Текст книги "Проба пера"

Приключения в замке графини О

– Господин Якоб?

– Откуда вы знаете мое имя, любезный? Какая у вас шикарная машина.

– Роллс-ройс.

– В такой-то дыре! Откуда вы все же…

– Слишком много вопросов. Садитесь.

– Любопытно было бы знать, куда мы направляемся?

– Видите замок на одном из выступов скалы?

– Я слышал, будто бы здесь имеется замок. Будто бы его видно отовсюду, а подъезда к нему нет.

– Суеверия, пан Якоб. Подъехать можно.

– Послушайте, откуда вы все же узнали мое имя? Я здесь с утра, и никто еще не знает, как меня зовут.

– Стало быть, узнали. Графиня все знает. Вы – новый учитель, не так ли?

– Что еще за графиня?

– Хозяйка замка.

– Смотрительница музея?

– У нас не музей, молодой человек, а частное владение.

– Чье владение?

– Графини О.

– Странное имя, а…

– Фамилии у нее нет. Если сказать по правде, то и имени у нее нет.

– А…

– Это лишь некое обозначение.

– Странно. Что ей нужно от меня?

– Не знаю. Может быть, посадит на цепь, как меня?

– Ка-кую еще цепь? Да вы и взаправду прикованы к машине! Что за обруч у вас на шее?

– Это не обруч… ошейник. Я был собакой… дворняжкой, а стал человеком, как только надели ошейник.

– Вы что – шутите?

– Никак нет-с. Хотите, облаю по старой привычке?

– Остановите машину и выпустите меня.

– Пожалуйста, выходите, если хотите, да только какой же молодой человек упустит такую возможность.

– Какую еще возможность: побыть цепным псом?

– Ну, это я – пес… в человечьем обличье, а вы, может быть, удостоитесь чести стать козлом.

– Час от часу не легче.

– Какой же молодой человек откажется от приключения в замке в сумерках с прекрасной незнакомкой?

– Это, должно быть, романтично, но я не намерен быть псом, а тем более козлом.

– Не хотите, не будете. Графиня никого не заставляет. Все сами во все оборачиваются. Вы поужинаете, скажем, а затем она начнет вас соблазнять, а вы не удержитесь.

– Пожалуй, не удержусь.

– Она вас прикажет за то расстрелять.

– То есть как, расстрелять??! За что? Почему?

– За то, что не удержался. Да вы не бойтесь: холостыми патронами.

– Да не нужна мне ваша графиня. В поселке любой Хеленке предложи сигарету, так она не то что соблазнять, а и все остальное позволит.

– За все остальное вас в свинью превратят.

– Помилуйте, куда же мы направляемся? Что за дом такой? Расстреляют, в свинью превратят!

– Расстреляют холостыми патронами, как я уже говорил. Хотя все равно неприятно.

– Довелось испытать?

– Ради графини на все пойдешь – стоит только увидеть. Ангел во плоти, можно сказать.

– Много?

– Чего именно?

– Плоти?

– Достаточно. Любит на скользком паркете в ловитки играть. Бывают и другие игры: собираются гости и вам нужно угадать соперника и выставить его в худшем виде перед графиней.

– Хорош ангел.

– В жизни что, разве не так?

– Остановите машину!

– Как хотите. Можно, впрочем, просто погостить в замке, никого не соблазнять, никого не оскорблять.

– А если графиня начнет соблазнять?

– Вы что же, – боитесь? Насильно вас никто не соблазнит, не так ли? Оставайтесь – посмотрите, как другие страдают. Посмеетесь.

– Зачем мне над другими смеяться? Если бы ваша графиня вела себя, как подобает…

– Как подобает вести себя в своем замке графине, а, любезнейший?

– Ну, там… прилично – вот!

– Бывает и такое. Вы ползаете у ее ног по паркету, а она холодна, недоступна, горда.

– Нет, я не то имел в виду.

– Что именно вы имели ввиду?

– Ну, там… то се и так далее и – никаких свиней и козлов.

– Не романтично как-то.

– Вам что же, нравится быть свиньей?

– Во-первых, я – цепной пес, а во-вторых, свиньей лучше быть. Я лично не удостоился чести. Не хватает смелости… стать.

– Вот те на! Свиньей, стало быть, романтично?!

– Свиньей – это так говорится. Вести себя, как свинья. В сапогах прямо в постель, не желает чего, так по щекам нахлестать.

– Это действительно свинство.

– Вы-то своим доступницам тоже пару затрещин, бывало, давали, не так ли?

– Так они, эти доступницы, вовсе не графини.

– Вот именно! У них еще один недостаток имеется: могут родить. А графиня, ежели даже и пукнет, то непременно французскими духами.

– Ну, договорились, пан пес.

– Снижение жанра. Вначале идиллия, потом гиньоль, затем моралите, а в конце просто маразм. Попробуйте, пан Якоб, выпутаться из этой ситуации.

– Ах, так? Остановите машину!

– Не остановлю.

– Да вы… вы… вы – сумасшедший!

– Наконец, догадались.

– Не-ет, вы не сумасшедший, вы…

– Так, кто я?

– Вы… вы… я не знаю, кто вы?

– Я тоже.

– Заходите, пан Якоб, будьте, как дома.

– Это вы звонили?

– Да, и машину за вами прислал. Я – ваш мажордом.

– Как только вы позвонили, я тут же вышел, а ваш лимузин тут как тут.

– Роллс-ройс.

– Что вы сказали?

– Не лимузин, говорю, – роллс-ройс.

– Шофер у вас со странностями.

– Он больной, ему при произнесении пословицы про кирпич, оный с неба на его голову тут же и падает.

– Кажется, наверное, что падает. Какая у вас шикарная обстановка. А говорят, будто замка вовсе и нет. Должно быть, у вас здесь санаторий устроен для… для иностранцев.

– Скорее всего, – чужестранцев.

– Не вижу разницы.

– Все ваше.

– В моем распоряжении, если я вас правильно понял.

– Вы теперь будете графом на ночь. Днем вы Прохазка, а ночью будете графом.

– А днем нельзя?

– Желаете днем и ночью быть графом?

– Кто же откажется пожить в такой роскоши?

– Желаете остаться в замке навсегда?

– Хорошо бы подольше побыть.

– Если хотите остаться в замке навсегда, вам нужно обвенчаться с графиней.

– Но это невозможно. Я женат.

– Не желаете развестись? В одночасье составим документ.

– Помилуйте…

– Да вы не пожалеете: графиня много лучше вашей Марушки. К тому же она вам изменяет.

– Кому изменяет?

– Вам, разумеется.

– То есть как… изменяет?!

– Хотите узнать, как? Пройдемте в башенку.

– Изменяет! Это… это что такое? Вот не было печали! Это еще что такое?

– Прибор для заглядывания в окна. Действует даже через закрытые портьеры. Соблаговолите убедиться.

– Телескоп, что ли?

– Скорее, видеоскоп. Взгляните в окуляр.

– О, боже! Что я вижу? Папоушек! Мерзавец! Что он творит?!

– Что он там творит? Дайте-ка я взгляну. Я же вам говорил. Хватает вашу Марушку за что ни попадя.

– Ах ты мерзавец, вернусь назад, – повыдергаю руки…

– На вид он поздоровее вас будет. Как бы он вам самому… смотрите, смотрите, что он выделывает.

– А вы не смотрите, не ваша жена!

– Не моя, однако, я не в вашу квартиру заглядываю, а в Папоушкину.

– Да, в Папоушкину, только… только, что это у него все старинное, как у вас в замке? Да и платье на ней из парчи! Сроду такого не носила.

– Да вы посмотрите, она уже без платья. Марушка ваша не промах, как я погляжу.

– Перестаньте смотреть! Развели тут, понимаешь, латерну магику! Может, все это обман, синематограф?

– Машина – изобретенье старого мастера семнадцатого века. Она стилизует изображение под старину.

– Вы что же, – видите всех и вся? Можно взглянуть на других?

– Пожалуйста, поверните вот это колесико. Не так быстро. Кстати, не хотите фотографии вашей жены?

– Что старинный мастер знал толк в фотографии?

– Нет, но мы усовершенствовали прибор. Да поглядите еще раз: Там Франтишек опять же с вашей супругой, совсем, как в раю. Чему вы, собственно говоря, удивляетесь? Вы разве не ухлестывали за супругой Папоушека, а с супругой Франтишка…

– Не продолжайте. Подобные фотографии мне не нужны. Позвольте лучше взглянуть на других… так… Хе… ленка… у… точку готовит и… га… зеточку почитывает. Тоже мне, принцесса: платье напялила фу ты ну ты, а газета…

– Вы поверните вот это колесико.

– О, можно даже названье статьи прочитать. Про-хаз-ка-рогоносец. Тьфу! Что-то с вашей машиной не то.

– Она меняет только облики вещей, но не людей. Ситуации также почти неизменны.

– Почти? Охо-хо-хо-хо! Че-шет-ся. Умора!

– Ну вот, поглядели, и хватит. Будете венчаться?

– Повременю.

– Ну вот, повременили и довольно. Давайте шею: будем венчаться.

– А… шея зачем?

– Ошейник наденем вместо кольца.

– Не подходите ко мне, закричу. Куда я попал, объясните?

– В свое детство, милейший. Вспомните, какие истории вы рассказывали в детстве?

– Не помню. Какие истории?

– Страшные ночью, а утром смешные.

Господин Иванов

– Господин Иванов, не так ли?

– Да, только не господин, а… товарищ. И фамилия у меня другая. Не признаюсь какая!

– Разумеется: господа в канавах не валяются.

– Меня подпоили.

– Кто подпоил?

– Вот это вопрос: кто?

– И кто?

– Считаю провокацией. Как мне добраться до Праги? Там разберемся.

– В посольство доставить желаете?

– Давайте не будем ссориться. Беру свои слова обратно.

– Какие именно слова?

– Насчет провокации. С кем не бывает, дело житейское. Я сам доберусь куда надо. Вы только скажите, где я?

– Вы можете сказать, где находится Фауст, к примеру?

– В библиотеке, должно быть.

– Разумный ответ, препохвально. Если Фауст пребывает в библиотеке, то вы в замке графини О.

– Бывшей графини?

– Нет, нынешней.

– Может, я за границу попал?

– Мы пребываем в серебряном веке, милейший, а не в какой-то стране. В подполье, так сказать, или в подмирье. «Черную курицу», надеюсь, читали?

– В подполье?! Заговорщики? Монархисты? Анархисты? Троцкисты?

– Скорее, элезиисты.

– Пытать будете?

– Если хотите?

– Не дай Бог!

– Стало быть, вы верите в Бога? К какой принадлежите конфессии?

– Касательно первого вопроса, то, слава Богу, не верю, а что до второго, то, простите, не понял. Какой придерживаюсь концепции? Материалистической!

– Двадцать плетей.

– Ну, влип.

– Можете отказаться от концепции. Плюньте на пол в знак согласия.

– Режьте меня на куски…

– Разрежьте его на куски.

– Ой, нет! Тьфу, тьфу, тьфу на концепцию. Тьфу! Что вы творите, това… ой, нет, господа? Это же варварство.

– Вы сами сказали: режьте меня на куски. Поосторожней здесь со словами.

– Что это у вас за обычай такой странный?

– В каждом замке есть свой устав. У нас здесь список имеется запрещенных понятий, взгляните. Только не зачитывайте вслух, а то вон тому парню достанется.

– Какому еще парню?

– Мальчику для битья.

– Стало быть, не меня будут бить, а его?

– Разумеется, не вас. Мы гостей не наказываем.

– Тогда беру свои слова обратно. Выпорите его как следует за мои треволнения.

– Экий вы, право, безжалостный, господин Иванов, прошу прощения, товарищ. Вы, кстати, к какой принадлежите ложе?

– Я в партере обычно сижу, а на заседаниях в президиуме – на сцене.

– Вы неправильно поняли суть вопроса. Вы – масон, не так ли?

– С чего вы взяли?

– Ну как же, вы сами сказали: товарищ.

– Да у нас все товарищи.

– Где это?

– В Советской России.

– Господа, обратите внимание на уникальное явление. В Советской России, оказывается, все масоны.

– У нас нет масонов, уверяю вас. Разве что, тайные, не выявленные, так сказать. Какие масоны? А! Жиды, что ли?

– Сто сорок плетей.

– Как сто сорок? Надеюсь, не мне?

– Опять тому парню.

– Лучше не надо, а то еще счет мне предъявите. Только скажите, почему за концепцию двадцать плетей, а за… этих, как их…

– Евреев?

– Да-да, за их.

– За евреев ничего не положено, а за… как вы сказали?

– Уже позабыл.

– За всякого неправедно обиженного эллина виновный получит свое, а за еврея – больше в семь раз. В Писаньи написано.

– Несправедливо! У нас совсем другие лозунги.

– Ну и какие?

– Пролета… нет, наверное, это вам не понравится. Свобода, равенство, братство – вот!

– А еще говорите, что у вас нет масонов.

– Не понял. Что-то такое я про них слышал, но видеть не доводилось. Врагов народа приходилось, а вот масонов у нас еще до войны всех выловили.

– Выловили, говорите? А как же свобода, равенство, братство?

– А что? У нас все равны.

– Неужели? Вот вы, например, кто такой?

– Я? Я – заместитель председателя райисполкома.

– У вас, что же в России – Эдем?

– Не понял.

– Вы сказали, что вы второй человек в Эдеме, то есть в Раю.

– Это еще только будет в… следующем веке и называться будет по другому, боюсь произнести, а рай – это сокращенно район. Я – зампредседателя Мукачевского райисполкома.

– Исполком – это нечто вроде Полкана?

– Шутить изволите?

– Стало быть, вы – русский наместник в Мукачеве?

– Не понял.

– Мукачево как будто в восточной Словакии, не так ли?

– Исконно русские земли!

– Позвольте, с каких это пор восточная Словакия принадлежит России?

– Ну как же, – западная Украина!

– Так Украина или Россия? Внесите ясность, любезный.

– Мукачево в Украине находится, а Украина – в России.

– Когда же вы успели отнять Украину?

– У кого?

– У Германии.

– При чем тут Германия?

– Вы знаете, к нам в Верхнюю Чехию новости из срединного мира доходят с запозданием. Живем в воздушном замке, сами понимаете…

– Не понимаю.

– Ветер подует, и замок уносит куда-нибудь в другое место. Так и болтаемся годами в облаках, пока не зацепимся за какую-нибудь гору.

– На какую разведку работаете?

– Мы сами по себе. Касательно Украины, то по Брестскому миру она отдавалась Германии, не так ли?

– Это давно забыто!

– Говорят, у вас была еще одна война с Германией.

– Двадцать лет как закончилась. Немецкие псы доходили до Волги.

– Так они за своим приходили.

– За каким еще своим?

– За своей Украиной, должно быть. Ленин по Брестскому миру Украину немцам отдал.

– Благодарите Бога, что вы не у нас родились. Вам показали бы Кузькину мать!

– Какого именно Кузи нам показали бы мать?

– Ну, это так говорится, пословица, так сказать.

– Вы Бога вспоминаете все время, а говорите, будто не верите.

– Для красного словца вспоминаю. Все больше по привычке.

– Так вы, стало быть, утверждаете примат материи над сознанием?

– Чего?

– Что вы считаете первичным?

– Я? Я… обратное!

– Чему, обратное?

– А вы чему?

– У меня есть свое мнение, разумеется, но хотелось бы послушать ваше.

– Обратное этому… вашему мнению.

– Какому?

– А любому.

– Да вы, я смотрю, – лжец и лицемер.

– Какой же я лицемер? Неправда ваша.

– Не вы ли плевались на свою концепцию не далее, как полчаса назад?

– Так то была хитрость, тактический ход. Я вас обманул.

– А говорите, – не лжец. Чтобы у вас не было к нам претензий, подпишите-ка документ.

– Какой еще документ?

– О том, что вы – честный человек. Никого, никогда не обманываете, никому зла не делаете, не воруете, взяток не берете… ведь вы не берете взяток, не так ли?

– Разумеется, нет! Как можно?

– Можете сами прочесть.

– Честный человек… никого не обижаю, никому зла не сотворяю, не пью, не… ну, это можно вычеркнуть – грешен, сознаюсь. Да это и не грех вовсе. Не прелюбодействую… эдакое старомодное слово… между нами говоря, бывает, грешен, но… только по партийной линии.

– Это как же?

– Ну, после заседания сядет к тебе на колени эдакая комсомолочка, как тут не согрешишь! Но это между нами, сами понимаете. Давайте исключим и этот пункт.

– Вы, я вижу, не промах в этом деле. Мы тут вас уложили в постель между двумя дамами, чтобы они вас согрели, так вы, не приходя в сознание, согрешили с обеими.

– Слава Марксу, – не помню!

– Да мы сфотографировали вас на память. Захватите с собой: жене покажите, коллегам.

– Ой, не-на-до, только не это. Вы все-таки шпионы. В какую разведку вербуете?

– Вы лучше подписывайте.

– Под честным человеком у нас любой в партии подпишется. Обязохомся, как говорится, и подписохомся.

– Теперь мы вас перевезем через границу. Пару часов и вы в постели с супругою.

– Товарищи господа, мне лучше вернуться обратно в канаву, чем домой нелегально попасть!

– Пожалуйста: сейчас напоим до бесчувствия и обратно в канаву. Выпейте водочки на дорожку, товарищ. Пей до дна! Пей до дна! Пей до дна! Теперь, ежели вы договор нарушите, обманете кого или обидите, то тут же и помрете.

– Помилосердствуйте, господа хорошие. Я на своей должности сорок раз на день совру!

– Ежели вы умирать не хотите, то мы вам добавим слабительного во второй стакан для ослабления действия первого. Теперь – вы не умрете, а только в простую трясучку впадете или в тошноту. Да вы пейте, пейте, товарищ Иванов, не то помрете.

Доктор Фишер

– Добро пожаловать, господин философ, в замок графини О.

– Наслышан про ваш замок, наслышан. В местном трактире, если спросите, где. Берусь оспорить каждое слово из вашей приветственной речи.

– Не только каждое, но и всякое слово, на то вы и философ.

– Так уж и философ!

– На вашей визитной карточке сказано…

– С каких это пор визитные карточки разглагольствуют, словно кумушки. Впрочем, в этом не самом худшем из миров одеяла, бывало, рожали. Знавал одного господина. Он на ночь укрывался служанкой. Результат не замедлил сказаться.

– Вот вы уже и философствуете в соответствии с надписью на вашей карточке.

– Не верь глазам своим, сказано.

– И то верно. Однако вы все же философ в некотором роде, не так ли?

– Студент в лучшем случае, если не сказать школяр. Да, школяр в школе жизни. Однако позвольте продолжить исследование вашей приветственной речи, господин…

– Мажордом, если хотите.

– Кому это вы добро предлагали пожаловать? Имею в виду начальный перл вашей приветственной речи, господин мажордом.

– Ну это так говорится.

– Стало быть ни я вам ни вы мне добра пожаловать не можете, ибо на дереве Добра и Зла все плоды надкушены. Что же вы можете предложить человечеству?

– Замок в вашем полном распоряжении.

– В моем, говорите? А на весь род человеческий у вас не хватает добра, стало быть, в вашем замке? Несовершенное место.

– По очереди: сегодня вам все, что желаете, а завтра…

– Завтра уже было, ибо все относительно.

– Философская мысль, господин школяриус, однако беспредметная. Мы же вам предлагаем…

– Плоды предвкушений, не так ли?

– Не желаете откушать?

– Откушать могу, но не желаю.

– Не имеете аппетита?

– Человек всегда предвкушает одно, а на зуб попадает другое. Ежели вы куропатку предложите, то непременно с дробиной, не так ли?

– Мы выполним любое ваше желание.

– Но у меня нет желаний.

– Помилуйте, а… помочиться, скажем, не желаете?

– Рад бы, да нечем. Во всяком случае, в данный момент.

– Нечем, пардон, помочиться?

– Нечем желать, ибо меня попросту нет.

– Помилуйте, господин философ, по виду вы, можно сказать, что даже и в теле.

– Обман, господа, сущий обман – надувательство. Вот вы говорите: философ. Какой же из этого толк. Познания умножают печали, как говорится в писании. Во что превратятся ваши плоды в моем желудке через часик-другой? Представьте каких-нибудь посланцев из лучших миров, что они скажут о нас. Я бы назвал человека машиной для переработки плодов в удобрения. Все превращается в тлен, все меняется. Стоит только выйти из реки, говорит Геродот, как она исчезает. Все меняется, исчезает, превращается в тлен и ничто. И я ничто, и все вокруг…

– Ничтожества.

– Вы сказали, не так ли? Везде лишь облики явлений, очертания предметов. Вы сказали, что я будто бы в теле. Во-первых, в приличном обществе не принято подчеркивать физические особенности, а во-вторых, это лишь очертания.

– Очертания, имеющие имя, не так ли?

– Касательно визитной карточки, так она украдена с туалетного столика очередной вдовушки, у которой я холил свои очертания.

– Раз вы имеете очертания, то полного отсутствия все-таки нет.

– Река времени размывает скалу моей плоти и уносит с собой самые питательные ее элементы. Кстати, о реке, в которую нельзя войти дважды. Я трижды пропащий человек и дважды исчезнувший. Обратите внимание на мое имя на карточке: доктор Фишер. Я приехал из России туристом, пришел на берег Ахеронта искупаться, оставил одежду вместе с документами на пляже, а сам ушел бродить по дорогам. Короче, утонул, растворился, исчез!

– Совершенно с вами согласен – тот, из России, утонул, а доктор Фишер всплыл.

– Может быть, доктор Фишер и всплыл, но я лично видел, как он утонул. Более того, я же его и утопил. Будучи еще в России, написал роман «Доктор Фишер». Он у меня вел расследование убийства в Лондоне русского туриста по фамилии Фишер. Его труп вылавливали из Темзы с документами проживающего в Лондоне доктора Фишера – профессора ихтиологии. Полиция обвиняет доктора Фишера в том, что он воспользовался документами русского туриста, чтобы бежать из Англии от расследования убийства, якобы совершенного им, чтобы добыть документы злополучного туриста, которого он подменил на труп, убиенного кем-то человека. Доктор Фишер ведет самостоятельное расследование, чтобы спасти свое доброе имя. Русская разведка пытается его похитить, подозревая в нем того самого туриста, который убил доктора Фишера, чтобы остаться в Англии, а полицию направил по ложному следу. Я и есть тот самый доктор Фишер, сбежавший от расследования.

– Стало быть, вы – персонаж своего романа. Логично, весьма.

– Как видите, господа, меня попросту нет. Желать ничего не могу, ибо отсутствую.

– Но некие контуры вы все же имеете?

– Подобные тем золоченым узорам, кои древние мастера наносили на сосуды из чистейшего стекла, приближающегося в своей чистоте к прозрачности воздуха, чтобы можно было их различить, наподобие вашей графини, обозначенной лишь именем, не так ли?

– Желаете видеть графиню?

– Абсурдный вопрос: желаю ли я видеть отсутствие?

– Можно отметить ее позолотой или придать ей какой-нибудь облик.

– Подсунете смазливую бабенку со вздорным характером и заявите будто графиня. Нет уж, увольте!

– Ежели вы ничего не хотите, то, может быть, вам и замок не нужен?

– Да вы, если даже предложите замок взорвать, то непременно со мною, не так ли?

– Желаете замок разрушить иным способом?

– Мой способ – отсутствие оного.

– Желаете разрушить наш замок? Пожалуйста! Чего пожелаете, то и исполним.

– Нет, не желаю, однако придется.

– Поручение имеете или сами по себе?

– Поручений никаких не имею, сам не в себе, потому и разрушу.

– Чем, позволю еще раз спросить?

– Слово создало мир, оно же его и разрушит.

– Стало быть, словом?

– Отнюдь! Я лишь назвал божественный способ создания мира.

– Желаете что-то создать?

– Не кажется ли вам, господа, что я – автор беседы, которую мы с вами ведем? Подобно шахматному игроку, который, сам с собой играя, спускается на доску, чтоб ситуацию в чью-либо пользу изменить. Однако уже поздно: никто не может победить. Ничья!