Текст книги "МЛС. Милый, любимый, свободный? Антифэнтези"

Весточка

Церквушка в зоне появилась год назад и потихоньку обросла «прихожанами». Антошин в их число не входил. И не то чтобы он был совсем неверующий, просто не считал, что ему есть в чем каяться. Даже учитывая, где и за что находится.

«Ну а что, – говорил он себе, слушая как церковный колокол призывает уголовную паству на службу, – я за свои грехи срок мотаю. Так что уже, считай, наказан…» Так и пропускал мимо ушей ежедневные призывы церковного колокола.

И вдруг однажды был кем-то замечен в храме, где простоял у иконы Божьей Матери пока свеча в руке не погасла. Бывалые богомольцы отметили его присутствие, но не удивились – на их глазах и не таких отпетых жизнь к покаянию приводила…

После вечерней службы Антошин вернулся в барак какой-то подавленный и молчаливый, хотя обычно за словом в карман не лез, по шоферской привычке сопровождая любую беседу шутками-прибаутками.

– Слышь, Кандидыч, – обратился он к соседу по шконке, чья постель была прямо над Антошиным, загораживая его мыслям прямой ход в небеса, – угостил бы сигаретой…

Кандидыч, который был лет на десять младше Антошина и неизвестно за что получил своё прозвище, удивлённо вскинул глаза – Антошин не курил. Во всяком случае, за годы отсидки с сигаретой замечен не был.

Жизнь в бараке диктовала свои законы и проявлять открытое любопытство тут было не принято.

– Ну пойдем покурим, – отозвался Кандидыч, не показывая удивления, и спрыгнул на пол.

Они вышли на морозный февральский воздух. Кандидыч вытащил из кармана штанов мятую пачку и щелкнул по ней двумя пальцами, мастерски вытолкнув наружу сигарет, ровно наполовину.

Антошин задумчиво взялся за фильтр, вытащил сигарету, медленно прикурил, затянулся.

– Лет семь уже не курю, – сказал он и сделал паузу.

Кандидыч не ответил. Рассудил, что если Антошин вдруг закурил, значит есть из-за чего. Захочет, расскажет без ненужных расспросов. Да и холодновато было рот открывать.

Антошину, впрочем, холод не мешал.

– Письмо вчера от сеструхи получил. Про одну общую знакомую мне написала, про Олю… Я даже сначала не понял, что за Оля такая. А когда понял, обалдел, брат.

Он задумчиво затянулся и так же неспешно выдохнул густую струйку дыма, смешанную с паром. И снова заговорил, не дожидаясь ответа Кандидыча.

– Я тогда из армии пришел. Ну и загудели мы с пацанами на неделю. В один из дней ко мне зашла одноклассница Танюшка, с младшей сестренкой Олей. С Танькой мы дружили до армии – не то, чтобы встречались, а именно дружили, так, по-соседски, она через два дома от меня жила.

Оля совсем девчонкой была, когда я в армию уходил, такой смешной глазастой пацанкой… А тут стоит девчушка, губки пухлые как у куклы, глазищи синие, щечки розовые… Хорошенькая, сил нет. Я прямо обалдел!.. Ну давай их конечно за стол усаживать, вина наливать. Танька сразу влилась в праздник, а Оля отказалась – «не пью, говорит, совсем». Тут меня азарт взял – «А если шампанского принесу – выпьешь со мной на брудершафт?» говорю. Она раскраснелась, засмущалась, «не надо шампанского», отвечает. А у самой глазки блестят, вижу, нравлюсь я ей.

Ну и забурлила молодая кровь. А ведь середина девяностых была, в магазинах голяк, денег тоже не ахти. Но не отступать же перед девушкой?

Выскочил из-за стола, ребятам говорю: «красавиц никуда не выпускать!», а сам бушлат свой армейский накинул и бегом на улицу. Деньги у соседки занял, соврал что-то, и побежал в магазин. Шампанского нет! Три магазина оббежал – нету нигде этой шипучки, зараза такая…

С четвертой попытки только повезло – увидел как пожилая продавщица ящик шампанского под прилавок задвигает. «Мать, не откажи солдату», – говорю, «чудом смерти избежал, живой домой вернулся, продай одну бутылку – с невестой встречу отметить!»

Посмотрела на меня оценивающе, и две бутылки «Советского» дала. Как сейчас помню, «Абрау-Дюрсо», дорогущее по тем временам.

Вернулся домой, там встретили как героя. А я только на Олю и смотрел. Налил ей бокал, себе, выпили, поцеловал её и не знаю от чего больше запьянел – от шампанского или от её губ… А ведь ей тогда лет шестнадцать было, не больше…

Антошин посмотрел на гаснущий окурок, отшвырнул его в снег и выжидающе глянул на Кандидыча. Тот отточенным движением выбил из пачки ещё одну сигарету и протянул Антошину.

Антошин снова прикурил и продолжил, как будто сигарета давала ему сил говорить.

– Накачал я её тогда шампанским до тошноты. Буквально. Бедную девочку рвало полночи. В итоге, пришлось ей с Танюхой у нас заночевать. Тем более, что отпрашиваться было не у кого. Отца своего они сроду не видели, а мать вышла замуж за какого-то финна и уехала к нему.

Помню, когда Оля уснула, лежал с ней рядом и смотрел как она спит. Родинку у неё на шее как сейчас помню. На звездочку похожа…

Утром проводил их с Таней домой. А вечером сам пошел к ним в гости, снова с шампанским, с цветами. Медвежонка купил плюшевого… В общем, задурил девчонке голову… Уже через неделю переспал с ней.

Антошин так надрывно вздохнул, что Кандидычу стало не по себе.

– Наверное, я ей тогда казался каким-то сказочным принцем. Взрослый, с шампанским, с подарками. И ей захотелось казаться взрослой. Боялась потерять, отвечала на один мой поцелуй двумя, старалась пить со мной наравне. Сначала шампанское, потом вино. Это я сейчас понимаю что вел себя как великовозрастный урод… Девчонка без матери, сестра – профурсетка… А тут я…

А через месяц меня товарищ на Север работать позвал, по контракту. Дома с работой не складывалось, а там деньги хорошие обещали.

Недолго думая собрался и поехал. Оле пообещал, что заберу к себе, как освоюсь. Соврал, конечно. Не специально, так получилось. Закрутила жизнь на северах, затянула. Дальнобойщиком ездил, несколько раз чуть не замёрз в тайге, потом женился скоропостижно – сам не понял, как она меня окрутила… Дети родились один за другим. В общем, домой только через двенадцать лет попал – к отцу на похороны.

Приехал на неделю, а в день отъезда встретил Олю.

Антошин закашлялся – то ли из-за табака, от которого отвык, то ли от холода. А может в горле пересохло от долгого рассказа.

– Пошли на рынок с сестрой, продуктов купить к поминкам. На рынке с сестрой поздоровалась какая-то пьяная деваха – в рваных брюках, с неряшливо накрашенными губами, с синюшными мешками под глазами… Почему-то особенно запомнились грязные обкусанные ногти с облупленным красным лаком… «Кто это?» спрашиваю у сестры. «А ты разве не узнал?» отвечает. «Сестра твоей одноклассницы, Оля» И фамилию знакомую называет.

У меня аж ноги отнялись. «Как Оля?!» «А вот так, пьянчужка она. Давно уже, как сестра замуж вышла и уехала, так и пьет. Шалман дома вечный, бомжатник. Лечили её пар раз от пьянки, кодировали. а всё без толку. На рынок побираться ходит – торгаши ей подпорченные продукты отдают, а когда повезёт, то и из хороших кое-что перепадает».

Я сразу всё вспомнил. И Олю. И ту первую бутылку шампанского. И как обещал, что заберу её, когда она в ночь перед расставанием прижималась ко мне горячим нежным телом…

Как будто взорвалось что-то в голове! Спасать надо человека, думаю! Что-то делать надо! Хотел побежать за ней… Да вспомнил, что дома жена, двое детей. Что билет на самолёт в кармане пиджака лежит. И не побежал, в общем…

Антошин снова замолчал. Кандидыч молча смотрел в смурное небо, где словно опухоль разрасталась сизая снежная туча.

– Вернулся на Север, заставил себя забыть про эту встречу. Вкалывал, пил, гулял от жены, когда возможность была. Потом контору расформировали, переехали в Тамбов, к жене на родину. А через пару лет развелись. Дети выросли, разъехались… Стал встречаться с хорошей женщиной. вроде отношения завязались. И тут чёрт дернул пьяным за руль сесть. Авария эта дурацкая, суд… Ну ты сам знаешь. Вроде жизнь не малина, но жить можно. А тут это письмо от сеструхи.

Я как прочитал, места себе не нахожу, веришь?

Антошин достал из-за пазухи мятый листок, медленно развернул одеревеневшими от холода пальцами, откашлялся и начал читать.

«…Думаю ты помнишь Олю, сестру одноклассницы твоей Тани. Так вот, умерла она месяц назад. Поставь свечку за упокой, если будет возможность. Сам знаешь, поддавала она по-хорошему. А ещё наркотики употребляла какое-то время. Потом снова сильно пить стала. Несколько раз её парализовало.

Последний раз я её видела лет пять назад. Выглядела она, конечно, безобразно, типичный алкоголик, но никогда не унывающий. Таня, сестра её, уже давно уехала заграницу, и контроля над Олей не было совсем. Перед отъездом сестра продала их квартиру в нашем дворе и купила Оле крошечную «однушку». Там она и жила последние лет семь.

А умерла не от пьянки, от туберкулёза. Раньше два раза в год ложилась в больницу для профилактического лечения, а в последний раз вовремя не легла. У неё уже и сил не было передвигаться, насколько мне известно, она лежала. В общем, с ней даже проститься никто не пришёл. Была я, подруга школьная и Олина троюродная сестра. Она забрала её из морга и повезла хоронить в деревню»…

Антошин снова закашлялся и долго не мог остановиться.

Кандидыч отвернулся, молча вышиб из пачки очередную сигарету, закурил и пошел навстречу снежной туче.

Пройти ему удалось совсем немного, всего несколько шагов. Дальше не позволял забор, за которым спала молчаливая тёмная промка.

Как гадалка нагадала

Дело было в советские времена. Пошли две подружки к гадалке одной. Женщина обладала не только талантом предсказывать события, но и определенной силой. К ней тайно даже кое кто из партийной верхушки ездил, чтобы «дела шли». Одна девушка, назовем её Света, давно уже сохла по одному парню безответно, вторая – Вика – за компанию пошла, ради любопытства.

Дождались они своей очереди и вошли обе в комнату, где гадалка принимала. Только глянула она на них, махнула рукой Вике – выйди, мол, по-очереди буду гадать. А Свете сказала: «Вижу, на сердце жар и тоска у тебя. Сильно любишь его?» Девушка аж подпрыгнула – настолько в точку были эти слова. Только и выдохнула: «Люблю!» Гадалка и глазом не моргнула, раскинула карты и смотрит, то на них, то на Свету. «Подружке твоей он по судьбе предназначен. Которая пришла с тобой. Ты для него как вчерашний день – и не видит и не слышит он тебя».

Девушке кровь в лицо ударила. Неужели подружка её предала? Ведьма поняла её настроение. «Она и сама еще об этом не знает, не наводи напраслину. Просто вижу, что быть им вместе, скоро».

Затряслись губы у Светы, слезы полились. И сказала она, как будто против своей воли: «А можно ли… можно ли сделать так, чтобы он меня полюбил? Ну… Приворожить что ли?»

Гадалка помолчала. Закурила сигарету. Не любила она такие дела. Но потом ещё несколько карт из колоды выкинула на стол, посмотрела на них и говорит: «На всё пойдешь ради него? Не пожалеешь? Ну, девка, смотри сама, твоя жизнь… В доме у тебя есть только одна дорогая вещь. Принесешь её завтра – сделаю, что надо. И фотографию дружка захвати».

Вышла девушка в слезах, на подружку глаз поднять не смогла. Та вошла к гадалке. «Ну, чего спросить хочешь?» – сощурила та глаза. «Да я особо ничего. Интересно, как жизнь сложится. Выйду ли я замуж? Будут ли дети у меня?» – Вика покраснела.

Гадалка вдруг засмеялась. Потом достала из пачки сигарету и сказала: «Гадать не буду, так скажу. Если доживешь до новогодней ночи – всё у тебя наладится, хоть и не скоро. А теперь уходи». Крайне удивленная Вика вышла из комнаты; подруги уже не было.

Всё это было странно. Вика шла по улице и прокручивала в голове зловещие слова гадалки. На улице был май, всё цвело и пело, и услышанное казалось глупой шуткой. Она села в автобус, к ней подошел кондуктор. Перерыв все карманы в поисках мелочи, Вика с ужасом поняла, что у неё с собой совсем нет денег. Кондуктор уже начал на повышенных тонах требовать, чтобы её высадили, как вдруг какой-то парень вызвался заплатить за неё.

Домой они шли вместе, он проводил её до подъезда и ещё с полчаса они болтали обо всём и ни о чём. Вике казалось, что она знает Валеру с детства. Веселый, юморной, уверенный в себе. Он понравился ей сразу, сразив на повал благородством, проявленным в автобусе – хоть и копеечным.

На следующий день они пошли в кино. В темноте кинозала Валера взял Вику за руку и сердце у неё затикало на повышенных скоростях. Он снова проводил её до дома и пообещал завтра встретить из техникума. Но сколько Вика не крутила головой – его долговязую фигуру в джинсокой курточке она так и не увидела.

А через месяц Валера женился на Свете. Вику на свадьбу не позвали – после визита к гадалке Света оборвала с ней дружбу. О свадьбе бывшей подруги Вика узнала от соседки, которая показала ей фотографии. Когда-то Вика и Света жили в одном дворе, поэтому общих знакомых было много. Увидев свадебные фото, Вика чуть не закричала. «Он ведь мой! Мой! Как же так? Почему?!»

А соседка всё рассказывала. Про то, как столы ломились на свадьбе, какие подарки молодым надарили, какая Светка счастливая была, как танцевали молодые… «Только жених больно суровый. За весь вечер так и не улыбнулся ни разу», добавила она как бы между прочим и Вика удивилась. Весельчак Валерка – и ни разу? Да он ли это?

Впрочем, это было неважно. Всё было неважно. Вика потеряла вкус к жизни. Вечером не помнила, ела или нет. Стала плохо учиться, чуть не вылетела из техникума. На лето поехала со стройотрядом в далекий Бишкек и неожиданно сама для себя вышла замуж за киргиза. Свадьбу сыграли скромную, Вика перевелась в местное училище и домой не вернулась. А в новогоднюю ночь юный муж приревновал её к кому-то из гостей и несколько раз пырнул кухонным ножом… На суде он плакал, просил прощения, но дали ему на всю катушку.

Вика выжила. На родину она вернулась только в 2010 году, когда в Бишкеке начались волнения. Потихоньку обустроилась в старой родительской квартире, нашла работу. Одна из соседок, зашедшая навестить Вику, рассказала ей о страшной судьбе Светланы.

«Жили они с мужем как кошка с собакой. Светка ревновала его страшно. А он всё по командировкам мотался, лишь бы от скандалов её подальше. Но не разводился, терпел ради дочки. Деньги все в дом, девочка их как кукла всегда одета была. А как ей исполнилось 3 года, беда случилась, заболела она сильно. Повез Валерка дочку в Москву, там и на работу устроился, чтобы лечение оплачивать. Света к ним несколько раз ездила, потом не выдержала, загуляла. Не каждая с больным ребенком на руказ в Мадонну то превращается… У Светки не вышло. Попивать стала. С мужиками разными на машинах дорогих разъезжать. Приехал как-то Валерка, стыдил её, звал в Москву насовсем. А она возьми да и брякни ему: «я тебя за брошку с бриллиантом купила, ты никто, ты вещь. А ненужные вещи выбрасывают». Каково такое мужику слушать? Плюнул да уехал.

А Светка через полгода в бандитскую разборку попала с очередным хахалем. Девяностые эти, будь они неладны. В ресторане дело было. Прикрылся бандюган её телом, за её счет и спасся. А Светку с десятью пулями в теле похоронили…»

Не дыша слушала Вика эту странную историю. «А что же Валера?» встрепенулась она, когда соседка замолчала. «Валерка то? А что он? В Москве так и живет, дочь выросла, институт уже поди закончила».

Вика вздохнула. Два дня и вся жизнь. Когда тебе сорок, воспоминания юности кажутся нереальными, как будто приснившимися…

Но сны иногда сбываются, даже самые невероятные. Как-то после работы Вика зашла в магазин за продуктами. Расплачиваясь на кассе она вдруг поняла, что ей не хватает денег. «Давайте отложим вот это и вот это», сказала она кассирше, краснея. «А давайте не будем», – вдруг сказал над ухом чей-то веселый мужской голос. Вика подняла глаза.

Высокий мужчина с седыми висками смотрел на неё сверху вниз. «Ну, что, Вика, выжу ты так и продолжаешь жить не по средствам» – сказал он ей с улыбкой.

«Валера?!» – выдохнула она. Он кивнул. «Так не бывает», – сказала она глазами. «Бывает», – моргнул он.

А вслух сказал: «Как же долго я искал тебя, Вика»…

Берёзка

Березка росла в небольшой роще между двумя деревнями. Её облюбовали местные молодожёны – каждый раз, когда в одной из деревень гуляли свадьбу, нарядный кортеж с шариками, бантами и куклами после сельсовета обязательно заезжал в рощу, где возле берёзки открывали шампанское, стреляя пробками по скачущим с ветки на ветку белкам.

После торжественного распития праздничной шипучки под шутки-прибаутки друзей и родственников жених и невеста привязывали цветные ленточки к веткам берёзы, стараясь, чтобы эти яркие клочки были связаны между собой хотя бы одним узлом.

Берёзка была тонкая, высокая, красивая, белой вертикалью выделявшаяся на фоне серо-зелёной массы осин, тополей и сосен. Кто-то говорил, что её посадил вернувшийся с фронта офицер, в память о погибшей во время войны возлюбленной, но так это или нет, наверняка никто не знал.

Именно под этой берёзкой Шурка назначал свидания Валюше.

Когда в небольшой аккуратный домик на окраине соседней деревни въехали Валины родители, Шурик заканчивал восьмой класс. Школа была единственной на ближайшие семь или восемь деревень, но учеников в ней можно было пересчитать по пальцам.

Поэтому появление новенькой – весёлой смешливой Валентины заметили все, в том числе и Шурка. Она училась на год младше, в одном классе с его братом, и их дружба началась уже на второй день её пребывания в школе.

Он подошел к ней на перемене и спросил:

– Тебя Валькой зовут? А я Шурка, Колькин брат. Хочешь вечером на мопеде покататься?

Симпатичная кареглазая девчонка с тугой косичкой посмотрела на него изучающе и ответила:

– Ну, если шлем дашь, то хочу…

До конца учебного года они так сдружились, что в обеих деревнях их прозвали «бандой»: Шурка, Колька и Валентина везде появлялись втроём. Вместе ходили на озеро рыбачить, вместе катались на мопеде Колькиного и Шуркиного отца, вместе ходили воровать горох на колхозное поле, вместе по вечерам распивали чаи дома у Валиных родителей, вместе купались в местной речушке.

Осенью Шурка уехал в город учиться на тракториста, а Валентина и Коля остались учиться в школе. Без Шурика дружба между ними как-то не клеилась. Он писал Валентине письма, приезжал на выходные, а однажды родители отпустили её с ним в город, где они провели два чудесных дня.

В первый день они гуляли по чистым красивым, он угощал её мороженым и газировкой. Ночь Валя прокантовалась у троюродной тётки, а утром второго дня они пошли в городской парк, где играл духовой оркестр и продавали петушков на палочке. Ближе к вечеру Шурка проводил Валю на автобус и там, на автобусной станции они впервые поцеловались.

Когда Шурка вернулся из города с «корочками» всем уже было ясно, что они «тили-тили тесто – жених и невеста». Сначала местная детвора поддразнивала их, потом отстала. Берёзка стала «их местом» – там они назначали друг другу свидания, там сидели в тёплые летние дни на брёвнышке, болтали и грызли семечки, там обнимались и целовались невидимые чужому взгляду, там же спорили и ссорились.

Ссоры возникали всегда только по одному поводу: Валя хотела уехать в город, чтобы учиться в медучилище. Шурка в принципе против учёбы не возражал, но осенью его должны были забрать в армию и мысль о том, что пока он служит, его невеста будет околачиваться в городе, где на каждом шагу одни соблазны, выводила его из себя.

Впрочем, ссоры всегда заканчивались одинаково. Валька начинала шутить и подлизываться, затевала шуточную игру в «медсестру и раненого», в итоге он с ней соглашался, и всё заканчивалось поцелуями и нежностями.

Березка

Осенью она поступила в училище, а ему пришла повестка из военкомата. Проводы в армию устроили в один из сентябрьских выходных. Валя сидела рядом с Шуркой, и он с непонятной внутренней тревогой отмечал в ней неуловимые перемены: косынка на груди повязана как-то по-новому, ресницы на глазах накрашены, волосы слегка подкручены, на ногтях бледно-алый лак.

Над столом как мячик от пинг-понга туда-сюда летали шутки-прибаутки, молодежь смеялась и подбадривала Шурика. Валя, необычайно хорошенькая в светлом кримпленовом платье в горошек, обеими руками обнимала его и то и дело прижималась пушистым затылком к его предплечью, а он опрокидывал рюмки с водкой одна за другой, постепенно погружаясь в тяжёлый хмель.

Гости долго не расходились. И под гармошку танцевали, и импровизированную дискотеку по дворе затевали, и ещё Колька под гитару пел, красиво пел, братишка… Было уже далеко за полночь когда Валя засобиралась домой. Шурка вызвался провожать – а как иначе, жених он или нет, его в армию провожают или соседа? Колька вызвался пойти вместе с ними, но и Шура и Валя в один голос отказались. Хотелось им вдвоем побыть в эту прощальную ночь… Однако младший брат не отставал:

– Шур, у нас тут городские на базе отдыхают, недалеко, вдруг пристанут, а ты подпил всё-таки… Давай проведу вас с Валей…, – настойчиво упрашивал он.

– Коля! Ты хоть и брат мне, а по морде дам, если не отстанешь, – огрызнулся Шурка, – а городских я не боюсь, нашел кем пугать. Я с собой ружьё батино возьму, пусть только попробуют сунуться…

Они шли по осенней роще, держась за руки, и разговаривали в пол-голоса. Вернее говорила только Валя, а Шурка слушал. Девушка рассказывала о том, как обустроилась в городе, о подружках по общежитию, о преподавателях и занятиях в училище, но Шурка почти не слушал, потому что в данный момент его интересовало совсем другое. Не замечая его напряжения, девушка щебетала не переставая.

У заветной березки сделали остановку. Шурку пошатывало от выпитого, а Вале хотелось перевести дыхание. Воспользовавшись тем, что она наконец-то замолчала, Шурка кашлянул и спросил, наконец, о том, что его мучило последнее время.

– Валь… А ты меня ждать-то будешь?

Валя посмотрела на него слегка удивлённо и рассмеялась. От выпитой на проводах наливки она раскраснелась и была как-то особенно хороша.

– Ой, Шурка, ну что ты как маленький? Будешь ждать – не будешь ждать… Я что, на остановке что ли стою? Не знаю я, там видно будет, чего зря обещания раздавать-то!

И она снова засмеялась и шаловливо взъерошила его чуб рукой.

Шурка почувствовал, как у него закипает кровь. Он оттолкнул шаловливую руку, сдёрнул с плеча ружьё и наставил на Валентину:

– Ах так! Ах ты так!.. Ну-ка становись к берёзе!

Валя, не переставая смеяться, подошла к берёзе, прислонилась к ней спиной и посмотрела Шурке в глаза. Его лица не было толком видно в темноте и ей показалось, что он улыбается.

– Шурка, ну хватит дурить, ну что за хулиганство! Не пугай меня, я тебя не боюсь! – и она снова засмеялась, беззаботно и без тени испуга. Ведь это был Шурка, её Шурка, который три года ходил за ней хвостиком, и давно уже был совершенно ручным. Его внезапная ярость смешила и забавляла её.

– Я тебя последний раз спрашиваю, Валентина, – сказал Шурка, как-то странно растягивая слова, – будешь меня ждать или нет. Отвечай!

И он взвёл курок.

– Шур, ну хватит уже пугать меня. Ты такой смешной с этим ружьём – ну прямо подпасок с огурцом – Валя задыхалась от смеха. – Ну, буду я тебя ждать, буду, конечно! …Если никто другой ухаживать не станет! А если кто станет – то это уже как получится, Шур, уж не обессудь… Ты же понимаешь, кто ближе к телу, того и целую смело!

И Валя снова засмеялась, такой удачной ей показалась её шутка.

– Ах так! Ах ты …вот так, значит!!!

Шурку накрыло мутной отвратительно вязкой волной ярости. В одну секунду – даже не успев отдать себе отчёта в своих действиях – он надавил на курок, отправив смертельный залп в сторону березки, прямо туда, где светлым пятном на фоне тёмной рощи выделялось Валино платьице в белый горошек. Последнее, что она увидела, перед тем как умереть, была яркая вспышка выстрела.

…Я встретил Шурку через сорок лет после этой истории. Он так и остался для всех Шуркой, не обзаведясь ни полным именем, ни отчеством, ни семьёй. За убийство Валентины он получил 12 лет, и с тех пор его жизнь стала чередой преступлений и отсидок. К моменту нашей встречи он превратился в невзрачного потерянного старика с пустым потухшим взглядом.

И думается мне, что тем далёким сентябрьским вечером его случайный роковой выстрел убил двоих. Смешливую захмелевшую девчонку и его самого – влюблённого парня с живой и трепетной душой.