Текст книги "Репортер"

Юлий Гусман,
Юлий Дунский и Валерий Фрид

Напомню, что именно Гриша Гурвич познакомил меня с одним из самых ярких в Баку людей, который на долгие годы стал моим другом – легендарным Юлием Гусманом. Я просто не мог с ним не познакомиться, потому что у нас были общие знакомые, одни интересы, одни вкусы…

К тому же я снимал квартиру в старом городе на улице Петра Монтина – практически напротив дома Гусманов, который был построен в 1899 году неким Джан Мирзой Бабаевым.

Я часто бывал в этом доме и даже застал там еще самого Соломона Моисеевича Гусмана – доктора медицинских наук, главного врача Каспийской флотилии. Отец Юлия и Миши умер в 1980 году и похоронен рядом с женой Лолой Юльевной Барсук на Чемберекендском еврейском кладбище.

Как-то раз Юлик попросил меня пойти вместе с ним на это кладбище – он хотел навестить могилы родителей. В будний день людей на кладбище не было. Повернув на аллею, где находились могилы родителей Гусманов, мы внезапно увидели странную картину: на кладбище заехало такси и застряло в могилах. Автомобиль буксовал, как в судорогах, застревал все больше и больше…

Подойдя ближе, мы поняли, что произошло – водитель-азербайджанец привез на кладбище русскую проститутку – знал, очевидно, что в это время людей здесь не бывает. Мусульманин привез православную на еврейское кладбище, и не знаю, уж чьи святые решили не допустить богохульства. Сколько лет прошло, а до сих пор помню дикий скрежет машины в железных ограждениях могил, мат водителя и дикий хохот крашеной блондинки…

В то время Юлик начинал работу над своим главным фильмом «Не бойся, я с тобой» по сценарию выдающихся драматургов – Юлия Дунского и Валерия Фрида.

Скоро я познакомился с ними, и это стало одним из самых ярких знакомств в моей жизни. Многие, кто знал этих феерических людей, согласятся со мною.

Какую же они прожили жизнь!

Учились в одной московской школе. Вместе были репрессированы якобы за подготовку покушения на Сталина во время его проезда по Арбату. Вторую половину 10-летнего срока – благодаря помощи знаменитого кинодраматурга Алексея Каплера – сидели вместе в Инте в Минлаге. Вместе в 1954 году после окончания срока остались в Инте на вечном поселении, которое оказалось не вечным. Вместе в 1957 году вернулись в Москву, вместе начали писать сценарии, жили в одном подъезде на одном этаже в доме рядом с метро «Аэропорт».

Юлий Теодорович болел астмой. Постоянно принимал лекарства, которые с одной стороны, помогали ему дышать, с другой – разрушали организм. В какой-то момент Юлий Дунский устал бороться с болезнью и решил покончить с собой, чтобы не мучить себя и своих близких. В его квартире была роскошная коллекция оружия. Чтобы держать дома такую коллекцию, необходимо было вступить в Московское общество охотников. А охотничий билет давал право на приобретение охотничьего ружья. С помощью этого ружья Юлий Теодорович и решил уйти из жизни.

23 марта 1982 года Юлий Теодорович отправил всех из дому, написал записки – в милицию, чтобы никого не винили, жене Зое, своим друзьям и отдельно – Валерию Фриду. Все рассчитал. Чтобы близкие не испугались, решил их предупредить – на двери ванной повесил табличку: «Я застрелился». Сел в ванну и выстрелил себе в рот.

Записку друзьям мне дал прочесть Валерий Фрид. Не буду ее пересказывать…

Я часто бывал в гостях у Валерия Семеновича. Бывало, выпивали с ним. Пил он только водку, но как-то странно – три четверти рюмки бесшумно проглатывал, а оставшуюся четверть подсасывал с характерным свистом… Много рассказывал мне о жизни в лагере.

Я запомнил его историю о том, как они с Дунским, будучи уже на вечном поселении, сбежали на неделю в Москву.

Дважды в месяц они должны были являться к коменданту, чтобы отмечаться. В очередной раз они отметились и взяли билеты в мягкий вагон поезда «Воркута – Москва». В мягкий не ради роскоши, а чтобы проверяющие не заподозрили в них беглецов: в таких вагонах ездила только солидная публика. Для этой же цели купили дорогие пижамы… И все сработало. Побыли в Москве и таким же путем вернулись обратно.

О своих с Юлием Дунским лагерных годах Валерий Фрид написал блестящую книгу «58 с половиной, или Записки лагерного придурка»…

В 1952 году, сразу после освобождения из лагеря, Дунский и Фрид написали в Инте выдающийся рассказ «Лучший из них» – на блатном жаргоне.

Иногда Дунский и Фрид читали «Лучший из них» своим друзьям – как правило, происходило это после застолья и немалого количества выпитой водки.

Однажды рассказ был прочитан при мне. Читал Валерий Фрид, а Юлий Дунский по ходу комментировал: «грабка» – рука, «пропуль» – послание, «писка» – лезвие безопасной бритвы, «кандей» – изолятор, «тягануть» – отругать…

Шел 1981 год, и тогда невозможно было представить себе, что «Лучший из нас» когда-либо может быть напечатан.

Вот лишь небольшой отрывок этого выдающегося произведения:

…В субботу у нас, как положено, танцы. Я как комендант должен там показаться, чтобы помнили, что над ними есть бог и прокурор. На мне эстонский лепенец, расписуха, прохаря наблищены, на грабке перстенек. Я всегда чисто ходил.

Заваливаюсь в столовую, становлюсь у дверей и кнацаю. Все притихли и ждут, когда я уйду. А Вика сидит на столе, со своей гоп-капеллой, и кричит мне через весь зал:

– Здравствуйте, господин гад!

– А, – говорю, – прелестная воровка, обосрала хуй, плутовка! Здорово, здорово.

Она кричит:

– Товарищ комендант, вы такой видный мужчина, а никогда не споете, не сбацаете. Вы не можете или у вас есть затаенные причины?

Я ей ботаю:

– Я с тобой станцую, когда у тебя на лбу вырастет конский хуй в золотой оправе. Но у тебя есть кодло трехнедельных удальцов, и если ты желаешь, то они сейчас будут у меня бацать и на голове, и на пузе, на двенадцать жил, на цыганский манер.

Все ее жиганы втянули язык в жопу и в прения не встревают. А она вдруг толкует мне:

– Скажите, Шурик, зачем вы сменяли воровскую славу на сучий кусок? Или вам не хватало?

Хотел было я ее тягануть, но не стал портить настроения. Сказал только:

– Гадюка семисекельная, не тебе меня обсуждать. Входить в мои причины я с тобой, мандавошкой, не намерен.

И ушел на хуй.

Проходит дней несколько, и она пуляет мне ксивенку:

– Мне нужно с вами поговорить об очень важном.

Я эту ксивенку порвал и хожу как ходил. Однажды по утрянке она меня штопорит у конторы.

– Вы получили мой пропуль?

– Получил, – говорю. – Что из этого?

– У меня есть к вам разговор.

Я ботаю:

– О чем нам с тобой толковать? Ты крадунья, законница, а я убежденный сука, вечный враг преступного мира. Иди и забудь меня. Попутного хуя в сраку!

Поканала она от меня, а сама худенькая, щуплая, как воробьенок. Мне даже ее жалко стало. А, думаю, ни хуя! Подумаешь, принцесса Турандо!..

Вечером с сельхоза приезжают бесконвойные возчицы. А там была одна Ленка, которую я раньше харил. Я ее волоку к себе в кабину, пошворил и отпустил в барак ночевать. Только заснул, в окно стучат:

– Шурик, беги в женскую зону, Вика твою Ленку порезала.

Я схватываюсь и – туда. Залетаю в барак – гвалт, хипеш, бабы все голые, лохматые – тьфу, обезьяны! Ленка на полу, вся в краске, базлает не своим голосом, а Вика с пиской сидит на своих нарах.

Я к ней подошел, тырсанул разок, отмел мойку и говорю:

– Собирайся!

Она ничего – встала, пошла. Вышли мы на двор, и я ей толкую:

– Дура ненормальная! Ну, на хуя она тебе сто лет усралась? Теперь тебе верняком карячится срок. Чего вы с ней не поделили?

А она заплакала и ботает:

– Я ее пописала за то, что ты с ней шворился. Учти, я всех порежу, с кем ты будешь. И тебя порежу. Я тебя люблю и не могу без тебя жить.

Ты понял? Меня любит и меня же порануть собирается. Что ты хочешь, Юрок, бабы – это ж такая нация!.. Меня смех берет.

– Ах, – говорю, – падлючье творение! Вот ты чего замыслила! У-у, гуммозница, поносница, дристополетница!!! Бежи в кандей, спасай свою дешевую жизнь! Сейчас я тебя обработаю начисто!

Она от меня как рванет. Я за ней. Она бежит и ревет – та еще комедия! Пригнал ее в пердильник, запер в одиночку:

– Посиди, – говорю, – девка, охолонись!

И пошел к себе. Снял тапочки, лег, а спать неохота. Я лежу и думаю: все-таки она в меня здорово врюхалась, раз выкидывает такие коники… С кем я вращался до этих пор? Твари, двустволки, продажная любовь! Разве они способны на сильное чувство? Сколько ж так можно жить – менять харево на варево? Может, я теряю свой золотой шанс?

Утром встаю, топаю в ШИЗО. Набрал с собой бациллы, сладкого дела, мандрабеляшки, сую ей в кормушку:

– На, принимай передачку!

Она на меня шары выкатила, а у самой от слез на щеках грязные полоски. Засмеялся я:

– Эх ты, богиня джунглей! Иди умойся, я тебе полотенце с пацаном пришлю.

А сам пошел в санчасть.

Я всегда знал, с кем кусь-кусь, а с кем вась-вась: с ходу дотолковался, и в тот же день Вику суют в этап на сангородок. Надо было убрать ее с ОЛПа, пока не завели дела.

Вика кричит:

– Шурик, я твоя навеки. Жди меня.

Она уехала, а я, Юрок, – ты поверишь? – совсем охуел. Всю дорогу мысли про нее. Думаю, может, она, сучка, там подвернула кому-нибудь?..

Умер Валерий Семенович Фрид в 1998 году. Помню панихиду в Доме кино и рыдающего Юлия Гусмана…

Ну а в 1981 году Дунский и Фрид еще живы. Они часто приезжают в Баку, инспектируют работу Юлия Гусмана. Ведь есть в фильме подводные камни: он весь построен на японском боевом искусстве – карате. Вид спорта скандальный для тех лет.

Для того, чтобы как следует разобраться в этой борьбе, Юлику пришлось создать Федерацию карате Азербайджана.

История развития этого вида спорта в Советском Союзе очень занимательна.

Работа над фильмом началась в 1980-м, через два года после того, как карате было признано официально. Но разрешены были только так называемые «официальные» секции, утвержденные Спорткомитетом СССР. Все остальные признавались подпольными. В 1981 году в целях ликвидации таких подпольных секций карате были введены статьи в Административный и Уголовный кодексы РСФСР и союзных республик. Эти статьи предусматривали ответственность за «нарушение правил обучения спортивному карате» и за «самовольное обучение карате». В 1983 году карате было окончательно запрещено и стало на территории всего СССР подпольным.

Вот при таком отношении к этому боевому искусству Юлий Гусман начал создавать Федерацию карате Азербайджана.

Сам он стал заместителем председателя федерации, поскольку председателем мог быть только азербайджанец. Была такая игра во всех республиках – первый человек должен быть коренной национальности, второй – русский (или еврей, в виде исключения).

Меня назначили ответственным секретарем федерации.

Так на наших глазах азербайджанское карате было легализовано.

Чтобы самому разобраться в этом восточном единоборстве, Юлик придумал секцию карате только для своих друзей. Три раза в неделю мы собирались приятной компанией в репетиционном зале Азербайджанского театра музыкальной комедии, в котором Гусман был художественным руководителем. Здесь, ведомые нашим сэнсэем Аббасом Кязимовым, мы изображали из себя Брюса Ли, Чака Норриса и Джеки Чана…

Чтобы еще глубже разобраться в тонкостях этой борьбы, мы с Юлием Гусманом два раза выезжали на чемпионаты СССР по карате.

Первый прошел в Ташкенте в 1981 году, второй – в Таллине в 1982-м. Третий – в 1983 году в Волгограде – был последним и прошел без нас.

В Ташкенте чемпионат проходил в феврале. Всю делегацию из Азербайджана – спортсменов, которые участвовали в чемпионате, и нас с Юликом в качестве руководителей делегации – запихнули в гостиницу где-то на самой окраине города.

Юлий страшно переживал, что нас так ужасно разместили. Ладно спортсмены, – они могут жить где угодно, но он был уже очень известным человеком не только в Азербайджане, но и во всем СССР… И чтобы жить в этой дыре!

Юлик бухтел, дымился, срывал на мне злость, – его бесило, что он не может найти решения. Наконец он попросил меня что-нибудь придумать.

Я отправился на знаменитый ташкентский Алайский базар и купил там два килограмма гранатов. Там же приобрел авоську, в которую и сложил фрукты.

Для тех, кто не жил в Советском Союзе, объясню, что авоська – это такая примитивная сетчатая, сплетенная из обычной веревки хозяйственная сумка для продуктов. Ее очень удобно было держать в кармане, но носить продукты в ней было не очень, мягко говоря, престижно.

И вот с такой авоськой с гранатами я и отправился в Ташкентский обком партии.

Итак, шел 1981 год – расцвет застоя и коррупции в СССР. Но то, что происходило в те годы в Узбекистане, не снилось ни одной другой республике. У власти был Шараф Рашидов. Все продавалось и все покупалось. Уже во времена перестройки нам стало известно, что в республике покупались не только должности, но и звания.

Например, первый секретарь Хорезмского обкома партии Худайбергенов за обещание присвоить ему звание Героя Социалистического труда передал Рашидову полтора миллиона рублей. Но Рашидов в 1983 году скончался. Деньги пропали. Худайбергенов не успокоился и занес еще полмиллиона рублей следующему после Рашидова первому секретарю ЦК КП Узбекской ССР Инамжону Усманходжаеву. Тот деньги взял, но максимум, что мог сделать, – добиться, чтобы Худайбергенова наградили орденом Ленина…

Вот в такой сложной политической обстановке я пришел в Ташкентский обком партии.

На вопрос, куда я иду, сказал, что к первому секретарю Ташкентского областного комитета Компартии Узбекской СССР Мирзамахмуту Мирзарахмановичу Мусаханову. Такие сложные фамилию, имя и отчество я узнал у продавца гранатов на Алайском базаре и так крепко заучил, что помню их спустя много лет.

Удивительно, но меня пропустили. Сегодня вот так свободно нельзя пройти даже к чиновнику рангом на десять ступеней ниже. Другое было время…

В приемной я представился и сообщил, что приехал с гостинцем от первого секретаря Бакинского горкома партии Вагифа Алиовсатовича Гусейнова. Мусаханову было доложено, и он меня принял!

Войдя в кабинет, я радостно пошел к столу, за которым сидел пожилой смуглый узбек. Он смотрел на меня напряженно, пытаясь понять, чего я хочу.

– Здравствуйте, Мирзамахмут Мирзарахманович! – радостно сказал я. – Это вам от Вагифа Алиовсатовича.

И я, широко и радушно улыбаясь, протянул товарищу Мусаханову авоську с гранатами.

В чем был смысл моей авантюры?

Мой расчет был на то, что я был уверен – не станет узбек звонить своему бакинскому коллеге. Так что я мало чем рисковал. А если и позвонит потом, чтобы поблагодарить, – ну и что? Главное здесь было не зарваться – не попросить чего-то такого, от чего хозяин Ташкента мог бы занервничать. Скажем, не попросить денег, или джульхир (очень дорогой ковер ручной работы с длинным ворсом), или знойную девушку на ночь. Конечно, все это он мог бы легко достать, но тогда бы быстро выяснилось, что я не только не делегат от Вагифа Алиовсатовича, а вообще самозванец, что было бы весьма неприятно. Ведь я не только не знал Вагифа Алиовсатовича Гусейнова, но даже ни разу его в глаза не видел…

– Что вы делаете в Ташкенте? – вежливо спросил меня Мусаханов, несколько брезгливо отодвинув авоську в сторону. Уже задним умом я сообразил, что азербайджанские гранаты своим внешним видом отличаются от узбекских. Опытный человек это должен был бы заметить…

Я рассказал секретарю обкома о чемпионате по карате (он, естественно, был в курсе), а также о том, что мы с Юлием Гусманом не очень хорошо размещены.

– Больше нет никаких проблем? – поинтересовался он. Мне показалось, что слегка нервничает.

– В остальном вроде все нормально.

Мой собеседник облегченно выдохнул. Ясно было, что для него нет в этом бушующем мире более простой задачи, чем дать нам хорошую гостиницу, – ведь он хозяин всех этих гостиниц.

При мне он нажал на селекторе кнопку и распорядился поселить нас с Гусманом в лучшей гостинице Ташкента «Узбекистон». Причем, как самых дорогих гостей столицы – бесплатно, за счет города.

Хорошо помню, как я уходил из его кабинета. Почему-то мне казалось, что хозяину города будет приятно, если я уйду, не поворачиваясь к нему спиной. Я представил, что начальник города – шах, а я – его визирь. Стараясь не рассмеяться, пятился к дверям, бесконечно благодаря и помахивая головой, как лошадь на водопое…

Узнав о результатах моего похода в обком партии, Юлик только руками развел. И даже сказал, что сам Остап Бендер похвалил бы меня за эту авантюру.

В тот же день мы переехали в люксовые номера «Узбекистона». Статус Гусмана был восстановлен…

В Ташкенте мы с Юликом пришли в гости к Яну Лифицу. Сейчас, наверное, мало кто помнит это имя. А в конце шестидесятых оно гремело по всему Советскому Союзу. Ян Лифиц был капитаном команды КВН Ташкентского политехнического института. Одним из самых ярких капитанов за всю историю клуба. Играл он в сезонах 1968 и 1969 годов. В 1968 году был награжден «Стулом Остапа» как непобедимый капитан Международного союза КВН. В матче со сборной Риги он вышел на конкурсе капитанов против Юрия Радзиевского, ныне миллионера, живущего в США. Лифиц унес Радзиевского на ноль. Просто раздавил. Съел. Убрал.

Ян вышел на сцену и стал говорить примерно следующее: «Я тебе РАДзиевский! Ты мне БРАТзиевский! Поедем в ГРАДзиевский!». Что-то такое, абсолютно уничтожившее будущего миллионера.

Конкурс капитанов безоговорочно выиграл Лифиц.

Утверждают, что после игры, которую в итоге выиграли рижане, Юрий Радзиевский подошел к Яну Лифицу и извинился перед ним за победу своей команды.

Вот к этому Яну мы и пришли с Юлием Гусманом.

Дверь нам открыл невысокого роста лысоватый человек. Было видно, что к встрече в доме готовились – стол накрыт, возбужденные дети бегают по квартире, – все же принимали Юлия Гусмана.

Ян рассказал, что работает в НИИ, получает 150 рублей минус подоходный налог, отвечает в своей организации за политинформацию и раз в неделю выпускает стенную газету.

– Да, я еще на радио иногда подрабатываю, – вдруг вспомнил он и виновато улыбнулся. – Правда, внештатно…

Еще учась в школе, я смотрел на него и страшно завидовал. Какая у него интересная жизнь, думал я. Умница, любимец женщин. И вся страна любила его.

Мы немножко выпили, вспомнили прошлое, и Ян заплакал… Говорят, что сейчас Ян Лифиц живет в Германии.

К тому времени я уже работал корреспондентом газеты «Молодежь Азербайджана», в которую плавно перешел, честно отработав на железной дороге ровно три года. Все это было похоже на сказку. Ведь, учитывая мое небакинское прошлое, устроиться в газету было нереально. Но у меня уже появилось в Баку много друзей, и они помогали мне делать нехитрую карьеру журналиста.

Моя новая работа была любопытна статусом корреспондента республиканской газеты. Пусть и молодежной. Но из-за любой критической заметки могли снять человека с работы. Потому, когда я приезжал в командировку в какой-нибудь район Азербайджана, меня встречали как большого начальника.

Однажды меня послали в командировку в Шамхорский район. На перроне станции Далляр (а это в четырех километрах от Шамхора) меня встретил секретарь райкома партии, хотя по моему статусу встречать должен был комсомольский секретарь. Черная «Волга» привезла нас в ресторан, где уже были готовы шашлыки из осетрины и много водки. Конечно, я начал отказываться, но сопровождающий меня начальник был уж очень опытным…

Через пару часов мы с секретарем, заметно повеселевшие, оказались на Шамхорском коньячном заводе, где первым делом у меня потребовали канистру. Узнав, что я без тары, очень удивились – обычно корреспонденты со своей тарой приезжают!

Что было дальше, помню смутно. Очнулся почему-то в другом городе – Кировабаде (сейчас это Гянджа) на какой-то райкомовской даче в окружении шашлыков. Рядом стояла 10-литровая канистра коньяка.

Вот так мы ездили в командировки…

Когда-нибудь всякому счастью наступает конец, – как я уже говорил, из газеты мне пришлось вскоре уйти из-за неприличной пародии Александра Иванова на Булата Окуджаву.

И тогда меня взял к себе на работу Рустам Ибрагимбеков, который был в ту пору первым секретарем Союза кинематографистов Азербайджана.

К тому времени мы с ним были уже хорошо знакомы.

Рустам Ибрагимбеков

В 1979 году в Баку режиссер Расим Оджагов снял фильм по сценарию Рустама Ибрагимбекова «Допрос» с Александром Калягиным в главной роли.

Фильм получил Государственную премию СССР, и Рустам захотел устроить по этому поводу вечер-капустник для интеллигенции города.

Местом проведения вечера выбрали театр русской драмы. Сценарий вечера Рустам попросил написать меня и одного из первых авторов КВН, известного бакинца Виталия Колмановского.

Виталий, или Вика, как все его называли, сейчас живет в Америке – как и многие бакинские евреи, он давно уже иммигрировал из Азербайджана…

Специально для этого капустника придумали листовки, которые должны были получить все гости вечера. На листовке были изображены все лауреаты Государственной премии за фильм «Допрос», а это семь человек – автор сценария Рустам Ибрагимбеков, режиссер Расим Оджагов, актеры Александр Калягин, Шафига Мамедова, Гасан Мамедов, оператор Рафик Камбаров и художник Фикрет Багиров. Против каждой фотографии был помещен комментарий в стиле оперативных сводок милиции. Например, про Александра Калягина было написано, что он скрывается от правосудия, переодеваясь в женщину.

Фильм Виктора Титова «Здравствуйте, я ваша тетя» вышел на экраны несколько лет назад, и все, конечно же, хорошо помнили переодевания Калягина в тетушку-миллионершу донну Розу д’Альвадорец, безутешную вдову дона Педро из Бразилии…

Кроме того, мы придумали пригласительные билеты в виде повестки на допрос. Взяли реальную повестку прокуратуры и сделали именные приглашения:

«Гражданин! Вам надлежит явиться 11 января сего года в помещение Театра русской драмы на “Допрос”. Вызываетесь в качестве свидетеля. Явка строго обязательна».

Эти листовку и приглашения нужно было отпечатать типографским способом, но ни одна типография не бралась за это дело – слишком сомнительным был текст для тех лет… И тогда Рустам понес текст на утверждение в… ЦК КП Азербайджана. Там посмеялись, дали добро и позвонили в типографию издательства «Коммунист»: «Все нормально, интеллигенция отдыхает, печатайте!».

Вечер имел громадный успех. Зал Театра русской драмы, вмещающий восемьсот человек, был переполнен – по нашим подсчетам, зрителей было не менее двух тысяч: очень солидные люди сидели в проходах прямо на полу…

С тех пор мы с Рустамом Ибрагимбековым общались регулярно.

Рустам, безусловно, легендарный человек. Хотя он автор сценариев более чем к 40 фильмам, в том числе и к михалковским «Урга. Территория любви» («Золотой лев» в Венеции, 1991) и «Утомленные солнцем» («Оскар», 1994), помнят его и узнают чаще всего как соавтора сценария к фильму «Белое солнце пустыни».

В связи с этим приведу только один пример. Недавно мы поужинали вместе с ним в одном ялтинском ресторане, а потом, как водится, попросили счет. К нам подошел метрдотель и важным голосом сообщил, что для автора фильма «Белое солнце пустыни» все бесплатно. Заметьте – после выхода фильма прошло более сорока лет!

Рустам живет красиво – красиво дружит, красиво любит, красиво принимает гостей. Все известные гости Баку в первый же вечер были у него дома. На столах – самая вкусная еда, самые качественные напитки. Много раз сам бывал у него в гостях и был свидетелем этой красивой жизни.

Помню приезд в Баку Жванецкого, Карцева и Ильченко. Михаил Михайлович только заикнулся о раках (тогда его миниатюра о раках была очень популярной), как Рустам тут же послал нескольких актеров русской драмы на Кубинку, где ночью можно купить все – от пистолета до редких деликатесов.

Но за этим умением Рустама красиво жить стоит напряженный труд и редкая работоспособность. Ведь помимо сценариев он написал два десятка пьес, которые шли более чем в ста театрах Советского Союза, издал два десятка книг… Когда он все это успевал, непонятно. А ведь Рустам Ибрагимбеков еще руководил Союзом кинематографистов Азербайджана!

Рустам получил очень качественное кинематографическое образование – сначала окончил Высшие сценарные, затем и Высшие режиссерские курсы.

На Высших сценарных вместе с ним училась такая компания, что и Царскосельскому лицею впору было бы позавидовать – Грант Матевосян, Резо Габриадзе, Владимир Маканин, Тимур Булатов, Андрей Битов…

В Союзе кинематографистов Азербайджана Рустам поручил мне увлекательнейшую работу – во-первых, я должен был сопровождать всех знаменитых кинематографистов, приезжавших в Баку, во-вторых, он назначил меня ответственным за ночные просмотры зарубежных фильмов.

Для сопровождения гостей мне выдавалась определенная сумма денег. Я наладил контакты с самыми «вкусными» ресторанами Баку и всего Апшеронского полуострова и возил туда гостей нашей гостеприимной солнечной республики.

Работа была хоть и интересной, но тяжелой. Приходилось много пить. Гости, как правило, просили возить их на утренний хаш.

Помню, как с великим аварским поэтом Расулом Гамзатовым мы сели за хаш в семь утра, а очнулся я вместе с ним ближе к полуночи уже в каком-то другом ресторане.

Говорили, что Расул сам ничего не пишет, что он нашел двух великих русско-еврейских переводчиков Наума Гребнева и Якова Козловского, которые и оформляли его мысли в прекрасные стихи.

Ходил даже такой анекдот: «Как-то звонит Гамзатов своему постоянному переводчику Науму Гребневу и говорит: «Наум, дарагой, слушай, вот я так представил себе сейчас. Летят птыцы, да? А они никакие не птыцы, а солдаты, панымаишь?..» Гребнев говорит: «Все понял, Расул Гамзатович!». Берет ручку и пишет: «Мне кажется порою, что солдаты, / С кровавых не пришедшие полей, / Не в землю нашу полегли когда-то, / А превратились в белых журавлей…».

Не знаю, как его стихи случались на самом деле… Но был Расул ярким человеком. Уровень его общения достоин был уровня его поэзии, пусть и в переводах великих русских евреев. После пятнадцатой рюмки и трех тарелок хаша он сказал мне: «Я буду лететь из аэропорта любви в аэропорт любви, но умру, так и не долетев до заветного аэропорта».

– Гениально, Расул Гамзатович! – прослезился я, понимая, что неумолимо пьянею. – Я запишу, с вашего разрешения.

– Записывай! – великодушно махнул рукой Расул.

О второй моей обязанности в Доме кино стоит рассказать особо. Несколько раз в году в республиканские союзы кинематографистов привозили новые зарубежные фильмы.

Это была одна из самых загадочных сторон деятельности Союза кинематографистов СССР. Фильмы эти официально не покупались, на них не было прав, и потому их возили тайно, а показы устраивались исключительно по ночам. Профессиональные советские кинематографисты должны были понимать, по какому пути развивается мировое киноискусство.

Новые заграничные фильмы показывали не только в Москве, но и во всех региональных союзах кинематографистов. Для экономии возили картины не в один такой союз, а сразу в несколько. Мы попадали в так называемое кавказское кольцо, в которое входили, помимо азербайджанского, еще грузинский и армянский союзы.

С фильмами обычно приезжали переводчик и киновед.

Переводы были абсолютно дословными – если в фильме герой говорил кому-то, что сейчас засунет ему хуй в жопу, то именно такие замечательные слова и произносил переводчик. А в зале, кстати, торжественно сидели весьма почтенные женщины. Лично мне при этом было как-то не по себе…

Попасть на эти просмотры посторонний человек не мог – в дверях Дома правительства, где находился Дом кино Азербайджана, стояла вооруженная милиция, у самого входа в Дом кино тоже стояла вооруженная милиция, а за всеми этим кордонами стоял я – ответственный за каждого вошедшего человека. Ведь только у меня был список людей, которых можно было приглашать на такие просмотры. Помимо кинематографистов, в него входили наиболее влиятельные и интересные люди города.

Была в этом списке и Наргиз Халилова с мужем – именно так у меня было отмечено. Я ничего тогда не знал о Наргиз, но когда первый раз увидел ее, у меня перехватило дыхание. Я даже не понял, что произошло. А ведь Наргиз было уже под сорок. Описать ее красоту невозможно. Я никогда не видел женщин с такой фигурой, осанкой, и такими глубокими голубыми глазами. Еще не зная ее истории, я уже понимал, что передо мною – фам фаталь, роковая женщина.

Жизнь Наргиз плотно обросла легендами. И где в этих легендах правда, где вымысел, разобраться уже невозможно. Например, до сих пор в Баку о ней говорят как об одной из самых красивых женщин Советского Союза. Как это проверить? Только поверить на слово, в том числе поверить и мне.

В те времена Наргиз на полном серьезе не советовали выходить на улицу, поскольку она становилась причиной аварий – водители в массовом порядке отвлекались от управления машиной и смотрели не на дорогу, а на Наргиз.

Утверждали, что в 17 лет она стала любовницей тогдашнего мэра Баку Алиша Лемберанского. Был ли Лемберанский любовником Наргиз или нет, не знаю, но именно он в начале 60-х годов назвал ее именем новое кафе на площади Фонтанов (это место в Баку называют «Парапетом»).

Вскоре кафе «Наргиз» стало одним из самых популярных в городе – возникла даже традиция водить туда детей и угощать их молочным коктейлем за десять копеек.

В 1961 году в Баку снимали «сухопутную» часть культового советского фильма «Человек-амфибия» (подводные съемки проводились в Крыму), и благодаря этому кафе «Наргиз» вошло в киноисторию – именно здесь была исполнена популярнейшая «Песенка о морском дьяволе», написанная композитором Андреем Петровым на стихи Соломона Фогельсона. Пела песенку лучшая джазовая певица тех лет Нонна Суханова, а кафешантанную певичку играла известная манекенщица Нина Большакова:

 
Нам бы, нам бы, нам бы, нам бы всем на дно,
Там бы, там бы, там бы, там бы пить вино!
Там, под океаном,
Мы трезвы или пьяны,
Не видно все равно!
Эй, моряк, ты слишком долго плавал,
Я тебя успела позабыть.
Мне теперь морской по нраву дьявол,
Его хочу любить!
 

Удивительно, как цензура пропустила тогда эту песню, пропитанную духом «буржуазной морали»?

Однажды в Ялте режиссер этого фильма Владимир Чеботарев рассказал мне, как спасал легкомысленную песенку от начальства – он сумел доказать, что эта песня написана специально для контраста: чистой и наивной жизни Ихтиандра противопоставлялся грязный и циничный мир чистогана.

Жизнь самой Наргиз Халиловой оказалась слишком связанной с миром этого самого чистогана.

Она познакомилась с одним из самых известных валютчиков Советского Союза и стала его женой. Рассказывали, что когда они шли ужинать в «Интурист», друзья выстраивались в две шеренги, и когда Наргиз с мужем входили в этот коридор, палили из ракетниц. А ведь на дворе был самый расцвет советской власти!