Текст книги "МЛС. Милый, любимый, свободный? Антифэнтези"

Любаша

Саша был сиделец со стажем, промыкавшийся по тюрьмам в общей сложности лет пятнадцать. Худой, молчаливый мужчина с колючими глазами и нервными руками ремесленника вечно был занят какой-нибудь мелкой работой. Его было трудно разговорить, да никто и не пытался. В тюрьме каждое лишнее слово слишком дорого стоит.

Перед тем, как ему попасть в тюрьму в последний раз, случилась с ним удивительная история.

Отмотав очередной срок от звонка до звонка, Саша вернулся в провинциальный городок, где родился и вырос, и где никто его не ждал, кроме старенькой матери, почти ослепшей от слез, пролитых из-за непутёвого сыночка. А сыночек и правда был непутёвый – любил покуролесить, ни на одной работе долго не задерживался, регулярно закладывал за воротник и воровал. Ну и что самое обидное – все время почти сразу попадался на своих кражах, сроки за которые совсем не стоили получаемого за барахло навара.

По поводу возвращения накрыли стол. Обмыть окончание отсидки пришли пара родственников, да сестра с подругой. Скорее всего, застолье так и превратилось бы в обычную пьянку, если б не эта подруга – глазастая худенькая девчушка двадцати лет отроду. Звали её Любой, родственников у неё не было, ибо была она детдомовка, и к своим двадцати годам успела уже попробовать тюремной баланды, отсидев полгода за воровство. Резкими угловатыми движениями и короткими взглядами она чем-то напоминала настороженного волчонка, с подозрением посматривающего на окружающий мир.

Прикладываясь к стакану с портвейном, Люба бросала на Сашу быстрые взгляды. Он тоже посматривал на девушку, и с каждым взглядом она нравилась ему все больше и больше. Внутри ненавязчиво появилось смутное чувство нежности, которое требовало обнять, прижать, спрятать её от всех.

В этот вечер он был в ударе: шутил, смеялся, то и дело сверкал железной фиксой и подмигивал Любе, которую с первой минуты называл Любашей.

– Ну что, Любаша, не грусти, смотри веселей! Поживем ещё! – говорил он, подливая ей портвейна.

– Вот подрастешь ещё, возьму тебя в невесты.

– Да я уже взрослая, меня и сейчас уже можно брать, – отвечала смущаясь Любаша, вызывая своим ответом взрыв хохота у присутствующих.

– Ну-ка, ша! – вдруг гаркнул на родичей Саша, – Нечего над моей невестой зубы скалить.

Окинув нетрезвым взглядом остатки пиршества, Саша остановил глаза на полупустой бутылке от портвейна. Взял ножик, жестяную бутылочную крышку и всего за минуту соорудил из нее симпатичное колечко. Примерив его на Любину руку, подточил острые края, подправил, и надел ей на пальчик.

– Ну что, Любаша, будешь невестой Саши-умельца?

Это его в тюрьме умельцем прозвали, за то, что мог из любой пружинки-паутинки соорудить всё, что угодно. – Угу, – Люба уткнулась ему в подмышку, краешком глаза рассматривая колечко на пальце.

С этого вечера и понеслась душа в рай. Вернее, две души. Трудно сказать, что именно их объединяло: то ли непростое прошлое, то ли туманное будущее, то ли отчаянное желание хоть на кого-то опереться в этой безрадостной жизни.

Их повсюду видели вместе. Саша-умелец и его верная Любаша вдвоем зависали по притончикам, сидели в местных пивнушках и на квартирах у таких же непутевых друзей-приятелей – в общем везде, где наливали. Вместе жили, вместе пили, вместе воровали.

Кражи эти не отличались изяществом, ибо Люба с Сашей тянули все, что попадалось под руку, всё, что плохо лежало. Посуду, рабочие инструменты, сумочки, ковры. А в особо удачных случаях – телевизоры, дивидишки, сотовые телефоны. Тащили все, что можно пропить. Продавали за бесценок, и опять у них шла веселая жизнь.

Пару раз чуть не попались, ещё пару раз еле унесли ноги от застукавших их владельцев вещей. В общем, жили как Бонни и Клайд районного масштаба.

Веселая была жизнь, да сколь веревочка не вейся… Менты навели на Сашу резкость, когда он умудрился стащить портфель с дорогим ноутом у какого-то командировочного. Его увидели, узнали, почти догнали – и в итоге объявили в розыск.

Пришлось прятаться. По чужим квартирам и дачам, по сомнительным друзьям, которые не всегда даже вспоминали на утро, что это за парочка спит на кухне или в коридоре. Да, да, именно парочка – Любаша не отставала от своего умельца ни на шаг. То еду ему носила, пока он на дачах отсиживался, то курево добывала, чтобы ему на улицу лишний раз не выходить… И все-время смотрела на него как верная собачонка на любимого хозяина.

В один из трезвых вечеров, когда Любаше не удалось добыть выпивки, а из еды на столе была только подсохшая булка белого хлеба и чай, раскурив заныканный накануне жирный бычок, Сашу вдруг потянуло на душевный разговор.

– Любаш, не надоело тебе со мной мыкаться? Пропадешь ведь. Ни кола, ни двора, ни денег, ни будущего. Ты ведь молодая девчонка, устроишься еще, встретишь нормального парня. Все забудешь – ну зачем я тебе, рецидивист махровый?

Сказал и почувствовал, что сердце как будто льдом обложило: а что если и правда уйдет? Привык он уже к девчонке-то, по самую макушку в любовь эту странную окунулся. Как жить без неё?

И так тошно ему стало.

А Любаша его по голове погладила и коротко так ответила, просто:

– Ты все что у меня есть. Ну, куда я без тебя? Без тебя мне только удавиться останется.

И таким она это обыденным голосом сказала, как само собой разумеющееся, что не осталось у него никаких сомнений, что девчонка эта с ним до конца, что бы ни случилось.

Через неделю его задержали. Любаша собрала передачку, и, сдав её в изолятор, пошла к следователю. Вечером того же дня она уже сидела в этом изоляторе. Прямо в кабинете у следователя она написала явку с повинной, признавшись в соучастии во всех эпизодах, вменяемых Саше.

В общем, в изоляторе они сидели вместе, практически за стеной друг от друга. Всеми правдами и неправдами исхитрялись передавать друг другу записочки, скудные тюремные вкусности, сигареты…

Настал день суда. Сашу представили как матерого рецидивиста, ему светил особый режим и суровый приговор. Положение Любаши было на порядок лучше, общественный защитник ободрял её, обещая максимально мягкое наказание. Дело было простое, слушание недолгое.

Перед вынесением приговора Люба попросила последнее слово.

– Уважаемый суд, у меня только одна просьба, – сказала она тихим прерывающимся голосом, опустив голову и изредка посматривая на Сашу из-под опущенных ресниц.

– Я прошу, я умоляю вас, только не отказывайте! Пожалуйста, присудите мне столько же, сколько и Саше. Я хочу разделить с ним всё! Мне свобода без него не нужна. Я все равно без него жить не буду. Я выйду и повешусь! И это будет на вашей совести! Я вас очень прошу, очень, очень!

Она не могла больше говорить и всхлипывая села на скамейку, уткнувшись лицом в дрожащие ладони.

Судьи, конвоиры, потерпевшие, свидетели и немногие любопытствующие на какой-то миг онемели. Они во все глаза рассматривали худенькую черноволосую девушку, в сущности, ещё совсем девчонку, добровольно привязавшую свою судьбу к судьбе поставившего на себе крест рецидивиста. Да и сам он смотрел на неё так, как будто увидел впервые.

Самое удивительно в этой истории то, что судья удовлетворил Любашину просьбу.

Где-то они теперь, Люба и Саша-умелец?

Женихи из зоны

Когда Толик попал в колонию – у Тамарки прямо гора с плеч свалилась. Теперь-то он не будет пить! Ведь и срок по пьянке получил, и саму жизнь свою чуть не пропил…

Первое длительное свидание разрешили через четыре месяца. Толик был гладко выбрит, мрачен и трезв. Всего через полчаса Тамарка освоилась в убогой тюремной гостиничке и уже варила что-то вкусное на большой замызганной плите. На вкусный запах то и дело заглядывал какой-то щуплый паренек, по виду совсем пацан.

– Это кто, Толь? – спросила Тамарка, когда паренек заглянул во второй раз.

– Шнырь, – коротко и непонятно бросил Толик, с наслаждением покуривая.

– А что тощий такой? К нему ездит кто-нибудь? – детей Тамара с Толиком не нажили и потому ко всем, кто был младше, слабее или несчастнее, она относилась с материнской заботой.

– А кто ж его знает? Мне так-то по барабану, – равнодушно ответил Анатолий.

Когда «шнырь» заглянул на кухню в третий раз, Тамарка не выдержала:

– Слышь, паренек, у тебя невеста есть?

– Нету, – насупился «паренек», – была одна, да сплыла, как сюда попал.

– А как попал то? – не унималась Тамарка.

Муж зыркнул на нее сердито, но промолчал. Здесь не принято было вот так вот в лоб лезть с подобными расспросами.

«Шнырь» помялся, но ответил:

– Долго рассказывать. А если коротко – то машину угнал чужую и разбил.

– Тю, – Тамарка аж руками всплеснула, – ну, хорошо хоть сам не разбился. Смотри, молоденький какой, ну на кой тебе та машина сдалась? Ездил бы на велике – и на воле гонял бы сейчас, и невеста при тебе была бы.

Тамарка так заразительно рассмеялась, что шнырь невольно улыбнулся.

Пока Толик дремал после сытного обеда, Тамара кормила остатками щей «паренька» и о чем-то с ним шушукалась. Выяснила, что зовут его Славкой, что ему 23 года, до срока жил в райцентре и даже успел поработать помощником автоэлектрика в сервисе.

Все выспросила, а потом огорошила:

– Есть у меня для тебя невеста подходящая. В нашей столовой работает на раздаче. Деваха симпатичная, худенькая, скромная. Из Казахстана приехала. И нечего кривиться, такой работящей и ласковой тебе все-равно не найти. На стерву 100% нарвешься, да и бросит тебя опять, как проблемы начнутся…

Через месяц после этой истории к Славке на короткое свидание приехала «симпатичная и скромная» Малика и началась у них самая настоящая любовь, очно-заочная!

А ещё через пару месяцев Тамарка всю незамужнюю часть своей столовки с осужденными «женихами» перезнакомила.

Получилось, что слухи об удачном зигзаге Славкиной судьбы расползлись по зоне словно аромат Тамаркиных пирожков по тюремной гостиничке. И стали одинокие зэки гонцов засылать, как только она к Толику на свиданки приезжала. Мол, и мне невесту найди, и меня познакомь. А та и рада – баб незамужних да разведенных в маленьком городке на Волге-матушке пруд пруди, а вот мужики свободные – как и много где на Руси – в дефиците.

Не подвела Тамарку бабья чуйка – из одиннадцати подобранных ею пар девять переженились или стали жить вместе!

И вот что интересно. Уж лет десять минуло, а мужики, которых она подружкам своим сосватала, по сю пору живут с женами душа в душу, работают, детей растят – и ни один из них к прошлым темным делишкам не вернулся.

Вот и не верь после этого в удивительную силу любви.

Фельетон

Наташа была талантливой журналисткой. И, что было гораздо более важно – всеядной. То есть писала практически на любые темы – о прорвавшейся канализации, об экономическом коллапсе, о театральных гастролях, о домашних животных, погоде, природе, киллерах, ценах на бензин, психологии… В общем обо всем, на что поступал заказ редакции.

Редакция скучать не давала. Последний заказ Наташу изрядно позабавил. Редакторша решила придать пикантности мартовскому номеру и предложила написать о людях, которые ищут себе пару через газетные службы знакомств. Наташа подошла к заданию творчески и, как обычно, с энтузиазмом. Написала два объявления и тиснула в ближайший номер местной жёлтой газетки.

В первом объявлении было написано буквально следующее: «Состоятельная пышногрудая вдова ищет послушного мальчика, не лишенного интеллекта и чувства юмора». Второе было на порядок скромнее «Симпатичная жизнерадостная девушка ищет доброго честного парня».

В обоих объявлениях был указан один и тот же номер почтового ящика, на который буквально через два дня после выхода газеты начали поступать письма. К концу недели был написан блестящий фельетон под названием «От альфонсов до девственников».

Написано там было буквально следующее.

«От альфонсов до девственников

В наше время все ищут друг друга и никак не могут найти. Газеты полны объявлений, написанных одиночками для одиночек. Женщины все как одна ищут непьющего и обеспеченного, а мужчины – стройную без м/ж проблем. Опубликовав в газете два объявления и прочитав пришедшие на них отклики, я смогла чётко распределить аудиторию ищущих на несколько групп. Сначала о тех, кто откликнулся на объявление состоятельной вдовы. Их набралось несколько сотен и всех их можно условно разделить на 4 группы: альфонсы, рабы, девственники и таланты.

К альфонсам я отнесла мужчин разных возрастов и профессий, «клюнувших» на слово «состоятельная». Таких, увы, было больше всех. Некоторые напрямую заявляли о намерении завладеть состоянием, рукой и сердцем вдовы (именно в таком порядке), другие вкрадчиво прикидывались невинными овечками. Вот несколько цитат из их писем:

«Если Вы ещё и симпатичная, буду ковриком у Ваших ног. Могу быть личным шофером или телохранителем, маленьким персидским котиком или комнатной болонкой…»

«Я послушный и трудолюбивый, я Вам понравлюсь. Разница в возрасте меня не пугает, живу в общежитии… Пока…»

«Готов исполнить все твои капризы, первые два сеанса – бесплатно…»

«Несвободен, но в некоторые дни могу заниматься чем угодно, в том числе и сексом… Хочу учиться, но не хватает финансов».

«Я послушный, даже очень – в рамках разумного. Вожу автомобили разных марок и размеров, хорошо танцую и готовлю, люблю убираться…»

В пухлой стопке писем от «рабов» лежали послания от мужчин, введенных в заблуждение словосочетанием «послушный мальчик» и жаждущих выплеснуть на бедную вдову свои мазохистские фантазии. Вот что они писали:

«Я Наполеон в любви, хоть и не Делон по красоте. Буду рабом, выполняющим все прихоти моей хозяйки! Хочу, чтобы ты стала утопленницей в моём океане любви…»

«Вы можете делать со мной что угодно, даже ноги об меня вытирать. Мне это только в радость…»

«Вы пишете, что хотели бы мальчика, послушного раба. Я готов исполнить любые ваши желания! Люблю и умею практически всё. Живу в другом городе, но ради встречи с вами готов приехать, только прикажите, моя госпожа!»

«Буду вылизывать каждый кусочек твоего тела, мыть тебя в ванной, целовать ноготки на ногах, исполнять любые твои желания… С тебя ответ 100%, с меня шампанское и конфеты, в материальной поддержке не нуждаюсь…»

«Девственники» выглядели перспективно. Их прельстило слово «мальчик», и в целом это была очень любопытная группа. Судите сами.

«Учусь в техникуме, люблю эротику с элементами порнографии. Но только хорошей порнографии. Хочу познакомится для удовлетворения твоих интимных желаний. Женщин у меня ещё не было, но, думаю, ты останешься довольна…»

«Мне идёт 17-й год, я сам девственник, но имею большое желание лишиться девственности с человеком, который имеет большой опыт. Позвонишь мне? Только у меня нет телефона, он есть у друга Саши из среднего подъезда. Если позвонишь ему и скажешь свой номер телефона, он мне сразу передаст…»

«Я написал вам потому, что вы ищете мальчика, а я как раз мальчик… но надеюсь, это временно…»

Самая маленькая горстка писем принадлежала «талантам». Я назвала их так по простой причине: они были немногословны. А краткость, как известно, сестра таланта. Эти письма содержали только номер телефона и имя. Сюда же я отнесла и письмо из зоны, написанное красиво и с чувством, о степени искренности которого можно было только догадываться…

В сравнении с богатым урожаем писем, собранных «состоятельной вдовой», ответы на объявление «скромной девушки» были немногочисленны. Фактически их было всего пять. Два письма от пенсионеров, одно – от прикованного к креслу инвалида, и ещё два – от «сидельцев», которые, судя по их пылким признаниям, оказались в местах не столь отдаленных либо совершенно случайно, либо «по роковой ошибке».

Вот такие пироги.

Так стоит ли искать свою половину с помощью газетных объявлений? Стоит ли доверять судьбу страницам изданий-однодневок? Мой ответ после этой истории – однозначно нет.

А как поступите Вы – решать только вам».

Редакторша осталась статьёй довольна, Наталья получила хороший гонорар и даже подарила пару экземпляров статьи со своим автографом одиноким подружкам.

Из редакции поступил новый заказ – взять интервью у одной местной пловчихи, привёзшей в родной город очередную золотую медаль с каких-то международных соревнований. Наташа договорилась о встрече с пловчихой, и пока оставалось немного свободного времени, решила разобрать рабочий стол.

В верхнем ящике лежала пухлая пачка мужских писем. Тех самых, которые она так безжалостно цитировала в своей статье. Лениво просматривая конверты она бросала их один за другим в мусорную корзину. Когда в корзину улетело почти две трети писем, она вдруг остановилось.

У неё в руках был пухлый конвертик – одно из трёх писем «из зоны», о которых она упомянула с циничным сарказмом, впрочем, как ей казалось, стильно и с юмором.

Письмо было от двадцатипятилетнего парня по имени Станислав, и выбрасывать его не хотелось. Чем-то оно понравилось Наталье, чем-то зацепило. Она открыла конверт и ещё раз перечитала страничку, исписанную мелким старательным подчерком.

Хорошее это было письмо, доброе, тёплое.

«…Мне почему-то кажется, что вы никакая не вдова, и совсем не состоятельная – писал Станислав, – просто вы не хотите выглядеть слабой, не хотите, чтобы вас жалели. Вот и прячете своё настоящее лицо за придуманными забавными масками… А на самом деле вам одиноко и не хватает близкого человека, который бы понял вас, принял такой, какая вы есть…»

Наталья вздохнула и оторвалась от письма. «Так все и есть, прямо в точку, Станислав», подумала она.

Взгляд выхватил ещё несколько строчек из письма, удивительно понятных и близких её чувствам.

«Вам кажется, что жизнь бьёт ключом, и вы в центре этого ключа, но однажды наступает момент, когда понимаешь, что ты на самом деле совсем один, и можешь рассчитывать только на себя…»

«Живёшь сам по себе, один, сам себе и друг и подруга, и запрещаешь думать о том, „как всё могло бы быть, если бы…“ Но в глубине души всё-равно живёт надежда, что где-то есть человек, который для тебя, и для которого ты! Просто вам ещё не пришло время встретиться. Даже самому себе не признаёшься в том, что надежда эта теплится, живёт, ждёт своего часа…»

«В сердце накопилось столько нежности, тепла, желания любить, что кажется, хватит на несколько человек. Но отдать это всё хочется только одной, той, что поверит, поймет, примет…»

О себе Станислав писал немного, но искренне.

«Срок свой заслужил. Может только не такой длинный. Конечно, пока сидел, понял, каких дров напрасно наломал. Но крест на себе не ставлю, наоборот – хочу жить, по-настоящему, полноценно, радостно – и готов к этому. До освобождения осталось девять месяцев, и больше всего хочется, чтобы „на той стороне“ меня ждала… одна единственная, та, которой буду нужен, которой всю свою жизнь к ногам положу…»

«Как-то высокопарно, – подумала Наталья, оценивая текст взглядом профессионального журналиста – но в целом искренне написано, красиво. Если сам писал, не под копирку, значит, стоящий парень… Эх, даже жалко письмо выбрасывать..,»

Она покрутилась на стуле, погрызла ручку, не глядя выбросила в корзинку другие оставшиеся письма. Пора было идти на интервью. Письмо Станислава осталось на столе.

Там оно пролежало ещё целую неделю, ожидая своей участи. В конце концов, Наталья отдала его своей одинокой подруге Наде, с полушутливым пожеланием найти своё счастье.

…Десять лет спустя блестящий собкор популярного столичного еженедельника Наталья Соболевская приехала в родной город в командировку. Командировка была творческая – одна начинающая поп-группа совершала рекламный гастрольный тур в поддержку нового альбома.

В группе солировала юная дочь одного нефтяного магната и тур щедро финансировался. Присутствие журналистов и светских хроникёров оплачивалось по отдельному тарифу, и желания отказаться от приглашения не высказал никто, включая Наталью.

До концерта была масса времени, и пока группа репетировала и привыкала к сцене, Наталья решила пройтись по родному городу, подышать воздухом юности, так сказать. Побродив часок в одиночестве, она позвонила Наде – единственной подруге, которую хотелось увидеть.

Встретились в небольшой уютной кофейне, чтобы пощебетать и обменяться новостями. Надя, давно разошедшаяся с мужем, уже пару лет была счастливой подругой югославского предпринимателя, жившего на две страны: месяц в Югославии, месяц – в России. Наталья, так и не вышедшая замуж, была полностью поглощена карьерой. Уже четыре года она жила в своей квартире в одном из зелёных районов Москвы, легко заводила любовников и так же легко от них избавлялась. Детей у обеих не было. Разговор причудливо касался то приключений прошедшей юности, то текущих дел, то ближайших планов. Наташа уже посматривала на часы – до концерта оставалось чуть меньше двух часов.

– Ой, слушай, Натка, – вдруг встрепенулась Надя, – меня ж просили тебе привет передать!

– Кто же? – удивленно спросила Наташа. Общих знакомых у них с Надей вроде бы не было.

– Да Станислав…

– Станислав? Кто это?

– А помнишь, ты мне письмо отдавала – из зоны. Давно уже, лет десять назад?

– Неет… – Наталья действительно не могла вспомнить ничего подобного. Письмо из зоны? Да откуда бы оно у неё взялось?..

– Ты дала мне письмо, мол, на, почитай, парень вроде хороший, может, напишешь. А я тогда уже с Виталькой встречаться начала – ну с мужем бывшим. Но письмо мне понравилось, душевное такое. И я отдала его Валюхе – это соседка моя по подъезду. Девчонка хорошая, весёлая такая, только с мужиками ей как-то всегда не везло. То у неё случайный кавалер все деньги выклянчит, то какой-нибудь болтун поматросит и бросит… Доверчивая она какая-то всегда была. Ну вот, отдала я ей твоё письмо, а она парню этому и ответила. Потом поехала к нему в тюрьму на свидание и такой роман у них начался, прямо как в кино…

По ходу Надиного рассказа Наталья начала припоминать. Да-да, было что-то такое. Писала она однажды статью о том, как через газеты знакомятся. И было там какое-то письмо, которое её чем-то зацепило…

Надя продолжала щебетать.

– …В итоге, когда он вышел, они поженились. И ты представляешь, до сих пор живут душа в душу, прямо не надышатся друг на друга! Такой хозяйственный парень оказался, прямо руки золотые. Устроился в строительную фирму бригадиром, зарабатывает неплохо, в квартире ремонт сам сделал, дачу купили в прошлом году. Домик у них там – как игрушка! А главное – дочка у них в этом году в школу пошла, такая девчонка симпатичная, конопатая такая… Он её прямо на руках носит, так любит…

Надя всё говорила и говорила, но Наталья уже не слушала.

Она вспомнила!

Вспомнила это письмо, вспомнила, как её поразило то, что какой-то незнакомый зэк так чётко выразил то, что было у неё на душе. Строчки из его письма внезапно засверкали перед ней огнём, как будто вынырнув откуда-то из закоулков памяти…

«Вам кажется, что жизнь бьёт ключом, и вы в эпицентре, но однажды наступает момент, когда понимаешь, что ты на самом деле совсем один, и можешь рассчитывать только на себя…»

«Живёшь сам по себе, один, сам себе и друг и подруга, и запрещаешь думать о том, „как всё могло бы быть, если бы…“ Но в глубине души всё-равно живёт надежда, что где-то есть человек, который для тебя, и для которого ты! Просто вам ещё не пришло время встретиться. Даже самому себе не признаёшься в том, что надежда эта теплится, живёт, ждёт своего часа…»

«В сердце накопилось столько нежности, тепла, желания любить, что кажется, хватит на несколько человек. Но отдать это всё хочется только одному, тому, кто поверит, поймет, примет…»

Господи, как же это было верно! И тогда, и сейчас – десять лет спустя. Особенно сейчас! Острое чувство одиночества и желание любить по-настоящему и чувствовать любовь другого человека вдруг нахлынуло на Наташу с такой силой, что у неё потемнело в глазах.

У неё был шанс на счастье, шанс на любовь без условий и оговорок, шанс на другую жизнь. Она отдала этот шанс другой. Другой, которая теперь счастлива, в отличие от неё, Наташи…

– Натка, ну ты чего плачешь? Что случилось то, Натуся… – растерянно повторяла Надя, глядя как по умело накрашенному Наташиному лицу потоком льются беззвучные слёзы, оставляя чёрные полоски туши на щеках.