Текст книги "Звезды. Неизвестные истории про известных людей"

2

Война в моей памяти ассоциируется со страшной голодухой. У нас там была больница и морг. Рядом с моргом рос боярышник, на нем были дивные плоды. Такие вкусные, красные! Мы ели липовые зернышки, мы собирали заячью капусту и ели ее ранним летом. Почему мне близок и дорог лес? Потому что мы питались в лесу. Максимум, что я мог себе позволить: мы покупали килограмм сахара по карточкам и отламывали щипчиками большие ломкие куски. Языком полижешь и пьешь чай. Одного куска нам с мамой хватало на неделю. Борщ делали, щи зеленые, и там было немножко мяса с косточкой. После картошки оставались очистки. Мама их перемалывала, добавляла немного муки и пекла оладьи из очисток.

После войны у нас появилась «Черная кошка» – банда, которая приходила грабить. Как страшный сон… Мама возвращалась с работы поздно. Она мыла полы до часа ночи. Мы жили с соседями, была маленькая комнатка в коммунальной квартире. Мне было семь лет. И вдруг – стук в окно. Я выглянул – в темноте стоит куча людей, черные контуры бьют в окна. А мы жили на первом этаже. Я говорю: «Мама, мама, закрывай дверь!» А у нас дверь всегда была открыта, на одном крючке все это держалось. Мама бросилась, крючок закрыла, в это время начинают колотить в дверь. Я думаю: «Боже, сейчас они придут». У нас была банка брусники – подарок к Новому году, мама замочила. Мне ничего не было жалко, только бруснику. Только бы они не вошли, не утащили бы банку с брусникой. Это было самое дорогое в доме.

У нас была маленькая комнатка: диван, кровать, сундук, комод и стол. Мы с мамой спали вместе, потому что было очень холодно. Мама проутюживала простынку утюгом, я бросался туда, закрывался одеялом, а она ложилась рядом. Мы дрожали и засыпали.

Так складывалось, что мамы постоянно не было дома. И меня брали к себе люди из разных подъездов, потому что я был как солнечный зайчик – очень улыбчивый, веселый. Люди брали меня к себе домой покормить, попить чайку. Был огромный дом – 108 квартир.

3

Мой родной брат в четырнадцать лет попал в детскую колонию, потому что утащил у кого-то велосипед и продал его. Брата я помню плохо. Во время войны мы играли в фашистов, и он меня все время привязывал голым к железной кровати и уходил. А я мучался – пытка такая. У нас с ним не сложились отношения, он издевался надо мной, как только мог.

Школа наша была семилеткой. Педагог, которая вела наши занятия, была жутко строгой, била нас линейкой, ужасно относилась к детям. Мы ее звали Гапеша – злая щука. О школе у меня очень неприятные воспоминания. Я там однажды шею парню сломал. Я был маленький, хрупкий мальчик. Занимался акробатикой, и педагог поднимал меня на руках, перебрасывал, я стоял у него на руках. И вот я прихожу, такой шибздик, хвастаюсь: «Я стоял на руках, давай покажу!» Высокий парень согласился: «Давай попробуем!» Я попробовал, вывернуть его не смог, он шмякнулся об пол, у него переломы были. После этого случая я перестал заниматься акробатикой и ушел в фигурное катание. Я представлял себе потрясающие картины. Один на катке, падает снежок, а я летаю, делаю ласточку и кружусь. Жопой ударился – раз, жопой – два, жопой – три. Все провалилось к чертовой матери.

Первая любовь. Все очень романтично, очень светло. С моим другом, Валерой Андриановым, который сейчас директор электростанции в Комсомольске, мы влюбились в одну девочку. Ее звали Альбина – такая пухленькая, сытненькая, вкусненькая. И грудки маленькие и попочка крутая – классная девчонка была. Косы, веснушки на лице, губки розовые, глаза голубые. Помню, как я ее на первый танец приглашал – дрожали руки, подгибались коленки. Она пошла танцевать с Валеркой, я ее жутко ревновал! Мы переругались, а она ушла к третьему. И вся любовь наша на этом закончилась. После этого я перестал влюбляться. Позже решил, что буду принадлежать всем, никому в отдельности.

4

Для меня Иваново – это город ситца. Как ни странно – не невест. Когда мы были маленькие, сидели с друзьями около дома на лавочке, вместе со старушками и вышивали подушечки крестиком, гладью. Мама говорит: «Что ты там бездельничаешь, бегаешь по двору, давай работай – учись вышивать!» Купили мне нитки, канву, и я сидел, вышивал. А чтобы сделать интересные рисунки, мы воровали по ночам цветочки с клумбы в городском парке, и утром я их пытался нарисовать. Вот с этого началось мое познание природы и ремесла.

1952 год – я поступил в Химико-технологический техникум. Я там устраивал концерты, пел песни на иностранном языке. В то время это было очень модно. «Лолита», аргентинские песни. Я открывал все вечера, безумно любил танцевать, выходил первый, по залу кружился. У меня была очень красивая жизнь, если вспомнить. При всей нищете я всегда старался придумать что-то невероятное, чтобы всем было безумно интересно. Например, мы с моим другом однажды нарядились в платья. Я – в мамино, он – тоже, и вместе на каблуках пошли по проспекту Ленина вечером на бал. У нас в техникуме был костюмированный бал. Это было смешно. У меня был хороший голос, я собирался в оперетту. Хотел быть опереточным артистом. Потому что в Иваново была дивная оперетта.

Мне хотелось и петь, и танцевать, и декламировать. Во 2-м классе я пошел во Дворец пионеров. Ездил на концерты по колхозам в грузовике с профессиональными актерами и был украшением этой компании – молодой вихрастый мальчишка, татаро-монгольская рожа, вся в лишаях. В общем – привет полный, но я был радостный, счастливый ужасно.

В 14 лет, поступив в техникум, я уже был артистом, меня пригласили в Большой театр на роль Сережи Каренина в «Анне Карениной». Я загримировался, мне нужно было ждать, когда Анна выходит и кричит: «Сережа, Сережа!» В пьесе мальчик Сережа в это время спит, а я по-настоящему уснул за кулисами в ожидании своего выхода. Меня вытащили, успели бросить в эту кровать, и она как закричит: «Сережа, Сережа!» Я басом: «Мама, мама, я знал, что ты придешь!» А она в ужасе: «Ты успокойся, успокойся, ты же маленький!..» Я даже Диму Ульянова играл в спектакле «Семья». Там я пел песню: «Петушок, петушок, золотой гребешок…» Классные воспоминания! Нет, я был артистом.

Сергей Захаров

Сергей Георгиевич Захаров родился 1 мая 1950 года в Николаеве. Окончил Музыкальное училище имени Гнесиных. Будучи студентом, гастролировал с оркестром Утесова. Был принят в труппу Ленинградского мюзик-холла, продолжил обучение в Музыкальном училище имени Римского-Корсакова. На Международном конкурсе в Болгарии «Золотой Орфей» Сергей Захаров был удостоен I премии. Затем последовал конкурс в Дрездене, Международный конкурс эстрадной песни в Сопоте, «Братиславская лира» (Чехословакия), конкурс в городе Зелена Гура – и везде он первый. Певец побывал с гастролями в 41 стране. Народный артист России.

1

Мой дед был бригадный артиллерийский генерал. В 1937 году его расстреляли, как и многих военачальников перед войной. Отец был сыном репрессированного военного. Мой отец – тоже военный, поэтому я мог родиться где угодно. Я мог родиться и в Одессе, и в Первомайске, и еще не знаю где. Но волею судьбы родился в Николаеве. Мой город детства – Николаев, потом Первомайск, потом Вознесенск, Москва и Байконур.

Первые воспоминания детства связаны с моим отцом, он водил меня с собой на службу. Помню казармы, солдат того времени, кино, которое показывали солдатам каждый вечер. Помню молодых офицеров с блестящими желтыми погонами. И я ошивался среди них. Отец, видимо, готовил меня к военной службе. Потому что у нас все в седьмом поколении военные – и дед, и прадед. Перед тем как идти в армию, я спросил отца: «Ну что, пап, мне в армии оставаться, продолжать?» Он говорит: «Нет. Если бы это была армия, которую я знаю, я бы сказал: иди в армию. Теперь это уже не та армия». Что он имел в виду – не знаю, наверное, он понимал, куда идет армия и что с нею будет. Поэтому я пошел по кривой дорожке совсем не в армию.

Мой папа – это второй муж мамы. А первый муж погиб в первый день войны. Он был артиллеристом. Мой сводный брат – от него. Мать вышла замуж за моего отца уже после войны, в 1949 году. Она была необыкновенно красивая, за ней ухаживали несколько офицеров, среди них был даже один Герой Советского Союза. И когда они с отцом ругались, она говорила: «Какая я дура, мне надо было выходить замуж за Героя Советского Союза. А я вышла за тебя».

2

Мой родной дом сейчас почти разрушен, а вообще это был нормальный дом, саманный, как говорили, то есть сделанный из ракушечника. Летом в нем всегда было прохладно, а зимой – тепло. У нас был замечательный двор, в котором стояла квадратная клепаная бочка с дыркой посередине наверху. Это был наш танк. Мы с ребятами играли в войну, и в этом танке совершили много подвигов. Двор был большой. В нем стояло две кровати. И все лето я и мой брат спали на улице, на воздухе. А еще в нашем дворе жили две старенькие библиотекарши. Им тогда было уже лет по шестьдесят. Меня к ним тянуло. Они между собой говорили по-французски. Мне было страшно интересно. У них было огромное количество книг, и они мне в пять лет давали читать не какие-то сказки про Буратино. Я читал Вальтера Скотта. А в семь лет – Джека Лондона. В девять – знал Ремарка наизусть. Очень рано ко мне пришло понимание того, что такое благородство, что такое мужское достоинство, цель в жизни, упорство.

Николаев – южный портовый город. Это еще не Одесса, но уже не цивилизация. Речной портовый город, где была популярна босяцкая романтика. Подростки сбивались в стаи. Детство проходило, как везде на юге, в присутствии какого-то взрослого. Не близкого, а биндюжника, который собирал вокруг себя пацанов и учил их жить. Как правило, это был человек, вернувшийся из мест не столь отдаленных. А для нас он был героем, мы представили его нашим родителям как моряка китобойной флотилии. Потом бабушка узнала, что это за китобойная флотилия: «Он мордобоец, а не китобоец». Но, как ни странно, он прививал много полезных, правильных и нужных вещей молодым ребятам. В этой биндюжной романтике есть свои законы. Драка – до первой крови. Нельзя бить лежачего, только один на один. Нельзя, чтобы на одного нападали несколько, нельзя бить сзади, нельзя наносить удары исподтишка.

3

Праздники помню очень хорошо, потому что меня заставляли все время петь на табуретке. Причем обязательно петь про любовь. Собирались все родственники: дядьки, тетки. Я становился на табуретку и пел взрослые украинские песни или «Песню о Щорсе», или про казаков. И песни про любовь между мужчиной и женщиной. Я пел, и когда доходил до слова «любовь», я замолкал, пропускал это слово, и продолжал дальше. Мне было стыдно его произносить. Они смеялись надо мной.

Честно сказать – я был очень злой. Если я чувствовал, что от того или другого пацана исходит агрессия, я вел себя так, что меня обходили стороной. Хотя я был маленький. В семь лет я уже ходил в секцию самбо. И уже в этом возрасте у меня была абсолютная убежденность в том, что я стану певцом. А может быть, буду футболистом и певцом одновременно. Я очень увлекался футболом. В юношеской команде играл, потом в юношеской сборной, потом играл вратарем за юношескую сборную Украины.

Благодаря книгам устремленность к подвигу была для меня образцом существования. Мужчина должен совершать подвиги. Когда я смотрел футбол, мне казалось, что вратарь – это рыцарь, который постоянно совершает подвиги, он спасает всю команду, бросается в ноги, ему делают больно, он ничего не боится… Мне казалось, что это как раз то, что мне нужно. Я пошел во вратари. Поскольку я был хваткий, прыгучий и ничего не боялся, я достиг больших успехов. Потом у меня полетели оба мениска, и я переключился на музыку.

4

Я помню, как маму отправляли в роддом. Отец был на дежурстве, ее отвозили соседки. Я сутки был один. Потом отец приехал с мамой и с таким маленьким свертком, как кукла. Я тогда ходил в первый класс. И сестру часто оставляли на меня, чтобы я следил за ней, пить ей давал, когда мама уходила в магазин.

Помню хорошо эту люльку, я пеленал сестру, успокаивал, утешал и иногда от злости щипал. Она орет, орет – я подойду, ущипну. Сейчас иногда спрашиваю: «Не помнишь, как я тебя щипал?»

Южный Буг. Спуск к Ингульскому мосту, по которому я летом сотни раз ходил за бычками. Прийти на утреннюю зорьку, на утренний клев – наслаждение. Я вставал в пять утра, с вечера не копал червей, червей надо копать утром. Брал перекусить кислое молоко, хлеб. Накопал червяков, удочку в руки – и вперед.

А ходить в яхт-клуб я тоже стал из-за спорта. Мне понравились прыжки в воду с 10-метрового трамплина. И там же была знаменитая танцплощадка, на которую ходил весь Николаев. На нее очень трудно было попасть, но мы попадали. Там же благодаря моим связям я начал петь по вечерам. Днем я у них пел песни антивоенные, а вечером – иностранные. Ну и без пацанских драк не обходилось. По голове получали все время, или я, или кто-то еще. А сухое вино пили чаще, чем воду. Оно было везде и всегда. Ограничений не было. Но я не помню, чтобы мы напивались. Было время, когда стыдно было быть пьяным. Это не мужское поведение.

5

Это был трудный подростковый период, переходный возраст. Я работал на кораблестроительном заводе и учился в вечерней школе. Окончания школы не было. Из школы меня выгнали, что естественно для человека с таким характером. После того как родителей несколько раз вызывали в школу, раз пять я получал хорошую трепку от отца, меня наконец исключили из шестого класса. После этого меня выгнали из дома тоже. Отец сказал: «Иди, куда хочешь, мне такой сын не нужен, живи, где хочешь и как хочешь». Я пожил какое-то время в военной части, а потом устроился грузчиком в офицерскую столовую. Моя бедная мамочка пошла в другую школу упрашивать, чтобы меня туда приняли. И там я с грехом пополам доучился до 8-го класса. Получил свидетельство об окончании восьми классов и пошел в Радиотехнический техникум.

И вот тогда на пляже я случайно увидел фантастической красоты девушку. Она медленно плыла, как в кино. Я подумал, что мне привиделось. Мы прожили вместе больше 40 лет, и до сих пор она для меня такая, какой я помню ее тогда, когда я провожал ее домой и встречал из школы. Мое отношение к ней осталось таким же романтическим. И разрушить его невозможно. Может, это и называется любовью. В моем случае это так. Она оказала огромное влияние на формирование моей личности в тяжелый период становления, когда ломается характер. Она много сделала, чтобы я остался таким, как в детстве.

Владимир Зельдин

Владимир Михайлович Зельдин родился 10 февраля 1915 года в городе Козлове (ныне – Мичуринск) Тамбовской области. Детство провел в Твери. В начале 30-х годов поступил в Производственно-театральные мастерские при театре МОСПС. Работал в Театре транспорта (ныне – Театр имени Гоголя). Перед войной Иван Пырьев пригласил его на главную роль в фильм «Свинарка и пастух», сделавшую его знаменитым. Более 60-ти лет Владимир Зельдин выступает на сцене Театра Красной (ныне – Российской) Армии. На счету Зельдина более 40 киноролей. Народный артист СССР. Награжден тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Дружбы народов, орденами «За заслуги перед Отечеством» IV и III степеней, призом фестиваля «Кинотавр» «За вклад в киноискусство».

1

Мое детство прошло в Твери, в районе «Пролетарки», где жила наша большая семья – отец, мама, мой брат, две сестры. Детство было счастливое, у нас была большая квартира, двухэтажный дом. Двор был большой. И этот двор был нашей детской резиденцией, где мы заливали катки, делали горку, с которой скатывались на санях. «Пролетарка» для нас была заветным уголком.

Мама моя была учительницей. Папа окончил Московскую консерваторию по классу тромбона. Потом стал дирижером. Отец занимался музыкой, а мама ушла из школы, потому что не могла совмещать работу с воспитанием детей. Нас было четверо – я, брат и две сестры. Мы были очень дружны. У нас не возникало конфликтов. Потому что отец нас учил музыке: старший брат занимался на скрипке, Ирина занималась на виолончели, а Нина играла на рояле. Я учился играть на трубе, а потом на скрипке. Свое детство я вспоминаю с чувством приятной грусти. Я пережил революцию, НЭП, коллективизацию – все этапы жизни Отечества. Я во всех периодах побывал – и голода, и холода. Если сравнивать с нынешним временем в смысле материального благополучия, сейчас я живу намного лучше. И даже творчески, несмотря на то что такой возраст солидный.

2

Была у нас в Твери речка Тьмака, которая зимой застывала, и мы катались на коньках. Коньки были самодельные – деревяшка с лезвием, веревками прикрепленная к валенкам. Это было большое удовольствие. Я очень любил спорт. В воскресенье мы вставали, мама мне давала бутылку молока, булку, и я с девяти утра уходил на стадион, где играли пять футбольных команд. Мы с ребятами смотрели эти футбольные игры.

Гимназия мне памятна историей с кляксой. Мы писали чернилами в чистой тетрадке, и у меня получилась огромная клякса. Ко мне подошла учительница, очень симпатичная, молоденькая, и даже меня не корила, не ругала… Очень по-доброму отнеслась к моей кляксе.

В детстве со мной бывали разные экстремальные случаи. В школу мне нужно было ехать на трамвае. Идет трамвай, стараешься на ходу запрыгнуть. Однажды, Господь Бог помогал, прыгнул я на трамвай, а за ручку не схватился, хорошо, под колеса не попал. Свалился на мостовую. Другой раз мы плавали на речке, мимо шел пароход с колесами. Ребятам нужно было как можно ближе подплыть к пароходу. Я подплыл и чувствую, что меня это колесо начинает затягивать к себе. Еле выплыл, чуть не попал под колесо парохода.

3

На «Пролетарке» был клуб, в который мы ходили смотреть картины, билеты стоили копейки. Там шли приключенческие картины с участием Гарри Пиля, Дугласа Фербенкса, Мери Пикфорд. Мы упивались этими картинами.

Мы очень дружили всем двором, семьями. Это была интеллигенция, инженеры с фабрики. Мы ходили друг к другу в гости. Всегда были какие-то подарки, лакомства, конфеты, пироги, домашний торт. Мы ждали этих праздников. Дни рождения отмечали скромно – собирались всей семьей, приглашали близких, знакомых, друзей. Было очень симпатично. На Пасху из окна можно было увидеть, как люди шли после крестного хода. Поздно, темно, народ шел с зажженными свечками, они светились, красота была необыкновенная. Загораживали свечку, но все равно ее было видно. В период НЭПа это еще не запрещалось советской властью. Делали даже детские театры, домашние представления, разыгрывали какие-то сцены – кто во что горазд. Я двигался очень хорошо, танцевал с девочкой под музыку.

У меня было счастливое детство. Несмотря на то что шла Гражданская война. Когда мы жили в Тамбове, было очень тревожно. Банды были – Антонов, Махно, Краснов. Позже все вошло в нормальное русло. А праздники остались в памяти.

4

Когда приезжаешь в Тверь из Москвы, где быстрое движение, бешеный ритм существования, то погружаешься в настоящую русскую атмосферу спокойной жизни. Тверь очень уютный город.

Я не был пай-мальчиком и не был хулиганом, я был нормальным человеком, который умел дружить со сверстниками. Мы в детстве играли в футбол. Мяч набивали соломой и тряпками. Он хорошо прыгал, и мы целыми днями гоняли. Ходили на самодельных лыжах. Я не курил, потому что у меня в семье никто не курил, не пил. Эти стороны жизни в школе не культивировались. Я не был пионером, не был комсомольцем, не был коммунистом. Вокруг меня бегали пионеры в галстуках. Но я прошел мимо этого. Сдавал на значок «ГТО», в то время это называлось «Ворошиловский стрелок». Очень красивые значки, нужно было сдать спортивную норму – бег, плавание, прыжки в высоту.

Когда мы переехали в Москву, у нас в школе было военное дело. Нам пошили форму, мы участвовали в параде на Красной площади. Многие захотели уйти в военное училище. Я тоже хотел пойти в военно-морское училище. Меня привлекала форма, море, романтика. Но меня не взяли туда из-за зрения. И я пошел в ученики слесаря. Но эта работа мне не понравилась. Приходил домой: руки грязные, по-настоящему вымыться негде. Холодная вода. Нужно было зарабатывать деньги. Папа умер, когда мне было тринадцать лет. Мама умерла, когда мне шел семнадцатый год. Мне всю жизнь очень не хватало родителей.

5

Я был еще маленький, но отец брал меня с собой на работу. Он в оркестровой яме в антрактах играл с оркестром для зрителей Чайковского, Глинку, Мусоргского.

Как-то я случайно проходил по одной из улиц и вижу объявление: прием в производственно-театральное училище. Решил сдавать экзамен. Не готовился. Правда, у нас в школе была самодеятельность, драматический кружок, танцевальный кружок. Я хорошо двигался. Участвовал в концертах, мы выезжали выступать на фабриках. Существовала «Синяя блуза» – такие концертные бригады. А мы, школьники, выступали с номерами. Я решил поступить в театральное училище. Попаду – хорошо, не попаду – и бог с ним! Все равно. Пойду какую-нибудь другую профессию получать. Все дрожали, трепетали, а у меня была полная свобода, никакого напряга.

Сидит комиссия, приятные лица с любопытными глазами. Когда я читал, попросили спеть, станцевать. Они очень мило улыбались. А потом посмотрели на меня, сказали: «Хватит. Зайдите через две недельки, будет список, посмотрите, приняли вас или нет». Я ушел, даже на время забыл об этом, а потом вспомнил. Поехал туда: висит список, и в нем значусь я.