семья».

Брюс был так захвачен этой идеей, что тотчас согласился прилететь в Лос-Анджелес на пробы, несмотря на то что его жена была на девятом месяце беременности.

1 февраля 1965 года, в первый день китайского Нового года, Линда родила в больнице Восточного Окленда. Как и предсказывал Брюс, это был мальчик. Родители дали ему английское имя Брэндон Брюс Ли и китайское имя Гок Хо, что означает «Национальный герой». «Брюс был очень горд тем, что у него родился сын, первый внук в семье», – говорит Линда. Брэндон появился на свет здоровым младенцем весом четыре килограмма, с черными, как смоль, волосами, которые быстро выпали. Им на смену пришли платиново-белые. «Наш первый ребенок – белокурый, сероглазый китаец, – с гордостью говорил Брюс всем. – Может быть, единственный в своем роде». Как и его отец, Брэндон быстро стал сущим наказанием для своей неопытной матери. «До восемнадцати месяцев Брэндон не спал по ночам. Его нельзя было усмирить соской, у него не было любимого одеяла, он просто все время кричал, – вспоминает Линда. – Как это ни парадоксально, это, по-видимому, ознаменовало начало его жизненного пути».

Брюс настолько хотел воспользоваться подвернувшейся возможностью попасть в Голливуд, что не стал отменять прослушивание, несмотря на рождение сына. Спустя три дня после выписки молодой жены и новорожденного из больницы он оставил их и прыгнул в самолет. «Брюс был суперпапой, но он не менял подгузники, не вскакивал посреди ночи, – объясняет Линда. – У него были более весомые задачи – например, создание карьеры и оплата счетов».

Джей Себринг встретил новоиспеченного отца в аэропорту Лос-Анджелеса. Они виделись впервые. Мужчины быстро нашли общий язык, когда Брюс увидел мощный автомобиль Джея, «Шелби Кобра». Наряду с быстрыми автомобилями и азиатскими боевыми искусствами, Джей и Брюс разделяли любовь к модной одежде, стильным стрижкам и красивым женщинам. Себринг – богатый и успешный плейбой, который встречался с актрисой Шэрон Тейт – был привратником голливудской секты крутых (Стив Маккуин был ее Королем). Кинопроба на студии «Двадцатый век Фокс» стала первым шагом в принятии Брюса в эту секту.

Уильям Дозьер провел с Брюсом предварительное собеседование, чтобы выяснить, какие темы будут обсуждаться и что нужно будет продемонстрировать. После этого Дозьер и съемочная группа привели Брюса на студию, декорации которой соответствовали роскошной гостиной в пригородном доме, и усадили его в складное кресло перед элегантным диваном. Одетый в черный костюм, белую рубашку и черный галстук с небольшим узлом, Брюс выглядел как продавец библий или молодой помощник священника на похоронах. Волосы были аккуратно разделены пробором слева и зачесаны назад, чтобы открыть лоб и артистичные черные брови. Брюс скрестил ноги и сложил руки на коленях. Невооруженным глазом было видно, что он нервничает.

Когда пленка пошла, Дозьер, стоящий за камерой, дал первое задание.

– Брюс, посмотри в камеру и назови нам свое имя, возраст и место рождения.

– Моя фамилия Ли… Брюс Ли. Я родился в Сан-Франциско. Мне двадцать четыре года.

– И ты работал в кино в Гонконге?

– Да, где-то с шести лет, – ответил Брюс, постоянно двигая глазами.

Его волнение было очевидно всем. Пытаясь снять напряжение, Дозьер спросил:

– Насколько я понимаю, у тебя только что родился мальчик. Поспать не удается?

– Да, три ночи уже не удается, – вяло улыбнулся Брюс.

– Расскажи команде, – продолжал Дозьер в своей легкой манере, – в какое время обычно снимают картины в Гонконге.

– Чаще всего съемки приходятся на утро, потому что Гонконг – очень шумный город, все-таки три миллиона человек. Поэтому каждый раз съемки назначаются на время с полуночи до пяти утра.

– Им бы понравилось здесь, – пошутил Дозьер. – Ты ходил в колледж в Штатах?

– Да.

– Что изучал?

– Э-э… – Брюс сделал паузу, его глаза дернулись вверх и вправо[58]58
  Согласно утверждениям некоторых психологов, это признак того, что человек говорит неправду.


[Закрыть]. – Ф-философию.

– Ты сегодня говорил мне, что карате и джиу-джитсу не самые могущественные или лучшие формы восточных единоборств. Какая самая сильная или лучшая форма?

– Ну, нельзя назвать лучшую, – усмехнулся Брюс. – На мой взгляд, кунг-фу очень неплохое.

– Расскажи нам вкратце о кунг-фу.

– Что ж… Кунг-фу возникло в Китае. Это предок карате и джиу-джитсу. Это более совершенная система. И она более текучая – я имею в виду, более последовательная. В движениях кунг-фу есть непрерывность, а не одно движение, два движения, а затем остановка.

– Ты не мог бы объяснить принципы стакана воды и как это применимо к кунг-фу? – спросил Дозьер, подняв тему из предварительного собеседования.

– Да, если мы говорим о кунг-фу, лучшим примером будет стакан воды, – улыбнулся Брюс, наконец почувствовав себя комфортно. – Почему? Потому что вода – самое мягкое вещество в мире, но все же она может проникать в самую твердую скалу или в гранит, например. При этом вода еще и непрочная – я имею в виду, что вы не можете схватить ее, ударить ее или как-то ей повредить. Поэтому каждый последователь кунг-фу пытается повторить этот принцип: быть мягким, как вода, гибким и адаптироваться к противнику.

– Понятно. Какая разница между ударами в кунг-фу и карате?

– Удар кулаком в карате похож на железный прут – вуэм. Удар в кунг-фу похож на железную цепь с прикрепленным к концу железным шаром, – усмехнулся Брюс, облизывая губы. – Он летит – вуэнг! – и вот уже внутри все болит.

– Хорошо, сейчас мы прервемся, – сказал Дозьер, – а потом ты встанешь и покажешь нам движения и несколько приемов кунг-фу.

– Хорошо, – кивнул Брюс.

После того как в камеру была вставлена новая катушка пленки, Дозьер попросил Брюса сыграть классических персонажей из кантонской оперы. Опираясь на свой опыт наблюдения за отцом на сцене, Брюс успешно повторил движения воина и ученого мужа.

– Ученый – хиляк сорока килограммов веса, – усмехнулся Брюс, жеманничая перед камерой. – Он будет ходить как девушка, вздернув плечи и все такое.

– То есть по их походке ты можешь сразу понять, кто они, – сказал Дозьер.

– Да, какого героя они представляют.

– Теперь покажи несколько движений кунг-фу.

– Их трудно показать в одиночку, – картинно пожал плечами Брюс, – но я постараюсь сделать все возможное.

– Может, кто-то из ребят согласится? – спросил Дозьер, играя свою роль в этой постановке. – Ребята, кто-нибудь хочет?..

Съемочная группа засмеялась. «Давай, давай», – кричали они, подталкивая в кадр помощника режиссера, лысеющего мужчину пятидесяти лет с седыми волосами и в черных роговых очках. Он явно не ожидал, что станет объектом шутки. «Бывают и несчастные случаи!» – поддразнивал его Брюс.

– Существуют различные виды боевых искусств, – объяснял Брюс на камеру. – Все зависит от того, куда вы бьете и какое оружие используете. Если в глаза, то используете пальцы.

С этими словами Брюс выбросил пальцы вперед, остановившись в миллиметрах от глаз мужчины и убрав руку еще до того, как тот успел среагировать.

– Не волнуйтесь, я не буду… – заверил Брюс помощника, а затем вновь выбросил пальцы вперед. – Или прямо в лицо, – добавил Брюс, направив кулак в лицо. Помощник режиссера вздрогнул.

– Подождите-ка, – прервал их Дозьер, выйдя вперед и схватив помощника за руку. – Давайте переместим джентльмена таким образом, чтобы все действия попадали в камеру. Отлично.

После того как они встали на позиции, Брюс продолжил:

– А потом – удар согнутой рукой, поворот талии и удар кулаком.

И он нанес три удара – таких быстрых, что шея помощника задрожала взад-вперед, как у болванчика.

– Давайте дадим нашему помощнику режиссера прийти в себя, – весело заметил Дозьер. Приглушенные смешки съемочной группы перешли в безудержный гогот, а Брюс попытался прикрыть свою улыбку рукой. Наконец расслабившись и почувствовав себя комфортно, Брюс пошутил:

– Вообще, кунг-фу – очень подлое. Вы знаете китайцев, они всегда бьют низко.

Брюс сделал замах в сторону лица старика, резко присел и ударил того в пах. Все тело помощника качалось взад и вперед в ответ на удары – они были слишком быстрыми, чтобы мозг успевал на них реагировать.

– Не переживайте, – сказал Брюс, похлопывая помощника по руке.

– Это просто естественная реакция, – признался помощник директора.

– Да-да, конечно, – улыбнулся Брюс.

– Проделайте то же самое еще раз и покажите на камеру, – инструктировал Дозьер.

– Вот удар пальцами, вот кулаком, затем удар после разворота – и нижний, – кричал Брюс, делая четыре стремительных удара. Помощник судорожно дергался от страха. – Потом переходим на удары ногами – прямо в пах, а затем выше!

И так же быстро, как рукой, Брюс щелкнул ногой в пах и ногой с разворота в голову.

– Или, если я смогу отступить, – сказал Брюс, отступил и щелкнул ударом сбоку в сантиметрах от лица помощника.

Съемочная группа за камерой в открытую хохотала, пребывая в восторге и неком благоговейном трепете при виде скорости, точности и контроля Брюса Ли. Он показал им то, чего они никогда раньше не видели.

Брюс улыбнулся, похлопывая помощника директора по руке.

– Он волнуется.

– Ему нечего волноваться, – заявил Дозьер.

После этого Брюс успокоился. Пять лет работы на сцене перед живыми зрителями по всему Западному побережью наконец окупились.

На следующий день Брюс вернулся к своей жене и новорожденному сыну.

Три дня спустя (то есть через неделю после рождения Брэндона) Брюсу Ли позвонили и сообщили, что его отец умер. Все это не было простым совпадением. Хой Чен долго болел, страдая от ужасного кашля. Доктора сказали ему, что годы курения опиума ослабили сердце и легкие. Когда он узнал, что у него родился внук, который продолжит семейную родословную, патриарх клана наконец смог покинуть этот мир.

Линде было трудно оправиться от родов – они оставили ее в ослабленном состоянии. Брюс разрывался между тревогой о здоровье жены и конфуцианским долгом присутствовать на похоронах отца. В конце концов было решено, что Брэндон и Линда переедут к ее матери в Сиэтл, пока Брюс будет в Гонконге – он задержится там на три недели, с 15 февраля по 6 марта.

Согласно китайскому обычаю, если сын не присутствует возле отца, когда тот умирает, он обязан ползать, чтобы просить прощения. В дверном проеме морга Брюс опустился на колени и пополз на четвереньках к гробу отца, без остановки причитая, как того требует традиция. Брюс описал эту службу как «пересечение китайского обычая и католического предписания; весь этот расклад напоминал сплошную сумятицу противоречий». Из-за китайской традиции Брюс не мог постричься или побриться. «Я похож на пирата с длинными волосами и бакенбардами».

Первое письмо Брюса к Линде было наполнено беспокойством о ее благополучии: «Единственное, о чем я беспокоюсь, – это твое здоровье. Надеюсь, ты сходишь ко врачу. Не думай о расходах, твое здоровье гораздо важнее… Не забудь сходить на прием и не забудь сообщить мне о результатах (анализ крови и т. д.). Если необходимо что-то сделать, делай! Не беспокойся о расходах. Я смогу оплатить все».

Как старший сын, Питер помог Грейс справиться с завещанием и имуществом Хой Чена. Брюс потратил свою часть наследства на подарки для себя (три скроенных костюма и пальто), матери Линды (кошелек и нефритовые украшения) и самой Линды (парик и, самое главное, бриллиантовое обручальное кольцо, чтобы заменить то, которое они позаимствовали у жены Джеймса). «Будем надеяться, что я смогу провезти все так, чтобы таможенники не нашли. Я не могу позволить себе заплатить пошлину, – писал Брюс Линде. – На самом деле с завтрашнего дня я остаюсь без денег. Ты узнаешь почему, как только увидишь меня: парик, кольцо и много чего еще».

Брюс вернулся в Америку в середине марта. Питер решил остаться в Гонконге, преподавать в школе и заботиться о семье.

Вскоре после возвращения домой Брюсу позвонил Уильям Дозьер. Всем очень понравились кинопробы Брюса. Переговоры о съемках «Сына номер один» продолжались, но могли затянуться еще на два или три месяца. Тем временем Дозьер хотел заключить с Брюсом эксклюзивный контракт на 1800 долларов[59]59
  В настоящее время эта сумма соответствует 14 тысячам долларов (прим. автора).


[Закрыть].

– Как тебе такое предложение?

Брюса, ежемесячный доход которого за преподавание составлял около сотни долларов, не нужно было спрашивать дважды. Это была самая большая зарплата в его жизни.

Деньги жгли Брюсу руки. Он решил взять свою жену и ребенка на длительный отпуск в Гонконге, чтобы познакомить с семьей. Брюс преподнес Линде эту идею как медовый месяц, который раньше они не могли себе позволить: «Детка, эту поездку ты запомнишь на всю оставшуюся жизнь. Обещаю тебе. Мы скупим весь Гонконг». Они планировали отбыть в начале мая, когда Брэндон достаточно подрастет для путешествия.

Брюс и Джеймс решили закрыть школу в Окленде. После шести месяцев количество студентов все равно не позволяло им покрывать арендную плату. Брюс – по крайней мере, тогда – отказался от своих планов создания национальной сети школ кунг-фу и решил вернуться к семейному бизнесу – актерской игре. «Примерно в то время я обнаружил, что не хочу до конца жизни обучать людей самообороне, – объяснял Брюс. – Я приехал на Международный чемпионат по карате в Лонг-Бич и открыл себя Голливуду».

Перед отъездом Брюс подвергся ритуалу, знакомому новым актерам в Голливуде, – поиску агента. 22 апреля Уильям Дозьер написал Брюсу рекомендацию: «Я беру на себя смелость рекомендовать тебе авторитетного и честного агента, Уильяма Беласко, президента Progressive Management Agency в Голливуде». В письмо Дозьер вложил и презентационный материал для проекта «Сын номер один». Несколько дней спустя Брюс встретился с Уильямом Беласко и подписал с ним контракт – Уильям стал первым и последним голливудским агентом Брюса. Во время их беседы Беласко сообщил Брюсу, что «Сын номер один» приостановлен до июля. Брюс согласился вернуться из Гонконга, когда проект возобновится.

«Прочитав «презентацию», я был в восторге от всего проекта и добавил несколько своих собственных идей, чтобы сделать персонаж сына Чарли Чана «круче и утонченнее», – отвечал Брюс Дозьеру в письме от 28 апреля. – Этот проект обладает огромным потенциалом, и его уникальность заключается в переплетении лучших как восточных, так и американских качеств, а также никогда ранее не встречавшихся боевых приемов кунг-фу… У меня есть чувство, что Чарли Чан может по успеху приблизиться к Джеймсу Бонду, если его правильно подать».

Обеспокоенный тем, что семья может не принять его белую жену, которая не говорит по-китайски, и светловолосого сына, Брюс позвонил своей матери и сказал ей, что она увидит «единственного белокурого и сероглазого китайца в мире». Он также разрекламировал многие замечательные качества Линды, в особенности кулинарные таланты.

7 мая они прибыли в дом все еще скорбящей семьи. Мать Брюса пребывала в глубокой депрессии. Родственники вели себя с Линдой вежливо, но отстраненно, принимая ее очень сдержанно. «Приятельскими отношениями и не пахло, – вспоминает Линда. – Они предпочли бы, чтобы Брюс женился на китаянке». Вся любовь и внимание его семьи были сосредоточены на маленьком Брэндоне, как будто Линда была просто нянькой.

К пущему неудобству Линды, квартира на Нэйтан-роуд, просторная по меркам Гонконга, ей показалась тесной и слишком людной. Здесь нельзя было скрыться ни от других людей, ни от гнетущей жары (температура доходила до тридцати по Цельсию) и влажности (85–90 процентов). Смена климата привела к тому, что Брэндон заболел. Но даже когда их первенец выздоровел, он оставался очень трудным ребенком. «Брэндон был ужасным малышом, – говорит Линда. – Он плакал все время. Не от боли, а просто в силу характера».

Брэндона – первого внука в семье – чествовали словно маленького императора. Любой признак малейшего беспокойства заставлял всех китайских женщин вскакивать. Вне зависимости от времени ночи, мать Брюса, сестра или тетя выпрыгивали с постели при первом хныке, чтобы успокоить его. «Поскольку мы жили в такой тесноте, – говорит Линда, – Брэндону нельзя было плакать или даже пискнуть, чтобы ему на спасение не примчались благонамеренные бабушка или тетушка». Их чрезмерная защита ощущалась как скрытый упрек в сторону возможностей Линды как матери. Чтобы отстаивать свою позицию, Линда заблаговременно вставала утром и ходила взад-вперед по комнате с малышом на руках. Невыносимая жара, тесные условия жизни, странный жизненный ритм семьи, языковой барьер, недосыпы – все это выматывало Линду. Хуже того, Брэндон становился «самым испорченным ребенком, с которым вы когда-либо сталкивались».

Чтобы доказать своим родственникам, что его американская жена не бесполезна, Брюс хвастался ее кулинарными способностями. «Она может приготовить что угодно. Просто попросите. Вы обязаны попробовать ее соус для спагетти. Просто попросите. Получатся величайшие спагетти на земле». Он продолжал и продолжал, пока все не пришли к Линде с требованием приготовить ее всемирно известные спагетти. Она попыталась отделаться от них, но, наконец, поддалась давлению.

Загвоздка была в том, что в действительности она не знала, как приготовить этот соус. Ее секретным ингредиентом была смесь приправ для соуса «Лоурис», о которой в Гонконге не слышали. В колонии не было западных супермаркетов. Кроме того, Линда раньше никогда не готовила более чем на пять человек. Брюс пригласил двадцать ближайших родственников и друзей на предполагаемый банкет. С приближением вечера на Линду напал страх. Она нашла достаточное количество томатов и подобие специй, но никогда раньше не готовила на газовой плите и быстро обнаружила, как легко горят томаты. «Это было ужасно, – вспоминает она, – просто безнадежная катастрофа. Мои спагетти были пропитаны запахом сгоревших томатов. Его семья ела, улыбаясь и причмокивая, но я уверена: они жалели, что Брюс «связался» со мной».

Это был не тот медовый месяц, который обещал Брюс, но в одном он был прав: поездку Линда запомнила на всю оставшуюся жизнь.

Пока Линда ухаживала за Брэндоном, Брюс стремился улучшить свои боевые искусства и повысить свой авторитет в качестве инструктора кунг-фу. Он попросил своего мастера, Ип Мана, помочь с планом следующей книги: учебное пособие вин-чунь. Брюс нанял фотоагентство «Маунт Тай», чтобы сделать двести фотографий Ип Мана, демонстрирующего технику вин-чунь. Весь процесс занял неделю. «Ип Ман не любил фотографироваться, но по просьбе Брюса сделал исключение, – говорит Роберт Чан. – Брюс был одним из любимых учеников Ип Мана из-за своей преданности боевым искусствам».

Вместе с тем в Гонконге Брюс продолжал зацикливаться на своем уродливом поединке с Вон Джек Маном. «Чем больше я думаю о том, что не одолел его вчистую, тем больше злюсь! – писал он Джеймсу Ли. – Я не должен был торопиться, но ярость подвела меня – сам-то этот бездельник ничего собой не представляет!» Чем дольше он переваривал эти мысли, тем увереннее становился в том, что вин-чунь подвел его. «Мой разум существует для того, чтобы создать собственную систему, – писал он Таки Кимуре. – Я говорю о системе всеобъемлющей, но основанной на простоте». В течение лета он отправил Джеймсу подробные описания в комплекте со схематичными рисунками нового стиля, которые он обобщил как «сочетание главным образом вин-чунь, фехтования и бокса».

Когда Брюс не занимался разработкой нового стиля с упором на простые движения, он искал традиционных инструкторов по кунг-фу, которые научат его сложным техникам для карьеры в Голливуде. «В этой поездке я овладею несколькими витиеватыми формами кунг-фу для телепередачи, – писал Брюс Таки. – Зрители любят причудливые движения». В своей практике боевых искусств он осознавал разницу между тем, что было эффективно для него как бойца (боевая часть), и то, что выглядело хорошо с художественной точки зрения (искусство). Нижние удары были для боя, а верхние – для фильмов.

Приближался июль. Брюс ожидал, что его вызовут обратно в Калифорнию, чтобы начать съемки «Сына номер один», но он начал понимать, что Голливуд – это место, где обещаний дается много, но выполняется мало. Его агент, Беласко, уведомил его, что «Сын номер один» был приостановлен, пока Дозьер не завершит еще один телевизионный проект. «Ну что, я пока не попадаю на обложку журнала «Лайф», – шутил Брюс в разговоре с Таки Кимурой, – потому что они хотят сосредоточиться сначала на «Бэтмене».

Тем временем Беласко хотел, чтобы его новый клиент не расстраивался, и поэтому искал для него другие роли. Отличная возможность подвернулась с фильмом «Песчаная галька» – лентой об американских моряках, которые вместе с экипажем кули патрулируют китайскую реку Янцзы в 1920-х годах. В фильме была заметная роль китайского члена экипажа по имени По-Хань, который втянут в боксерский поединок против американского моряка-задиры. Беласко сказал Брюсу, что режиссер Роберт Уайз очень заинтересовался молодым китайцем, но решил отдать роль ветерану актерского цеха, японцу Мако Ивамацу. Это был ужасный удар, поскольку роль была идеальна для Брюса, а в фильме снимался его будущий ученик и друг Стив Маккуин. Если бы Брюс получил эту роль, то его карьера вышла бы на совершенно иной виток. «Песчаная галька» была выдвинута на «Оскар» в восьми номинациях, в том числе и в «Лучший актер второго плана» для Мако.

Мои спагетти были пропитаны запахом сгоревших томатов. Его семья ела, улыбаясь и причмокивая, но я уверена: они жалели, что Брюс «связался» со мной.

Разочарованный задержками на телевидении и потерей прекрасной роли в кино, Брюс решил обратиться к своим друзьям детства, которые все еще работали в киноконцерне Гонконга. Он хотел не только похвастаться «Сыном номер один», но и надеялся заключить контракт, эффективно используя имя Голливуда – эту технику он использовал с большим успехом несколько лет спустя. Его доводы были простыми: я собираюсь стать самым известным китайским актером в Америке; подпишите меня сейчас, пока вы еще можете потянуть мои гонорары. Похоже, такой подход достиг некоторого успеха. Несколько руководителей выразили искренний интерес. Никаких конкретных предложений не поступило, но, садясь в самолет на Америку в аэропорте Кайтак, он верил, что карьера в Гонконге была жизнеспособным резервным вариантом.

Брюс, Линда и Брэндон высадились в Сиэтле в начале сентября 1965 года и перебрались к матери, отчиму и бабушке Линды. Они не знали, как долго пробудут здесь. Брюс с тревогой ожидал зеленого света по «Сыну номер один». Дозьер обещал и обещал – «скоро, очень скоро» – но проект все откладывался, поскольку продюсер занимался «Бэтменом».

Недели переходили в месяцы. Жилищные условия становились все хуже. «Брэндон все время кричал, – говорит Линда. – К тому времени он уже был безнадежно испорчен. Он кричал, будил мою бабушку. Мне вновь приходилось вставать и носить его на руках, чтобы он не тревожил ее».

У Брюса было много – очень много – свободного времени. Он иногда преподавал кунг-фу в Сиэтле, совершил пару поездок в Окленд, но в основном сосредоточился на тренировках и развитии собственного стиля. «В этот период Брюс посвящал себя самоанализу, – вспоминает Линда. – Он снова стал самокритичным, потому что чувствовал, что это поможет ему снова двигаться вперед». В поисках вдохновения Брюс прочитал ее библиотеку, в основном книги по боксу и фехтованию, но также и философии. Он смотрел 16-миллиметровые записи боксеров, таких как Джек Демпси и Кассиус Клей, который недавно сменил свое имя и стал Мохаммедом Али. Брюс любил чванство Али и был одержим «призрачным нокаутом» Сонни Листона[60]60
  В самом начале первого раунда после удара Али Листон рухнул на настил. Судья пытался утихомирить Али и поэтому забыл открыть счет. Листон встал, но один из журналистов позвал судью и сообщил, что Сонни лежал на настиле 17 секунд. Судья признал победу Али нокаутом.


[Закрыть], который случился 25 мая 1965 года. «Если это не было подстроено, – писал Брюс Таки Кимуре, – то Листон очень удачно подобрал время, чтобы попасть на приближающуюся силу кулака Клея. Настолько удачно, что ушел в нокаут».

Во время пребывания у родителей мать Линды «действительно узнала и полюбила Брюса». Хотя миссис Эмери, возможно, и считала его очаровательным, но переживала из-за отсутствия у него постоянной работы. Каждый день она возвращалась домой со своей работы в «Сирс» и находила зятя за чтением, просмотром фильмов или тренировкой.

– Когда твой муж найдет настоящую работу? – многозначительно спрашивала она.

– У меня скоро будет роль в кино, – настаивал Брюс, ссылаясь как на телешоу о Чарли Чане, так и на всех гонконгских продюсеров, которые якобы хотели подписать с ним контракт.

– О, да, да, да, – снисходительно кивала миссис Эмери.

Прожив четыре месяца с тещей, они поняли, что нужно было уезжать. Брюс решил временно переехать в дом Джеймса Ли в Окленде. Его финансовое положение стало неустойчивым. На подарки и отпуск в Гонконге он потратил все деньги, полученные по контракту в Голливуде, а перспективы «Сына номер один» выглядели сомнительными. «Мы подготовим для тебя этот проект или какой-то другой, – пытался успокоить Брюса Дозьер, – но будь уверен: мы постараемся предоставить тебе лучшую возможность для съемок». Дозьер ожидал реакции общественности на «Бэтмена», премьера которого была запланирована на «Эй-Би-Си» посреди сезона, 12 января 1966 года. Если сериал станет успешным, то сеть сразу же запустит следующий проект.

18 декабря 1965 года Брюс написал одному из своих учеников в Области залива: «Мы с Линдой отправимся в Окленд на месяц, а после отправимся в Голливуд или Гонконг. Вероятность подписания контракта со студией «Двадцатый век Фокс» – 85 процентов. Если сделка не выгорит, в Гонконге меня ждут еще два контракта».

Будущее Брюса Ли оказалось на распутье и целиком зависело от рыцаря в плаще из Готэма.

Брюс Ли в костюме Като навестил Тордис Брандт на съемочной площадке фильма «Двойник Флинта». Приблизительно август 1966 года (Фото Дэвида Тедмэна)