Текст книги "МЛС. Милый, любимый, свободный? Антифэнтези"

Лекарь

Жека готовился откинуться. До долгожданной свободы оставалось две недели. Всего каких-то четырнадцать дней! И в эти последние дни он просто не знал, куда себя деть от нетерпения. Причина была не только в приближении долгожданного мига свободы. И даже не столько в ней. Причина была в Миле, потому что Мила обещала за ним приехать. Так сказать, самолично встретить его прямо у тюремных ворот.

Ах, Мила!.. Очаровательная, стильная, веселая и совершенно без башенная в любви. Да, да, у них без всяких сомнений была любовь! Все те полтора года, пока он сидел в тюрьме, она писала ему по 2—3 письма в неделю. И посылки посылала. И передачи. И гнёздышко дома обустраивала в ожидании его возвращения.

И романов ни с кем не крутила, ждала честно. Он это точно знал – был рядом с ней один верный человечек, который вёл «дневник наблюдений» и периодически Жеке обстановку докладывал.

Вот только на свидания Мила не приезжала. Категорически и в резкой форме отказывалась от всех Жекиных приглашений. «Ни ногой, говорит, в тюрьму. Меня от одного вида тюремных стен выворачивает. Уж лучше полтора года потерпеть в разлуке, зато как потом при встрече оторвёмся!

Ждут же некоторые парней из армии, и ничего дожидаются. И подольше, бывает, ждать приходится. И вообще, чем дольше терпишь, говорит, тем больше кайфа». Такая вот своеобразная женщина была эта Мила.

А уж как Жека её любил! Словами не передать. Писал письма, конечно. Во сне видел. Мечтал так, что от фантазий ноги подкашивались. К концу первого полугодия отсидки даже стихи начал писать, чего отродясь не бывало…

И вот до долгожданной встречи осталось всего 2 недели, каких-то 14 дней. Жека уже вовсю прокручивал в мыслях красивый видеоролик, в котором Мила в нарядном платье бросалась ему навстречу прямо у тюремных ворот и припадала к его губам в жадном поцелуе, как вдруг случилось самое настоящее ЧП.

Соседу по бараку где-то удалось раздобыть пару бутылок самогонки к своему дню рождения, и он устроил небольшой сабантуйчик «для своих», в число которых входил и Жека. И всё бы ничего, только кое-кто слегка перебрал на «вечеринке» и затеял потасовку, и Жека как-то неожиданно для себя оказался в её эпицентре. Из потасовки все вышли живыми и почти невредимыми – кто с синяками, кто с царапинами, кто с ушибами.

А вот Жеке по закону подлости крупно не повезло – ему порвали нижнюю губу. В самом прямом, некрасивом, кровавом смысле. И что самое обидное – совершенно незаслуженно. Просто тупо и неудачно попал под горячую руку одному из самых активных дебоширов…

На утро губа нестерпимо болела, надорванный кусок плоти кровоточил и уродливо полувисел-полулежал на подбородке. Но самым ужасным была охватившая Жеку паника – как он предстанет перед своей Милой таким уродцем?! Какая вообще может быть речь о нежностях с таким квазимодой?!

Картинка со страстным поцелуем после долгой разлуки мгновенно трансформировались в Жекином воображении в нечто-то невообразимое. Вот нарядная Мила бросается к нему навстречу и …отшатывается в испуге и отвращении, увидев его изуродованный рот. Ужас!

В таком отчаянном положении Жека оказался впервые. Кое-как смыв засохшую кровь сразу после утренней проверки, он побежал к лагерному фельдшеру. Тот посмотрел на Жеку, повздыхал, поцокал и сказал:

– Парень, ты знаешь что? Ты себе губу пластырем залепи, авось срастется как-нибудь. А потом выйдешь, тебе какие-нибудь нормальные врачи всё красивенько перешьют… если денег у тебя, конечно, на это хватит. А я тебе ничем не помогу, уж ты не обессудь…

Жека вернулся в свой барак совершенно убитый. Губа нестерпимо болела, на душе было отвратительно и не было никакого понятия о том, что делать дальше. И тут один симпатизирующий ему парнишка вдруг подал идею.

– Чё загрустил, Жека? Губа болит? Дак, ты сходил бы к дяде Толе, может он тебе чего наколдует?…

Жека аж подпрыгнул. Дядя Толя! Как же он не подумал о нём сразу! Может и правда, чем поможет, ведь у него же золотые руки!

Дядя Толя был местным знахарем-самоучкой, который и вывихи вправлял, и правильный диагноз по глазам определял, и даже камни из почек мог вывести – случалось и такое. На зоне он был давно, сидел за двойное убийство, к медицине никогда никакого отношения не имел.

Лечить людей начал уже за решёткой. Сам удивлялся своим внезапно проявившимся способностям, даже пытался отмахнуться от них, но народ каким-то чудесным образом в одночасье узнал о его целительстве и потянулся вереницей.

Дядя Толя напрямую никому в помощи не отказывал, но лечил не всех. Если честно, то Жека даже не был уверен, что дядя Толя с ним вообще разговаривать будет, не то что помогать возьмётся. Но надежда, внезапно шевельнувшаяся в сердце, требовала немедленных действий. И Жека пошел сдаваться на милость сурового тюремного знахаря.

Дядя Толя внимательно разглядывал Жекину губу, рассеянно слушая его невнятные объяснения и скептически хмурясь. Когда Жека завершил свою отчаянную речь рассказом о скором освобождении и встрече с Милой, дядя Толя стряхнул с себя оцепенение и наконец-то заговорил.

– Вот что, браток, – сказал он, – Давай дуй в свой барак, узнай, осталась ли у именинника самогонка. И тащи сюда всю, какая есть. Быстро.

Жеку как ветром сдуло. На его счастье нужной жидкости нашлось аж почти пол-литра. Когда он с тщательно спрятанным в штанине бутыльком вернулся в камору к дяде Толе, тот уже прокаливал иглу на свече. На столике у него мерцала какая-то допотопная склянка с одеколоном, лежали две катушки разных ниток и несколько застиранных клочков марли.

– Это… это всё для чего? Что делать будем?, – вдруг одеревеневшими от страха губами спросил Жека.

Дядя Толя бросил на него быстрый внимательный взгляд и ответил спокойно:

– Что делать-то будем? Ты пить, а я шить. Принёс?

Жека кивнул.

– Ну пей, что смотришь на меня как пенёк с глазами?

Жека достал бутылек и выпил. Всё, что в нём было. Потом уселся на лавку, которая стояла у стены, и стал молча смотреть, как дядя Толя неторопливо готовится к операции. Лекарь смочил все клочья марли одеколоном, одним промочил Жекину губу, от чего тот дёрнулся, потому как влажная марля нестерпимо обожгла губу, вторым куском протер себе руки, а третьим иголку со вдетой в неё поблескивающей ниткой.

– Ну, держись, браток, будет больно. Терпи. Когда всё закончится – станешь таким красавчиком, что ни в сказке сказать…

…Операция длилась около часа. Дело продвигалось медленно, потому что разрыв был рваный, и дяде Толе пришлось каждый стежок делать максимально тщательно, каждый раз завязывая нитку на отдельный узелок. К концу этого часа измученный Жека, совершенно очумевший от самогонки и боли, встал наконец со скамьи и пошатываясь пошел к выходу.

Не менее измученный дядя Толя прижал наодеколоненный кусок марли к Жекиной губе и сказал ему вслед:

– Ты вот что… Сходи ещё раз в санчасть. Попроси, чтобы пенициллина вкололи… или другого какого антибиотика. Зарастёт твоя губа, зашил я аккуратно, теперь главное – чтобы воспаление не началось, чтоб не загноилось, обязательно зайди в санчасть. Всеми правдами и неправдами выпроси хоть пару уколов…

*****

…Прошло несколько месяцев. Дядя Толя сидел в своей каморке, паял. На зоне он был электриком, причем востребованным и уважаемым, у него даже была своя каморка – отдельный закуток со столом и стулом, типа «для дежурств». В этой каморке он и принимал своих «пациентов» в свободное от электрических дел время. И вот сидел он, паял, и размышлял о превратностях судьбы, которая превратила его из главного энергетика крупного предприятия в лагерного электрика.

Поток его мыслей тек плавно и неспешно, аккуратно обходя острые моменты, вызывающие ненужные эмоции. Но додумать свои мысли дяде Толе так и не удалось – их прервало дребезжание старенького телефонного аппарата на столе, по которому обычно звонило лагерное начальство. Он снял трубку и услышал женский голос:

– Анатолий Михайлович? («Так спросила, как будто тут ещё кто-то может ответить», – подумал про себя дядя Толя) Зайдите в контору, Вам тут письмо пришло. Заказное.

И трубку повесили. Он даже ответить не успел. Да и чего отвечать? Спрашивать «от кого»? Приходи и увидишь.

Внутри зашевелилось что-то похожее на любопытство. Кто бы мог прислать ему письмо? Детей и жены давно нет на свете, писать некому. Собственно, из-за этого он и «сел» так надолго, заживо похоронив себя за тюремными стенами. Прихлопнул в отчаянии двух типов, которых считал виновными в гибели семьи…

Родители умерли ещё до этих страшных событий. Брат жил за границей и связь с ним не поддерживал. Друзья давно забыли. Был, правда, один, который не забыл, но он писал только дважды в год, на новый год и ко дню рождения. Может, это он что-то прислал? Других вариантов не было.

В конторе дяде Толе выдали тонкий распечатанный конверт. Обратный адрес был незнакомым – какой-то городок в Тульской области. Он не спеша вернулся к себе и только тогда заглянул внутрь.

В конверте лежали две цветных фотографии.

На одной красивый смеющийся блондин держал на руках яркую синеглазую девушку в обтягивающем свадебном платье с глубоким вырезом. Их окружала нарядная толпа, какой-то парнишка на переднем плане открывал шампанское.

На второй фотографии красивая парочка замерла в поцелуе. Фотограф выбрал очень необычный ракурс, сняв молодожёнов чуть сверху, и слегка затуманив задний фон. На фотографии было ясно видно, что, даже целуясь, они не перестали улыбаться. От фотографии исходило невероятное тепло, неуловимая аура счастья и любви.

Дядя Толя перевернул фотку и прочел: «Дядя Толя! Спасибо тебе за всё! Ты оказался прав – я стал красавчиком! А главное – мы с Милой теперь вместе. Спасибо, спасибо, спасибо! Приезжай к нам, когда освободишься. Мы тебя ждем. Мила очень хочет с тобой познакомиться! Жека»

На обороте второй фотографии стояла дата свадьбы и адрес новоиспеченного семейства. Дядя Толя почувствовал, как что-то ёкнуло в сердце и как будто даже защекотало в носу. За пять лет «знахарства» это был первый случай, когда его кто-то поблагодарил.

Ещё раз посмотрев на фотографию с целующейся парой, дядя Толя вздрогнул: на глянцевую фотку вдруг упала крупная солёная капля.

Дело было в Твери

В самом центре Твери есть улица Трехсвятская. Когда-то давно, в двух шагах от нее жила девушка, которую я не забуду никогда. Звали её Лиля. У неё были огромные синие глаза и волосы цвета жемчуга. Мы с Игорем так и звали её между собой: «жемчужина».

Слоняясь вдоль пожилой хрущевки, мы направляли в её окна солнечных зайчиков, иногда устраивая ими битвы, как в «звездных войнах». Лилька выходила к финалу битвы, свежая, улыбчивая, пахнущая чем-то сладким. Втроем мы ходили в кино, покупали мороженое, гуляли по набережной и сидели на окрестных лавочках…

Игорь был из зажиточной московской семьи. Он учился в юридической академии, всегда был одет с иголочки и в карманах у него шуршали денежки. Я был лимитой, учился в автомобильном, одет был на скорую руку, но денежки шуршали и у меня, поскольку я был нагл, сноровист и изобретателен. И всегда знал, где можно «перехватить копейку».

Мы были странной троицей. И довольно быстро примелькались в местных закусочных и кинотеатрах. Местные бабушки-билетерши делали ставки, кого же в итоге выберет хорошенькая белокурая Лилька.

Собственно, мы с Игорем благодаря ей и познакомились.

Дело было студенческим летом 1991 года. Я со своей группой ехал на практику в Усть-Каменогорск. Лиля была в нашем вагоне проводницей – и, собственно, тоже студенткой. Мы ехали в её вагоне двое суток, и подкатывать к Лиле пытались многие – девочка она была сказочно красивая.

В итоге, я настырно отшил всех претендентов и выпросил-таки у Лили адресок. Тут-то я и узнал, что белокурая проводница живет в Твери. Радость от обладания заветным адресом немного поблекла, когда девушка, лучезарно улыбнувшись, добавила:

– Знаешь, я уже дала свой адрес одному парню… Но так ведь даже интересней, правда?

Не могу сказать, что я был с этим согласен, но вариантов не было.

С наступлением осени мы с Игорем столкнулись под Лилькиным окнами. Пару раз били друг другу морды, потом все-таки заключили «худой мир» и на пару слонялись под окнами кирпичной двухэтажки.

Наша история, начавшаяся как милый водевиль, закончилась трагедией.

Как-то я получил хороший «навар» от продажи вареных джинсов и решил прокутить свои барыши с любимой девушкой – ну и ее вторым ухажером, куда же без него. Договорившись однажды «не ухаживать за Лилькой по одиночке», мы строго следовали своей полудетской клятве. Такой у нас был кодекс чести.

И вот, залихватски подкатив к Лилькиному дому на такси, мы принялись истово сигналить. Лилька вышла нарядная, в белой блузке и модных тогда «мальвинах», и мы помчались в ресторан. Название кабака за давностью лет стерлось из моей памяти, а вот события того вечера помнятся как будто случились вчера.

Мы зашли в ресторан, демонстративно показывая, какие мы крутые. Игорь еще днем заказал столик, лично зайдя в кабак и сунув официанту четвертак. Поэтому встретили нас как королей.

Мы поназаказывали всякой всячины, красуясь перед Лилькой, а когда нам принесли бутылку дорогущего шампанского, я сунул ей небольшой пакетик и сказал: «Иди переодевайся». Лилька посмотрела на меня с недоумением, но женское любопытство победило, и она побежала в «дамскую комнату».

Пока её не было, в ресторан вошли три парня в спортивных костюмах, с вызывающе толстыми золотыми цепями на шеях. Вальяжной походкой хозяев троица прошла к столику слева от сцены. В это время на сцене как раз настраивались музыканты. Один из них тут же спрыгнул и пожал им руки, чуть склонившись перед тем, у которого вместо спортивных штанов были черные джинсы, как будто признавая его главенство и власть.

– Не знаешь, что за «спортсмены»? – спросил Игорь.

– Откуда, – удивился я, – по виду братки какие-то. Может, местные гангстеры?

Парни сделали заказ стремительно подбежавшему к ним халдею и принялись рассматривать публику. В этот момент из дамской комнаты выпорхнула сверкающая улыбкой Лилька, в ультрамодной джинсовой мини-юбке, которую я привез ей в подарок.

Распрямив плечи и выставив грудь вперед, она была необыкновенно хороша! Свободная строгая белая блузка и красивые длинные ноги, открытые почти полностью, смотрелись весьма контрастно, соединяя в её образе ангельское начало и почти звериную сексуальность.

В добавок ко всему Лилька распустила волосы и вместо конского хвоста, с которым мы впервые увидели ее в тот вечер, её хорошенькую головку обрамляли пушистые жемчужные локоны, превратившие её в шикарную русалку, сошедшую с картины Васнецова.

Мы с Игорем обалдели. Даже привыкнув к Лилькиной красоте, мы всё же были ошарашены её бомбическим превращением. Лилька победно смотрела на нас с другого конца зала, упиваясь произведенным эффектом.

Когда она наконец двинулась в нашу сторону, её перехватил один из «спортсменов», сидящих у сцены.

– Эй, блондиночка, не проходи мимо, – хмыкнул он, цепко схватив Лильку за запястье.

Мы с Игорем переглянулись и не сговариваясь, вскочили. Да так резво, что стулья, на которых мы сидели, отлетели в стороны. За секунду домчавшись до столика «гангстеров», мы грозно встали у Лильки по бокам.

– Девушка с нами, – сказал я спокойно, но угрожающе.

Качок отпустил руку, медленно встал из-за стола и выставив челюсть вперед промычал:

– Чё?! Что это за гномы тут объявились у моей Белоснежки?!

Он двинулся было ко мне, но парень в черных джинсах остановил его окриком:

– Сядь!

Потом посмотрел на нас троих оценивающим взглядом и сказал:

– Идите ребята, Серый пошутил… Правда, Серый? – обратился он к качку.

Качок насупился и отвернулся. Инцидент казался исчерпанным, и мы вернулись за свой столик с нашей главной добычей – с красавицей Лилькой.

Игорь сразу же предложил уйти из этого злачного места и поехать куда-нибудь ещё, но мы почему-то остались. О чем потом не раз жалели… В воздухе искрило. Троица в спортивных костюмах постоянно пялилась в нашу сторону, во все глаза разглядывая Лильку. А примерно через полчаса со стороны их столика раздался звон битого стекла – кто-то из них бросил рюмку в официанта, чтобы тот быстрее подошел за заказом. Надо ли говорить, что тот вечер закончился дракой?

Впрочем, началось всё достаточно мирно.

На сцену вышла певичка в блестящем платье и спела пару бодрых танцевальных хитов, под которые подвыпившая публика с удовольствием размялась. Потом гангстер в черных джинсах подошел к певице, что-то шепнул ей на ухо, скинул спортивную куртку и медленно двинулся в нашу сторону.

Как сейчас помню эту картину. Атлетически сложенный мужчина в черном пружинистой походкой идет по ресторану под плаксивый тягучий проигрыш. Подходит к нашему столику, иронично склоняет голову и говорит:

– Простите, парни, хочу у вас ненадолго похитить эту очаровательную фею. Вы позволите, миледи? – и не замечая нас он смотрит горящими глазами на Лильку.

Испытывая непреодолимое желание врезать варягу, мы с Игорем с изумлением видим, как Лилька – наша Лилька! – растягивает губы в улыбке и подает свою нежную ручку этой обезьяне.

Они удаляются в центр зала и танцуют медляк под щемящий вой подражающей Тане Булановой певицы: «Не плачь, всего одна осталась ночь у нас с тобой…»

Эта картина будет стоять у меня перед глазами до самой смерти. Изящная белокурая красавица в белой рубашке и коротенькой юбке, едва прикрывающей длинные ноги, и черная мужская фигура, тесно обнявшись качаются в свете туманных огней Тверского кабака…

Потом, конечно, было всё. Наши упреки, Лилькин смех, ирония неизвестного нам парня в черном, сквозившая в его взглядах и жестах и, наконец, словесная перепалка с его «свитой», закончившаяся дракой на улице, в которой Игорю порезали руку ножом, а мне разбили бутылку о голову. Напоминание об этой бутылке я до сих пор ежедневно вижу в зеркале…

В тот вечер Лилька уехала со своим новым знакомым и больше в нашей с Игорем жизни не появлялась. Отвалявшись сутки в Тверской больнице скорой помощи мы вернулись в Москву. Игорь дозвонился до неё на третий день. Лилька сказала что-то вроде: «Мальчики, вы такие хорошие, мне было с вами очень весело, но теперь у меня другая жизнь, не звоните мне больше и не приезжайте» и повесила трубку…

С Игорем я изредка вижусь и сейчас – когда захожу в его пафосный ресторан на Арбате. Мы говорим о жизни, о музыке, о политике, о высокой кухне.

И никогда – о том, как через год после всей этой истории, в августе 1993-го, Лильку застрелили выстрелом в голову вместе с тем самым «парнем в черном» в его загородном коттедже на окраине Твери.

Питерский гоп-стоп

«Гоп-стоп, мы подошли из-за угла», – в нашей стране эту песню угадывают с первых нот и академик, и таксист, и воспитательница в детском саду. Да что воспитательницы – у нас даже дети, и те с легкой руки Розенбаума знают, что такое «самый популярный в нашей синагоге отходняк».

Но мало кто знает, что главная героиня песни, нагло забывшая блатной мир «сука подколодная» на самом деле выжила, а ее «убийцы» получили за покушение на убийство серьезные срока.

«Вчера на Васильевском острове, по адресу… двое неизвестных нанесли три ножевых ранения 25-летней К. и бросили ее на набережной Невы у дома №… в бессознательном состоянии. Свидетели расправы вызвали скорую, которая доставила пострадавшую в больницу им. Пирогова в тяжелом состоянии. Личности нападавших выясняются…»

Милицейская сводка за август 1969 года умолчала о том, как в скорой почиканная бандитами девушка бормотала, что ее все равно убьют. «Так решили „на малине“, теперь мне не жить», – хрипела она в бреду. «Я хотела завязать, выйти замуж и уехать, а Сэмэн и Матрос меня порезали, я с ними обоими была… не простили» По этим «погонялам» криминальную парочку потом и вычислили, на долгие годы отправив валить лес.

История блатной расправы какое-то время бродила по Питеру, обрастая всё новыми пугающими подробностями. А однажды попала в уши к начинающему барду Саше Розенбауму, которому поразила воображение.

Говорили, что один удар был нанесен ножом в сердце, а два других – в лицо. Мол, бандиты из ревности нарисовали на юном женском лице крест, перечеркнув своей жертве не только жизнь, но и красоту…

Она выжила. Ещё несколько лет потом ленинградцы с удивлением оглядывались на девушку с двумя огромными шрамами через все лицо. Потом она исчезла.

Розенбаум, будучи настоящим поэтом и романтиком, решил, что будет пронзительней, если героиню не изуродуют в песне, а сведут с ней последние счеты… Так появился его главный хит «Гоп-стоп».

Бандиты отсидели своё сполна. С одним из них случилась трагедия на лесоповале. Но это уже совсем другая история…