Текст книги "Проба пера"

* * *

Шкаф спускается с неба на поляну, открываются двери, как в лифте, а в нем девушка раскаленная, словно наелась углей, машет фрейлине пальчиком: иди, мол, ко мне. «Нет, нет», – едва произносит она, отмахиваясь руками. Дива повела пальчиком по фрейлинам, стоящим полукругом, а те боязливо закрылись ладошками, чтобы даже не видеть. В зубах у чудо-девы светился красный цветок, она его изо рта вынула, бросила на траву, отчего она загорелась, захлопнула двери и улетела. Представляю, какое возмущение у читателей вызовет утверждение, что я на самом деле видел огненную диву. Мне, что, плюнуть в зеркало и самому себе сказать: врешь, ничего, мол, не видел, придумал?! Клянусь, своими глазами (королевскими в тот момент) видел чудо. Все равно не поверят. Думаете, увидел во сне? Нет, наяву, если считать Зазеркалье, куда я попал, чем-то действительно существующим. Не может, повторяю, сон или галлюцинация длиться годами. А вы считаете, может?

* * *

– О, где это я? Опять выпал из мира сего… или того. Кто я на сей раз? Хорошо бы остаться собой. Зеркало! Пол-царства за зеркало!

– За зеркало надо платить, коль разбили.

– Я не разбивал, еще не успел, только что прибыл.

– Кто же тогда, ежели не вы? Вы единственный посетитель в отеле. К тому же, просрочили за постой.

– Завтра, скорее всего, заплачу. В банк схожу и заплачу, а пока…

– Завтра, хм! Не может быть завтра или вчера. Времени нет! Платите сейчас.

– Пшёл вон, болван, пока бамбуковой палкой по бокам не прошелся. А, вот и палка в руке оказалась. Не на того напал! Философ он, видите ли! Куда пошел? Эй, как там тебя, стой! Закуски мне и вино!

– Слушаюсь, ваше благородие.

– Бери выше, сиятельством можешь меня называть. Королем быть напряжно. Бароном каким-нибудь лучше. Где же здесь зеркало? Эй, как зовут тебя, подлеца?

– Нам имена еще не раздали, а пока просто подлец. Да вы, ваше сиятельство, сами только что из зеркала вышли, от того и разбили.

– Хм, назову-ка тебя, пожалуй, Егор.

– Вот какую вы роль мне во сне предназначили.

– Егор, ты?

– Не беспокойтесь, я вам приснился. Уж очень соскучился по своему человечку, здесь все ведь актерствуют. Я, как вы поняли, совершил ритуал и вышел в астрал. Могу теперь переходить из одного тела в другое. В запасе имеется пять тысяч лет пребывания в разных мирах.

– Цыганка напророчила?

– Я так хочу!

– Так ведь надоест, устанешь к тому же.

– С чего мне уставать, препятствий в виде пространства нет, время относительно, отмеряй сколько душе угодно. Такого не может быть, скажете вы. Не может, но, как видите, кажется.

– Как же вас Бог терпит?

– Закрывши глаза ладошкой. Также, кстати, и всех остальных, и вас в том числе. Когда вы вернетесь на землю, замолвите словечко за меня перед ним, чтобы простил мои согрешения прошлые и будущие, поскольку уже не могу вырваться за пределы своей сущности. Надеюсь только на то, что Он не так строг, как изображают Его богословы. Бог грешников любит, от того и жалеет. Здесь все, что угодно доступно. Хотите копию вашей любимой. Здесь она будет покорна, как мышка коту, если хотите, Чеширскому.

– Потом придется каяться, если даже только насмотришься на ваши инсинуации.

– Я старомоден в своих пристрастиях. За пределы века Казановы стараюсь не выходить. Не беспокойтесь, на утро можете даже не вспомнить, так что не в чем будет каяться. К тому же, то, что вы видите, не существует. Если запомните сон, напишите еще что-нибудь обо мне. Нынче я – чичероне и чичисбей в одном лице. Могу провести по коридорам с экскурсией. Шикарный отель, не находите? Сами только не ходите, заблудитесь.

– Кое-что, вспомнил! Я один из героев романа «Коридоры судьбы». Но ничего не могу из него вспомнить, кроме одной фразы. «До революции я был никем, а после оной стал ничем».

– Противоречивая фраза, ваше величество, особенно в применении к вашему титулу. Теперь давайте отправимся в коридоры отеля, такого насмотритесь там, какого из всех десяти тысяч выходов вас в Зазеркалье… а вы умеете выходить… еще не видали. С вами легче идти по просторам Иллюзии.

– Пожалуй, уже не увижу, пора просыпаться, на работу идти, сидеть на троне, чтоб ему пусто было!

* * *

Из китайской фарфоровой вазы раздался выстрел нежданно. Ваза развалилась на части, и вот он карлик с револьвером в руке. Как же он там оказался? Разбили вазу, сам себе отвечаю, поместили гнома на донышко, сложил осколки, склеили на соплях – и вот вам сюрприз. Хм, а что, если б попал в кого-нибудь?

Живи опасно!

* * *

– Ваше величество, – произнес неожиданно канцлер и протянул руку, впервые обратившись ко мне напрямую, – давайте дружить.

– Прежде чем протягивать руку, ответьте, какова цель вашего приглашения к дружбе?

– Резонный вопрос врагу, к коему вы меня относите. Не берите, однако, на себя слишком много, у меня все – враги. Иной раз смотрю на себя в зеркало и вижу врага.

– Расцениваю как шутку.

– С чего, вы спросите, доверять мне? У нас, отвечаю, одна цель: благополучие Баварии. Согласны?

– Более или менее.

– Вы не представляете, сколько заговорщиков пытаются разорить нашу страну. Мы охраняем с вами страну от посягателей на благополучие наше. Благородная цель, согласитесь?

– Можно было бы согласиться. Ваши методы оставляют желать лучшего.

– Что не так с методами?

– Вы думаете, я не узнал вас в Анониме? Не вы ли приходили ко мне с предложением свергнуть меня?

– Так то проверка была. Кстати, как догадались?

– Вы перстни сменили, а один все же оставили. По нему и узнал.

– Без него я как без рук. Магическая вещица. Много раз выручала меня.

– На сей раз подвела.

– Разгадали тайну Кощея – похвально! Мне такие, как вы, необходимы. Видите, как из врагов мы постепенно становимся друзьями?

– Далеко до того, чтобы стать.

– Намекаете на вашу возлюбленную? Ну, не удержался! Готов был вернуть вашу лилитку, если б не ритуал. Нельзя без причинения вреда исполнителю менять условия ритуала во время его исполнения. Вы должны пожертвовать личным счастьем, ваше величество, ради государственных интересов.

– Не убедили.

– Кто находится в обороне, проигрывает. Необходимо продумать стратегию наступления.

– На кого?

– На противников нашего режима.

– Не вижу таких.

– Правильно, потому что враги в подполье находятся. В клочья хотят разодрать страну. Уже и границы очертили, карту могу показать с разметкой.

– Опасная тенденция, согласен.

– Берите выше! Имеются другие цели, вернее, цель одна. Скоро, совсем скоро, из Овала выделится Треугольник со столицею в Праге. Туда уйдут только избранные – все те, кто с Земли. Егор вам, наверняка, рассказал о Треугольнике. Сбежал с поля боя, подлец! Ну, да ладно, без него обойдемся. Кстати, напрасно вы удовлетворили просьбу Ратенау. Толку с него никакого: бездельник и врун! Даром, что тоже с Земли.

– Кстати, вы часом не Кальтенбрунер?

– Ох уж мне этот барон! Вечно распространяет обо мне сплетни. Оставлю вопрос без ответа. Вернемся к Треугольнику. С моей помощью, ваше величество, вы можете стать там первым лицом, а я – советником при вас.

– Прямо-таки – первым?

– Императором Великой Римской империи! Соглашайтесь!

– Есть предпосылки к тому?

– Все уже предсказано, в Треугольнике будет более совершенные условия для жизни. Во-первых, отвалятся главные наши враги: Россия и Англия, во-вторых, наступит, наконец, окончательно магический мир.

– Что будет с вашим Срединным полу-магическим миром, он что погибнет?

– Нет, он отвалится, и все здесь будут влачить свое жалкое существование, как и прежде. Претендентов на звание императора только трое: король Франции, король Австрии и вы, ваше величество. Будут еще самозванцы, но эти не в счет. Все подготовлено. Осталось лишь согласие на ваше участие. Кстати, именно там вы сможете вернуть свою возлюбленную. Дуплетную копию, во всяком случае.

– Для чего, полагаю, необходимо творить ритуалы?

– Ритуал поклоненья Астарте. У вас – талант, ваше величество. В вашу задачу входит только придумать канву ритуала – и все!

– На первых порах.

– Опускаю ваше замечание без комментариев. Вы же писатель, ведете дневник в голове. Кощей все знает! Давайте создадим клуб друзей задушевной беседы. Будем дружить домами! Все еще не доверяете мне? Только не просите меня рассказать, кем вы были там, на Земле. Не скажу, пока со мной не подружитесь. Ничего, кстати, предосудительного в ритуалах не нахожу: обычные театральные представления. Не обязательно самому участвовать в них, можете только смотреть, а если сыграете роль, удовольствие получите несказанное.

– Приходилось уже слышать такое.

– От маркизы неистовой – понятно. Она тоже в деле. Если хотите и в дальнейшем быть королем, прислушайтесь к её советам.

– Не хочу!

– Прислушиваться к советам?

– Королем не хочу быть. Передайте титул кому-нибудь другому.

– В Баварии нет никого королевских кровей. Европейский союз навяжет нам постороннего. Что вы получите взамен? Домик в пригороде, небольшую пенсию. «Здравствуйте, фройлен», – вы скажете фрейлине. «Фрина, – обратится она к подруге, – у меня звуковые галлюцинации. Кто-то со мной говорит из пустого места. Мой лорнет не дает результата. Может быть, ты что-нибудь различишь?» Не думаю, что вас обрадует такое отношение к вам. Хотите или нет, но вы не сможете выйти из роли, все равно, что спрыгнуть с поезда на ходу. Подчинитесь судьбе! В ваших руках безболезненно совершить переход в лучший мир для себя и окружающих вас друзей. Будем мириться? – вновь протягивает он руку.

– Я обдумаю ваше заманчивое предложение.

– Правдивый ответ, осторожный, потому и правильный. Лелею надежду на ваше возвращение к разуму, а пока развлекайтесь.

* * *

Читателю, чтобы войти в транс и во всей полноте узреть происходящее, как на экране, необходимо покачать часы на цепочке перед лицом. Когда под воздействием самогипноза смелый исследователь непознаваемого войдет в Зазеркалье, и своими глазами увидит происходящие здесь события, то поверит во все, хотя даже сам до конца так и не поверил.

Выхожу, как обычно в город, на улице никого. Дама в подъезде, поправляет чулок. Увидев меня, достает из сумочки яблоко бросает его мне. Яблоко, оказавшись золотым, из-за неожиданной тяжести выпадает из рук и скатывается вниз по мостовой. Едва успеваю отскочить – огромный вычурный шкаф, словно дворец на колесах, катится по улице вдогонку за яблоком, а вслед за ним, не обращая на меня внимания, проезжает Егор в жокейской коляске, запряженной тройкой девиц в одних лишь туфельках, цокающих вразнобой каблучками. В стайке порхающих бабочек за витриной магазина дама под дулом револьвера, стоящего за ней толстяка во фраке, распахивает шубу: показав себя во всей красе, запахивает ее и вновь распахивает. Выставив руку, с бриллиантовой змеей на запястье, указывает на меня пальцем. Фрачник вставляет монокль в глаз, встряхивает бутылку шампанского и прицельно стреляет в меня, достает другую бутылку и стреляет вновь и вновь, разбивая всякий раз оживающее стекло пробкой. Выхожу из-под обстрела, иду дальше, возвращаюсь во дворец, захожу в кабинет.

Ходил ли куда-то или приснилось на ходу, не могу определить. Слишком часто стал видеть сцены подобного рода. Затруднительно стало отличать сон от той яви, в которую влип, как муха в липучку медовую. Проверял себя на болевые ощущения, колол шпилькой – больно. Стало быть, наяву. Обратите внимание на миниатюру на стене у меня в кабинете: путник, оглянувшись назад, машет кому-то рукой, не замечая, что мост в двух шагах от него провалился в пропасть.

* * *

Наконец и меня втравили в историю с ритуалом. На поляне было установлено зеркало, означенная барышня стояла, опираясь руками о раму, рядом лежало разорванное в клочья платье, на диванах располагались старшие фрейлины, а мастер церемонии зачитывал условия совершения одного из трех вариантов ритуала. Когда я отказался от всех вариантов, сославшись на присутствие изнывающих от нетерпения свидетельниц, мастер церемонии взмахом руки прогнал фрейлин, но очень удивился моему повторному отказу.

– Как же, как же! Вы, ваше величество, назвали условием отсутствие свидетелей, выразив тем самым согласие. Ритуал вступил в первую фазу, и вы уже не можете отказаться без опасных последствий, – указал он на черную тучу, внезапно возникшую над поляной.

Начался дождь, и действие перенесли в охотничий домик поблизости. Я продолжал отказываться, а за стеклянными стенами домика разыгралась нешуточная буря. Невиданные молнии зажгли несколько деревьев. Одно из них завертелось от боли, вывернулось из земли с корнем и полетело над верхушками сосен, готовых последовать за ним.

– Чем дольше вы будете отказываться, тем более усугубится ситуация. Придется нашей жрице совершить то, на что вы не решаетесь. Вы хотите, чтобы сгорел парк? «А вслед за ним и дворец», – добавила на все готовая барышня.

Пришлось подчиниться, после чего дождь прекратился, и небо очистилось за пару минут. Пребывание в должности становится невыносимым. Внутренний голос при этом молчал. Мог бы предупредить! Бежать отсюда нужно срочно, бежать, но, как и куда?

* * *

Я спрыгнул с поезда на полном ходу, когда замедлилась скорость. Мне показалось, что спрыгнул, и вот уже сбегаю вниз по склону в лесу под свист пуль немецких солдат, стреляющих в меня из автоматов. То оказываюсь в купе с дамой в одних лишь чулках и драгоценностях, то вновь бегу по лесу – по-видимому, ударился головой, когда спрыгнул с поезда, и спутал последовательность событий. Куда-то и лес пропал, иду уже по городу с замшелыми домами в стиле барокко. Надписи на незнакомом языке, а вот и свастика на флаге. Оккупированная, подумал, страна, вот только какая? Упираюсь в двери в скале. Они распахиваются так неожиданно, что едва не падаю, попадаю в зал с тремя дамами, сидящими за овальным столом. Каким-то образов преодолев расстояние от двери, я уже стою в выемке стола.

– Меня зовут Ларс, – начинаю говорить, сам удивляюсь тому, что произношу, – граф фон Трир, датчанин. Только что из Берлина, там идут бои. Чей это замок? Вы – чешки, немки или еще кто-нибудь?

– Вы хотите спросить, на чьей мы стороне? – говорит одна из трех женщин.

– В Австрии я гауптман СС, а здесь, на границе между Лихтенштейном и Австрией, уже простой гражданин датского королевства. В качестве заложника от датской королевской семьи я находился в замке генерала фон Раушенберга.

– В его отсутствие?

– Разумеется, он был на фронте.

– И вы с женой его…

– Каюсь, был грех, – сознаюсь, за что получаю пощечину с одной и с другой стороны, для чего дамам пришлось привстать, чтобы дотянуться. – Неожиданно вернулся муж, и мне пришлось убегать. Какое-то время я был адъютантом шефа тайной полиции Гвидо Кавани, для него доставал любовниц. Представляете, я, граф фон Трир, вынужден был шантажировать достойнейших женщин… он предпочитал аристократок… чтобы удовлетворить его страсть. Но все это в прошлом. В Берлине идут бои, я только что оттуда. На самом деле, по заданию английской разведки служил в итальянской полиции, а вы, милые дамы, кому служите или сочувствуете?

– Мы – чешские подпольщицы, – начинает одна из дам, – а она – бывшая надзирательница женского концентрационного лагеря. Я снималась в чешском эротическом фильме, за что меня полюбил Геббельс. Гитлер предъявил ему обвинение в любовной связи с неарийской женщиной. Рейхминистр спрятал меня в этом замке, чтобы, если изменяла ему, то не с мужчинами – хотя бы. Мы здесь скрываемся от всех, а то, что мы говорим, тоже для проверки. Если вы – англичанин…

– Я тоже вас проверял на лояльность. Честно говоря, я – француз. Маркиз де Караба, известный писатель, кстати. Я вынужден был бежать в Германию от преследования патриотов. Мне многое пришлось претерпеть. Меня заставили, в частности, принять участие в охоте на человека в качестве… человека. Тут война идет, государства рушатся, а им вздумалось игры устраивать. Я скрываюсь, они меня ловят. Они – это Геринг с компанией. Какие-то дамы мне помогают, но они оказываются подсадными утками. Мне едва удалось бежать, а тут, как назло, попадаю в замок баварского короля Леопольда, коим сейчас и считаюсь или являюсь…

Дама, сидящая в центре, знаком руки приостановила следствие, и пока две другие разрывали нитки с бусинками и швыряли в меня горстями, подошла к камину, сунула руку с сигарой прямо в пламя, прикурила у раскаленной статуи сидящего на троне шута с короной, вернулась и, попыхивая густым синим дымом, забубнила:

– Именем великой Барабарской империи, барон Феофан Флю-Флоп фон Флюк-Фейстгаузен, объявивший себя императором, приговаривается за небрежное исполнение своих обязанностей…

– Особенно по отношению к женщинам, – подчеркивает дама левой руки.

– … к смертной казни методом удавления створками дверей с последующим отделением головы для использования оной в переговорах с высшими силами…

– Минуточку, минуточку… милые дамы, может, я и самозванец, но не Фукс фон Флюкс, или как там его?

– Паспорт имеете? – мрачным голосом вопрошает дама правой руки.

– Нет, но вот вам баварские кроны с моим изображением.

– Не фальшивые? – разглядывают дамы с обеих сторон купюры на просвет.

– Не тот, – разглядев купюру, делает вывод дама из центра паутины, – гоните его!

– В три шеи, – добавляют две другие хором и вновь осыпают меня жемчужинами. От усилий лица их, становясь как бы фарфоровыми, лопаются и рассыпаются, обнаруживая хохочущие рожи трех канцлеров.

Двое эсэсовцев берут меня за руки, бесцеремонно раскачивают и швыряют вниз лицом. Долго, долго скольжу незнамо куда, обозревая свою физиономию в зеркальной глади холодного пола. Обдумываю по пути смысл бытия, но так ни к чему и не придя, выкатываюсь, головой открывая двери, на улицу и оказываюсь на льду. Канцлер в форме генерала СС подает мне знаки из ледяного окна, а я не пойму, о чем идет речь. Кольца начинает крутить – все равно не пойму. Канцлер махнул рукой, покрутил у виска и исчез, а вслед за ним и лужа с ледком. Все как-то исчезает и изменяется на глазах: штукатурка на стене обваливается, открывая изразцовое изображение сирены, выпятившей все, что у нее есть, из-под крыл. Не обращая на нее внимания, следую дальше. Два солдата с оловянными лицами идут по улице строевым шагом. Едва успеваю увернуться. Пришлось поднять руки вверх и стать боком, чтоб не задели меня. Оловянные солдаты прошли, не обращая на меня никакого внимания.

– Они никого не замечают, – отметил мальчик, явно нищий, судя по живописным лохмотьям, – потому как нас презирают. Хорошо, что вы их не задели, они бы вас расстреляли.

Не обращая внимания на мои вывернутые карманы, нищий протягивает в мою сторону кепку для подаяния.

– Подайте камень хотя бы, вона их сколько вокруг.

Я поднял камень, положил в кепку, а нищий обтер его и в карман положил.

– Свидетельство! Кто камень хотя бы дает вместо хлеба, тот достоин награды. Что еще у вас есть?

Осматриваю себя сверху донизу, отрываю пуговицу и опускаю в кепку.

– Вот это уже от себя, – кивает головой подросток. – Это искренне! Répéter!

Когда все пуговицы ушли вымогателю в кепку, он спрашивает:

– Зачем же вы отдали последнее, что у вас есть, так что даже брюки спадают?

– В беспамятстве, должно быть.

– Заберите пуговицы. Вы их пришьете, и все будет, как прежде. А, ну да, не умеете! Хильда! – позвал он и при этом издал несколько цокающих звуков, означающих, по-видимому, приказ пришить мои пуговицы, что с невероятной быстротой исполнила выскочившая из подъезда замарашка, и руку протянула за вознагражденьем. Едва только подумал, что игры простолюдинов какие-то странные, как на руке у нее заметил браслет с бриллиантами.

– Откуда, воровка, взяла? – хватаю ее за руку, и что же вижу? Передо мной в купе мчащегося поезда, из которого, казалось бы, только что выпрыгнул, стоит давешняя маркиза, и на ней ничего, кроме драгоценностей нет.

– Пожалуй, это вы все с меня сняли, а не я у вас что-то украла. Удивлены? Я за исполнением обещанья явилась. Вот и свидетельница, – указывает на статую сирены, свисающую вниз головой откуда-то сверху, – ничего в прошлый раз не было.

Я протянул руку к лицу статуи, завороженный ее двумя парами глаз, она вдруг зубы оскалила, крылья нахохлила, шипит.

– Не туда смотрите, – раздается голос маркизы, – я здесь. Эх, ваше величество, если бы вы полюбили меня…

* * *

Просыпаюсь от грохота, и что же я вижу: статуя сирены торчит вниз головой из потолка спальни и сверлит меня взглядом всех четырех глаз. Мало того, что статуи падают с неба. Что более удивительно: статуи, которые падают с неба, или взлетают вверх? Что там статуи! Дом прямо на глазах свалился на поляну в парке недавно. Отделавшись небольшими трещинами на фасаде, ушел на пару этажей под землю. Три этажа, что остались сверху, – шедевр архитектуры модерна. Дом хоть сейчас заселяй, даже с мебелью оказался. Кто в такое поверит? Не понятно только: наш мир разрушается или восполняется? Уже «наш» называю. Дело плохо!

Сон не может длиться столь долго, а галлюцинация? К тому же, всеобщая?