Текст книги "Любовник тетушки Маргарет"

Колин всплеснул руками:

– Ну и ну! У вас в одном предложении чертова уйма вопросов! – Тем не менее он добросовестно подумал, потом сказал: – Не думаю, что так поступают все мужчины. – Еще пауза. – Разве не правда?

– Ты – несомненно, – припечатала Маргарет, разливая чай.

– Я?! По отношению к тебе?

– Ну, по отношению ко мне, может быть, и нет. У тебя просто времени не хватило. Но по отношению к своей жене ты вел себя именно так и, полагаю, – она передала ему чашку, – продолжаешь так же вести себя с другими, поскольку меняешь женщин с космической скоростью…

– Само по себе это не страшно, – рассудительно заметила Верити.

– Я имею в виду, что он находит другую, когда предыдущий роман еще не закончен. Я не права?

Они обе вперили в него вопрошающие взгляды. Под прицелом двух пар широко раскрытых требовательных женских глаз Колин почувствовал, что должен отвечать.

– А может, я просто ищу свою, единственную, навек.

– То есть лет на пятнадцать? Брось, Колин, – фыркнула Маргарет. – Некоторых ты даже пробовал повторно.

– Да в чем вы меня, собственно, обвиняете?

– Не вас конкретно – мужчин в целом, – уточнила Верити и начала загибать пальцы. – Во-первых. Вы флиртуете с другими женщинами, имея постоянную и счастливую связь с одной. Что, не так?

Колин сделал глоток. Подумал. И наконец согласился:

– Да.

– Ну вот. Почему?

Опять эти вопрошающие глаза. Он пожал плечами:

– Понятия не имею. Потому что это забавно. – Он утвердительно кивнул, скорее себе самому, чем им. – Да, именно. Забавно – и безобидно.

– Как же это может быть безобидно, если ранит вашу подругу?

– Это ее проблема. – Он снова пожал плечами.

Женщины посмотрели друг на друга; если бы глаза умели вздыхать от отчаяния, они бы сейчас вздохнули.

– А зачем оглядывать женщин с ног до головы? Этим особым взглядом, ну, вы знаете, – как бы оценивая их с сексуальной точки зрения. Все мужчины – потенциальные насильники.

Колин поставил чашку на стол. Все это переставало его забавлять.

– Если вы собираетесь предъявлять мне все эти идиотские феминистские обвинения, я больше не играю. Я пытался честно отвечать на ваши вопросы, а то, что мне или моим знакомым мужчинам нравится смотреть на женщин, вовсе не значит, что мы склонны к насилию. Честно говоря, нет ничего хуже, чем испуганная и не испытывающая желания женщина. Я люблю, чтобы мои женщины мне доверяли и чувствовали ответное влечение. Большинство мужчин это любят!

Маргарет ощутила какое-то шевеление в животе. Доверять и чувствовать влечение, мысленно произнесла она. «Бодает!» – как сказала бы сумасбродка Молли. Завтра они должны встретиться с Саймоном, и у него день рождения. Почему-то ей вспомнился анекдот про мужчин, дни рождения и секс. Согласно Максу Миллеру[40]40
  Макс Миллер (1894–1963) – популярнейший английский комик 1930–1950-х гг., также снимал кино и писал песни.


[Закрыть] и наследовавшим ему комикам, на излете, на последнем издыхании долгого брака, мужчина все еще может рассчитывать на близость, а именно – в день рождения. Даже если в момент близости его жена продолжает читать свою любимую Джеки Коллинз через его плечо, она снисходительно уступает, потому что так положено: у мужа – день рождения. Как во всякой шутке, признала Маргарет, в этой тоже есть доля истины. Если уж Энди Каппу[41]41
  Энди Капп – герой популярных английских комиксов, созданный Рэгом Смитом, впервые появившийся на страницах «Дейли миррор» в 1957 г. и продолжающий свое существование до сих пор. Никчемный, ленивый, вздорный, часто нетрезвый мужчина, постоянно огорчающий свою трудолюбивую жену Фло, но при этом обаятельный, пользующийся огромной симпатией читателей.


[Закрыть] это необходимо, то новоиспеченному любовнику – тем более. Завтра им это, несомненно, предстоит, и она должна соответствовать. Как там выразился Колин? «Доверять и чувствовать ответное желание»? Она пока ничего подобного не чувствовала. Ей стало интересно: Саймон тоже немного нервничает? Едва ли. На него не похоже. Тем временем Колин и Верити продолжали.

– Мы так устроены: для нас секс – постоянная и неотъемлемая часть существования.

– Значит, вы можете, – изумленно-недоверчиво допытывалась Верити, – флиртовать с другой женщиной на глазах у любовницы, с которой не прожили и года?

Будучи мужчиной, а следовательно, специалистом в подобных вопросах, Колин принял надменно-непререкаемый вид.

– Мои романы никогда не длятся так долго.

– Может быть, именно поэтому? – колко заметила Маргарет.

Верити гнула свою линию:

– И вы способны забывать о таких важных вещах, как дни рождения, юбилеи?

– Юбилеи – это для женатых пар, – сказал Колин. – Ко мне это не имеет отношения. Дни рождения – да, это несколько иное. Особый случай.

У Маргарет сжалось сердце. Да, завтра им определенно это предстоит. Но где? Здесь? Там – что бы это там ни означало?.. Несколько рассеянно она спросила:

– Колин, а ты ожидаешь секса в качестве подарка на день рождения?

Он неуверенно усмехнулся:

– Ты имеешь в виду конкретно ближайший день рождения или вообще?

– Вообще.

Он задумался.

– Какой странный вопрос…

– Но ты ответь: ожидаешь? Еще немного подумав, он сказал:

– Теперь, когда ты спросила… думаю, что да, наверное, ожидаю. Если я в этот день с кем-нибудь встречаюсь, – здесь он позволил себе несколько развязный тон, – так обычно и бывает. А что?

Маргарет долила воды в чайник, спиной чувствуя выжидательные взгляды Верити и Колина.

– А если, – произнесла она, обращаясь скорее к чайнику, чем к собеседникам, – если это ваше первое… ну, пусть второе свидание?

– А какой смысл ходить вокруг да около? – Колин, казалось, искренне недоумевал. – Все эти допотопные ухаживания безнадежно устарели и отошли в прошлое, во всяком случае, должны отойти. Совместить то и другое невозможно. Либо тебе нужны вздохи-ахи – цветочки-василечки, а все остальное второстепенно, либо ты открыто заявляешь о своих намерениях и заставляешь считаться с тобой. Между прочим, это касается не только секса.

– Ты становишься высокопарным, – заметила Маргарет.

– Второе свидание, – повторил Колин. – Ах, вот оно что, все ясно. Значит, у Оксфорда день рождения… Ну конечно. Думаю, в этой ситуации я бы ждал праздника с особым удовольствием. В конце концов, ты открыто предложила себя в качестве объекта.

– Кто такой Оксфорд? – не выдержала Верити.

– Колин, неужели ты говоришь серьезно? – укоризненно спросила Маргарет.

Ему хватило благородства сделать смущенный вид, но лишь слегка смущенный.

– В некотором роде – да, – ответил он тоном, в котором явно слышался подвох.

– Маргарет, – потребовала Верити, – ты расскажешь наконец, в чем дело?

– Да нечего рассказывать.

– И все же. Это мужчина?

Маргарет кивнула.

Верити постаралась сделать вид, что рада за подругу, но выглядело это не слишком убедительно.

– Где вы познакомились?

Маргарет поняла: если она хочет остаться в добрых отношениях с соседкой и подругой, придется слегка приоткрыться. Увильнуть было не так уж трудно. По счастью, Верити не спросила, как они познакомились, – только где, а это гораздо проще. Она подошла к столу. Верити, неотступно, словно голодная кошка, следуя за ней, устроилась напротив. Колин, как мужчина, остался стоять, демонстрируя безграничное терпение.

– В Оксфорде, в пабе, – сообщила Маргарет.

– В пабе? В Оксфорде? – воскликнула Верити, так будто Маргарет призналась, что они познакомились в каком-нибудь злачном притоне. – Что, ради всего святого, ты делала в оксфордском пабе?

– С кем-нибудь встречалась? – услужливо «помог» Колин.

– Помолчи, – скомандовала ему Верити и снова повернулась к Маргарет: – Ну, так что?

Маргарет взглядом послала Колину серьезное предупреждение.

– В Оксфорде очень хороший музей, – напомнила она. Это была чистая правда.

– Если бы ты сказала, что собираешься на прогулку в Оксфорд, я бы с удовольствием составила тебе компанию, – мечтательно произнесла Верити.

Колин откровенно захохотал:

– Это мысль… И правда, почему ты не взяла с собой подругу? Пожадничала?

Верити благодарно взглянула на Колина.

– Что теперь говорить, – с сожалением вздохнула она и снова обратилась к Маргарет: – Итак, ты зашла в этот паб в Оксфорде, он там сидел и… что дальше?

– В сущности, это все. Мы поговорили, съели по сандвичу, а потом он пригласил меня сходить куда-нибудь по случаю его дня рождения.

– Когда?

– Завтра.

– И ты собираешься лечь с ним в постель? Вот так просто? – Верити была в ужасе. Она подперла руками подбородок и доверительно, тихим голосом, который, как она полагала, наилучшим образом подходил для увещеваний, сказала: – Ты должна быть очень осмотрительна. Ты ведь ничего о нем не знаешь…

– Черт возьми! – веселился Колин. – В самом деле. Тебе следовало попросить его прислать тебе свое резюме и фотографию. Смотри-ка, а мне и в голову не пришло…

– Колин, – не выдержала Маргарет, – у тебя что, дома нет? Не пошел бы ты туда? Прямо сейчас.

– Нет-нет, он прав, – возразила Верити. – В наше время действительно нужно быть очень осторожной. Надеюсь, вы встречаетесь в людном месте?

– Он заедет за мной сюда. Послушайте, может, хватит? Мне, как вам известно, уже почти сорок лет!

Маргарет вертела в руках чашку, думая о том, как славно было бы сказать Верити, чтобы та прекратила свой допрос с пристрастием. Ее подмывало выложить всю правду, но она знала, что реакция подруги будет бурной. Если Верити решила узнать, как Маргарет на самом деле познакомилась с Оксфордом – пусть он так и будет называться между ними, – то не отступит. А Маргарет и без нее хватало волнений, связанных с завтрашним днем, к чему ей еще выслушивать: «Как ты могла ничего не сказать своей лучшей подруге?!» и тому подобное. Карту «лучшей подруги» Верити разыгрывает всегда, когда ей плохо. Когда все в порядке, она ее из колоды не достает. Памятуя о картине Тинторетто, Маргарет не чувствовала себя обиженной – просто принимала это к сведению. Это позволяло ей оградить себя от возможного шантажа.

Она взглянула на часы. Половина восьмого. «Завтра в это же время он будет звонить в дверь, а может, – подумала она, – мы уже отъедем на несколько кварталов от дома». Хотелось бы вести себя более непринужденно, но она слишком разнервничалась, а гости ничуть не помогали успокоиться. Еще один дурацкий намек, еще одна пошлость, мысленно поклялась она, и Колин получит так, что несколько чаинок, попавших в ноздри, покажутся ему пустяком!

– Не могу поверить, что ты это сделала, – не унималась Верити. – Ты сообщила ему свой адрес и собираешься впустить в дом?!

– Да, – подтвердила Маргарет. – Завтра в половине восьмого. И может, вы видите меня в последний раз!

– Откуда тебе знать, что он не насильник? – Верити не обратила внимания на шутку.

Колин разрывался между желаниями сказать еще какую-нибудь колкость и вступиться за мужской род. К счастью для своих ноздрей, он выбрал последнее.

– Думаю, это просто истерия, которую сеет желтая пресса.

– Черта с два! – взвилась Верити. – Расскажите это оператору службы доверия по делам об изнасиловании!

В кухне кавардак, наверху надо пропылесосить полы (почему, собственно, только наверху?), вычистить ванну, и задний двор выглядит, как Ипр[42]42
  Ипр – бельгийский город, где во время битвы в ходе Первой мировой войны был впервые применен отравляющий газ, – отсюда название газа «иприт».


[Закрыть] после битвы на полотне Пола Нэша. Работы непочатый край, подумала Маргарет.

– Он не насильник, Верити. Он архитектор, – сказала она вслух. – И мне кажется, очень милый человек. – Оба утверждения соответствовали действительности, и это дало ей силы. И она, в свою очередь, нанесла удар: – А ты познакомилась с Марком на почте, и, насколько я помню, шторы твоей спальни наутро после вашего первого свидания очень долго оставались задернутыми…

– Посмотри на меня – видишь, чем это кончается, – скорбно вздохнула Верити. Ее замечание должно было бы отчасти убеждать, но не убедило.

После их ухода Маргарет продолжила уборку. Верити, кажется, удалось успокоить, и Колин вынужден был заткнуться со своими ядовитыми насмешками. Оглядывая собственный дом, свежий и опрятный, Маргарет почувствовала себя гораздо лучше. Надо не забыть сменить постельное белье и повесить на окна что-нибудь более стильное, чем эти увядшие розы на бежевом фоне, купленные на распродаже в «Баркерз»,[43]43
  «Баркерз» – один из крупнейших лондонских универсальных магазинов, основан в 1870 году.


[Закрыть] – шторы оказались так дешевы, что невозможно было устоять. Роджер против них не возражал, а вот Оксфорду они наверняка не понравятся. Маргарет припомнила, как его смутило ее упоминание об интимных отношениях. «Это случится…» Ну конечно, что еще он мог сказать в лишенной какой бы то ни было интимности дневной атмосфере сельского паба? То ли дело – после бокала вина и изысканного ужина, в присутствии дамы, ищущей любовника по объявлению… «Так где мой деньрожденный подарок?..» С Роджером все было необременительно: иногда постель наутро казалась вообще нетронутой.

Верити за руку простилась с Колином у ворот и неторопливо побрела восвояси. Колин отъехал от дома, после всех этих разговоров о сексе ощущая некоторое напряжение внизу живота. Можно было бы заехать к девушке из шоколадного магазина, с которой он уже несколько раз встречался… Вдруг он вспомнил, опустил взгляд и содрогнулся: на нем была старая рубашка Роджера. Нет, домой – переодеться! А уж потом – на ночную охоту за развлечениями. Объявления? Да кому они нужны!

Глава 19

Нужно назначить время, когда мы сможем поговорить наконец по телефону. А то либо меня нет, либо тебя – кстати, ты мне так и не рассказала, где пропадаешь. Я постоянно думаю о тебе. И я намерена устроить папе выставку в Лондоне. Как ты считаешь, где это можно сделать?

Я поймала себя на мысли, что кровать, будто какое-то властное чудовище, неодолимо притягивает меня к себе. Вообще кровать – чрезвычайно вульгарный символ.

Тем не менее, думаю, это лучшее место для любви, потому что она удобная, мягкая и на ней можно хорошо выспаться потом (или во время, если иметь в виду моего бывшего)… хотя в то же время она всегда казалась мне слишком домашним для бурных утех предметом обстановки. Моей кровати было пять лет, и, если не считать наших редких и вялых схваток с Роджером, она вела вполне невинную жизнь.

Я сменила постельное белье на менее яркое, окинула взглядом знакомый прямоугольник и покачала головой. Нет, не годится. Но если кровать не годится, подумала я, сидя у туалетного столика за полчаса до назначенного срока, то я по крайней мере должна соответствовать – и принялась накладывать макияж. Я малевала, стирала, снова малевала, но все впустую: физиономия больше напоминала беспорядочно заляпанную палитру, чем изысканную картину. В конце концов я умылась и за пять минут до его прихода быстро нанесла на лицо несколько обычных штрихов. Избыток косметики был неуместен еще и потому, что оделась я весьма смело – в костюм от «Страстей». К тому же мои волосы радикально изменили цвет. О Лондонской кирпичной компании я старалась не думать, предпочитая квалифицировать свою новую масть как цвет прелого винограда. По замыслу моя прическа должна была напоминать пышный ореол Глорианы. И вообще, в его письме ведь не было сказано: «Рыжих прошу не беспокоиться».

Мы созвонились накануне, чтобы подтвердить время и место. Он сказал, что с нетерпением ждет новой встречи. Я ответила: «Взаимно». Всего одно слово. Не слишком романтично, подумала я, кладя трубку, но тут же успокоила себя: ничего, просто сказывается отсутствие практики, со временем научусь. Научусь – чему? Ах, Господи, да всему, что нужно. Потребовалось некоторое усилие, чтобы свыкнуться с мыслью, что это действительно нужно и я этого хочу, потому что вся моя деятельность начинала представляться мне чем-то ужасно надуманным, искусственным.

Окоченение конечностей в подобных случаях, видимо, неизбежно…

Чтобы отвлечься, я стала думать о другом. Днем сходила-таки на выставку Ауэрбаха и встретила там Риса Фишера. Он был сама любезность, но о моих волосах отозвался сдержанно. «Чуточку ярковато» – так он выразился. На что я заметила, что по сравнению с некоторыми представителями семейства Ауэрбах выгляжу как бесцветный мотылек. И пояснила:

– У меня роман. И я собираюсь во всем следовать примеру Елизаветы Тюдор. В том числе и в выборе цвета волос, – закончила я дерзко.

Фишер – большой мастер ни при каких обстоятельствах не выдавать своего удивления. Поэтому он просто сказал:

– Она являла собой непревзойденный образец искусства барокко – изобильная вычурность, скрывающая структуру. Обманщица с невинным видом и железной волей.

– Именно так, – жизнерадостно согласилась я.

– А кто исполняет роль Эссекса?

Я шутливо показала искусствоведу нос.

Мы немного походили по выставке, она оказалась очень хороша. Саския была совершенно права, настаивая, чтобы я ее посетила. Было бы непростительной глупостью не полюбоваться на прототип, коему я всегда буду подражать в душе, несмотря на все метафорические гофрированные воротники и юбки с фижмами. Пока мы осматривали картины, Фишер с озорным выражением лица сообщил мне, что вокруг мортимеровской коллекции создалась патовая ситуация и я не должна в ближайшее время ничего предпринимать в отношении офортов Пикассо. И вообще не должна ничего делать, не посоветовавшись с ним.

– Это касается жизни в целом или только картин? – поинтересовалась я.

– Жизнь, искусство – я их не разделяю, – иронически заметил Рис. – Хотя в наши дни, похоже, и то и другое начали сводить к сиюминутной цене. В былые времена я, как известно, не только покупал и продавал картины, но и составлял коллекции для своих клиентов. Какой смысл приобретать гравюру Рембрандта женщине – какой бы богатой она ни была, – которой на самом деле нужно лишь «что-нибудь голубенькое», чтобы к занавескам подходило? Равным образом Лэньон[44]44
  Эндрю Лэньон (р. 1947) – художник-сюрреалист.


[Закрыть] ни к чему человеку, существующему в черно-белом мире высоких технологий. Ну и так далее. Эту часть своей работы я любил не меньше, чем считать нули на банковских чеках. А теперь остались лишь дилеры – специалисты по чековым книжкам и коллекционеры, которые рассматривают произведения искусства исключительно как вложение капитала. Бездушно уценивать куда менее тягостно, чем видеть превосходного, скажем, Матисса, которого вешают на стену только для того, чтобы поразить воображение болтунов-гостей умопомрачительной ценой и о котором напрочь забывают, едва усевшись за стол. Должен признать: миссис Мортимер была одной из немногих последних собирателей, которые вкладывали Душу в свою коллекцию. И разрази меня гром, если я позволю Линде и Джулиусу свести ее усилия на нет!

– Ты видишься с ними?

– О да. Я теперь друг семьи. – Фишер рассмеялся, заметив выражение моего лица. – Обожаю лондонские пригороды в разгар весны… Буквально на днях я сказал Линде: как обрезают кустарники в саду по весне, так нужно обстригать и художественные коллекции, чтобы они становились более жизнеспособными и прекрасными. Я потихоньку составляю каталог их коллекции, размышляю и выжидаю. Она у меня вот где. – Он вытянул ладонь и крепко сжал ее в кулак. – Бассейн! Вот глупая баба!

– Звучит довольно злобно.

Он взял меня под руку и подвел к циклу поздних работ Ауэрбаха.

– Посмотри, какая крепкая рука. И какая осознанная смелость, а может даже – потребность рисковать.

– Да, я бы предпочла иметь это, а не моего Пикассо.

Рис похлопал меня по руке и снова лукаво улыбнулся:

– А сейчас ты проявляешь жадность. Этого я сделать не могу, но… – Он двинулся дальше. – Мне звонила Саския, – сообщил он на ходу. – Хочет устроить здесь выставку Дики.

Я стала изучать мазки на картине чуть более пристально, чем это необходимо, – так обычно ведут себя на выставках только нервозные любители.

– Рассосется, – заметила я в ответ. – Как только она окажется дома.

Я купила для Сасси каталог и отправила его по почте с короткой, не содержащей никакой информации запиской. Каждой дочери кажется, что работы ее отца блистательны. Это вовсе не значит, что они таковы на самом деле. Скоро Фишер во всем разберется, несмотря на то что он в общем-то утратил интерес к современному искусству. Да, конечно, девочка забудет обо всем, как только вернется домой. Но апрель еще не скоро. А пока у меня впереди приятное развлечение. Оксфорд, Эссекс… называй как хочешь. И мне очень понравилось сравнение будущего приключения с искусством барокко.

Через три минуты после того, как пробило половину восьмого, раздался звонок в дверь. Эти три минуты я отметила особо, потому что такие детали – ключики к пониманию личности человека, близости с которым я ожидала. Никаких ожиданий, напомнила я себе, с непринужденным видом спускаясь по лестнице. Юбка терлась о колени и шуршала. Эластичное кружево, пожалуй, слишком обтягивало. Ничего не жди!

Я открыла дверь. Если бы я все же лелеяла некие ожидания, в этот момент мне пришлось бы с ними решительно расстаться, потому что на пороге рядом с Оксфордом, на шаг впереди, с решительным видом стояла Верити, которой тот вежливо улыбался.

– Привет, – весело сказала она. – Я уже представилась.

Меня перекосило, но я взяла себя в руки и приветливо улыбнулась, глядя поверх ее головы. Она ответила улыбкой, изображавшей святую простоту, ведь моему кавалеру и в голову не должно было прийти, что Верити его в чем-то подозревает.

Итак, мне необходимо было решить задачу. Когда твой новый знакомый стоит на пороге рядом с твоей подругой, как избавиться от нее так, чтобы он не подумал, что ты – вероломное чудовище? Конечно, мне бы хотелось просто сказать Верити: «Проваливай отсюда», – однако, чтобы не уронить себя в глазах Оксфорда, я обворожительно улыбнулась и, придерживая дверь, пропустила обоих в дом. Оксфорд вошел первым, но, прежде чем я успела через плечо послать Верити последнее прости, обернулся и сказал нечто, судя по всему, лестное. Я даже не поняла толком, к чему относился комплимент, потому что голова была занята исключительно тем, как избавиться от Верити. И еще потому, что она успела шепнуть, кивая на мое декольте, что я чересчур оголилась. Это было возмутительно с се стороны. У нее грудь обычно вздымалась до самых ключиц, являя собой нечто вроде половинок крупного грейпфрута, более того, она никогда не останавливалась перед тем, чтобы обнажить соски.

К тому времени когда мы оказались в гостиной, присутствие Верити стало печальной неизбежностью, так что мне пришлось их знакомить. Верити улыбнулась, пожала Оксфорду руку и пристально его оглядела.

– У вас на левой щеке родинка, – констатировала она и стала изучать ее так, словно готовилась к составлению фоторобота.

Я предоставила их самим себе, лишь сообщила, направляясь к двери:

– Пойду возьму плащ. – И добавила, обращаясь к подруге: – Верити, тебе что-нибудь принести?

– Что ж, я бы не отказалась выпить, – живо откликнулась она, на что я вовсе не рассчитывала.

Я бы тоже не отказалась, отметила я про себя и, взлетая по лестнице, весело крикнула:

– А вы, Саймон?

– Нет, спасибо, – бодро отозвался он. – Но вас я не тороплю.

Вернувшись в гостиную в плаще, я строго заметила:

– Думаю, нам пора. – Прозвучало ужасно: такая интонация обычно свойственна женам подкаблучников. Чтобы сгладить впечатление, я добавила, что у Саймона сегодня день рождения. Верити – ну надо же! – любезно сообщила, что ей это уже известно, потому что я говорила об этом вчера. Потом – нет, вы только подумайте! – вперила в него жизнерадостный взгляд и оповестила, что у нас с ней нет секретов друг от друга (слава Богу, что больше тебе ничего не известно, мысленно огрызнулась я) и что она знает о нем все.

– Так тебе что-нибудь налить? – еще раз с нажимом спросила я.

Нет, спасибо, она просто проходила мимо и встревожилась, увидев мужчину у моего порога.

– Мы здесь очень бдительно следим за безопасностью соседей, – многозначительно произнесла она.

Как-то мне все же удалось выпроводить их из дома. Но Верити не отставала, для меня даже не было бы неожиданностью, если бы она изъявила желание поехать с нами. Однако я твердо попрощалась с ней, не оставив шанса.

Но прежде чем окончательно удалиться, она обошла машину Оксфорда, весьма скромную на вид, и изучила ее с таким пристрастием, с каким, наверное, палеонтолог изучает окаменевшие экскременты динозавра.

– Гм-м… – промычала она. – «Рено», серебристо-серый, серии Эйч. – И медленно повторила цифры номерного знака. – Запоминающийся номер, – заметила Верити как бы невзначай, буравя Саймона глазами. Тот ответил ей невозмутимым взглядом, однако, принимая игру, согласился:

– Боюсь, вы правы.

Я нырнула в машину, решив, что для начала более чем достаточно. Хотя меня, честно говоря, куда больше волновало окончание. С Верити станется попросить у кого-нибудь лестницу, приставить к окну моей спальни и наблюдать за тем, что там происходит. Наверное, стоило поостеречься – даже если такое предложение последует – соглашаться на интимное окончание сегодняшней встречи у себя дома. Порой мне невольно хотелось, чтобы Верити вернулась к своему гнусному Марку, – только бы меня оставила в покое.

Я подарила ему маленькую книжечку рисунков Иниго Джонса, которую весьма кстати купила в тот день в Хауарде, и открытку с репродукцией «Тинтернского аббатства» Тернера.

– Я тронут, – сказал он.

– Правда, это не совсем то, что понадобится в никарагуанских джунглях.

– Буду хранить там ваши подарки как кусочек Англии.

– Уэльса, если иметь в виду Тинтерн. – Я не смогла удержаться от колкости. – Но по крайней мере «континент» назван правильно.

На этот раз беседа текла почти непринужденно, хотя, когда я попробовала чуть больше узнать об обстоятельствах его брака, Саймон тут же замкнулся. Очень вежливо, я бы даже сказала изящно, пресек все мои поползновения. То же и насчет вопроса: «Почему именно Никарагуа?» Что ж, имеет право, сказала я себе. Нечего совать нос в чужие дела. У нас ведь всего лишь договор на год, а не мечта о совместной жизни до гробовой доски. Значит, можно сидеть и наслаждаться легкостью отношений.

– А я никогда не была замужем, за что благодарю судьбу, – призналась я и пояснила: – Если учитывать соотношение между счастьем и несчастьем в браке.

– Значит, когда возникает желание, вы вот так просто выбираете себе любовника? Завидная прагматичность.

– Нет, что вы! Такое со мной впервые. По части «Одиноких сердец» я абсолютно невинна.

Он рассмеялся, но с явным раздражением:

– То есть я хотела сказать, что предприняла только одну попытку… – Но было слишком поздно. Меня самое покоробило от «романтической» двусмысленности собственных слов. При наших не устоявшихся еще отношениях они прозвучали как высказывание старого майора колониальной армии. – А вы?

– Вы – единственная, с кем мне захотелось встретиться. Понравилась ваша улыбка.

– А если бы я оказалась мегерой?

– Тогда я бы прибег к естественному отбору и включил вариант номер два из резерва.

У меня неприятно зашевелились волосы на затылке. Проклятый Дарвин. Я сосредоточилась на пенке своего капуччино, гоняя ее ложкой взад-вперед, – весьма успокаивающее занятие в подобных обстоятельствах. Как бы то ни было, но остаточное чувство собственницы продолжало точить меня как червь. Я не знала, как прозвучит мой голос, когда я снова заговорю, – наверное, это будет нечто среднее между шипением и кваканьем.

– Гм-м… – неопределенно промычала я, делая глоток.

– Тем не менее мы здесь, вместе. – Он поднял стакан. – Я тоже чувствую себя неуютно, потому что отчасти это напоминает торговлю скотом.

– Или покупку по каталогу, – подхватила я. – Причем нужно отдавать себе отчет, что люди, которые в нем зарегистрировались, имеют такие же жесткие требования, как и ты сам.

Он кивнул:

– Во всяком случае, на предстоящий год. – Он улыбнулся. Я тоже. – Пусть каждый из нас обретет то, что ищет. – Мы чокнулись и выпили. Волосы у меня на затылке немного улеглись.

Мы заказали еще капуччино, и я спросила, читал ли он когда-нибудь то, что писал о любовниках Овидий. Мой вопрос его немного озадачил. Если спрашиваешь людей, читали ли они римскую поэзию, они всегда оказываются застигнутыми врасплох. Никак не могу понять – почему. Ведь, когда барахтаешься, не в силах разобраться в собственных чувствах, такое утешение узнать, что две тысячи лет назад люди чувствовали то же и поступали точно так же, как мы.

– Он очень забавно описывает, как завлечь девушку, как ее удержать, что она скорее всего думает, как дарить подарки и чего ожидать в ответ…

– Звучит довольно цинично.

– Вовсе нет. Всего лишь предусмотрительно и честно. Он откровенно сказал то, что думал, в отличие от тех, кто притворяется. В своих эротических стихотворениях он дает массу советов, одновременно смешных и горьких. Ну, скажем, если ваш любовник женат, и вы обедаете с ним и его женой, когда нельзя ни прикоснуться друг к другу, ни говорить о любви, а вас сжигает страсть, то вы должны разработать систему знаков на языке тела. Например: если вспоминаешь о предыдущей ночи любви, прикоснись изящным пальчиком к своей розовой щечке. Если сердишься на возлюбленного, но не можешь сказать об этом вслух, дерни себя за мочку уха. Если хочешь избавиться от присутствия мужа, сложи молитвенно руки на столе, а сама незаметно подливай ему в бокал неразбавленного вина. И когда он забудется хмельным сном, твой возлюбленный сможет воспользоваться обстоятельствами…

Саймон с интересом слушал, склонившись ко мне поближе. Овидий всегда захватывает – он такой озорной.

– Неужели все это можно запомнить? А если ошибешься? К примеру, вместо того чтобы дернуть себя за ухо, молитвенно сложишь руки?

– На самом деле это совсем не важно. Вся суть – в игре.

– Вот как? – Он не сводил с меня взгляда.

– Да, именно так, – заверила я.

– И мы все поймем?

– Поймем.

Саймон откинулся назад, судя по всему, испытав облегчение, как и я.

– Что ж, в одном можно быть уверенным, – сказал он, когда принесли счет. – Пока вам не за что показывать мне, как вы дергаете себя за изящное розовое ушко.

Как устами Авроры Ли,[45]45
  «Аврора Ли» (1857) – роман английской поэтессы Элизабет Баррет Браунинг (1806–1861), написанный белым стихом. Рассказ героини поэмы, Авроры Ли, о своей жизни Э. Баррет Браунинг использует как канву для выражения собственных взглядов по самым разным вопросам.


[Закрыть] этой талантливой девочки-сироты с крепким пером, заметила мисс Браунинг, «внутри у нас бьются сердца – теплые, живые, щедрые, не скованные приличиями…» Что ж, она имела полное право это сказать, потому что, несмотря на известный мне непреложный медико-биологический факт, свидетельствующий, что сердце является средоточием чувств не более, чем, скажем, щиколотки, я готова была в тот момент поклясться, что оно, несомненно, ведет себя так, будто таковым средоточием является. Мое, во всяком случае, гулко торкнулось в ребра. Собственные пальцы показались мне почти идеально изящными, а что касается щечек, я ничуть не сомневалась, что в эту минуту они пылали багровым, как на картинах Ауэрбаха, пламенем.

Боже, Боже мой, секс – это такая тема…

К машине мы шли, держась за руки, это было мило, хотя немного по-детски. И, полагаю, не только благодаря приятной компании, но и благодаря выпитому «Пино грильо», я, осмелев, выпалила:

– Вы ничего не сказали о том, как я выгляжу. Например, о волосах…

Он остановился и, внимательно посмотрев на меня, ответил:

– Я сказал, но из-за присутствия подруги вы просто не расслышали. У вас… гм-м… очень смелый вид.

– Проклятая Верити, – пробурчала я. «Пино грильо» предательски развязало мой несдержанный язык. – До чего же настырная!