Текст книги "Любовник тетушки Маргарет"

Глава 15

Я рисую дни напролет как сумасшедшая – кое-что получается недурно, кое-что – весьма недурно, а кое-что – из рук вон плохо. Присутствие отца меня воодушевляет. Он почти никогда ничего не говорит, пока я не спрошу, – но уж тогда пускается в рассуждения и становится весьма назидателен.

Чувствует себя, наверное, отцом-наставником. Странная вещь это кровное родство. Представляешь – у нас почти одинаковые подписи. Теперь он подписывается «Ричард Доналд» и говорит, что времена «Дики» давно миновали. Он показал мне прелестный портрет мамы, которая держит меня, спящую, на руках, – сколько в этом нежности! Он мне его подарил. А что ты там поделываешь? От тебя сто лет ни слуху ни духу.

Женщина, 39, ищет любовника сроком на год (с апреля по апрель).

Предлагаю красивые ноги, живой ум, легкий характер. Познакомлюсь с уравновешенным, обеспеченным мужчиной от 35 до 40.

Без планов на будущее.

Диапазон представлений о приемлемом возрасте холостяков весьма широк. Подобно тому как в былые времена, если женщина говорила «нет», это означало «да», теперь если женщина ищет мужчину от тридцати до тридцати восьми, то на самом деле она имеет в виду возрастной разброс от окончания школы до медицинских проблем с простатой.

Я тоже не имела предубеждений против какой бы то ни было возрастной категории. У меня была цель. Это как поход в магазин: идешь, заранее зная, что тебе нужно купить. Итак, со вспотевшими ладонями и ощущением не которой униженности я сдала свое объявление – с указанием возраста и прочего – в раздел «Девушки». В конце концов, и активные парни зрелых лет ищут обеспеченных красивых женщин с мозгами и ногами, вдвое моложе себя. В начале своей гонки преследования я потеряла уйму времени на веселые рандеву с типами, которые сообщали о себе, что им «пусть и около пятидесяти», но ощущают они себя «на тридцать», или что им «где-то в районе двадцати», но они могут «укротить любую своей могучей волшебной палочкой». Ни те, ни другие даже отдаленно не отвечали моей задаче. Поэтому постепенно я ограничила поиск более строгими требованиями относительно возраста и еще более строгими – относительно статуса. «Что именно, сударь, вы подразумеваете под словами "в некотором роде женат", хотела бы я знать?» И еще я была непреклонна насчет сроков – год и ни днем дольше. Признаю, отсев довольно суровый, но, поскольку отклики на мое объявление поступали даже не пригоршнями, а прямо-таки мешками, – необходимый. Я не могла позволить себе зря терять время – ни их, ни свое, – так что большинство предложений отправлялось прямиком в мусорную корзину.

Мне начинала становиться внятной тайна физического влечения: красивый в общепринятом понимании претендент мог оставить меня равнодушной, в то время как парень со сломанным носом и сросшимися бровями – взволновать до дрожи. Увы, оказывалось, что этот последний обожает плавать под парусом и рыбачить – такому нужна любовница, которая должна либо постоянно находиться под рукой, чтобы травить тросы, либо быть готовой с улыбкой благодарной влюбленности на лице и в резиновом фартуке до пола орудовать острым ножом, вспарывая рыбьи животы.

За первую неделю я просмотрела шестнадцать разных мужчин, так что мой дневной график по плотности стал похож на распорядок дня обожаемой мною королевы – ленч в одном месте, чай в другом, ужин в третьем – с той разницей, что у меня не было конюшего, чтобы обеспечивать доставку с места на место. В таком деле, не имея штата советников, приходилось полагаться только на себя. Это, разумеется, было чревато упрощенностью суждений и исключало удовольствие, каковое обычно приносит игра в неопределенность. Бывало, я являлась в ресторан, ожидая увидеть «красивого, успешного адвоката тридцати семи лет», а находила помятого или наглого на вид типа лет на двадцать старше указанного возраста и сильно злоупотребляющего «Грецианом 2000».[28]28
  «Грециан 2000» – специальный лосьон для мужчин, позволяющий скрывать седину, восстанавливая изначальный цвет волос.


[Закрыть] Я вела себя исключительно любезно, но в какой-то момент происходило нечто – например, он спрашивал: «А помните, в каких нарядах выступала Альма Коган?[29]29
  Альма Коган (1932–1966) – английская исполнительница рок-н-ролла.


[Закрыть]» – мы встречались взглядами, и все становилось ясно без слов. Иногда попадались розовощекие юнцы нежного возраста, которым требовалась зрелая женщина, но перспектива учебного секса меня не привлекала, равно как не было ни малейшего желания исполнять роль воспитательницы.

Вторая неделя оказалась почти такой же, как первая: свидание за свиданием безо всякого Продвижения к цели. Я уже начинала беспокоиться, что втянусь в такую жизнь – что ни день, то новый мужчина, – и забуду о необходимости выбрать одного. Ситуация становилась довольно бессмысленной и напоминала то, что Анджела Брейзил[30]30
  Анджела Брейзил (1868–1947) – английская детская писательница.


[Закрыть] называла «сумасбродством» и что пристало разве что ее героиням – девчонкам с курносыми носиками и расхожими именами вроде Молли. Я не хотела, чтобы меня называли Молли, – я хотела быть соблазнительной и соблазненной по-взрослому, а это не имело ничего общего со студенческими флиртами.

С Верити я, разумеется, не могла это обсуждать – она находилась не в том состоянии. С Джилл – тоже: та была бы шокирована столь прагматичным подходом к событию, которое считала подвластным лишь Провидению. Когда – если – я достигну своей цели, мне придется придумать романтическую историю для подруг о том, как мы с моим избранником познакомились «под сенью луны». Джилл всегда хотела, чтобы в моей жизни появился подходящий – хотя на самом деле то, что она имела в виду, было как раз совсем не подходящим – мужчина, желательно из ее краев, быть может, из той же деревни, а еще лучше из соседнего дома. Но искать мужчину по объявлению!..

Об этом не могло быть и речи!

Итак, когда я не красила ногти, не подкручивала ресницы и не размышляла всерьез о том, не сменить ли временно цвет волос на золотисто-каштановый, то слонялась по дому, вынужденно обсуждая проблему сама с собой.

Однажды, без определенной цели бродя по книжному магазину, я стала внимательно изучать аннотации на обложках и обнаружила, что львиная доля книг (независимо от их художественного достоинства), героинями которых являлись женщины, посвящена либо тому, как удержать мужчину, если он уже есть, либо тому, как избавиться от него, если он надоел. Это меня весьма обескуражило. Получалось, что любовники падали с неба. А где же героини-охотницы? Неужели, размышляла я, это результат тысячелетий охоты за женщинами? Неужели нет женщины – литературного персонажа, которая сознательно искала бы себе любовника? У Элизабет Смарт, разумеется, именно такая героиня, но там подобные поиски напоминали скорее безумие, нежели удовольствие и закончились, как известно, морем слез на Центральном вокзале. Многие героини, в своей невинности напоминающие созерцательниц из секты «дзэн» – Эмма, Джен Эйр, – получали возлюбленных, к тому ничуть не стремясь, а героини большинства современных произведений были озабочены поисками скорее собственной индивидуальности, чем пары, что отчасти объяснимо. Осознанная погоня за любовником, а не за мужем, защитником, отцом-моих-детей – явление, крайне редко встречающееся под книжными обложками. В надежде выискать что-то полезное для себя я прочла «Любовника» Маргерит Дюрас, но ее героиня – школьница в белых носочках, которая в самом начале жизненного пути, к великому своему удивлению, оказалась в объятиях любовника, мужчины, в один прекрасный день просто проходившего мимо школьных ворот, – вот и все… В сущности, я никогда не встречала в литературе героини, которая с первой же страницы декларировала бы в качестве одной из главных жизненных целей поиск подходящего любовника и которая без душераздирающих терзаний просто взяла бы да нашла его. Я сама застряла в начале пути, тщетно пытаясь сломать книжный канон.

Безусловно, существовал где-то человек, мыслящий так же, как я: от тридцати до сорока, готовый на временный роман, не бездельник, но располагающий свободным временем, цивилизованный, привлекательный, в разумных пределах активный, компанейский, одинокий… Мысленно отмечая галочками свои требования, я чувствовала, как уверенность моя стремительно убывает, требования начинают казаться чрезмерными – словно я задумала найти живое воплощение воображаемого героя «Настоящей любви».[31]31
  «Настоящая любовь» – фильм Квентина Тарантино (1993).


[Закрыть] Не сдавайся, сказала я себе. Взбодрись и продолжай действовать.

В конце концов, «сумасбродки» Анджелы Брейзил поступали именно так. И всегда побеждали.

Я решила больше не публиковать своих объявлений, а сосредоточиться на отборе встречных предложений. Возможно, этот путь окажется более плодотворным. Только прежде чем давать свой номер телефона, я буду требовать у соискателя фотографию. То, какую из своих фотографий выбирает человек, может многое о нем рассказать (взять хотя бы мою жизнерадостную улыбку и очаровательные коленки). Оставалось надеяться, что это поможет.

Должно же было что-то помочь, а то я начинала уже впадать в отчаяние – часы беспощадно отстукивали время. К тому же чем дольше продолжались поиски, тем больше становилась вероятность того, что мои подружки что-нибудь пронюхают. А уж если я сама не свободна от предубеждений по поводу избранного метода знакомства, то что скажут они! Я представила себе, как знакомлю их со своим приятелем (когда найду его), а они молча взирают на него, как на некую экзотическую рыбу в аквариуме.

Желание загодя получить фотографию соискателя – не просто хорошая идея, но и мера предосторожности, думала я. Кроме того, что один из миллиона корреспондентов мог оказаться праправнуком Джека Потрошителя, существовала опасность, что незваный гость без приглашения появится на пороге моего дома. «Привет, я тут собрался в "Спад-ю-лайк",[32]32
  «Спад-ю-лайк» – сеть предприятий быстрого питания, специализирующаяся на блюдах из картофеля.


[Закрыть] проезжал мимо на велосипеде и подумал, может, вы захотите ко мне присоединиться? Меня зовут Кевин, мое хобби – разведение коз…» Правда, если я хотела иметь фотографию, то лишалась возможности пользоваться услугами анонимного абонентского ящика. Нужен «явочный» адрес. Немного подумав, я нашла жертву. Мою корреспонденцию до востребования будет получать Колин. Хоть раз я сыграю с ним в его собственную игру.

Мы устроились в моем садике величиной с почтовую марку, но по-весеннему прелестном. Я отвела Колину большое парусиновое кресло, в каких обычно сидят во время съемок режиссеры, – чтобы мужчина чувствовал свое превосходство. Было около шести, тепло, лучи заходящего солнца играли на нескольких розовых азалиях и единственной воздушно-белой спирее. Все очень по-женски, подумала я и приготовилась вести себя исключительно женственно. Колин всегда утверждал, что этого мне недостает. «Режиссерское» кресло было установлено между кустом жимолости, который щедро благоухал, напоенный дневным теплом, и букетом высоких золотистых лилий, добавлявших свой опьяняющий аромат густой вечерней атмосфере. Слегка надушившись «Хлоей» и настроившись трепетать ресницами, я устроилась в кресле поменьше, чтобы смотреть на Колина снизу вверх, и протянула ему бокал самого дьявольского коктейля с мартини, какой только сумела смешать. Несмотря на неземной голос миссис Мортимер, нашептывавший мне в ухо: «Осторожно взболтай вермут в бутылке и аккуратно влей его в джин», у меня никогда не получалось нужной пропорции. Вот и сейчас: стоило Колину сделать глоток, как он чуть не взорвался.

– Господи Иисусе, – сказал он не без восхищения, – ты когда-нибудь слышала, что в джин можно добавлять вермут?

Мои ресницы затрепетали.

Он сделал еще глоток, изобразил гримасу на грани одобрения и внимательно посмотрел на меня.

Я улыбнулась улыбкой, призванной продемонстрировать всю глубину моего дружеского интереса.

– Тебе что-то от меня нужно, – догадался он.

– Просто сто лет тебя не видела. – Я кокетливо повела плечами. – Хотела узнать, как прошел отпуск.

– Отпуск прошел прекрасно. В самом деле, замечательно. – В его наполнившемся воспоминаниями взгляде промелькнул намек на распутство. При иных обстоятельствах я бы дала ему пинка.

– Отлично. Хорошее место?

– Да, вполне. – Он отпил еще. По лукавому выражению лица можно было понять, что он и сам ожидает пинка. – Правда, мы не так уж много гуляли…

– Ах, вон оно что, – сказала я. – Значит, в отеле оказалось много бельевых шкафов?

Колин, приложившийся в этот момент к бокалу, поперхнулся, не то фыркнув, не то хохотнув, и постучал себя в грудь. На глазах выступили слезы. Откашлявшись, он спросил:

– Ну, а ты что поделывала?

Я сумела сохранить невозмутимую улыбку, изображая все ту же глубокую заинтересованность и дружелюбие. Потом, когда все закончится, я не премину сообщить ему, насколько близок он был к пинку, – слишком уж ненавистен мне с детства этот вопрос: отец неизменно задавал его, возвращаясь с работы. Мне было тогда всего одиннадцать…

– Что я поделывала? – повторила я, постукивая бокалом по зубам. – Да ничего особенного.

– Но дома не сидела.

– Откуда ты знаешь? – Я даже забыла, что надо трепетать ресницами.

– Совсем не сидела.

– Ну что ты! – небрежно возразила я. – Не так уж часто я выходила из дома.

– И где же ты бывала?

– Да так – там, здесь…

– Здесь – очень редко.

– Колин, в чем дело? Соседский надзор?

– Вот-вот, и вопросы мои тебя раздражают.

– Вовсе нет.

– Значит, нашла себе любовника?

Не сразу вспомнив о прошлом разговоре во время обеда, я подумала, что он каким-то образом узнал про объявления. Хотя какая-то частичка меня тут же захотела во всем признаться, в целом перевешивало желание промолчать. Любовь, согласно расхожей мудрости, вечна, не так ли? Когда речь идет о браке – читай: о любви, – надежда одерживает верх над опытом. Здесь развешивание объявлений и назначение крайних сроков принято считать неуместным. Единственное же, чего хотела я, так это превратить любовное приключение в отпуск. Заранее зарезервировать билет, провести на отдыхе ровно столько времени, сколько наметила, получить как можно больше удовольствия и вернуться в хорошем настроении. Но по мере того как я наблюдала за Колином, уверенность моя улетучивалась. Если он узнает, чем я занималась, мне до конца жизни не избавиться от насмешек.

Склонив голову, он выжидательно наблюдал за мной. Становилось сыро, меня начал пробирать озноб. Я разлила по бокалам остатки «ракетного топлива» и постаралась вернуть себе спокойствие и льстивую женственность. Этот человек был мне нужен – вернее, нужен был его адрес. Я мысленно представила себе Колина в образе хомяка и настроилась на великодушное всепрощение. Благодаря мартини соблазнительная хрипотца шуршала у меня в горле. По крайней мере я надеялась, что голос звучит соблазнительно.

Он по-прежнему ждал моих откровений, белки глаз у него чуточку порозовели.

– Ну, признавайся, заарканила кого-то? – спросил он наконец, явно предвкушая экзекуцию.

Но я не собиралась подвергаться экзекуции. Нужно было элегантно пригладить волосы и ответить ему с умудренным спокойствием. Вместо этого я почему-то стала оправдываться с негодованием викторианской девственницы:

– Да ничего подобного!

– Не волнуйся ты так. Я просто поинтересовался. Думал, ты уже преуспела. – Он выглядел отвратительно самодовольным. – А ты все еще раскачиваешься.

Я временно пропустила выпад мимо ушей, но поклялась со временем отомстить. Поставлю фотографию Колина рядом с картинкой, на которой изображен хомяк, и подпишу: «Найдите десять различий».

– Откуда тебе известно, что я ходила на свидания?

– Я звонил. Неоднократно.

– Но не оставлял сообщений.

Он отпил мартини и признался:

– Не мог.

– Да ну? Почему же?

– Потому что каждый раз, когда слышал твой голос из автоответчика, начинал покатываться со смеху.

Какой-то добрый дух помог мне удержаться, вбив небольшой, но крепкий стержень в позвоночник. Я выпрямилась, став дюймов на шесть выше, так что наши глаза оказались почти на одном уровне, и с притворным дружелюбием в голосе спросила:

– И что же тебя так веселило?

– А ты пойди послушай сама. Ты вообще слышала то, что наговорила там? Это нечто среднее между Мей Уэст[33]33
  Мей Уэст (1892–1980) – легендарная американская актриса, писательница, певица, сценаристка и театральный продюсер.


[Закрыть] и бандершей. Кстати, – он повел носом, – в этом садике пахнет, как в египетском борделе. – Продолжая веселиться, он протянул руку к цветку лилии, тот откликнулся на прикосновение молчаливым кивком одобрения. – Сексуальные цветы, – заметил. Колин, заглядывая в интимную восковую глубину. – Не хватает только красного фонаря.

– Кому – мне или лилиям?

Я была близка к тому, чтобы покончить с дружеской лестью – и, следовательно, отказаться от явочного адреса – и высказать Колину все, что я о нем думаю, но он неожиданно сменил игривый тон на искреннее участие и рукой, только что ласкавшей лилию, погладил меня по щеке.

– Маргарет, – сказал он, – этой записью на автоответчике ты навлечешь беду. Я-то тебя знаю, поэтому не воспринимаю се как приманку, но любой другой – я имею в виду мужчин, – услышав столь откровенный призыв, может неправильно тебя понять…

Откровенный призыв? Я задумалась. Его слова произвели-таки на меня впечатление. Как бы то ни было, стержень выскользнул из моего позвоночника, и спина вернула себе привычный изгиб. Странно, мне никогда не приходило в голову, что я наивна.

– Поверь мне, я разбираюсь в том, что может спровоцировать мужчину, – продолжал Колин с излишним пафосом, – в конце концов, я сам мужчина.

– Ты – нет, – хихикнула я. – Ты хомяк.

И пока он, обескураженный и чуть встревоженный, обдумывал мое заявление, мне в голову пришла потрясающе хитрая уловка.

– Колин, ты прав, – слегка смущенно сообщила я. – У меня есть любовник. Но он женат.

– Почему – хомяк? – пропуская мои последние слова мимо ушей, спросил он.

Я небрежно махнула рукой. Она была покрыта мурашками. Следовало действовать без промедления, пока самообладание не вернулось к собеседнику.

– Дело в том, что он не хочет, чтобы существовала хоть какая-то связь между ним и моим адресом – на случай, если его супруге придет в голову нанять частного сыщика. Ну, ты понимаешь. Ведь они, – здесь я представила себе теледетектива Варшавски, – способны отследить что угодно, даже корреспонденцию. Вот я и подумала: нельзя ли мне использовать тебя в качестве секретного абонентского ящика? Он мог бы посылать письма на твой адрес, а я – приходить и забирать их.

Колин долго молча смотрел на меня, задумчиво потирая кончик носа. Я ждала. Но поскольку он так ничего и не произнес, вынуждена была добавить:

– Ну же, соглашайся. Учитывая твое небезоблачное прошлое, моральные соображения тебя смущать не должны.

– Я хочу прояснить два момента, – сказал он, показав соответствующее количество пальцев. – Во-первых, почему – хомяк? И во-вторых: ты что, хочешь сделать меня почтовым ящиком «до востребования», чтобы, когда все дерьмо выплывет наружу, меня огрели по башке в темной подворотне? А потом навечно заклеймили как тайного гомосексуалиста?

– Я думала, ты лишен предрассудков. Ты ведь читаешь «Гардиан»!

– Солнышко, предрассудков у меня нет. Если бы я был гомосексуалистом, то торжественно оповестил бы об этом весь мир. Но я не гомосексуалист. И не думаю, что моим… – он запнулся, явно встревоженный, – моим женщинам это понравится.

– Они ничего не узнают.

– Ага, попробуй помешать женщине сунуть нос в твою корреспонденцию.

– Ладно, – великодушно согласилась я. – Им ты можешь все рассказать.

Он в полном замешательстве почесал затылок.

– Все же мне это не кажется удачной идеей. Слишком уж хитроумно. Он что, премьер-министр или еще какая-нибудь шишка?

Стоит раз прибегнуть к обману, как он зловредно засасывает тебя все глубже.

– Что-то в этом роде, – выпалила я. – Дипломат. Очень высокого ранга. Теперь ты понимаешь?

– Как его зовут?

Чувствуя себя к этому моменту клоном Маты Хари, я задумчиво посмотрела на свой пустой бокал и заявила:

– Этого я не могу тебе открыть.

Что было чистой правдой.

Колин нехотя согласился, а я, сочтя партию льстивой женственности отыгранной, перешла к роли представительницы фирмы «Мама Паста».

– Что тебе нужно, так это поесть, – заботливо сказала я, увлекая его на кухню.

Капризно выпятив нижнюю губу, Колин с настойчивостью, исключающей возможность увильнуть от ответа, повторил мучивший его вопрос:

– Почему – хомяк?

Пришлось, пока я резала лук и выдавливала чеснок, а он растирал листья сушеного базилика, объяснить ему, что это прозвище дала ему Саския.

– В этом ребенке всегда сидел чертенок, – ласково пояснила я и, вдруг почувствовав, как больно сжалось сердце, заработала ножом с удвоенной силой. – Это у нее от отца.

– Я думал, для тебя все это уже позади. – Колин высыпал базилик на шипящую сковороду.

– Так и есть. Теперь это, скорее, условный рефлекс, как у собаки Павлова, а не реальное переживание. Время лечит, и я не собираюсь холить свою ненависть до конца жизни. – Такое сильное слово, как «ненависть», вовсе не было преувеличением, именно ненависть я испытывала в течение долгих лет, но мартини, конечно, тоже сыграл свою роль – я утратила бдительность.

– Как он живет?

– Он живет прекрасно. Сасси пишет мне длинные-предлинные письма: о Канаде, о людях, с которыми там познакомилась, немного о различиях в образе жизни и мироощущении. Пока поездка действительно способствует расширению ее кругозора. Сейчас она в Квебеке – ходит на хоккейные матчи и находит их очень волнующим зрелищем…

– А он?

– Ты имеешь в виду Дики? То есть, извини, Ричарда – теперь мы его так величаем. – Я задумалась и поняла, что, в сущности, толком о нем и не думала – наверное, боялась причинить себе боль. Как ни странно, никакой боли я не ощутила. Убавив огонь и сложив руки на груди, я смотрела на Колина и испытывала безграничную благодарность за его дружбу. Как настоящий друг, он сумел коснуться столь щепетильной темы предельно деликатно. – Совершенно очевидно, что они полюбили друг друга. Между строк в письмах Сасси можно прочесть, что она хочет, чтобы и я его любила. Но я, конечно, не могу. Хотя препятствовать ее сближению с отцом ни в коей мере не собираюсь. До тех пор, пока он остается там, вдали, и ни во что не вмешивается. Она много рисует – это как раз то, чего ей хотелось. Словом, Сасси вполне счастлива.

Колин откупорил бутылку мерло.

– А у тебя изменился тон, – заметил он. – Было время, когда ты считала его средоточием зла. В сущности, на этом основании ты и построила всю свою жизнь.

– Она уехала всего на год. В конце концов, против генов не попрешь. Надеюсь, дочь унаследовала от него только те немногие положительные, что у него есть.

– Так-так, – пробормотал он, нюхая пробку. – Значит, мы наблюдаем возрождение тетушки Маргарет. Жаль только, что происходит это с женатым мужчиной.

– О ком ты, Колин?

– О твоем новом любовнике. – Он лукаво посмотрел на меня поверх горлышка бутылки.

– Ах об этом. Да, но кто знает, куда заведет любовь? – Я постаралась вздохнуть как можно убедительнее и отвернулась к плите.

– Истину глаголешь, – съязвил он, и мне снова захотелось дать ему пинка.

– Доставай стаканы.