Текст книги "Репортер"

Бакинская жизнь

По моему глубокому убеждению, репортер должен быть авантюристом. Ведь зачастую очень важно попасть туда, куда не пускают. А в советское время мало куда пускали. Кроме того, авантюризм помогал в те далекие времена жить полноценнее. Хотя и опасное было это дело – выдавать себя не за того, кем ты на самом деле являешься.

Попав после распределения в Азербайджан, я стал работать бригадиром канализационного хозяйства станции Баладжары с окладом 120 рублей в месяц. Обитал в общежитии, в комнате, в которой помимо меня жили еще человек шесть азербайджанцев, приехавших в столицу из разных районов Азербайджана.

Работа была однообразной. Целый день я ходил со своей бригадой по железнодорожным путям и прочищал канализацию специальной проволокой. Рабочая одежда не очень хорошо пахла, сам я не очень хорошо пах…

Чтобы не сойти с ума, я каждый день после работы садился в электричку и ехал в Баку. Там я всегда шел в одно место – в Азербайджанскую государственную филармонию. Каждый день слушал классическую музыку. Вначале покупал билеты, а потом бабушки-контролеры запомнили меня и стали пропускать бесплатно.

Я не знал, как поменять работу. В Баку у меня не было ни одного знакомого, а я обязан был три года отработать по распределению. Азербайджан в те годы был очень коррумпирован. Доказать что-то кому-то было невозможно – здесь я был чужаком, занесенным в эту южную республику волею случая.

Месяца через три я придумал, что нужно делать.

Начальником Бакинского отделения Азербайджанской железной дороги был родственник великого азербайджанского поэта Самеда Вургуна. Того самого, который написал самые известные патриотичные стихи про Азербайджан.

Много лет спустя я исполнил свою давнюю мечту – прочитать эти стихи в стендапе, причем сначала по-азербайджански, затем – по-русски. И я сделал это! Зеваки, которых в Баку всегда много, радостно приветствовали меня, когда я справился с этой трудной задачей. Читать по-азербайджански очень нелегко, но поскольку я много лет прожил в Баку, то все же справился с этой задачей:

 
Ел билир ки, сен менимсен
Йурдум, йувам мескенимсен
Анам догма Ветенимсен
Айрылармы кенюл джандан?
Азербайджан, Азербайджан!..
Можно ль душу из сердца украсть? Никогда!
Ты дыханье мое, ты – мой хлеб и вода!
Предо мной распахнулись твои города.
Весь я твой. Навсегда в сыновья тебе дан,
Азербайджан, Азербайджан…
 

…Памятник Самеду Вургуну стоит в сквере у здания Азербайджанской железной дороги, и начальник Бакинского отделения в любую минуту мог полюбоваться своим великим родственником прямо из окна кабинета.

Быть родственником Вургуна в те годы многое значило. Шел 1977 год, коррупция была в самом расцвете. Всякие родственные связи с великими людьми поощрялись властью. Потому у большого железнодорожного начальника руки были развязаны, вел он себя властно, независимо, и многое ему прощалось. Был он очень грубым, о его жутком характере слагали легенды. Рассказывали, что он безумно любит женщин. Чуть ли не все молодые сотрудницы Бакинского отделения прошли через его комнату отдыха.

Много лет спустя сын Самеда Вургуна Вагиф Самедоглу рассказал мне, что одну секретаршу Родственник полюбил прямо на своем рабочем столе, и каким-то образом эта пикантная история стала известна всему Бакинскому управлению. Девушке пришлось уволиться…

Говорили, что Родственник много воровал.

А кто тогда не воровал в Азербайджане? Только я – бригадир канализационного хозяйства станции Баладжары, ведь единственное, что я мог украсть, – ту самую вонючую проволоку, с помощью которой чистил канализационные коллекторы.

Короче говоря, я придумал, как изменить свою жизнь.

Ясно было, что только этот самый Родственник может мне помочь. Но если я просто приду к нему, он меня не примет – кто я такой для него? Какой-то бригадир? А если и примет, то наорет на меня и только ухудшит мое положение.

Значит, нужно было попасть к нему во время совещания, когда помимо самого Родственника будут еще и другие начальники – при них он не позволит себе меня унижать.

Путем долгих разведывательных действий мне удалось узнать, когда будет ближайшее совещание, на котором должны присутствовать начальники всех подразделений Бакинского отделения Азербайджанской железной дороги.

Проходили такие совещания очень помпезно. Не знаю, как сегодня, но в те годы железнодорожники в Азербайджане очень любили появляться в форменных мундирах. Если на других железных дорогах, как правило, такую одежду не надевали, то в Азербайджане это считалось большим понтом. Униформа эта была сродни военной. У каждого начальника было звание. Различить их можно было по нарукавным знакам различия в виде пятиугольника с золотистыми галунами и по петлицам на воротнике мундира. Причем галуны можно было купить готовые в магазине, а можно было заказать в Москве (!) из тесьмы, шитой золотом. Что азербайджанские начальники поголовно и делали.

Я надел свою вонючую робу, взял моток проволоки, сел на электричку и поехал в Баку.

Пройти в здание управления для меня проблем не было, поскольку я был сотрудником этого самого управления.

А вот попасть на совещание было значительно труднее, и я решил сделать это с помощью силового варианта. То есть просто отодвинуть секретаршу в сторону.

Что и было выполнено.

Я ворвался в приемную, краем глаза увидел вскочившую секретаршу, которая, обалдела, очевидно, от этого странного человека с мотком проволоки на плече… Что ей было делать? Пока она размышляла, я ворвался в кабинет. И замер.

Эта картина была достойна кисти как минимум Рубенса. За длинным столом сидели в роскошных парадных мундирах породистые мужики с черными волосами и усами. Во главе стола восседал Родственник Самеда Вургуна. Солнце играло на золотых галунах. В глазах у меня потемнело, я замер в дверях.

В громадном кабинете повисла пауза. Никто не понимал, что происходит – как здесь появилось это плохо пахнущее животное с мотком проволоки на плече?

Первым пришел в себя Родственник. Его генеральские галуны злобно блеснули.

– Кто такой? – брезгливо спросил он. – Как здесь оказался? Кто позволил?

Я набрал в легкие воздух, сделал пару выдохов, еще раз вдохнул и стал абсолютно спокойным. С этого момента на всю мою дальнейшую жизнь я перестал бояться начальников, перестал бояться заходить в самые высокие кабинеты.

Я четко прошел к столу Родственника, представился.

– Я приехал к вам в Азербайджан не по своей воле, а по распределению после окончания Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. На сегодняшний день я единственный в республике специалист с высшим специальным образованием по водоснабжению и канализации! А меня послали работать бригадиром канализации. Это нормально? Если я вам не нужен – отпустите меня, если нужен – дайте мне работу по квалификации.

Краем глаза я видел, как у моего непосредственного начальника, отвечающего на Бакинском отделении за водоснабжение и водоотведение, по внутренней шифровке так называемого НОДВОД, отвалилась челюсть. Это был Мовсум Юсупович Гусейнов – очень интеллигентный человек. С его очаровательной дочерью Фаридой я совсем скоро буду работать в газете «Молодежь Азербайджана». Потом она станет дипломатом. Последнее ее место работы – посольство Азербайджана в Москве. Но что Мовсум Юсупович мог сделать?

Все должности, связанные с водоснабжением на железной дороге, продавались. Ведь в Азербайджане всегда было плохо с водой. А Азербайджанской железной дороге принадлежали сотни километров водопроводных линий, к которым можно было подключать людей за деньги.

Потому должности, связанные с водоснабжением, были золотым дном!

А ведь это было время расцвета коррупции в Азербайджане. Всюду работали так называемые цеховики: в одних подвалах шили какие-то майки, в других лудили полиэтиленовые пакеты, – зарождалась новая азербайджанская мафия.

В этой ситуации мне никакая должность не светила. Тем более я чужак, случайная птица, залетевшая в эти края. Кто я им? Зачем я им?

Но я все рассчитал правильно. Родственник не мог в этой ситуации выгнать меня из кабинета. Ведь все было на глазах у других людей. И он стал играть в демократа.

Родственник обратился к Гусейнову.

– Почему я ничего не знал? – закричал он, явно любуясь тембром своего голоса. – Что за бардак!

Непонятно, а почему Родственник должен был знать об этом? В отделении под его началом служили тысячи человек. Знать про каждого, тем более про такую мелкую сошку, как я, – много чести самой сошке.

Все за столом притихли. Гусейнов стоял белый и тихий. Родственник явно наслаждался мизансценой. Я подарил ему этот сценарий, и я должен был быть вознагражден.

Он ткнул пальцем в кнопку на гигантском пульте своего телефона. Оттуда раздалось на весь кабинет: «Отдел кадров слушает!»

– Что у вас есть в штатном расписании для специалиста с высшим образованием по водоснабжению? – грозно спросил Родственник.

После короткой паузы голос в динамике четко произнес:

– Начальник водоснабжения Бакинского участка.

– Сколько лет должность вакантна? – чему-то улыбнулся Родственник. Я не понял пока чему, разобрался в этом попозже. Но Родственник лучше меня оценивал ситуацию.

– Четыре года, – четко ответил динамик.

– Пойдешь? – спросил Родственник меня.

– Пойду! – ответил я, совершенно не понимая, что происходит. Почему вакантна была так долго, что за улыбки?

– Иди, оформляйся! – кивнул Родственник мне на дверь. И продолжил уже для замерших начальников: – Безобразие! Я должен решать то, что находится в вашей компетенции!

Продолжения фразы я уже не слышал. Когда я дошел до отдела кадров (а пройти нужно было всего пару десятков метров), приказ о моем назначении был уже готов. Так боялись здесь грозного Родственника.

Начальник отдела кадров смотрел на меня как на инопланетянина. И не только он – все сотрудники отдела кадров выстроились в шеренгу, чтобы лично увидеть, как я расписываюсь в приказе.

Причину этого интереса потом объяснили знающие люди.

Конечно, здесь нельзя было говорить о какой-то невероятной карьере, которую я сделал. Подумаешь, сейчас и серьезнее должности люди занимают в том моем возрасте (а было мне 22 года).

Весь ужас в том, что это была одна из самых дорогих должностей на всей дороге. Чтобы занять ее, нужно было заплатить несколько тысяч рублей! Ведь человек на этой должности становился хозяином сотен километров напорных водопроводных сетей больших диаметров. Вокруг десятки селений без воды. Ну что стоит врезаться в напорную сеть? Никто и не заметит. Золотое дно.

Потому и была так долго вакантна эта должность – не могли найти покупателя. Слишком много просил Родственник. Как он меня туда послал – загадка! Думаю, что сработал мой план – он не мог при такой публике поступить иначе.

Итак, в 22 года я стал руководить более чем сотней человек, огромным парком машин, грейдеров, экскаваторов и прочей дорожной техники. Заняв эту должность, я перешел дорогу очень многим, мечтавшим разбогатеть на воде. На меня постоянно писали доносы, что я ворую. Проверки были каждый месяц, но я был спокоен – ни копейки на этом месте я, конечно, не украл.

Раз в три месяца обязательно приходила анонимка, что я болен сифилисом. И хотя начальство понимало, что это неправда, меня обязаны были отстранять от работы на время проверки – венерические заболевания и система водоснабжения несовместимы. Анонимки не выбрасывали – их обязаны были проверить.

В железнодорожной больнице меня уже знали отлично, и каждый раз, когда я приходил сдавать анализ крови на венерические заболевания, там лишь посмеивались: мол, а ты что хотел?

Это была отличная школа жизни…

В Баку мне часто приходилось придумывать различные комбинации, которые помогали разнообразить довольно тусклую жизнь, связанную с работой на железной дороге. Но все эти комбинации лишь временно развлекали меня, не меняя ничего кардинально. Чтобы правильно изменить жизнь, я должен был как-то устроиться или в газету, или на радио, или на телевидение…

Но заняться журналистикой в Баку было практически нереально.

Во-первых, все время отнимала эта бездарная работа на железной дороге.

Во-вторых, у меня не было никаких связей.

И тогда однажды вечером, после очередного концерта в филармонии, я пришел на Бакинский бульвар, заказал себе крепкий чай и варенье из белой черешни, достал блокнот и задумался.

Нужна была мощная комбинация, чтобы ни у кого не было шансов не допустить меня в журналистику.

Прямо там, в чайхане, попивая чай из замечательных стаканчиков под названием «армуд», что в переводе с азербайджанского означает «груша», я и придумал мощную авантюрную комбинацию, благодаря которой очень скоро поменял работу и в корне изменил свою жизнь. Комбинация была шахматной, – тем более что в ее канву я вплел великого шахматиста Гарри Каспарова.

Было это в начале 1980 года, когда уже становилось очевидным, что в Баку подрастает будущий чемпион мира по шахматам.

Тогда Гарик еще даже не был гроссмейстером, он лишь получил первый гроссмейстерский балл за победу на турнире в югославском городе Баня-Лука, где четырнадцать из шестнадцати участников были гроссмейстерами.

Я решил встретиться с Каспаровым и записать его интервью для газеты.

Но не газета была целью. Я хотел попасть в комитет по радио и телевидению, и интервью Каспарова было лишь частью сложной комбинации.

Телефон Каспаровых я нашел по адресной справке. Позвонил. Попал на маму Гарри – Клару Шагеновну Каспарову. Как известно, папой Гарика был Ким Моисеевич Вайнштейн – инженер-энергетик, который и научил сына играть в шахматы. Дядей будущего шахматиста был Леонид Моисеевич Вайнштейн – известный бакинский композитор. Лёню я потом хорошо узнал, мы часто общались.

Отец Гарри Ким Моисеевич рано умер от лимфосаркомы, и мать целиком посвятила себя сыну. Она контролировала каждый его шаг, и это именно она настояла, чтобы в 1975 году Гарри Вайнштейн сменил свою фамилию с отцовской на материнскую – Каспаров. Антисемитизм мог помешать шахматной карьере талантливого полуеврея-полуармянина.

Первым делом Клара Шагеновна поинтересовалась, какое издание я представляю. К этому вопросу я был готов. Ведь сказать, что я представляю Бакинский участок водоснабжения, было никак нельзя! Невозможно. И я сказал, что работаю в газете «Молодежь Азербайджана». Я иногда покупал ее в газетных киосках, читал. Но клянусь, даже не знал, где находится редакция этой газеты…

Напомню, что в советские времена во всех республиках была своя молодежная газета. Назывались они все одинаково – «Молодежь Эстонии», «Молодежь Грузии», «Молодежь Молдавии»… И все они были младшими сестрами главной молодежной газеты страны – «Комсомольской правды». Естественно, была такая газета и в Азербайджане.

Итак, я представился Кларе Шагеновне сотрудником «Молодежки» и должен был на время нашего с нею общения строго придерживаться этой версии.

Договорились о встрече. Я боялся, что не найду дом Каспаровых, и тогда сам Гарри согласился встретить меня на автобусной остановке.

Шел я на это интервью и вдруг подумал, что ведь нужна будет фотография Каспарова – во всех интервью, которые я видел в газетах, обязательно были фотографии. И вдруг вижу стоящего на улице и считающего галок Натана Мордухаева, моего случайного приятеля. Вспомнил, что видел у него фотоаппарат. Бросаюсь к нему. Предлагаю пойти на интервью вместе. Натан, улыбаясь, достает из кармана фотоаппарат «Смена-8М» – маленькую такую потертую камеру рублей за шестнадцать. Даже без чехла. Ужас!

Спрашиваю у Натана, нет ли у него чего-нибудь посолиднее? Есть же, в конце концов, «Ленинград», «ФЭД», «Зенит»?

– Знаешь, – важно ответил мне Натан, – все дело не в камере, а в мастерстве фотографа!

Делать было нечего, отправились со «Сменой».

Очень хорошо помню, как Гарри встретил нас, как волновался – для него это было одно из первых интервью, как ни странно. Мальчик еще не был избалован.

Много лет спустя мы заспорили с замечательным журналистом Виталием Мелик-Карамовым, кто первым взял интервью у Каспарова – он или я. Дело происходило на Международном кинофестивале спортивных фильмов в Милане, где участвовали наши с Виталием картины.

Виталий легко доказал мне, что был первым. Его материал о талантливом бакинском шахматисте опубликовали еще в 1976 году, когда Гарику было всего 13 лет.

А я интервью записывал 20 февраля 1980 года. Помню эту дату так точно потому, что в этот день сборная СССР по хоккею играла на Олимпийских играх со сборной Канады. В далеком от Баку Лейк-Плэсиде. И во время нашей беседы Гарик каждые пять минут выбегал в другую комнату, где работал телевизор, и дико кричал, болея за наших хоккеистов. Сборная СССР тогда выиграла со счетом 6:4, и настроение у будущего чемпиона мира по шахматам было отличным.

Он, как, впрочем, и все остальные болельщики на планете Земля, еще не знал, что через два дня наша сборная проиграет любительской команде из США, которая и станет Чемпионом Олимпиады-80. Советские хоккеисты получат лишь «серебро». А ведь до этого сборная СССР выиграла пять Олимпиад подряд.

Кроме этого ужасного проигрыша советской сборной, Лейк-Плэсид запомнился мне также великим достижением американского конькобежца Эрика Хайдена, который выиграл все пять дистанций. Получив пять золотых медалей, он один (!) мог бы занять третье место в общем зачете!

Во время интервью я с умным видом задавал какие-то вопросы, Натан беспрерывно щелкал своей дешевой «Сменой», – короче, никто не заподозрил, что мы авантюристы, звать нас никак и никакие мы не корреспонденты газеты «Молодежь Азербайджана».

Попрощавшись с Гарри и его мамой, я побежал домой записывать нашу беседу. Попросил Натана с утра передать мне несколько карточек.

Предстояла следующая часть комбинации – отнести интервью в газету «Молодежь Азербайджана», хотя я, как уже говорил, даже не знал, где находится редакция.

Утром я позвонил на работу, нагло сообщил, что заболел и иду в больницу. Натан тем временем привез карточки – очень, кстати, приличные. Он доказал, что не в камере дело, молодец!

Текст я написал от руки, потому что никакой печатной машинки у меня и в помине не было.

Я подошел к газетному киоску и купил газету. Там в выходных данных был адрес, поисками которого я и занялся.

Приехал на автобусе к мощному восьмиэтажному зданию. Это было издательство «Коммунист», где на разных этажах располагалось большинство партийных газет республики. В газете я прочитал, что редакция «Молодежки» была на 8-м этаже. Потом я узнал, что молодежные газеты всегда загоняли на самый верх.

Вдруг выяснилось, что спокойно пройти в здание я не могу. Нужен пропуск. На входе стояли вооруженные милиционеры. Проход в издательство для многих был серьезной проблемой, но не для меня.

Все мои друзья знают, что я обладаю способностью проходить в самые немыслимые места. Важнейшее качество репортера! Этим своим умением я часто развлекал народ в молодые годы.

Скажем, мы отдыхаем в Гурзуфе. Общий пляж – жуткий, грязный, много людей… Все мы знаем, что в международном лагере «Артек» пляжи значительно лучше. Но там серьезная охрана, пройти которую простому человеку нереально. Я звоню из телефона-автомата в справочную, узнаю телефон приемной «Артека». Звоню. Сообщаю, что пишу письмо на имя директора, прошу сообщить его фамилию. Допустим, Кравченко. Узнаю, что он сейчас в кабинете и что у него в гостях делегация из Польши. Этой информации более чем достаточно.

Подходим к охране. Я громко говорю одному приятелю: «Машину можно отпустить». Далее, практически не глядя в лица охранников – кто они такие, чтобы в их лица смотреть? – «Кравченко уже принимает поляков?» Охрана подтверждает. «Эти со мною», – говорю я, указывая на своих приятелей. Мы спокойно проходим. Уже войдя на территорию лагеря, поворачиваюсь и холодно говорю: «Чтобы мышь не проскочила! Ситуация в мире неспокойная!». Все это, конечно, экспромт. В следующий раз я пройду по-другому.

И в Москве, и в Ленинграде я на спор попадал в театры, в которые попасть нереально было.

Я уже рассказывал, что в 70-е годы посмотрел весь репертуар легендарного БДТ. Но как?

Звонил администратору театра за двадцать минут до начала спектакля. Представлялся сотрудником отдела культуры ленинградского (или московского) городского комитета партии (за использование партийных структур в корыстных целях можно было и в тюрьму загреметь!). Говорил, что сейчас к ним подойдет человек, который много сделал для развития культуры в городе, и ему нужно дать два бесплатных билета в партер. Ни разу не сорвалось!

Один раз я так закадрил роскошную девицу, которая не могла пройти в Театр на Малой Бронной на спектакль Анатолия Эфроса «Ромео и Джульетта» с Ольгой Яковлевой в главной роли. Звонок с телефона-автомата за две копейки, радостная встреча с администратором, места в первых рядах партера – и нужно ли говорить, что в эту ночь я сам был Ромео в тесной студенческой койке с благодарной Джульеттой…

В более поздние годы нужно было кровь из носу попадать на просмотры в Дом кино.

В 1982 году Роман Балаян снял фильм «Полеты во сне и наяву», и об этом фильме заговорили как о новом слове в киноискусстве.

Роман Балаян устроил самый первый просмотр в Белом зале Дома кино для своих друзей. Задача попасть на фильм усложнялась вдвойне – нужно было суметь пройти в сам Дом на Васильевской, а потом еще и в Белый зал.

В Дом кино меня тогда провел Борис Хмельницкий, которому я объяснил, что внутри находится моя жена, и ее какой-то армянин совращает в ресторане. Борис не мог мне не помочь. Много лет спустя мы с Борей стали в одно и то же время ходить в Сандуновские бани, после которых частенько сидели вместе в его любимом грузинском ресторане. Про выдуманную мною жену, соблазненную армянином, я ему так и не успел рассказать…

Итак, в Дом кино я вошел. Но как попасть в Белый зал, в дверях которого стоял сам Балаян и пропускал только тех, кого он знает…

Решение пришло внезапно. Я разбежался и практически вбежал в зал, успев в дверях хлопнуть Романа Гургеновича по плечу и прокричать ему в лицо: «Привет, Роман!». Естественно, он меня не остановил. Подумал, что, может, забыл, кто это…

Спустя почти 30 лет я рассказал Роману об этом случае. Он долго смеялся.

А в 1984 году в Доме кино была премьера картины «Легенда о Сурамской крепости» великого Сергея Параджанова. Ажиотаж зашкаливал – ведь это был первый фильм Параджанова, снятый им после тюремного заключения…

Дом кино оцепили. Была даже конная милиция. Пройти было нереально, и я кружил вокруг Дома кино как ястреб, лихорадочно просчитывая пути проникновения. Вот, думал я, вот тебе момент истины: попадешь туда – будешь себя уважать, не попадаешь – грош тебе цена как авантюристу…

И тут я увидел самого Сергея Параджанова. Он приближался к Дому кино, а сзади него стремительно колыхалась свита.

Такой шанс в жизни больше не выпадает. Я подбежал к Параджанову и сказал, прямо глядя ему в глаза:

– Я студент ВГИКа, знаю все ваши фильмы наизусть, хотите покадрово перескажу вам «Тени забытых предков»?

– Что хочешь? – весело блестя глазами, спросил Параджанов.

– В кино хочу, – скромно ответил я.

Параджанов царственно кивнул, свита расступилась и приняла меня в свои объятия. Так я и оказался в зале…

Но все это было значительно позднее.

…Задача пройти в издательство «Коммунист» была сложной, ведь само здание и вся его начинка в виде различных партийных газет относились к ЦК Компартии Азербайджана. Там, например, находилась одна из старейших большевистских газет «Бакинский рабочий», в создании которой принимал участие Иосиф Сталин, и совершенно бессмысленная партийная газета «Коммунист».

В этом же здании располагалась газета с удивительным названием «Вышка». Название это никак не соотносилось с высшей мерой наказания, – она освещала развитие нефтяной отрасли республики, рассказывала о героических буднях азербайджанских нефтяников. Многие достойные журналисты работали в «Вышке».

Для прохода внутрь я не стал ничего особенного придумывать. Увидел, как через проходную проносят запакованные бакинские кондиционеры, пристроился к рабочим, подхватил с кем-то тяжеленный ящик и спокойно оказался внутри помещения. В моих глазах читался еще совсем недавний бригадир канализационного хозяйства станции Баладжары и потому мой внешний вид не вызвал у милиции никаких сомнений, – по сути, я и был рабочим классом на тот период своей жизни…

Поднявшись на восьмой этаж в «Молодежку», я остановился в недоумении – куда идти дальше? Интервью Каспарова – для какого это отдела? Спорт? Искусство? Был я весьма дремуч в этих вопросах.

Увидел табличку «Отдел спорта». Думаю, понесу сюда. Если ошибся, поправят. Захожу. В глубине комнаты за пишущей машинкой сидит парень лет тридцати с длинными усами. Смотрит на меня. Ироничные, насмешливые глаза. Да, думаю, не выгорит у меня здесь.

– Интервью с Каспаровым нужно? – спросил я голосом известного журналиста.

– А вы кто такой? – поинтересовался усатый.

– Какая разница? – выдавил я из себя. – Интервью нужно или нет?

– Да кто вы, откуда?

– Не буду я вам на всякие провокационные вопросы отвечать. Нужно интервью – берите! Нет, я пойду в другую газету, здесь их много – вон, в «Вышку» понесу.

Парень рассмеялся. Встал, подошел ко мне и протянул руку:

– Игорь Щеголев, заведующий отделом.

Это был тот самый Игорь Щеголев, который в 1990 году эмигрировал в Израиль, взял там имя Йосеф Шагал, стал депутатом кнессета, членом фракции «Наш дом – Израиль». Автор романа «КГБ в смокинге» под псевдонимом «Валентина Мальцева» и без псевдонима – глава ассоциации «Израиль – Азербайджан». А затем Игорь даже стал послом Израиля в Белоруссии…

Так мы подружились.

Интервью Каспарова было опубликовано через два дня под оригинальным заголовком: «Шахматы – это моя жизнь, но моя жизнь – это не только шахматы». Заголовок был явно где-то украден.

Вообще, скажу я вам, делая небольшое отступление, заголовки – это больше журналистское искусство. Много лет спустя, уже работая в «Комсомольской правде», я понял это раз и навсегда. Все эти жалкие потуги нынешних газет – «Коммерсанта» или «Московского комсомольца» – ничего не стоят. Школа современного заголовка зародилась и погибла в «Комсомолке» 80-х.

Школа была действительно великой. Заголовки рождались на планерках и «топтушках» методом мозгового штурма. Кто выкрикнул заголовок, который завтра будет опубликован, никто не фиксировал. Авторство не регистрировалось. Дивиденды не выплачивались.

Однажды я поехал в командировку в Керчь, где написал «подвал» об освобожденном секретаре комсомольской организации, который хотел, тем не менее, чтобы его воспринимали как рабочего человека. Для этой цели он распорядился повесить на Доске почета свою фотографию и назвать себя слесарем-сборщиком. Советский бред становился все более бредовым. Только-только началась перестройка, и несчастный комсомольский вожак не мог, очевидно, решить, что выгоднее – быть комсомольским лидером или работягой. Рабочие написали об этом письмо в редакцию, и меня отправили в командировку.

Заметку (а в «Комсомолке» все называлось заметками, даже «подвалы» на пол-полосы) я писал в керченской гостинице и передал ее с помощью стенографистов.

Вернулся в Москву в день выхода заметки. Раскрываю газету и начинаю рыдать. Не от материала, конечно, а от заголовка.

«Тоска почета»!!!

Заголовок на порядок лучше самой заметки!

Ну кто это чудо придумал? Кому бутылку поставить? Полдня бегал, пытался выяснить, так и не узнал. Кто-то выкрикнул, кто-то записал, какой-то линотипист набрал строку из типографского металла – гарта… Концы в воду. Так и не узнал.

Так что в «Комсомолке» были легендарные «заголовщики».

К собственным достижениям по части заголовков отношу интервью с Маргаритой Тереховой, названное «Мастер Маргарита» (она тогда собиралась играть Маргариту в театральной постановке знаменитого булгаковского романа), и репортаж с завода шампанских вин, озаглавленный «И ты, Брют?». Только ленивая газета потом не украла этот заголовок про сорт шампанского с наименьшим содержанием сахара…

Все эти истории будут значительно позже, а сегодня я держал в руках свежий номер республиканской газеты «Молодежь Азербайджана», в котором опубликовано подписанное моей фамилией интервью с Гарри Каспаровым.

Наступала очередная фаза моей комбинации. Несмотря на страшное заикание, я очень хотел пробиться на радио и телевидение.

В Азербайджане, где все было схвачено, у меня не было шансов. В этой республике я был никем, у меня на тот момент не было ни одного влиятельного знакомого, и все ходы я должен был придумывать сам. И если в газете еще как-то можно было напечататься, то радио и телевидение исключены были полностью.

Как раз в то время я увлекся творчеством братьев Ибрагимбековых – старшего Максуда и младшего Рустама.

Особенно мне нравились повести Максуда. Одну из них – «И не было лучше брата» – я отношу к шедеврам мировой литературы.

Максуду тогда было лет сорок пять. Он считался бакинским плейбоем, жил в роскошной квартире, выходящей окнами прямо на море, а на его балконе всем виден был капитанский штурвал.

Братья Ибрагимбековы были очень талантливы, чересчур талантливы. Их произведения публиковались в самых престижных советских изданиях – в журналах «Новый мир», «Юность», «Дружба народов», «Роман-газета», в издательстве «Советский писатель»… Единственным минусом в глазах тогдашней азербайджанской власти было их русскоязычие. Максуд и Рустам пишут только на русском.

Братьев я вспомнил не только потому, что они оба сыграли громадную роль в моей дальнейшей жизни. А потому что Максуд, конечно же, ничего об этом не зная, был частью той самой комбинации, которую я разыгрывал в 1980 году.

Было известно, что Максуд принципиально никому не дает интервью. Эта очень важная информация и помогла придумать очередной ход в моей авантюрной истории.

В день выхода интервью с Каспаровым я пришел в русскую редакцию радио и телевидения, и сообщил удивленным сотрудникам, что хочу записать интервью Максуда Ибрагимбекова.

– А вы знаете, что Максуд никому не дает интервью? – спросили меня.

– Знаю, – стараясь не очень сильно заикаться, ответил я. – Но у нас с ним уже есть договоренность.

Меня направили к руководителю русской редакции.

Очень красивая женщина с гордо поднятой головой мягко объяснила мне, что сделать такое интервью будет невозможно, поскольку Максуд с журналистами принципиально не встречается. Что только за последние несколько месяцев таких попыток было несколько, и все оказались неудачными, хотя к Максуду посылали лучших журналистов.