Текст книги "Нумансия"

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

В лагере тревога. На шум выходят Сципион, Югурта и Гай Марий.

Сципион

 
Что значит этот шум, декурионы?
В такое время за оружье браться?
Иль озорник бунтует немудреный,
Который хочет к праотцам убраться?
А может быть, мятеж проник в колонны
И нам с бунтовщиками надо драться?
Ждать от врага не можем мы геройства, —
Ужель дождались мы в тылу расстройства?
 

Выходит с обнаженной шпагой Квинт Фабий и говорит:

Квинт Фабий

 
О, не волнуйся, вождь. Совсем иною
Причиной вызван шум. Но с этим делом
Покончено, хоть, сознаюсь, ценою
Храбрейших и сильнейших в войске целом.
Нумансианца два всему виною,
Нас изумившие поступком смелым;
Ночной порой они сквозь ров пробрались
И в стане нашем мужественно дрались.
 
 
Они заставу первую прорвали, —
Не различая, копья ли, мечи ли
Их бешенству во тьме отпор давали, —
И с боем в самый лагерь проскочили.
Они к палаткам продвигаться стали
Фабриция, и время улучили
Вред нанести такой, сражаясь вместе, —
Что шестеро солдат легло на месте.
 
 
Лишь луч, в который молния одета,
Так скоро путь на землю совершает;
Лишь по небу хвостатая комета
С такою быстротою поспешает, —
С какою пронеслась лавина эта…
Единый взмах – и меч их сокрушает
Все, что им под руку ни попадется…
Потоками кровь римлян на земь льется.
 
 
Их сталь легко Фабриция пронзила,
Эрациеву каску проломала,
Ольмиде руку начисто скосила,
И жить ему, увы, осталось мало.
Проворных ног стремительная сила
Где только Стацию не помогала? —
Но пал и он: с нумансианцем спорить, —
Не значило ль – свой к смерти бег ускорить?
 
 
Среди палаток буйство продолжая,
Они внезапно к складу повернули,
Где сберегалась пища небольшая:
Хлеб, сухари… И тут мечи сверкнули,
Один, надежды наши разрушая,
Успел уйти. Другого в миг проткнули
Клинки солдат. Убитый очень молод.
Обоих разъярил, как видно, голод.
 

Сципион

 
Когда они в тисках осады столько
Способны обнаруживать напора, —
Так если дать свободу им – насколько
Покажут больше силы и задора!
Неукротимые они! – Но только
Лишь до поры до времени. Мы скоро
Докажем – перед хитростью военной
Не устоит противник дерзновенный.
 

Сципион со своими уходит; тогда суматоха начинается в городе. Показывается Марандро, весь истекающий кровью; в левой руке у него белая корзинка, в которой лежит несколько окровавленных сухарей. Он говорит:

Марандро

 
Ты что, мой милый, ослабел?
Ты что? совсем ослабеваешь?
Не ты меня в беде бросаешь! —
Я бросил друга!.. сам же цел!
О Леонисьо, друг! Идем!
Ужели он не отзовется?
Ужель мне одному придется
Вернуться? – Мы ушли вдвоем!
Так, значит, платой дорогой —
Ценой истерзанного тела —
Судьба продать нам захотела
Вот этот жалкий хлеб сухой?
Но раны гибельная сила,
Что жизнь твою скосила вдруг,
О, для чего она, мой друг,
Меня тогда же не сразила?
Угодно, стало быть, судьбе,
Взамен желанной общей доли,
Мне даровать отраву боли,
А славу верности – тебе.
Но, друг, тебя я не лишу
Венка за истинную дружбу! —
Чтоб оплатить такую службу,
И сам к тебе я поспешу.
И тотчас же душа, ликуя,
К тебе, любимый, отойдет,
Лишь Лира нежная придет
За хлебом грубым, что несу я.
Хлеб, взятый у врагов лихих,
Нам с боя жаркого уступлен!
Он пролитою кровью куплен
Друзей погибнувших двоих.
 

Выходит Лира с охапкой платья, которое она несет, чтобы сжечь на костре.

Лира

 
Ты ль это встал перед очами?
 

Марандро

 
Я пред тобой в последний раз, —
Мучения мои сейчас
Окончатся, увидишь, сами.
Слова, что я сказал, не ложь, —
Припомнить их тебя зову я:
«Знай, Лира, ты, пока живу я,
Голодной смертью не умрешь!»
Двойная мука, вижу я,
Обоим выпала на долю:
Тебе принес я хлеба вволю, —
Но на исходе жизнь моя.
 

Лира

 
Что ты сказал, Марандро, милый?
 

Марандро

 
Не медли голод утолить
Тем временем, как Парка нить
Срезает над моей могилой.
И этот, Лира, хлеб простой,
Напитанный моею кровью,
Насытит, принятый с любовью,
Печальной горькою едой.
Перед тобою хлеб, который
Все силы Рима стерегли,
И все ж купить его смогли
Два добрых друга смертью скорой.
Любовь, что душу мне томит,
Какой хотите мерой мерьте:
Из-за нее пришел я к смерти,
И Леонисьо мой убит.
Мою любовь, которой чище
Нет на земле, принять спеши.
Она – питанье для души,
И выше не бывает пищи!
Добра ли жизнь была иль зла, —
Моей судьбою ты владела.
Прими же ныне это тело,
Как душу ранее взяла.
 

Падает мертвым, а Лира кладет его к себе на колени.

Лира

 
Мой друг, сокровище мое,
Уснул ты?.. А недавно сила
Горячая в тебе бурлила…
Зачем ты погубил ее?
И вот тебя не стало вдруг,
С тобою ж – радости и счастья!
Нет в мире большего несчастья,
Чем час, когда уходит друг.
Ты был всегда, Марандро мой,
В любви бестрепетным и верным!
Но вел тебя в твоем безмерном
Дерзанье к смерти путь прямой.
Ты подвиг смелый совершил,
Врагов дивиться заставляя.
Но, смерть от милой удаляя,
Всей жизни ты ее лишил.
Хлеб кровью тот покрыт… И взгляд
В испуге на него кидаю, —
Его и хлебом не считаю:
В нем яд губительный! в нем яд!
И если все-таки к устам
Его, терзаясь, подниму я, —
То разве лишь для поцелуя:
Марандро кровь осталась там.
 

В это время входит на сцену мальчик; он слабо бормочет. Эго брат Лиры.

Брат Лиры

 
Сестрица, в страшных муках мать
Скончалась; на своей постели
Отец наш дышит еле-еле,
Мне тоже время умирать.
Нас голод скоро всех убьет…
Но у тебя есть хлеб, сестрица!
Увы! Он мне не пригодится,
Нет, пища в прок мне не пойдет!
Мне голод горло так стеснил,
Что будь тот хлеб водою жидкой, —
И то еда была бы пыткой, —
Ее бы я не проглотил.
Возьми же хлеб, сестра моя;
Чтоб мукой истерзать нас, небо
Послало вдруг довольно хлеба…
В тот самый миг, как умер я.
 

Падает мертвым.

Лира

 
Вот брат любимый умирает…
Дыханье жизни отошло…
Но зло для нас – еще не зло,
Коль бог единым злом карает.
Злой рок беду к беде прибавил,
И стало две беды зараз.
Меня один и тот же час
Вдовой и сиротой оставил…
О вы, лежащие вокруг
Тела! Обоих римлян злоба
Убила, дорогие оба:
Один – мой брат, другой – мой друг.
Гляжу, любви палима жаждой,
На этого и на того.
И мука больше оттого,
Что был душе желанен каждый.
О друг любимый! нежный брат!
К любви я вашей вновь приближусь,
Коль скоро с вами я увижусь,
Попав на небо или в ад.
И будет смерть моя похожа
На смерть обоих мертвецов, —
Кинжал давно уже готов
Меня убить – и голод тоже.
Но все ж скорее сталью грудь
Я поражу, чем съесть посмею
Вот этот хлеб. Косой своею
Смерть не страшит меня ничуть.
Я медлю? стала я трусливой?
Боюсь я? перед чем испуг?
Брат милый мой! мой нежный друг!
Свиданья близок миг счастливый.
 

В этот момент показывается бегущая женщина, которую преследует солдат-нумансианец с кинжалом в руке. Он хочет ее убить.

Женщина

 
Юпитер грозный! Помоги скорее!
Спаси меня от гибели ужасной.
 

Солдат

 
Беги же от меня, беги быстрее! —
Твои старанья будут все напрасны.
 

Лира

 
О воин храбрый! будь же подобрее,
И не рази той женщины прекрасной!
Жизнь ей дана на благо и на радость…
Убей меня: найду я в смерти сладость…
 

Солдат

 
Нельзя живою женщину оставить…
«Смерть женщинам»! – так решено в Совете…
Но где тот муж, что сможет меч направить
На красоту, когда она в расцвете?
Таким злодейством не хочу ославить
Себя; убить я ни за что на свете
Тебя не мог бы. Тот убить посмеет,
Кто пред тобою не благоговеет.
 

Лира

 
Учтивость я сочту ль за добродетель,
И жалость эту стану ль прославлять я?
О неба свод высокий, будь свидетель:
За ту и за другую шлю проклятья!
А вот тогда б ты был мне благодетель,
Не знающий греха лицеприятья, —
Когда бы в грудь мою ты смело вдвинул
Клинок и душу из нее бы вынул.
 
 
Я, встретив смерть, не ведала б испуга…
А жалостью ты вред и зло приносишь…
Надеюсь все же: моего ты друга
Без погребения теперь не бросишь.
Такая ж мне еще нужна услуга
Для брата бездыханного. Ты спросишь,
Кто их убил? Смерть мужа – это плата
За жизнь мою. Покончил голод брата.
 

Солдат

 
Труда не вижу в том я никакого.
Но на пути, прошу, открой причину,
Которая и друга дорогого
И брата вдруг ускорила кончину.
 

Лира

 
Не в силах я произнести ни слова…
 

Солдат

 
Ты так слаба? Тебя я не покину.
Ты тело брата поднимай смелее;
Я друга труп возьму – он тяжелее.
 

Они уносят тела. Выходит с копьем и щитом в руке женщина, изображающая Войну и ведущая за собой Болезнь и Голод. Болезнь опирается на костыль; голова у нее обвязана, лицо закрыто желтой маской. Голод выходит тощий как смерть, в одеянии из желтой бязи и в пепельно-бледной маске.

Война

 
Болезнь и Голод! Вы уже привыкли, —
Какой приказ мне дать ни довелось бы. —
Все исполнять, какие б ни возникли
Тут трудности. И ни мольбы, ни просьбы
На вас не действуют. В мои проникли
Все мысли вы вперед. Едва ль пришлось бы
Мне и сейчас вас наставлять упорно,
Что следует вам действовать проворно.
Так волею судеб – а всякий знает,
Что воля та ничем неколебима, —
Указано, что нынче помогает
Война коварным умышленьям Рима.
Своих орлов высоко воздвигает
Вождь Сципион[43]43
  Своих орлов высоко воздвигает вождь Сципион… – Знаменем римских легионов был орел.


[Закрыть], чья мощь необорима.
Но час придет – и помощь окажу я
Слабейшему, а сильного сражу я.
 
 
Могуча я, Война. И повсеместно
Меня все матери вслух проклинают…
Но смертным далеко не все известно,
И тайн моих они не понимают.
Мне ж ведомо, что в целом мире тесно
Испанской славе будет! Все ли знают,
Что вражеская покорится банда
Войскам Филиппа, Карла, Фердинанда?[44]44
  …войскам Филиппа, Карла, Фердинанда. – Имеются в виду три знаменитых в истории Испании короля: Филипп II, Карл V и Фердинанд II.


[Закрыть]
 

Болезнь

 
Когда бы Голод, наш соратник главный,
Не доказал, что убивать он может,
Что жителей Нумансии, столь славной,
Рукою жадной сам он уничтожит, —
Тебе бы был союзник полноправный
В Болезни. Кончить все она поможет
Столь выгодно для римлян, что едва ли
И сами те такого счастья ждали!
 
 
Но Голод тощий, поселившись между
Нумансианцами, в такую крайность
Поставил их, что всякую надежду
У бедных отнял даже на случайность.
Там мудреца – не меньше чем невежду —
Небесных знамений необычайность
Совсем смутила… Стан их весь расколот;
Не нужны Риму ни недуг, ни голод.
 
 
А бешенство и ярость, партизаны
Войны, у них так плотно угнездились,
Что для себя они теперь тираны,
В братоубийц они переродились.
Поджоги, исступленный гнев и раны
Так в стане осажденных расплодились,
Что Рим уж тем победу добывает,
Что враг его себя же убивает!
 

Голод

 
Сюда взгляните! – Все дома пылают,
И каждая огнем объята крыша!
Мне чудится, что тысячи вздыхают
Оттуда грудей, и огонь колышат…
Как женщины в смятении взывают
О помощи – и отклика не слышат!..
Бессильна помощь и отца и брата,
Коль пламенем на части плоть разъята.
 
 
Бывает так, что на овечье стадо
Волк нападет и некоторых тронет, —
И в ужасе и в хаосе разлада
Оно бежит, но волк его догонит, —
Так женщина среди сплошного ада
Горящих улиц мечется и стонет —
Спасенья нет ей. Нужны ль палачи нам?
Убить всех женщин велено мужчинам.
 
 
Своей супруге, ласковой и верной,
Железом грудь супруг ее разрежет;
Свой сын убьет – о случай беспримерный! —
Мать, что его и пестует и нежит…
И с яростью, ни с чем несоразмерной,
Отец нить жизни сына перережет,
И, потрясенный, будет он довольным,
Как милостью небес, убийством вольным.
Ни улицы, ни дома, ни угла нет,
Где не было бы крови или трупа;
К убийству всех, к поджогу так и тянет. —
И все глядит свирепо, дико, тупо…
Сейчас, увидите, на землю грянет
Зубец их башни с верхнего уступа.
Все храмы и дома, что здесь ютятся,
Во прах и пепел вскоре превратятся.
 
 
Придите же, смотрите же скорее:
Вот Теоген усердно нож свой точит, —
Жены любимой, милых деток шеи
Он кровью злою сейчас омочит.
Но жизнь постылая еще труднее
Тогда убийце будет. Он захочет
К себе приблизить час конца ужасный,
Избрав путь к смерти, для других опасный.
 

Война

 
Итак, идем! Но требую работы
Я тщательной, приказов исполненья
Точнейшего! Направьте все заботы
К тому, чтоб в план не вкрались измененья.
 

Уходят.

Выходит Теоген с двумя мальчиками и девочкой. С ним жена.

Теоген

 
Преодолел в себе любовь отца я.
Кто храбр, свой замысел осуществляет.
О чести мысль, высокая, святая,
О дети, руку эту направляет.
Ужасна пытка дней пережитая,
Но горшую нам рок уготовляет:
Мне долгом предначертано высоким
Стать ныне вашим палачом жестоким.
 
 
Сыны мои! Вы римскими рабами
Не будете, а римской силе вражьей
Бахвалиться ни в чем не дам над вами,
Пусть покорить нас им удастся даже.
К свободе путь указан небесами,
Он – человеческой ладони глаже.
Небесным знакам набожно поверьте,
Что путь для нас – отдаться в руки смерти.
 
 
Тебе ж, супруга милая, доставит
Смерть избавленье. – Римлянам развратным
Супруг твой радости не предоставит
Супруги телом любоваться статным.
От этой муки меч тебя избавит.
Корыстный враг со жребием превратным
Сам встретится. Давно в нас мысль окрепла
От города оставить груды пепла.
 
 
Я первый высказал, что справедливость
И честь велят свести нам с жизнью счеты, —
Не ждать, чтоб римлян дерзкая кичливость
Нас обрекла на ужасы их гнета, —
Мне можно ль в смерти выказать трусливость,
В ней быть последним? Сыну – тоже?
 

Жена

 
Что ты,
Супруг мой!.. Я б судьбу благославляла,
Когда бы жизнь она нам оставляла, —
 
 
Но выход нам не выискать искусный;
Нам близкой гибелью грозят тираны…
Так слаще, чем от римской стали гнусной,
Смерть от тобою нанесенной раны.
Сверши же долг торжественный и грустный!
Прошу тебя, в святилище Дианы
Пойдем, мои друг[45]45
  Прошу тебя, в святилище Дианы пойдем, мой друг… – Диана (Артемида) – богиня луны, рощ и охоты, покровительница девственности и чистоты нравов.


[Закрыть], и в этом строгом храме
Железом нас пронзи и ввергни в пламя.
 

Теоген

 
Здесь мешкая, пыл жертвенный остудим.
Умрем скорей, отбросим страх и жалость.
 

Сын

 
Что плачешь, мать? Куда ж идти мы будем?
Я с ног валюсь… Повремени же малость.
Ужель сейчас еды мы не добудем?
От голода я чувствую усталость.
 

Жена

 
Пойди ко мне на ручки. Будешь слушать?
Тебе я – хочешь? – смерти дам покушать.
 

Они уходят, и выбегают два мальчика, из которых один впоследствии бросится с башни вниз.

Мальчик

 
Куда б нам, Сервий, убежать?
 

Сервий

 
Я думаю, тебе виднее.
 

Мальчик

 
Да ну же, двигайся скорее,
Иначе нам несдобровать.
За нами гонятся поспешно,
Настигнут нас, мечи воткнут!
 

Сервий

 
Быстрее нас они бегут,
И нам не ускользнуть, конечно.
Куда бы спрятаться, куда?
Опасность близкая смущает.
 

Мальчик

 
Отец мой башню защищает,
Так, думаю, бежать туда.
 

Сервий

 
Ты, друг, беги туда, пожалуй,
Один, а я не побегу.
От голода я не могу
Ни шагу сделать. Путь немалый!
 

Мальчик

 
Не можешь?
 

Сервий

 
Еле на ногах
Держусь.
 

Мальчик

 
Плохая ты опора!
Покончат здесь с тобою скоро
Иль голод, или меч, иль страх.
Да, тут нетрудно умереть,
Со всех сторон грозят увечья!
Прощай! Ни угодить под меч я
Не собираюсь, ни сгореть.
 

Уходит, а выходит Теоген, с двумя обнаженными мечами и окровавленными руками. Сервий, как только его заметил, сейчас же убегает за кулисы.

Теоген

 
Кровь тела моего, что здесь я пролил, —
Кровь дочери и двух малюток милых;
Рука, которой я убить позволил,
Вняв зову доблестей, душе постылых;
Рок, что меня так тяжко обездолил,
Ты, небо непреклонное, – вы в силах
Меня от жизни горестной избавить
И скорой смерти мне почет доставить.
 
 
Нумансианцы храбрые, сочтите,
Что перед вами – римлянин презренный…
И родины обиду отомстите,
Проливши кровь вот этой плоти бренной.
Из двух мечей моих один примите
За вызов, что бросает враг надменный.
Окончив дни мои в пылу сраженья,
Я чувствовать не буду униженья.
 
 
А жалкий труп, покинутый отрадным
Дыханьем жизни, други, тотчас бросьте
В большой костер; пускай в огне громадном
Горячим пеплом станут эти кости.
Итак, за дело! Жду с волненьем жадным…
Сердца друзей сердцами полных злости
Врагов смените. – Любо вам решенье
Меня обречь на жертвоприношенье?
 

Нумансианец

 
О Теоген, кого ты призываешь?
Зачем о смерти редкостной хлопочешь?
Кровавых дел позором покрываешь
Ты родину! Своих друзей порочишь!
 

Теоген

 
Нумансианец! Что ж ты забываешь
Про меч свой? Страх берет? Или не хочешь?
Знай, римлянин стоит перед тобою:
Бери же меч, приготовляйся к бою.
 
 
Такой вот способ смерти изберу я,
Лишь он один приемлем и прекрасен.
 

Нумансианец

 
Судьба, беду нам за бедой даруя,
Нас на него толкает; я согласен.
Пойдем же, друг, на площадь. Там, пируя,
Горит костер; он стал не безопасен,
 
 
Но в нем спасенье. – Победитель может
Предать огню того, кого уложит.
 

Теоген

 
Отлично, друг. Пора! Приходят сроки,
И умереть исполнился я жаждой.
Убьет нас меч или огонь жестокий, —
Провижу нашу славу в смерти каждой.
 

Уходят.

Сципион, Югурта, Квинт Фабий, Гай Марий; с ними несколько римских солдат.

Сципион

 
Но если я теперь не ошибаюсь,
И ложными нельзя назвать те знаки,
Что нам поведали о состоянье
Нумансии, – моленья, шум и стоны,
И в ясном небе столб огня высокий, —
То сразу возникает подозренье,
Что бешенство и варварская ярость
Врагов на них самих оборотилась. —
Не видим больше мы людей на стенах,
Нет часовых обычной переклички;
Весь лагерь так ведет себя спокойно,
Как если б жил в ненарушимом мире
Свирепый враг, войны не объявляя.
 

Марий

 
Все скоро с достоверностью узнаешь.
Угодно ли – тебе я предлагаю,
Хоть знаю все опасности, что могут
Представиться, – я поднимусь на стену
И постараюсь рассмотреть получше,
Чем заняты сейчас нумансианцы.
 

Сципион

 
Итак, ты, Марий, лестницу приставишь
К стене и разузнаешь все, что надо.
 

Марий

 
Несите лестницу скорей!.. Эрмилий,
Поторопись мне щит сюда доставить
И белый шлем мой боевой пернатый.
Клянусь, что если жизни не лишусь я,
То лагерь наш все о врагах узнает.
 

Эрмилий

 
Вот белый шлем, а вот и щит твой круглый,
И лестницу принес проворный Лимпий.
 

Марий

 
Юпитеру себя я поручаю
Великому. Итак, спешу исполнить
Обещанное.
 

Сципион

 
Щит свой выше, Марий,
Приподымай, когда полезешь. Тело
Все подбери, а голову особо
Оберегай. Мужайся! Ты у цели.
Ну, как там?
 

Марий

 
Что это, святые боги!
 

Югурта

 
Чему ты изумляешься?
 

Марий

 
Тому, что
Передо мной озера красной крови,
По улицам Нумансии простерты
Тысячи трупов.
 

Сципион

 
А живых не видно?
 

Марий

 
Живых, должно быть, нет. По крайней мере,
Мне на глаза таких не попадалось.
 

Сципион

 
Так спрыгни вниз, все рассмотри подробно.
Гай Марий прыгает со стены в город.
За ним последуй ты, мой друг Югурта,
А за тобою – мы.
 

Югурта

 
Такая спешка
Тебе не полагается по сану.
Умерь свой пыл, начальник храбрый. Будем
Ждать возвращенья Мария с отчетом
О том, что происходит в непокорной
Нумансии. Придерживайте крепче
Мне лестницу. О праведное небо!
Да! зрелище ужасное и вместе
Прискорбное встает перед глазами…
Как страшно это все! Горячей кровью
Вся полита земля. И всюду трупы —
На площадях, на улицах… Хочу я
Сам спрыгнуть вниз и разглядеть получше.
 

Югурта прыгает в город, а Квинт Фабий говорит:

Фабий

 
Сомнений нет, зверей нумансианских
Их варварская ярость побудила,
Когда они отчаялись в спасенье,
Подставить головы свои железу
Своих мечей… На все пойти готовы
Они, чтоб не отдаться в руки наши
Победоносные. – Угроза эта
Для них всего на свете ненавистней.
 

Сципион

 
Когда б один-единственный остался
Из них в живых, нетрудно было б в Риме
Всем доказать, что до конца сломил я
Тот дерзостный народ, который Риму
Врагом смертельным был; народ упрямцев,
Которые бросались на любую
Опасность, как на праздник… Ни единый
Похвастаться не может римский воин,
Что спину повернуть нумансианца
Заставил он когда-нибудь. И храбрость
Отчаянная их на ратном поле
Причиною была, что применил я
К ним средство, применяемое к диким
Зверям. Я запер их. И эта хитрость
Мне принесла триумф, который силой
Не мог я взять. Но вот уже как-будто
Гай Марий возвращается… Что скажешь?
 

Гай Марий возвращается, соскакивая со стены. Он говорит:

Марий

 
Напрасно, вождь, умом и силой славный,
Отряды войск у крепости столпились.
И твой пропал напрасно труд державный,
Победы в дым и ветер превратились,
Хоть мы, приблизив к нам успех конечный.
Твой замысел исполнить торопились.
Конец – столь жалостный, столь быстротечный —
Нумансии не знавшей пораженья,
В веках себя покроет славой вечной!
Увидя в смерти – вместо униженья —
Величье, вырвали триумф заветный
Они у нас, ускорив приближенье
Кончины вольно. Оказались тщетны
Расчеты все. – Дух чести изначальный
Не сломишь силой воинской несметной!..
Сам сжег себя народ многострадальный, —
Кто их судьбою лютой не смутится!
О длинной повести конец печальный!
Нумансия успела превратиться
В озера крови. И в озера эти
Не могут трупов тысячи вместиться.
От тех цепей, которых нет на свете
Страшней и тяжелей, освобожденья
Народ добился – от бича и плети!
На площади горит без огражденья
Костер и пожирает скарба кучи
И тел истерзанных нагроможденье.
И вот что мне помог увидеть случай:
С волнением спешу вам рассказать я,
Как гордо умер Теоген могучий.
Он, посылая горькие проклятья
Веленьям Рока грозным, в то мгновенье,
Когда раскрылись пламени объятья,
Так закричал: «Надеюсь, песнопенье
Сложить про храбрых слава не забудет
И описать тупое изумленье,
В котором гордый римлянин пребудет,
Увидев, что добыча дымом стала,
Что он шипы взамен цветов добудет…»
По городу я побродил немало,
И многое на улицах заметил,
Нумансианцев же – как не бывало.
Ни одного я жителя не встретил,
Не мог нигде ни одного живого
Взять пленника, который бы ответил
Нам толком, под влиянием какого
Чудовищного бреда порешили
Они приход конца ускорить злого.
 

Сципион

 
Заранее они меня лишили
Всех добрых чувств и варварски жестоким
Убийцею меня вообразили.
Как будто состраданием глубоким
Проникнуться к сраженным я не в силах?..
Мне долгом предначертано высоким
Прощать врагов, когда я победил их! —
Нумансианцам Сципион окажет
Большую милость. Он уже простил их.
 

Фабий

 
Вот твой Югурта. Пусть тебе он скажет
(Хоть в гневе он) о том, что знать желаешь…
Он просьбу сципионову уважит.
 

Югурта возвращается с той же стены.

Югурта

 
Ты зря себя заботой угнетаешь:
Отныне применяй в другой стране ты
Те замыслы, в которых ты не знаешь
Соперника. В Нумансии себе ты
Поживы не найдешь. Судьбы постылой
Конца там ждет, нарядно приодетый,
Как перст, один на башне, видом милый
Подросток. Нам он, – думать основанье
Имею, – скрасит наш триумф унылый!
 

Сципион

 
В нем все мое отныне упованье.
О, если б Рим с победой мог поздравить
Меня при всенародном ликованье!
Пойдем к нему, его в живых оставить
Нам важно; мальчика вполне возможно
Нам в виде доказательства представить…
 

Мальчик Вириат с башни.

Вириат

 
Что, римляне, ко мне так осторожно
Подходите? Боязнь свою умерьте:
Войти в Нумансию не так уж сложно!
Но знайте, слову мальчика поверьте,
Что при себе теперь ключи ношу я,
Ключи от города – от царства смерти.
 

Сципион

 
За ними, юноша, и прихожу я,
Ужель сомненье у тебя явилось,
Что милости тебе не окажу я?
 

Вириат

 
Не поздно ли ты предлагаешь милость?
Мне нечего с ней делать. И решенье
Суровое во мне уж укрепилось.
Я горькое имею утешенье:
Конец, моих родителей постигший
И родину, встает в воображенье.
 

Фабий

 
Цвет юности своей, едва возникшей,
Ужель ты в ослепленье презираешь,
Строптивый отрок, к жизни непривыкший!
 

Сципион

 
Ты честь вождя и Рима попираешь
Своим задором. Как на лицемера,
Ты с недоверьем на меня взираешь?
Словам моим крепка в народе вера.
Не грешен я обманом ни одним.
Ждут не тюрьма тебя и не галера, —
Но сам себе ты будешь господином,
И будет у тебя богатств довольно,
На сколько станет жизни впереди нам…
Сойди ко мне – и сдайся добровольно!
 

Вириат

 
Вся ярость вам отметившего народа, —
Вот от него ты видишь пепла груду, —
Вся ненависть его и вся свобода,
Что подавляли мы везде и всюду, —
Все это – кровь моя, моя природа,
Всегда в груди моей носить их буду…
Наследник сил Нумансии не сдастся,
И покорить его вам не удастся.
 
 
О город мой, любимый и несчастный,
Меня родивший, сам же ставший прахом!
Я на поступок, с честью не согласный,
Не отклонюсь посулами, ни страхом.
Пусть мне земля, пусть небосвод ненастный
И злобный рок грозят бедой и крахом,
Но будет так, что смерть я храбро встречу —
Тебе, народ мой, подвигом отвечу!
 
 
Хоть скрыться в башне страх меня заставил,
Страх смерти близкой, смерти неизбежной,
Но дал мне сил и мужества прибавил
Народа моего конец мятежный.
Необходимо, чтобы я исправил
Невинный грех, грех молодости нежной…
Клянусь вам, страх мой низкий, недостойный
Я дерзкой смертью искуплю спокойной.
 
 
Нумансианцы! Вот мое вам слово —
Помех решенью вашему не будет
Из-за меня, и Рим у нас иного
Триумфа, кроме пепла, не добудет!
Враг просчитается, поверьте, снова —
На пытки ль злые он меня осудит,
Иль дверь передо мной раскроет шире
Ко всем благам, что существуют в мире.
 
 
Сдержитесь, римляне, уймите страсти,
Брать стену приступом и не пытайтесь!..
Я знаю, надо мной не в вашей власти
Победу одержать, как ни старайтесь.
И если я достоин хоть отчасти
Великой родины, не поражайтесь!
С любовью к вам, места мои родные,
Свергаюсь смело с башенной стены я!
 

Вириат бросается с башни, а Сципион говорит:

Сципион

 
Гордиться можешь, юноша, по праву
Героя зрелого достойный делом.
Завоевал Нумансии ты славу, —
Вознес Испанию над миром целым!
Мне доблесть быть не может не по нраву,
Хотя себя своим паденьем смелым
Возвысил ты и спас свои знамена,
Победы честь отняв у Сципиона.
 
 
Пускай бы нам Нумансия грозила,
Но жил бы ты, о мальчик непокорный!
Ты умер, но хранит твоя могила
Прах победителя в войне упорной.
Достоин ты, чтоб слава вострубила
В веках про подвиг юный и задорный, —
Как, с башни пав, ты торжество приблизил
Над тем, кто, победив, себя унизил.
 

При звуках трубы выходит в белом одеянии Слава.

Слава

 
О, прозвени, мой голос, меж людьми
И, в душах их рождая отклик встречный,
Узывчиво и нежно возгреми
Сказанием про подвиг вековечный.
Ты, римлянин угрюмый, подними
С земли того, кто в юности беспечной
Деяньем дерзностным своим успел
Отнять у Рима славу громких дел.
 
 
Я, Слава, твердую питаю веру:
Доколе в мире, что лежит во зле,
Кристальную вращает небо сферу,
Давая силу бодрую земле,
И всем вещам определяя меру, —
Нумансии, сокрывшейся во мгле,
Провозглашать я доблесть буду в силе
На полюс с полюса, от Бактры к Тиле[46]46
  …на полюс с полюса, от Бактры к Тиле… – Бактрой (Бактрией) в древности называлась страна, лежавшая между западной частью Гиндукуша, горами Сефид-Ку и рекой Аму-Дарья. Столицей ее был город Бактра (в настоящее время Балх) – родина персидского царя Кира и основателя зендской религии Зороастра (Заратустры). Бактра была в древности важным торговым пунктом на пути из Индии в Европу. За свое многовековое существование Бактрия, принадлежащая сейчас Афганистану, входила в состав индийского царства, персидской монархии Кира, государства, созданного Александром Великим, сирийского, парфянского и индо-скифского царств. Простираясь до рек Кабула и Инда, Бактрия считалась древними одной из наиболее южных точек вселенной и как таковая нередко упоминалась античными поэтами. Что касается Тиле, то этот остров в Северном море, иначе именуемый Туле, или Фуле, также считавшийся крайним, только северным пунктом вселенной, по-видимому, соответствовал современной Исландии или какой-либо части Норвегии, хотя имеются ученые гипотезы в пользу Ютландии и одного из Шотландских островов. Был открыт греческим путешественником Пифеем в IV веке до н. э.


[Закрыть].
 
 
И в подвигах невиданных страны
Залог той славы, что в веках грядущих
Испании отважные сыны
Стяжают в испытаниях, их ждущих.
Ни смерть, ни время Славе не должны
Косой своей и ходом дней бегущих
Пределы ставить. Грозную мою
Нумансию и мощь ее пою.
Прекрасна эта гибель, высока!..
Она героев отвечает нраву,
Она способна удивить века
И служит людям образцом по праву!
Сынов ее победа так ярка,
Что в прозе и стихах споют ей славу, —
И в памяти народов навсегда
Нумансии засветится звезда!
 

Конец, акта четвертого и всей трагедии.