Текст книги "Наутро там нашли три трупа. Поэзия"

Пират. Или патриот

 
Пират почистил автомат,
Сильна морская соль,
Порвал и за борт компромат,
Теперь бери, изволь.
 
 
На море штиль, бензина нет,
А враг бортом о борт,
Нептуну близится привет,
В Аду заждался чёрт.
 
 
Всех пулемётом посекло,
Других пиратов нет.
Спасло его бронестекло,
Но, вот врага корвет.
 
 
Ратьер сигналит «Хенде хох»,
И кранцы за бортом.
Но, русский мореман не лох,
Не всё же жить постом.
 
 
В картушке есть заветный спирт,
К чему теперь компас?
Махнул стакан, и кончен флирт,
Даёшь боезапас.
 
 
И стрелка движется вперёд,
Идёт в последний круг.
Обоим в небеса черёд,
На горе их подруг.
 
 
Раздался взрыв, шаланды нет,
Корвет идёт на дно.
Плеяда маленьких побед,
И общей жить дано!
 

Судьба офицера

 
Темляки, да с «клюквою»,
Серые шинели,
Пятна бурой брюквою,
На Сивашской мели.
 
 
Горе в ужас вбитое,
Счислено и взвешено.
То что не убитое,
Будет всё повешено!
 
 
Или пулемётами
Что смеются, дразняться.
Словно ульи с сотами,
Трупу всё без разницы.
 
 
Чуть землёй укрытые,
До белья ограблены,
Беляки зарытые
Гнусно здесь прославлены.
 
 
Мол, убийцы, изверги,
На народ, да с вилами.
А, теперя, призраки,
Скрытые могилами.
 
 
Победили б белые,
Точно тоже было бы.
Палачи умелые,
Им хватило силы бы!
 
 
Шла война Гражданская,
Нет в ней виноватого.
Сила окаянская
Взгляда кривоватого.
 
 
Через семьи горюшко,
Всем на сердце боль.
Русское ты полюшко,
Режем всех? Изволь!
 

Утро в Крыму

 
Косые паруса тумана
Уходят за Ай-Петри в море,
И, в целом честно, без обмана
Сулят нам счастье, или горе.
 
 
Все эти скифы, готы, гунны,
Неисчислимые как воды,
Непрочитаемы как руны,
Из белой каменной породы.
 
 
Татары, караимы, греки,
Славяне, византийцы, турки,
Слились в одно народов реки,
За Перекопа лигатурке.
 
 
Варясь в едином божьем чане,
И сохраня своё публично,
Навеки вы теперь крымчане.
И слава Богу, и отлично!
 

Уходил казак. Памяти Шолохова

 
Уходил казак на войну,
Обнимал отца и жену.
Дома ждали дочка и сын,
А вернулся конь лишь один.
 
 
Сберегли друзьяки коня,
От турецких пушек огня.
Так как был дончак, под седлом,
Так и воротился он в дом.
 
 
Не скажу прошло сколько лет,
Над страной опять восемь бед.
И опять казаки идут,
На нелёгкий воинский труд.
 
 
Староват уже конь отца,
Да пора пришла жеребца.
Сын взял пику, след и простыл,
Дух отца и в нём не остыл.
 
 
На полях чужой гаолян,
Нету здесь берёз и полян.
Прозвучал «шимозы» разрыв,
Казаки идут на прорыв.
 
 
Нет в живых донского коня,
Лишь седёлко спас от огня,
Хоть и ранен, но не убит,
А конёк убитый лежит.
 
 
Впереди ещё две войны,
Что пройти ему суждены.
Что б на поле ратном в конце
Сына встретить в смертном венце.
 
 
Атамана спец. эскадрон
Окружил уже с трёх сторон.
Впереди, навстречу ему
Пулемёта жуть мутит тьму.
 
 
Рубка быстролётной была,
Командир упал из седла.
Сына в нём узнал атаман,
И войны он проклял обман.
 
 
Так обоих их и нашли,
В придорожной мелкой пыли.
Атаман с наганом в руке,
И с глазами в смертной тоске.
 

Не убий!

 
Ты «Не убий!» Господь сказал,
Чти заповеди свято.
Но, он совсем не обязял
Врага щадить солдата.
 
 
Вот и палач впускает смерть
Свободно и открыто.
Свершает мести круговерть.
Абзац, текстура бита.
 
 
А где тут место для суда,
Служивых, прокурора?
Они для всходов борозда,
Опора приговора.
 
 
Вся государственная рать,
Без них не можно править,
Пошлёт любого умирать,
И будет это славить.
 
 
Конечно, старый тестамент
Для нас путеводитель.
Но, вы представьте на момент,
Жену помял грабитель.
 
 
В библейский не уйти полёт,
И за спиной ребёнок.
Отбили этот вы налёт,
Отдал концы, подонок!
 
 
Ах, сколько на Земле словес,
Примеров с кувырками.
Не должен нас попутать бес,
Коль всё решим с мозгами.
 
 
Оно в теории, пускай,
А жизнь не книги слепок.
Врагам нисколько не спускай,
Пусть будет взор твой цепок!
 
 
Не ровен мир, не гладок путь,
Кульбиты с кувырками.
Ты не давай себе заснуть,
Будь добрым, с кулаками!
 

Ленинград

 
Полноводна ты Нева,
Всё струишься в морюшко.
Светла неба синева,
Для воды нет горюшка.
 
 
Как весною пахнешь ты,
Словно рыбка-корюшка,
Берегов твоих цветы
Ночью кроет зорюшка.
 
 
Солнца лучик золотой
Зайчиком в кораблике,
А над Лаврою святой
Озоруют зяблики.
 
 
Это ты в блокаде был,
Утерял название,
Вроде каждый позабыл
Гитлера старание.
 
 
Ленинград был должен пасть,
Снова стать болотами,
На него нацелил пасть
Враг с его налётами.
 
 
Ленинградцы здесь лежат,
До си не сосчитаны,
А враги его дрожат,
В мёрзлу землю впитаны.
 
 
Пискарёвский Ленинград,
Не с Петра могилами,
Смерти здесь прошёл парад,
Здесь прощались с милыми!
 
 
Как легко отдали мы
Голодом поморенных.
От тюрьмы и от сумы
Смертью заговоренных.
 
 
Ну, а вот манкуртом стать,
Позабыть про прошлое,
Всё советское считать,
За старьё полошное?
 
 
Набежало их на нас,
Юргенсы с Сванидзами,
Только час сейчас угас.
Как и клеймы с измами!
 
 
Сталинграду снова быть,
Не Донецк, а Сталино.
Вех таких нельзя избыть.
На душе – окалина!
 

Офицер

 
Непорочная невеста
Скажет: Я не смею.
Офицер – другого теста.
Словом: Честь имею.
 
 
Веру – Богу, жизнь-Отчизне,
Ну, а честь – со мною.
На моей посмертной тризне
Пусть стоит с женою.
 
 
Я ни ту, и ни другую
Не делил, лелеял,
Эту истину нагую
Пулей враг развеял.
 
 
Честь со мной лежит в могиле,
А жена вдовеет.
Всё земное в Божьей силе
В поле ветер веет.
 
 
Нет ни сна, ни созиданья,
Тяжка вязкость рока.
Только вечность ожиданья,
До трубы пророка.
 
 
И опять втроём мы снова,
Тщетны годы, веки.
Нам даруется основа,
Вечны человеки.
 

Кулебяки

 
Славен город Кулебяки,
Вкусное название.
Там без шума и без драки
Вкуса чарование.
 
 
Знает каждая собака,
Кулебяки вкусные,
И, с ножом идёт атака
На подносы грузные.
 
 
Можно с печенью налима,
Или, скажем, с тешкою.
Здесь душа еды голима,
Побеждай с насмешкою.
 
 
Ну, а если перед боем
Что б прошло как в лодочке,
Махануть без перебоя
Пару соток водочки,
 
 
Да живую, с пылу, с жару,
Что в тарелку просится,
Кулебяку есть на пару.
Верь, любовь не сносится.
 

Ночью воробьиною

 
Лето ночью воробьиною,
В небе молнии салют.
А река дорогой длинною,
Наша лодочка – приют.
 
 
Полыхает в небе зарево,
Недалёко до дождя.
Видно круто будет варево
У небесного вождя.
 
 
Есть любовь автомобильная,
Тесно, правда, ну и что ж?
Лишь бы страсть была обильная,
Просто вынь, да и положь.
 
 
А на лодочке, на лодочке
Вот житуха, благодать,
Да ещё коль выпил водочки.
Двум, и что бы здесь страдать?
 
 
Мы тихонько по течению,
Выноси ты мать-река.
По такому увлечению
Нам плевать на всё пока!
 
 
А стремнина улыбается,
Да грозится всё отдать.
Всяк как хочет дурью мается,
Лодка в шлюз, и не видать!
 

Зенитчицы

 
Елок треугольники
Все снежком укутаны.
Пушек многоствольники
Маскировкой спутаны.
 
 
Здесь за «эрликонами»
Только бабы с девками.
Воздух резан зонами,
Механизмы с цевками.
 
 
Молоды девчоночки
На охране станции.
Смерть здесь не в стороночке,
Тут не вечер с танцами.
 
 
Вон могила братская,
Там расчёт – шесть девочек.
Им судьба солдатская,
И не до попевочек.
 
 
Пали смертью воина,
Фото в блеске инея.
 
 
Смертью упокоена
Поколений линия.
 
 
Тут стрельба элитная.
Маскировка сброшена,
Очередь зенитная,
И кабина скошена.
 
 
Все вы – доброволками,
Сами попросилися
Сплетни с кривотолками
О могилы билися.
 
 
И лежат убитые
Взводами и ротами.
Жизни недожитые,
Тут же, за воротами.
 
 
С тёплыми портянками,
В сапогах немеряных,
Пушками да танками
На земле проверенных!
 
 
И с небес спустившейся
Смертью остановленных,
С жизнью неслучившейся
В нашу землю вбомбленных.
 

Голова. Бывает

 
Шла по лесу голова,
На паучьих ножках.
Ветерок сочил слова,
Листья на дорожках.
 
 
Голове легко идти,
Груз к земле не тянет.
Коли встретит на пути,
Съест или обманет.
 
 
То-то песенки поёт,
Вроде, в настроеньи.
А судьбина узы шьёт,
В разобраться мненьи.
 
 
У неё и имя есть,
Именна судьбина.
На земле таких не счесть,
Может, половина.
 
 
Хоть Иван, но не дурак,
Пьёт, не алкоголик.
Но, любитель всяких драк,
В целом, трудоголик!
 
 
Да и мимо баб пройти
Не дано Ивану.
Всем им, с места не сойти,
Служит без обману.
 
 
На скрещении дорог
Повстречались вои.
Голова, как носорог,
Прёт в пыли и вое.
 
 
Извернулся тут Иван,
Двинул по сопатке,
Голова ушла в бурьян,
А сознанье в прятки.
 
 
Отряхнул её герой,
Усадил к пенёчку.
Угостил её икрой,
И поставил точку.
 
 
Напоил и накормил,
Распросил о деле,
Почему ей свет не мил,
И она не в теле?
 
 
Рассказала голова,
Как украли тело.
А сама, на раз и два,
Ванькой овладела.
 
 
И теперь он – голова,
На паучьих ножках.
Матеры его слова
Слышны на дорожках.
 
 
Тут проснулся наш Иван,
Греха то, и смеха.
Трёх стаканов караван
В жизни не помеха.
 
 
Слава Богу, только сон,
Смотрит, разум тает.
На завязках от кальсон,
Голова летает.
 

Прейскурант

 
Как-то раз один чудак
В очень людном месте,
Опрокинул лихо так
Далеко за двести.
 
 
А потом и говорит
Старому ботану,
У меня душа горит,
Честно, без обману.
 
 
Коль желаешь, дам в пятак.
А заплатишь если,
То почти за просто так,
Уложу на месте.
 
 
Ну, а если за рубли,
Или, там, доллары,
Дам, что б в морг тебя свезли.
На хрен санитары.
 
 
Тут ботан очки содрал,
Хищно улыбнулся,
И мужик, что так орал,
В Склифе лишь очнулся!
 
 
Нет морали в сказке сей,
Бди, и жди удара.
И словес поменьше сей.
Легче будет кара!
 

Попугай

 
Нет на вас управы
Древние герои.
Правы, иль не правы,
Полегли у Трои.
 
 
На Афинских водах,
И на Фермопилах,
В Крита мрачных сводах,
И Микенах милых.
 
 
Помнят вас потомки,
В школах изучают.
Древности обломки
Внукам завещают.
 
 
Я же отвечаю
За базар без меры.
С жизнью я кончаю,
Ни к чему примеры.
 
 
Бедный попугайчик! Лучше б промолчал.
И теперь бы в классе тушкой не торчал!
 

Париж

 
Ночь, как зуб Парижа
Ныл аккордеон,
С неба снега жижа,
Обмер Пантеон.
 
 
В Доме инвалидов
Корсиканца тень,
А рассказы гидов,
Слушать просто лень.
 
 
И под низким небом,
Ввысь Вандомья ось.
Как сосиска с хлебом,
Лучше сразу брось!
 
 
Эйфеля творенья
Ввёрнут в небо гвоздь.
Сочится растленье,
В этих балок гроздь.
 
 
Там оно веками
Ноет, точит ржой.
И, под облаками,
Город, всем чужой!
 
 
Или настроенье
Просто не в дугу,
Или время пенье.
Я в кабак бегу!
 

Зря ты!

 
Не бери ты меня «семь на восемь»,
Далеки наших ласок года,
Наступила безвременья осень,
Седины на висках холода.
 
 
Мы, по-жизни, остались чужими,
Что-то было, да мало ли что?
Зря недели проводишь ты в «жиме»,
И по модному носишь пальто.
 
 
Не приду я как встарь на свиданье,
Той, далёкой, давно уже нет.
Отгорело, ушло ожиданье.
И погас нашей юности свет.
 
 
Ты осталась одна на распутьи,
А за мною жена и семья.
В деловой круговерти и мути
Нету места безумству огня.
 
 
Ничего на пути нашем нету,
Что же прошлого тени ловить?
Ты ушла на другую планету,
И порвалась небесная нить!
 

Походная песенка

 
Чайником по роже,
Да ещё с размаха,
По толстенной коже,
Молча, и без «аха»!
 
 
Песенка походная,
Песенка простая.
В электричках годная,
Или срок мотая.
 
 
«А у жирафа шея длинная,
Его нельзя поцеловать.
Его по морде били чайником,
И научили танцевать!»
 
 
Сколько песен попето,
У костров под «белую»,
Сколько денег пропито,
На сберкассу целую.
 
 
Жизнь – она не тортиком,
Бьёт не только чайником,
Иногда и кортиком,
Или же начальником.
 
 
Только нас не ссучите,
В танце не ломаемся.
Хрен вы нас научите.
Просто улыбаемся.
 
 
Улетело прошлое
Словно пар в свисток.
Время заполошное,
Вязнет коготок.
 

Пантефлей-речной бог

 
Изобретён Шмалько.
 
 
Боги есть лесов, полей.
Греки это знали.
В многобожьи веселей,
Только их достали.
 
 
Потому, мужья за дверь,
Боги шасть к порогу.
Не откажешь же теперь
В скромной просьбе богу.
 
 
Не дремали мужики,
Баб не обижали,
Тоже были ходоки,
Лезли на скрижали.
 
 
Ну, а что б отказ избыть,
Всякий звался богом.
В гименеи, волчья сыть,
Под любым предлогом.
 
 
И однажды Пантифлей,
Бог речной пучины,
Как змеюка из щелей
К бабе без кручины.
 
 
Нет такого средь богов,
Только кто их знает?
Та дала без дураков,
Муж пока гуляет.
 
 
Дело сделал и домой,
Глядь, с женою кто-то.
Знать, пока играл с кумой,
В доме шла работа.
 
 
Оказалось местный бог,
Посетил супругу.
И уйти спокойно смог,
Чисто, без испугу.
 
 
И гадал с тех пор мужик,
Бог или прохожий?
И решал, как в дом проник,
На него похожий?
 

Кукарекай

 
Открытье совершил петух,
Как только солнца круг потух
Ему открылась жизни нить,
И начал курам он звонить.
 
 
Внемлите, утром только я
Пою, дыханье затая.
И солнца тут же виден свет.
Я как спасение от бед.
 
 
Я солнцем как хвостом кручу.
Могу с ним делать, что хочу.
Обижусь, гордо промолчу.
И солнца нет, а я торчу!
 
 
Настанет враз вселенский мрак.
Прикинет тут любой дурак,
Какая разорвётся связь.
Без ку-ка-ре-ку, всем пропасть!
 
 
И куры все сказали, да!
Ты не споёшь, так всем беда.
Пой вечно света господин.
От желтизны и до седин.
 
 
Собрал хозяин птичек рать,
Не прекращавшую орать,
На птицефабрику, а там,
Пернатые к небес вратам.
 
 
А солнце взяло и взошло,
Синь неба – чиста как стекло.
Я думаю, другой петух
Следил, что б светоч не потух!
 

Король интернета

 
От всесилия – торчу,
В Интернете я скачу.
Это чудо, лайки, боты,
Ни минуты без работы!
Я – из племени чероки,
От меня вам чмоки, чмоки.
Ростом ровно под два метра,
Обгоняю скорость ветра.
А в постели я такой-
Сам себя боюсь нагой.
Нет, нагой, а не Нагиев,
Где родился? Город Киев.
Почему же я чероки?
Пап был Чероки Мокий.
По прямой от Чингачгуга.
У меня на сердце мука.
Я ищу подругу жизни,
И в России и в Отчизне.
Я не прыгал на Майдане,
Хрен им всем, они в дурмане.
Лучше нам скакать вдвоём,
Озирая окоём.
Я в таком разрезе пылок,
После парочки бутылок.
Хоть две дюжины могу.
Если через немогу!
Вы решились? Всё, до встречи.
Прекращаем эти речи,
Претворяем интернет
В сделку, где венцом минет!
 

Зелёный змей

 
Жил, да был Зелёный змей.
Среди множества людей.
Жил спокойно, без опаски,
Был он нужен для отмазки.
 
 
Коль желания безмерны,
Ты нырял в пучину скверны,
Но, всегда ведь мог сослаться,
Змей вовлёк, чего мне, драться?
 
 
Змей тот с белочкой дружил,
Этой дружбой дорожил.
Все дела у них на пару,
От начала до угару.
 
 
Но, однажды Змей сказал
Что с делами завязал.
Заберу, речёт, подружку,
И на Юг, давить подушку.
 
 
Взял и отбыл на Юга,
Взяв стихию за рога.
Тут воспрянул род людской,
Обретя в душе покой!
 
 
Люди! Пейте, Змея нету.
Позабыл он про планету.
Нет угрозы никакой,
Заливайся люд мирской.
 
 
И, без всяких изменений,
Пьёт народ наш без сомнений.
Белка тоже, мол, ушла.
Хоть была зело ушла.
 
 
Только в эту пустоту
Кое-кто вошёл в бреду.
Стал Кондрашка навещать,
Белым саваном стращать.
 
 
И, Горячка белая,
Дама очень смелая,
До нельзя пропитая,
Лезет не убитая.
 
 
Срок прошёл, вернулся Змей,
Вновь с подругой средь людей.
С ним Горячка и Кондрат.
Так они и шерудят!
 

Укорот

 
На дверях висит подкова
Ради счастья нового.
Ты – души моей окова,
Вроде сна хренового.
 
 
Распустился Иван-чай,
Прямо за воротами.
Меня больше не встречай,
Хрен те с укоротами.
 
 
А как первый укорот-
Пусть стакан минует рот.
 
 
А второй укорот-
По****ушку в обиход.
 
 
Ну, а третий укорот-
Отвернётся весь народ.
 
 
У тебя тогда, ходок,
Враз увязнет коготок.
Птичке, значится, пропасть,
Коли рядом кошки пасть!
 

О Змеюке

 
Помню, в книге «Бытия»
Хулиганила Змея.
Или, может это Змей?
Перед этим я – пигмей!
 
 
Дело было в Парадизе,
Время шло к вселенской шизе.
Лев с ягнёнком, кит с селёдкой,
И Адам с своей молодкой.
 
 
Я писал про эру эту,
Как их Бог послал по свету.
Что б пахали и растили,
В крутизне, трудах и пыли.
 
 
А сегодня о Змеюке,
Что с коварства, иль от скуки,
Повернула дело так,
Был Эдем, а стал кабак!
 
 
Кто создал рептилью эту
И пустил её по свету,
Ведь она, одна из всех,
Говорила без помех?
 
 
Точно Бог гадюка знала,
Человек не из металла.
Коли пара-будут дети.
Бог провозгласил планете:
 
 
Мол, плодитесь, размножайтесь,
И без всяких там сношайтесь.
Только Ева и Адам
Знали точно, ебля – срам!
 
 
Змей открыл глаза на это
И не стало тут секрета.
Ева завела Адама,
А попозже вышла драма!
 
 
Видит Бог, сношенье в силе,
Оба жарят, или – или.
Плюнул, отозвал Змеюку,
И унял на сердце муку.
 
 
Ну, кого теперь винить?
Будет Змей без ног ходить.
Видно ране ноги были,
А теперь лишь ползать в силе.
 
 
Бабам ровно в три недели
Муки божьи прилетели.
Да и роды – не шербет.
Жилы рвут, и рвут хребет.
 
 
Мужику же рать, да поле,
Коль пришлося жить на воле.
Да стремленье охватить
Баб, кого сумел достичь!
 
 
Наш народ сказал: Без Бога
Не дойти и до порога.
Всё, всегда в руках его.
Кроме Змея одного!
 

Лови её

 
С утра до ночи харчила
Бедная Наталия,
И, однажды, заключила,
Убежала талия.
 
 
Вот она, была и нету,
Стала жизнь расквашивать.
Не идти же ей по свету,
Про побег распрашивать.
 
 
То картошки перехватишь,
Со свиными шкварками,
То себе пирог накатишь,
Поделив с товарками.
 
 
И Наталья не в сторонке,
Под гуся с селёдкою,
Потребила самогона,
Ну, и пива с водкою.
 
 
Не, всего-то ничего-то,
Чисто для приличия,
Только есть всегда охота,
Бабья доля птичия.
 
 
Там конфетку умыкнёт,
Не пропустит тортика,
Крем-брюле за раз сомнёт,
Ну, не знает бортика!
 
 
Вот и талия в побег,
Сало всюду горами.
Ох, тяжёл ты бабий век
Со жратвою ссорами!
 

Казачка

 
Я несла тоску-печаль,
Расплескать боялася.
И себя саму мне жаль,
Жизня не удалася.
 
 
Как ушёл мой атаман
За моря заморские,
Перекинулись в обман
Ветры черноморские.
 
 
Стонут, воют, мне несут
Ледяное горюшко.
Жизнь из жил моих сосут,
Слёз пролила морюшко.
 
 
Донеслась плохая весть,
Лодьи биты пушками.
Кто в полон попал-Бог весть,
Бабы здесь старушками.
 
 
Пол станицы ныне вдов
Ребятишки сироты,
К обороне Край готов,
И ловушки вырыты.
 
 
Ждём ответно татарчу,
Да ещё с калмыками.
Запалю пойду свечу,
Самую великую!
 
 
Скрою бабскую красу,
Под одеждой чёрною.
Ведь под сердцем я несу
Искорку проворную.
 
 
Подрастёт сынок малой,
За отца расплатится.
Будет парень удалой.
Тем Донщина святится!
 

Девиз

 
Прочитал я раз девиз:
Арс лонга, вита бревис.
Мол, искусство – это вечно,
Жизнь людская – быстротечна.
 
 
Не, на вид оно красиво.
И со вкусом, не спесиво.
Разъясняет человеку,
Что куда ему до веку.
 
 
Лучше пусть идёт «до ветру»,
А искусство вручит метру.
Ну, куда тебе, сермяге,
Выпей, и усни в овраге!
 
 
Не угнаться, не успеть,
Лучше выпить и попеть.
Лишь служителям искусства
Близки истинные чувства.
 
 
Лишь ценителям служить,
И решать, что будет жить.
А искусство – для искусства!
Свято место и не пусто!
 
 
У секвойи жизнь длинна,
Мотыльку и день сполна.
Кто-то в чёрный зрит квадрат,
А иной краюшке рад!
 
 
Хлеб испечь – оно искусство?
Или только ремесло?
Вы в Шагала зрите чувство,
Мне от Гойи ум снесло.
 
 
Вечно ль, нет, оно, искусство,
Это общие слова.
Где-то густо, где-то пусто,
Ну, а в целом – трынь трава.
 
 
Жизнь-она всего основа,
Нет её – искусства нет.
Эта истина не нова.
Чёрный цвет – безумья свет!
 
 
Чёрный квадрат на чёрной стене.
Чёрный человек, и Есенина нет!
Белый разложите – радуга видна.
Чёрный положите – всем цветам хана!
 
 
Симона…
 

Уходила мумия

 
Уходила мумия в белый свет,
Позади безумная тыща лет.
Перед ней раскинулся мир большой,
А она вся в бинтиках и с косой!
 
 
В Голливуд отправиться решено,
Есть фактура нужная для кино.
Можно параллельненько смерть сыграть.
Сомневаться нечего и орать!
 
 
И пошло-поехало на экран,
Мумию за мумией вёз аэроплан.
Шли они от кладбища в мир большой.
На песке печатая след босой.
 
 
Нонче есть с актрисами перебор,
Ходит в киностудиях разговор.
Надо б для экзотики лешаков,
Из болот кикимор и просто дураков!
 

Приметы

 
Что-то лучше, что-то хуже,
Где-то жмёт, где лезет туже.
На людей не угодить,
Легче ёжика родить!
 
 
Говорят, размеры носа
Соразмерны, без вопроса,
Петуху, что из порток
К бабам тянет коготок!
 
 
И, святая простота,
Суесловий маята.
Коль большой имеешь рот,
Соразмерен дев оплот!
 
 
Нет, не всякий и утонет.
Но, размер надежду гонит.
И в семье не будет лада
Коль ушла долой услада!
 
 
Не попробовать – смешно.
А попробовать – грешно.
Вы уж сами выбирайте,
Что кому там суждено!
 

Два героя. Начало девяностых

 
Вот судьба-судьбинушка,
Была иль не была.
На скаку детинушка
Прянул из седла.
 
 
Два аркана брошенных,
В глотке сип.
И коней взьерошенных
Слышен хрип.
 
 
Конь летит не мается
Как заводной,
А казак болтается.
Скок шальной.
 
 
А потом он с шашкою
И в седле.
Рубит вмах, с оттяжкою,
Кровь в ковыле!
 
 
Рубит по «Баклановски».
Смерти мах.
А на Абельмановской
Идёт «Безумный Макс!»
 

Милёнок

 
Козырёк картуза лаковый,
Да гармошки перебор.
Мой милёнок – парень ласковый,
Но не об этом разговор.
 
 
Сколько лет живу да думаю,
Ну, когда же под венец?
Спать ложусь я с этой думою,
В бане моюсь, наконец!
 
 
Больше пьём всё чай с баранками,
С самоваром сам-втроём.
Предпочла бы суп с поганками,
Опостылел окоём.
 
 
Лета катятся за зимами,
Бабье лето коротко.
На хера мне сказки с Гриммами?
Так на сердце нелегко!
 
 
Чашку с чаем вылью милому
Да на ровненький пробор.
Хватить жить созданью хилому,
Мне любое не в укор.
 
 
И найду себе, подруги, я,
Делового мужика.
Отпущу теперь подпруги я.
Всё, пошла искать, пока!
 

В Донбассе

 
Солнце в лужице бензина,
Блики, спектры, всполохи,
И горит бронемашина,
Громом боги Молохи.
 
 
Разворочена колонна,
Дыма тучи чёрные.
Гимнастёрка просолёна,
Вьют ветра проворные.
 
 
Между смертью и солдатом
Связь болта, да с гайкою,
Как с любимым автоматом,
Как с женой-хозяйкою.
 
 
Он со смертью обручился
На полях сражения.
Постепенно обучился
Выражать сомнения.
 
 
Сомневаться в догмах битых,
В вышиванках крестиком.
В праве только вечно сытых
Быть в верхах наместником.
 
 
Догорают «Ураганы»,
Вдрызг машины с «Градами!».
Зря тут рыщут уркаганы
Целыми отрядами.
 
 
Не гулять в излучьях Дона,
Между терриконами,
Профашистcким батальонам
С Гитлера знамёнами!
 

Прометей

 
Прикованный к скале Кавказа
Стоял титан.
Кровь богоборца, словно страза,
А взгляд – металл.
 
 
Орёл ему терзает печень,
Жара и хлад.
Срок наказания здесь вечен,
Таков уклад.
 
 
Ночь не приносит облегченья,
И тоже день.
Нет изменений и смятенья,
Титан – кремень!
 
 
И вот, однажды, он дождался,
Геракла шаг.
Рывок, свобода, отстрадался,
Повержен враг.
 
 
Тут Прометей присел на камень,
А дальше что?
Уже раздал он людям пламень,
Страдал за то.
 
 
Вот так сидел он каменея,
И стал скалой.
От безисхода сатанея,
И муки злой!