Текст книги "Звезды. Неизвестные истории про известных людей"

4

Из театра я приходила всегда в плохом настроении. Думала, почему я сижу в зале, а не на сцене? И это чувство досады, неудовлетворенности, зависти породило во мне мысль: а что если я буду актрисой? И я подала заявление во все театральные учебные заведения. Даже во ВГИК. Меня приняли и в Щукинское, и в Щепкинское училище, и в училище Камерного театра Александра Яковлевича Таирова.

Как я поступала! В то время шел один американский фильм, и там была очень красивая актриса с замечательной фигурой, в красивом платье из панбархата в белую горошину. С голой спиной. Я захотела такое же. Купила сатин и сама сшила себе платье. Облегающее, с голой спиной. Пришла в таком виде на экзамен к Таирову.

Меня спросили: «Что вы будете танцевать?» Я сказала: «Танго». Я танцевала, поворачиваясь голой спиной к экзаменационной комиссии. Я видела их улыбки, мне казалось, что это хорошо, я продолжала танцевать. Потом мне дали задание: я сижу дома одна, у меня болит голова, и мне звонит мой возлюбленный и приглашает в театр. Как я стонала! «О-о, моя голова! Как она болит! – играла я. – Але! В театр? В какой театр? В камерный? – я оживлялась. – Ах, в камерный – так это замечательный театр, там замечательные актеры!» Я начала хвалить всех сидящих в комиссии. И, танцуя, напевая, я заканчивала свой придуманный отрывок. Александр Яковлевич Таиров сказал: «Спасибо, девушка. Все очень хорошо. Я хотел бы вам пожелать, чтобы вы сохранили свою непосредственность». А непосредственностью он называл мою неприкрытую лесть. И меня приняли.

5

Пока я училась в театральной школе, к нам приходили с разных киностудий. И как-то пришли с киностудии «Беларусьфильм». «Нет ли у вас блондинки с голубыми глазами?» И все говорили: «У нас есть Смирнова». И меня пригласили на кинопробу. Но Таиров неважно относился к кино. Он любил театр, был ему верен и не отпускал сниматься. Поэтому я тайно ходила на пробу в картину «Моя любовь». Там было много претенденток, чуть ли не восемнадцать актрис. Поэтому у меня не было никакой надежды, что меня утвердят на эту роль. А это было накануне каникул. Я попробовалась – и уехала путешествовать на байдарках с первым мужем. На всякий случай я оставила адреса – где были почтовые отделения. «Нет ли для Смирновой?» – «Нет». И вдруг через две недели: «Вы утверждены на главную роль Шурочки в картине „Моя любовь”, срочно выезжайте!» Бросила мужа своего. Бросила друзей и уехала в Ленинград на Ленфильм.

Ленинград увидела первый раз. Поселили меня в Европейскую гостиницу, рядом с филармонией. А мне одеть нечего. Там был замечательный оператор, который помог с первой моей зарплаты купить демисезонное пальто. И мужу Сергею я купила пальто. Но самое замечательное и памятное – это встреча с композитором Исааком Осиповичем Дунаевским. Это была первая картина, это была первая встреча с композитором. Это была замечательная музыка – «Звать любовь не надо, явится незвано». Я даже свою книгу назвала именем картины. «Моя любовь».

Михаил Танич

Михаил Исаевич Танич родился 15 сентября 1923 года в Таганроге. Аттестат зрелости получил 22 июня 1941 года. Война, фронт, госпитали, ордена, Берлин, встреча на Эльбе. Однажды за студентом архитектурного факультета Таничем приехали и увезли на лесоповал сроком на шесть лет. Статья 58, пункт 10. Сидел до самой смерти Сталина и вернулся со справкой, запрещавшей жить в 39 городах страны. Затем появились первые стихотворения, первые публикации в московских изданиях, первые песни. М. И. Танич – лауреат премии МВД России, почти всех фестивалей «Песня года», Национальной музыкальной премии «Овация». К военным наградам Танича – ордену Красной Звезды, ордену Славы III степени, ордену Отечественной войны I степени и 15 медалям, добавился орден Почета. Скончался 17 апреля 2008 года.

1

Я не был в Таганроге 70 лет, уже 50 лет живу в Москве и люблю Москву больше всего, но Таганрог остался во мне. Я помню мощеные булыжником мостовые, по которым я гонял колесо с проволочным поводком. Колесо было вырвано из ограды городского собора. Пионер-безбожник. Я считал, что полезно разрушить церковную ограду.

Я был один у родителей. Отец – одессит. Он пошел в революцию. В 17 лет он уже был в частях, которые воевали с Махно. А потом он познакомился с моей матерью и хотел свататься, но дедушка (отец матери) был главным бухгалтером металлургического завода. А это – буржуазия: лошади, свой дом. Дедушка сказал: «За этого чекиста я дочку не выдам!» И отец ушел из чекистов, поехал в Петербург и окончил строительный институт. Стал начальником Таганрогского коммунального хозяйства, одним из отцов города. А мама работала начальником планового отдела в издательстве «Таганрогская правда». Мы жили хорошо не только потому, что папа был начальником, и зарплата у него была 1000 рублей. Мама зарабатывала, наверное, 700–750 рублей. Вполне можно было жить с одним ребенком.

Папа играл в карты, был мастером в этом деле. Его никто не мог обыграть. У нас дома неделями играла в карты вся страна: Ленинград, Одесса, Москва. Я думаю, наш достаток складывался из того, что папа хорошо играл, а не из тысячи, которую ему давало государство. Я смотрел ночами, как они играют, но так и не научился.

У отца был автомобиль «М-1» с водителем, повозка с лошадьми, кучер. Отец был очень большой человек. Он вполне мог иметь весь наш домик, потому что сам распределял квартиры в городе. Но у нас была очень скромная квартира: зал метров тридцать, проходная комната и маленькая кухня. У меня была проходная комната метров пять, койка и парта стояла – все.

2

В Таганроге я научился ходить, бегать, плавать, играть в футбол. Наверное, была первая любовь и первый поцелуй. Этого я не запомнил. Все заслонил футбол. Не помню даже, что за девочка была. Все мальчишки были более рослые, чем я в 7-м классе. И мы вечером ходили на Ленинскую улицу. Там прогуливались девочки, и парни ухаживали, а я – завидовал. Я был пониже ростом – несолидный кавалер.

Я все время играл в футбол. Меня никогда не было дома. Я был забивала. Меня брали играть во все команды, потому что я всегда забивал гол или два – обязательно. Весь день я проводил на стадионах, пустырях – у меня было спортивное детство. Я по 16 часов в день играл в футбол – все свободное время. Я удивляюсь, когда сейчас говорят: «Они сыграли матч – устали». Я так любил футбол, что не понимал разговоров про усталость. Отец мой в юности тоже был футболистом. Он играл за сборную города Мариуполя.

У меня всегда был новенький футбольный мяч. На зиму я его смазывал рыбьим жиром. Мяч у меня был под кроватью, я засыпал, держа его рукой. Помню его запах, его звон. Я ничего не умел, кроме как играть в футбол. А когда я уже должен был играть за приличную команду – началась война.

Характер во мне заложили гены и футбол. Футбол мне помог выжить в лагере, выжить на войне. Я привык к физическим нагрузкам, к лишениям. Пережив много неприятностей, в свои уже серьезные годы я говорю с вами и хожу вертикально и без палочки. Дай бог каждому, как говорится.

3

Таганрог окружен морем с трех сторон. Полуостров такой, рог. Потому и называется Таганрог. Мое главное воспоминание о Таганроге – удивительный запах сирени и ее удивительный цвет. Там особая сирень: махровая, густая, бархатная. Я в других городах такой сирени не видел. Я ей даже стихи посвятил. «Пятилистник». Знаете, как из сирени вырывали по пять лепестков на счастье перед экзаменом?

Таганрог – это рыбный город. У нас фаршировали щуку, жарили судака, сазана, бычков на сковородке. Бычки не были такого размера, как теперь, они были большие. Когда я сейчас показываю размер, все говорят, что это выдумка. Я таких больших бычков, как в детстве, больше не видел. Я их ловил на удочку. Мы жарили картофельные оладьи, варили пирожки в масле: с капустой, с картошкой, с мясом, сладкие.

Я чувствовал себя провинциальным. «Г» говорил по-южному, летом не носил носков, ходил в босоножках, потому что на юге так принято. На юге, где 40 градусов летом, носки не носили. На радио, в редакции «Доброго утра», до сих пор говорят: «Танич к нам пришел совершенным голодранцем, чуть ли не босиком. А сейчас по ресторанам бегает!»

4

В Таганроге все связано с именем Чехова, хотя это город Петра, как Питер. Питер и Таганрог зачинались в одно время. Таганрог старше на несколько лет. В нашем городе Петр был во время Азовских походов.

А потом Чехов перетянул этот город на себя. Я читал книжки из чеховской библиотеки, пытался писать рассказы в духе Антона Чехонте, Чехова времен «Будильника» и «Осколков». Наверное, это было очень бездарно. Но именно в Таганроге я научился писать и читать. В этом городе все заражено Чеховым. И при мне так было, и до меня, и после меня так будет.

А началось мое литературное творчество с поэмы. Я еще не знал, как столбцами писать стихи. И написал, как прозу. Это была поэма «Суд над Павликом Морозовым». Был такой легендарный пионер, продавший своего отца. Шел 1930-й год. Я учился в 1-м классе и очень переживал из-за того, что убили Павлика Морозова, а не потому, что он предал своего папку. А в школе нам преподавал литературу человек, который бывал в гостях у Чехова и Толстого. Можете себе представить?!

Мы слушали радио, слушали пластинки, у нас был патефон. Отец часто бывал в командировках, привозил много коробок с советскими пластинками. Я ходил в драмкружок Дома пионеров, старался быть артистом, играл там главные роли, не имея никакого артистического таланта. Это сейчас я – народный артист, но это просто почетное звание. А тогда я мечтал быть настоящим артистом, выступать. Таганрог же театральный город. В Таганроге всегда был драматический театр, еще до Чехова. Маленький, с хорошей акустикой, он построен наподобие Венского или Одесского театра. Туда я ходил на все спектакли. В одной пьесе я даже сам играл мальчика. Поскольку отец – важный городской чиновник, у меня был свободный вход в театр. Директор театра был приятель отца. Я всю улицу водил в театр по запискам. С двенадцати лет я читал на радио стихи Маяковского. Вот такой я был человек. Если я чего-то и добился в жизни, то только благодаря своему неуемному характеру.

5

В 1938 году я окончил 7 классов и уехал в Москву гостить к двоюродному брату. Вернулся – а отца уже посадили. Зимой 1938 года, больше я его не увидел. Говорили: без права переписки на 10 лет, это значило, что человека расстреляли. Система была очень простая: приезжала военная коллегия Верховного суда, три военных юриста и по списку приговаривали людей. За один день двести человек. На следующий день приезжала расстрельная команда, и этих людей расстреливали. Не было никакого дела, был листок от такого-то числа: приговор приведен в исполнение. Но никто этого не знал, и поверить в это было нельзя. Люди-то были совершенно ни в чем не виноваты! Мне было 14 лет, и я остался сиротой. Нас быстро выселили из квартиры. Это все-таки была квартира. С лепниной, красивая очень комната. Большая кухня – метров двадцать – и маленькая детская. Я вернулся из Москвы, пробыв там лето, и вдруг на вокзале меня встречает дедушка, который жил в Ростове и говорит: «Миша, маму тоже арестовали, как жену врага народа!» Маму не осудили. Она через три месяца вернулась в Ростов – ее выпустили. Хотя сажали всех жен врагов народа.

Дедушка говорит: «Поехали, Миша, ко мне, больше у тебя никого нет!» Вот тут я понял, что детство кончилось. Мы продали все, что у нас осталось, за копейки. Нас выселили из нашей квартиры в комнату, все отобрали – диван, гардероб с зеркалом, отцовский письменный стол. Отец был большой начальник, у него было именное оружие – два пистолета браунинга, ламповый радиоприемник.

Таганрог перестал быть для меня Родиной – и папу, и маму забрали. В Ростове я пошел в школу, потом началась война. Дата выдачи аттестата – 22 июня 1941 года. Армия, война, фронт, госпиталь, Германия, Берлин, демобилизация, институт, арест – вся моя биография. А Таганрог для меня – как сказка. Я прожил основную часть своей жизни не в Таганроге. Хотя думаю, что мои первые 14 лет значат не меньше, чем остальные 70.

Валентина Теличкина

Валентина Ивановна Теличкина родилась 10 января 1945 года в селе Красном Горьковской области. Окончила Всесоюзный государственный институт кинематографии, актриса Театра-студии киноактера. Первые кинороли сделали ее знаменитой: «Таежный десант», «Журналист», «Осенние свадьбы», «Начало». Лауреат премии Ленинского комсомола, Лауреат Госпремии РСФСР имени братьев Васильевых. Народная артистка России.

1

В моем появлении на свет участвовали два человека – мои папа и мама, горячо мною любимые до конца жизни. Их уже нет, они меня очень поздно затеяли – папе было около 50, маме 40. Благодаря этому я получала от них много внимания. Папа был уже не у дел и занимался только мною. Семья к моменту моего появления на свет была маленькой. Мы росли с сестрой Галей. А вообще семья была очень большая – нас было семеро у мамы с папой – пять сестер и два брата. Сейчас осталась я одна, но у меня очень много племянников и внучатых племянников. Я уже прабабушка, а скоро буду прапрабабушка.

Праздники во времена моего детства были удивительные. Пасха и Рождество были связаны с тем, что у нас появлялись карманные деньги. Ходили в церковь на Рождество, ждали, когда пройдет заутреня, и бежали по домам славить Христа. Нам давали конфеты, а кто-то денежку. Больше всего мы радовались денежкам, потому что сами находили, как ими распорядиться. Дома нам не давали карманных денег. Три рубля был немыслимый капитал, который однажды оказался у меня в кармане: мне папа дал.

На Пасху мы катали яйца, всюду гармошки, песни, массовое гуляние по деревне. В клубе концерты – чудо. Ничего подобного я потом никогда не видела. Советские праздники мы тоже праздновали. Папа, хотя он коммунистом не был, ревностно относился к тому, чтобы был выглажен нелинялый красный флаг. И вешал его на дом на 1 Мая, на ноябрьские праздники. Флаг мирно соседствовал с березками на Троицу.

2

Все домашние дела были на нас, потому что мама работала, а папа не считал, что нас надо освобождать от хлопот по хозяйству. Ему не нравилось все, что было связано с самодеятельностью, со сценой. Он представить не мог, что я буду актрисой. Говорил: «Что ж ты, доченька, такая дура, что ли, раз только на это годишься?» Лишь выполнив все, что нужно по дому, я могла самодеятельностью заниматься. Надо вымыть пол, и выполоть грядки, и вымыть котлы, и приготовить, и принести дров, и растопить печку. Бывали и казусы. Когда мы узнали, что при помощи керосина можно быстро разжечь печку, то плеснули керосину от души, и был такой взрыв, что печка по кирпичикам разошлась. Это был сюрприз для мамы.

Когда я была маленькая, мы держали корову. Я не могла доить, боялась поначалу даже подойти к корове. А в 9-м классе у нас была практика на ферме. Потом я выдаивала двух коров, и мне это нравилось. Я приходила в ужас, когда кто-то из домашних воротил нос от одежды, которая была пропитана запахом коровника. Я обожала своих коров.

Ходили слухи, что с сельским аттестатом поступить никуда невозможно, и я ушла из нашей школы. Чтобы получить паспорт и городской аттестат, последние два года я училась в Арзамасе. И проходила заводскую практику. Я фрезеровщица третьего разряда, у меня до сих пор есть эти корочки.

3

В нашем селе валяли валенки, и мой отец еще до революции стал в этом деле большим мастером. Они у него как фетр были. И мы ходили в валенках. На валенки тоже была мода, ими можно было похвастаться, как суперобувью. Теличкины ходили в аккуратных валенках.

Я начала свой путь артистки в Доме культуры. Что я только тут ни делала – и танцевала, и пела, и играла на гитаре в струнном оркестре, и пела в хоре. Когда я была совсем маленькой, меня ставили на табурет, я пела частушку, и мне хлопали. И я ждала этого: когда попросят сплясать «Яблочко», «Барыню», прочитать стихи. С табуретки я сошла на пол, потом на сцену. Мне было нужно признание. В жизни я была стеснительной и нерешительной. А сцена мне помогала раскрыться. Бесконечные концерты, выезды в села, в Арзамас, на смотр в Горький – это была моя жизнь.

Я невероятно любила школу. Уже в начале августа я начинала собирать портфель, представляете? Меня пугали, что я не смогу учиться в городе после села. Наши сельские учителя даже завышали требования, ссылаясь на то, что в городе даже тройку за это бы не поставили. Ничего подобного. Но я должна была больше работать. Я честно признаюсь: когда вспоминаю свой режим, сама не могу в это поверить. Потому что я спала четыре часа, мне важно было хорошо учиться, чтобы никто не попрекнул: «Танцуешь хорошо, а в головке пусто!»

4

Развлечений у нас не было: только во втором классе нам провели электричество. У нас были престижные лампы «Молния». Их зажигали только по большим праздникам, они съедали очень много керосина. 10-линейная лампа была верхом достатка.

В клубе во вторник, четверг, воскресенье шли фильмы. Зал был переполнен. Мы любили сидеть прямо на полу, потому что не мешают ничьи головы. Мы просили друг друга занять место. Меня пускали в кино бесплатно, потому что друг брата был киномехаником. Мы были счастливы.

Самое любимое развлечение, кроме самодеятельности, – это чтение книг. В библиотеке всегда была очередь на определенные книги. И самую толстую книгу давали на неделю – не более. Задержишь – рискуешь не получить вторую книгу. Это было святое место. Очередь стояла. Когда папа прятал от меня 7-линейную лампу, чтобы долго не зачитывалась, я ставила стул и лезла к лампе, которая висела на потолке. Стоя на стуле, я дочитывала «Гаргантюа и Пантагрюэля», потому что книгу надо было вовремя сдать.

5

Это чудо какое-то – лето, детство. Лучше этого ничего в жизни быть не может. У меня была игрушка – весы. Мама была продавцом, и кто-то подарил ей маленькие игрушечные весы. И я играла в продавца. Я себя помню с трех лет. Игрушек у нас было мало. У меня вот была очень красивая пластмассовая утка – моя гордость. Однажды я кому-то дала ее поиграть, и ей размозжили нос. Для меня это была трагедия.

Перед тем, как идти в школу, я поехала в Москву. Папа объявил мне, что завтра мы едем в Москву. Он никогда заранее не говорил, чтобы я с ума не сошла и всем не раззвонила. Это было перед первым классом, мы были в Историческом музее, в зоопарке, на ВДНХ, в театре Гоголя, мы были в Большом, посмотрели «Щелкунчика». Мы были и в Малом театре, посмотрели «Снежную королеву». Я была с ним неделю, и каждый день мы ходили в разные места. Для меня это было потрясением. Впечатление от этой поездки живо во мне до сих пор. Я помню именно ВДНХ моего детства. Потом мы часто туда ходили. Но я вспоминаю тот мой поход.

Когда я стала учиться во ВГИКе, то поняла, что многого не знаю. У нас учились девочки, которые знали имена художников. Это могло бы породить комплекс, но я эти пробелы быстро устранила. Я стала ходить на выставки, в театры. И выяснила, что за два приезда с папой я увидела в Москве больше, чем москвичи, которые со мной учились, за всю жизнь.

Оскар Фельцман

Оскар Борисович Фельцман родился 18 февраля 1921 года в Одессе. Композитор. Автор популярных песен «Ландыши», «Огромное небо…», «Баллада о красках», «Заправлены в планшеты космические карты…». Написал много песен к кинофильмам на слова известных поэтов Роберта Рождественского и Михаила Матусовского. Заслуженный деятель искусств РСФСР; народный артист Дагестанской АССР; народный артист РСФСР. Лауреат премии имени Дунаевского. Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» IV степени.

1

Я родился в Одессе в 1921 году, даже неудобно, как давно это было. Я родился в семье врача. В Одессе говорили, что мой отец – один из лучших хирургов. У нас была музыкальная семья. Я родился на улице, которая называется Малая Арнаутская. Эту улицу знают во всем мире. Там жили разные люди, даже жулики. У моего отца и матери никогда не было отдельной квартиры. Мы занимали две комнаты в четырехкомнатной квартире. Я жил в атмосфере музыки, отец играл на рояле. Когда мне исполнилось пять лет, я сам написал пьесу «Осень». Очень грустная музыка. Я до сих пор не понимаю, как пацаненок пяти лет мог написать такую грустную музыку. Не знаю почему. Были размышления, были трудности. Вы не представляете себе, как трудно жила страна. Не Москва, не Киев, а мы в Одессе трудно жили. Продукты стоили дорого, а самих продуктов было мало. В 1930-е годы на Украине был голод. Отец работал главным врачом в санатории. Папа приносил с работы завернутые в газетную бумагу кусочки бутербродов. Это нам помогало выжить. Трудно было, лучше не вспоминать этого.