Текст книги "Проба пера"

* * *

Разрывая стены, словно бумажные, духи богов начинают слетаться в свое убежище. Парящий над сценой сатир, роняя похищенную по сюжету красотку, устремляется в глубину зала. По пути разрубая кривым мечом цепь, держащую люстру, выхватывает из ложи какую-то даму (должно быть, из своих), и они, взявшись за руки, возвращаются на сцену, пролетая над все еще падающей люстрой, и исчезают в бездонной голубизне бутафорского неба. Светофорная Сфера сжимается и превращается в металлический шар размером с апельсин. Прилетевшая с опозданьем рука, покрутившись вокруг, улетает, чтобы внедриться в тело ученого. Врач санатория, куда был упрятан обезумевший ученый, позволяет своему подопечному катать по мраморному полу шар, оставшийся после исчезновения Сферы. Штуковина обладает способностью возвращаться, словно охотничий сокол, к покрытой золотой чешуей руке, сросшейся с телесной основой. Из темноты холла… однажды… шар прибывает охваченным вибрацией поездом, сквозь черноту покрытия которого проступают очертания драконьей головы. В сплошном бесшовном металлическом покрытии открывается дверь, неземной красоты дива подает безумцу руку в кружевной золотистой перчатке. Он протягивает свою левую руку, но она знаком показывает ему, чтобы он подал другую, искусственную. Словно завороженный, он повинуется. Она выдергивает фантомную руку из тела ученого, дверь захлопывается, и поезд уносится, прорывая стену, в темноту. «Эй, куда? – кричит сумасшедший, корчась от боли. – Меня… меня забыли забрать!»

Рокировка

Человек с шахматной фамилией Ферзь… псевдоним, разумеется… будучи непревзойденным мастером сыска, не выходя из кабинета распутывал сложнейшие дела. Выслушивая доклад агента о ходе расследования, он переставлял на шахматной доске изысканные фигурки из нефрита, хрусталя и серебра и на каком-то этапе на месте доски вдруг вспыхнул красный шар. Разрастаясь, он явил видение комнаты отеля, в которой в те дни произошло убийство, и он рассказывал о содеянном преступлении, как если бы присутствовал при совершении. С той поры так и повелось: он расставлял на шахматной доске мелкие ювелирные штуковины, и через час-другой перестановок добивался видений. Узнав впоследствии, что обитатели его сновидений в эзотерической литературе называются неприятными словами, такими как инкубы, лярвы и суккубы, на некоторое время прекратил процесс миражирования, но… преодолеть соблазн уже не смог. Чтобы «тамошние» сирены не затащили его в бездонную глубину миражного царства, заводил будильник и в мгновение ока возвращался назад. «Что-то было со мной, – записывал он в дневнике, – но что… не могу объяснить». Все свободное время он проводил в своем кабинете за шахматным столом, но ставшие заметными проявления психического расстройства заставили сотрудников отправить его в больницу. Лишенный возможности продолжать игру, Ферзь некоторое время находился в сумеречном настроении. Вследствие улучшения состояния он попросил предоставить ему на пару часов шахматную доску для окончания партии, которая мучила его все это время своей незавершенностью. Достаточно сделать дюжину ходов, сообщил он врачу, чтобы появилась возможность совершить рокировку, после которой выигрыш будет обеспечен, что поможет, лечению. Когда врач вернулся в кабинет, Ферзь бесследно исчез, и только дневник дал неудовлетворительное для следователя, но интересное для исследователя, объяснение. Оказалось, «рокировкой» умелец называл исчезновение из мира, «скрыться за портьеру» означало временный уход. Исследовав дневник исчезнувшего пациента, доктор пробует расставлять фигурки на столе. Не добившись видений, он начинает ощущать нечто такое, что даже ему самому, опытному специалисту, трудно было квалифицировать каким-то определенным термином. Вследствие чего он бросает бесполезное, но чем-то завораживающее занятие, и сжигает дневник в камине.

Приключения инженера Узорова

Перед самой войной в Петербурге было возведено здание в пятнадцать этажей, почти небоскреб по меркам того времени. В нем располагалось отделение фирмы Фаберже. Один из сотрудников фирмы… некий Узоров… каждый вечер выходил на лестницу полюбоваться эффектами, возникающими под воздействием лучей заката на витражные окна. Обычно он садился на стул, опираясь подбородком на спинку, и сидел неподвижно пока не погаснет последний луч заходящего солнца. Однажды он сунул руку в витражное марево и неожиданно вынул философский камень из пламени. Каким-то образом он умудрился вставить камень себе в голову. Первым делом, как и все носители камня, изобрел аппарат магического воздействия – амороид. Воздействуя лучами любви, вызывал такое удовольствие у дам, что иных приходилось откачивать.

Превратив пару сотен порядочных женщин в нимфоманок, Узоров вынужден был бежать из Петербурга. Во дворце герцога Ольденбургского в Гаграх извлек тысячелетний дуб из земли и отправил в облака вместе с гостем, который оспаривал чудо. Узорову вновь пришлось скрываться. В Кисловодске… уже после окончания гражданской войны… извлек из огнистых узоров потустороннюю диву, которая завлекала большевиков в кусты и там, преобразившись в зверюгу, сжигала. Так он пытался бороться с режимом. Первым делом после революции он унизил небоскреб, в подвалах коего большевики устроили склад конфискованных ювелирных изделий. Под воздействием его аппарата дом ушел под землю на восемь этажей. Попытка войти в дом закончилось провалом еще на шесть этажей. Большевики отступили, и Узоров, открывая одну дверь за другой с помощью своего аппарата, проник в хранилище и стал полновластным хозяином несметных сокровищ. Но его интересовало не богатство предметов, а только возможность использовать их в создании аппаратов, подобных тем, которые создавал в свое время Кили. С научной точки зрения его аппараты представляли из себя полную белиберду, выполненную с изяществом и блеском произведения искусства. Они шипели, мигали огоньками и воздействовали на законы природы самым фантастическим образом, но после воздействия рассыпались на части. За пять минут он восстанавливал схему, причем прибор выглядел уже по-иному. Он брал какую-то деталь, подносил к основе, и она сама прилеплялась к ней. Чаще всего это было приклад от ружья, на котором крепились окуляры, ювелирные изделия и прочая мишура. Некоторые аппараты он сооружал на голове, используя для основы медицинский обруч с зеркалом. Но…

Магические приборы оказались весьма опасными, даже для самого изобретателя. Направив на прорвавшихся в подвал чекистов аппарат воздействия на психику, Узоров попал как-то в зеркало, и так получил по мозгам, что едва пришел в себя. Да и баловство с машиной любви, амороидом, как он ее называл, не прошло даром: до Франции он добрался, но уже окончательным сумасшедшим. Его привели в чувство и уговорили передать философский камень кому-нибудь другому. Камень переходил от одного владельцу к другом и, наконец, попал к человеку по фамилии Гарин. Большевики похитили его из Парижа и отвезли в Россию.

Во дворе одного из домов Кисловодска, представляющего из себя замкнутый четырехугольник, находился еще один дом, скрытый от посторонних глаз. Островерхие крыши скрывали замок с башнями внутри в стиле модерн, который представлял из себя магический механизм, ставший таким после нескольких заседаний эзотериков. Действовал он, также, как и аппараты Узорова, только в присутствии обладателя камня. Гарин с семьей был привезен в Кисловодск и поселен в замке. Расставленные в определенном порядке антикварные штуковины в присутствии Гарина порождали странные явления: комнаты меняли очертания, вещи сами по себе передвигались, ползая по стенам и потолкам, и даже повисали в воздухе. Пока ничего полезного, кроме изумления, замок не порождал. Наконец, используя камни из колье Марии-Антуанетты, Гарин добивается первых результатов. Надувные трехметровые блюдца из прозрачной пластмассы парили над городом и там, где они пролетали, у жителей Кисловодска возникали определенные ощущения, в зависимости от свойств артефактов, прикрепленных снизу. Чаще всего страх или вожделение. Управление осуществлялось путем передвижения камней на мозаичном туалетном столике перед зеркалом. Большевики уже распивали шампанское, когда неожиданно, используя камни настоящего колье, Гарин вырывает магическим образом замок из земли, словно зуб, и, ломая галереи, связывающие его с четырьмя сторонами основного здания, улетает вместе с семьей в неизвестном направлении.

Мастер-мудрец-и-Маргарита

«Прочтение, почтение и предпочтение». Таков был девиз приема в американском посольстве тридцать первого апреля 1935 года, во время которого состоялась презентация рукописи Герберта Аврилакского, предоставленной советским правительством в дар послу Уильяму Буллиту. В числе приглашенных был Михаил Афанасьевич Булгаков, о чем свидетельствовала его подпись в книге посетителей.

* * *

– Говорят, вы пишите новый роман? – едва переступив порог посольства, слышит Булгаков. – Будем звать вас Мастером, коим вы и являетесь или «М» для… конспирации.

– Откуда вы знаете?

– Москва слухами полнится, – выходя из-за портьеры, заявляет человек с внешностью фокусника: нос с горбинкой, демонический взгляд из-под приподнятых бровей.

– Вы кто?

– Уильям Буллит, посол, на сегодняшний день, потому как предстану еще во многих обличиях. Добро пожаловать в мир свободы, равенства и братства.

– Вы-то мне и нужны.

– Вы пришли просить моего содействия в переговорах со Сталиным о вашем отъезде за границу. Вы пока осмотритесь, потом поговорим. Мне тоже кое-что надо вам сообщить.

– Сообщить, – вторит за ним секретарь, человек с лицом, о котором можно сказать: глуповатое.

* * *

Булгаков оглядывается по сторонам, и что же он видит? То тут, то там расставлены плетеные стулья и столики с яствами. Ледяные статуи с подкрашенными губами, вставными глазами. На руках браслеты и перстни. На морде большого черного пуделя маска – человеческое лицо.

– Да… да… да, – поют канканьетки и, положив руки друг другу на плечи, шеренгой шествуют по лестнице, повторяя на всякие лады настойчивое «да», – что по-русски означает – да, по ненецки – нет, а по-французски просто е-рун-да… да… да… да… да… да… да-да-да… да!

– В тридцать третьем году? – поясняет секретарь, – маркиз де Дас устроил спектакль «Прощание с дадаизмом», нечто вроде мюзикла. «Да Да» – это когда Черчилль дымит сигарой, изображая паровоз, Марлен Дитрих держит его за то, что можно назвать талией, за ней следует Гитлер, Риффеншталь, Муссолини, и Сталин. Все это чушь, чудеса, чепуха, е-рун-да поют канканьетки. О, вы еще здесь не такое увидите! Кстати, а где ваша супруга?

– В самый последний момент аннулировали ее разрешение на посещение посольства.

– Вы знаете условия пребывания на приеме? Каждый приходит со своей дамой. Если таковой не имеется, мы выделяем дежурную даму.

– Дежурную, – подтверждает проходящий мимо шут.

– Ее зовут Хелла, не подумайте, будто нечто от Hell в ее имени.

– Уже подумал.

– Напрасно. Просто Хелена. Полька, должно быть.

– Я к вашим услугам, – говорит дама. – Вы чем-то обеспокоены? Может быть, моим декольте? Оно вас смущает? – и она сдвигает края выреза, застегивая их брошью, отчего грудь выползает из боковых разрезов.

– Не обращайте внимания, – говорит секретарь, – у нас здесь все шутники.

– Да я уже понял.

– Это что? – говорит секретарь. – К концу вечеринки увидите, как наши дамы начнут все с себя сбрасывать и останутся ни в чем родились.

– Если не считать драгоценностей, – добавляет Хелла. – Хотите коктейль Маргарита? В будущем будет пользоваться большой популярностью.

* * *

– Маузель фон, – представляется очередной гость, выходя сквозь струю воды из грота с камином в глубине, – полу-барон.

– Полу-барон? – удивляется М.

– Разумеется! Какие сейчас могут быть бароны в стране победившего пролетариата. Все мы уже полу-того, кем раньше бывали, а если подумать, и четвертины уже не осталось. Если уже и в Европе от аристократов остались рожки да ножки… одна видимость… о нас и говорить нечего. Вам когда-нибудь надевали наручники?

– Не дай Бог!

– Не та реакция, не та. Бога здесь не принято поминать.

– Какая должна быть реакция, по-вашему?

– «Типун тебе на язык», по крайней мере, нужно сказать, или еще что-нибудь более весомое. О посылании противнику несчастий, кстати! Проклинать не рекомендую. Всегда найдется колдун, имеющий возможность сторицей вернуть неправильно произнесенное заклинание. Можно, конечно, самому обучиться. Достаточно длительный процесс. Лучше сосредоточиться на чем-нибудь другом. Захотите кого-нибудь проклясть, обращайтесь ко мне. Всегда к вашим услугам.

– Он шпион, – проходя мимо, сообщает секретарь.

– Да, я – шпион, – подтверждает Маузель. – Верой и правдой служу вашим и нашим за страх, но на совесть.

– Хм, и… кто нынче наши?

– Мне поручено с вами побыть и… рассказать, кто есть кто.

– И кто?

– Вон там Бухарин на свинье, разукрашенной бисером, под маской свиньи. Такое у него амплуа на машкераде… истории. Ха-ха-ха… Скоро его кгхгхы… – проскрипел Маузель и опустил большой палец вниз по примеру римлян, решающих судьбу обреченного гладиатора. – Там Тухачевский под маской мартовского зайца. Хорошо притворяется. Ненадолго, однако.

– Неужели вот тот прихрамывающий человек в простенькой маске…

– Да-да, вы угадали. Не сам, разумеется, его глаза и уши. Ио Виссарионовича. Коба не ходит по посольствам. Считает ниже своего достоинства. Толстяк у колонны без маски – Черчилль. Притворяется своим двойником.

– Я смотрю, здесь все притворяются.

– Играют. Каждый играет свою роль. И превосходно играют.

* * *

Посреди туалета, дерево с золотыми листьями и усыпанной драгоценными камнями змеей. С обеих сторон по золотому унитазу. На одном из них сидит дама: сигарета в одной руке на длинном мундштуке, яблоко – в другой. Я специально отключил в себе способность показывать, а только рассказываю, когда появляется неприличные эпизоды. «Присаживайтесь, – указывает дама на соседний унитаз. – Не стесняйтесь. У нас здесь все свои. Меня зовут Маргарита. В честь коктейля назвали родители. Не забудьте пригласить меня на танец, когда выйдем».

* * *

– Итак, вы пишите новый роман, – спрашивает посол. «Консультант с копытами?» Не так ли?

– Я еще не определился с названием.

– Не хотите написать другой сюжет в рамках вашего роман?

– Я уже пишу роман, хотя и дважды сжигал рукопись.

– Не беспокойтесь: рукописи не горят. Уверяю: ваш текст не отпустит вас. Пишите, пишите. Вы напишете роман, который вызовет смятение в умах. Может быть, вставите мою идею в сюжет вашего романа? Я предлагаю вам написать книгу о книге.

– О книге? Что за книга?

– Вы знаете, что мы отмечаем? Мы празднуем возвращение рукописи Герберта Аврильского, он же папа Сильвестр. Сталин лично передал ее в дар нашему правительству в благодарность за признание вашей страны и начало торговых отношений. Опишите перипетии путешествия книги во времени, что составляет тысячу лет.

– К сожалению, я не знаком с ее содержанием.

– С вашим талантом можно написать книги по краткому пересказу ее содержания.

– Краткому?

– Разумеется, можно прочесть книгу, но для этого необходимо пройти инициацию в обществе почитателей папы Сильвестра.

– Я обдумаю ваше предложение.

– Пока обдумываете, посмотрите видения.

– Видения?

– Которые вскоре начнутся у вас.

– То-то я чувствую… в ваших напитках…

– И сигаретах.

– … что-то есть наркотическое. Я давно уже не употребляю наркотиков. Литература стала моим наркотиком.

– Сделаем исключение на сегодняшний вечер. Вы увидите то, что непременно используете в вашей будущей книге. Что видите?

– Я на высокой горе, рядом бронзовый Бафомет, раскаленный ударом молнии докрасна, как и тот, что у вас в камине. Он указывает на долину рукой. Там, вдалеке…

– Иерусалим и все царства земные. Пользуйтесь!

– Ангела в небе увидел также. Лицо закрывает крылом.

– Ангелы не такие, как их изображают обычно, – с крыльями и в ночных рубашках до пят. Они подобны струению света в бокале. Если взглянуть сквозь бокал с этим чудесным вином, ангела можно узреть.

– В бокале дух Вакха скорее можно прозреть.

– Какая разница, кого прозревать. Мир двоится-троится. Да что там троится! История в неисчислимых предстает вариантах. Духи восходят, снисходят, восходят и вновь снисходят…

– Все, что верху, то и внизу.

– Вот, вы сами знаете.

– Вариантов множество, но Истина одна.

– О, как это скучно, если истина только одна. Создавая материю, Бог, разумеется, знал о последствиях проявления зла в ней. Но одно дело зло, предвиденное в теории, а другое – проявленья его на практике. Одно дело видеть распятие в видении, другое самому подставить руки под гвозди. Столкнувшись с несовершенством самого совершенного своего создания – ангела, ибо даже самая совершенная монада испытывает непреодолимое стремление к застреванию на каком-то одном состоянии, уже потому не благим, что прекращает движение вверх, Бог, в которого, вы, как и я, надеюсь, не верите, сам с собою в шахматы играя, позволил только одной трети ангелов выбрать зло, ограничив свободу выбора остальных добром. Не «тако» обошелся Он с человеком, не тако!

– Вы только что отказались от Бога и тут же представляете Его, как существующего.

– Одно дело не верить, а другое алгеброй гармонию поверять.

– Сомневаюсь, что такое возможно.

– Все объяснимо, все! В начале было Слово, и слово было от Нечто, кое ни словом, ни чем-либо другим изобразить невозможно, и слово было Ничто! Ничего не существовало вначале, которого не было, ибо начала в Ничто быть не может, как и всего остального. Нельзя сказать, что жизнь пришла из глубины веков: она еще не началась – но уже кажется, не является – но происходит. Превращаясь из субъектов Ничто в объекты изначального Нечто, всякая вещь, обретая себя, приобретает возможность стать объективной реальностью, что порождает все, что есть, в том числе и Ничто, из коего вышли все идеи, порожденные Нечто. Хотя вопрос, кто из кого вышел, – чисто человеческий, спорный. Поскольку в Ничто нет пространства, в котором можно что-то разместить, но кое-что все же имеется, как сумма возможностей, одна из которой та, в которой мы, как нам кажется, пребываем, о чем свидетельствует субъективный опыт человечества. Вот вам Истина! Нечто, сотворившее вселенную, удалилось на покой, растворившись в своем творении, оставив управление миром нам, мудрецам.

– Скрою от умных и разумных, сказано.

– Но не от мудрых и неразумных, как я, или вы. Бог, который весь состоит из вопросов, на которых нет внятных ответов, предоставил людям свободу, но лишил возможности пользоваться ею в полном объеме. В результате свобода выбора обернулась правом на безобразия. Ну, как можно отнестись к существу, которое, взобравшись на гору, плюется в небо с криками «Тебя нет, тебя нет!», что уже есть противоречие. Глупость, скажете?

– Пожалуй.

– Нет, – свобода! Когда коварные суесловы вопрошают богословов о том, может ли всесильный Творец всего сущего создать камень, который поднять не по силам, они и не подозревают, что он уже создан и, задавая столь каверзный вопрос, они тем самым им уже пользуются. И камень этот – возможность проявления воли вследствие дарованной нам свободы выбора. Но, создавая монаду свободной, Бог не учел упорства, с каким все люди держатся за свои пороки. Мириады возможных вариантов выбора, предоставленные человеку, превращают Истину в фикцию. Если время и пространство относительны, как утверждают эзотерики и богословы, то все миры, быть может, растворены в пространстве, как минералы в воде. Быть может, все варианты истории разыгрываются на всех этих разбросанных на должном удалении планетах, чтобы не смешивались друг с другом и не мешали. Достаточно одного лишь поворота души в нужную сторону, чтобы выйти на землю невидимой в самый мощный телескоп планеты, а не мириады световых лет безумного умопомрачительного полета в пустоте. Быть может, все варианты истории разыгрываются на всех этих разбросанных на должном удалении планетах, чтобы не смешивались друг с другом и не мешали. Находятся, однако, умы… папа Сильвестр, в частности… которые прозревают все!