Электронная библиотека » Михаил Грушевский » » онлайн чтение - страница 17


  • Текст добавлен: 2 апреля 2014, 01:19


Автор книги: Михаил Грушевский


Жанр: Кинематограф и театр, Искусство


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Шрифт:
- 100% +

Борис и Луиза Хмельницкие

Борис Алексеевич Хмельницкий родился 27 июня 1940 года в городе Уссурийске Приморского края. Несмотря на заикание, окончил Театральное училище имени Щукина. Актер Московского театра драмы и комедии на Таганке. Автор музыки к спектаклям Театра на Таганке и к фильмам «На короткой волне» и «Седьмое кольцо колдуньи». Один из немногих народных артистов России, который получил это почетное звание, минуя заслуженного артиста. Всесоюзный успех пришел после того, как Хмельницкий снялся в роли Робин Гуда. Хмельницкий признан одним из самых красивых мужчин советского кинематографа. Борис Алексеевич скончался 16 февраля 2008 года.

Сестра Бориса Хмельницкого Луиза – известный музыкант.

1

Борис: Мы с моей сестрой Луизой – из Уссурийска. Там встретились наши родители. Папа – военнослужащий дальневосточник, а мама приехала из Пензенской губернии. Я родился в 1940 году. Помню свой роддом. Я лежал в люльке на весах. Помню белые стены и два окна. Это шутка, конечно, но мама сказала, что так и было.

Луиза: Я своего брата помню с того момента, когда его забрали из роддома. Привезли его домой, развернули, и я стала очень сильно плакать, потому что увидела, что он не совсем такой, как я. Я сказала: «Что это, зачем?» А мама объясняла мне, что это у него потом пройдет, это случайно.

Борис: Мама из Пензенской губернии в Уссурийск приехала сиротой. Она в двенадцать лет осталась одна и поехала к своей сестре Ане через весь Советский Союз. Мама приехала на Дальний Восток, постучала в дверь к своей старшей сестре, которая не видела ее пять лет: «Я – Зина, твоя сестра». И тетя Аня в обморок упала. Потом мама познакомилась с моим папой. Папа был очень известный человек. Он в 19 лет был начальником пионерского лагеря, а потом – комиссаром ансамбля песни и пляски Дальневосточного военного округа.

Луиза: Когда папа стал полковником, одна из сестер маме говорит: «Хорошо тебе, Зина, у тебя муж полковник». Папа прервал этот разговор младшей сестры: «Дорогие сестрички, я вам желаю выйти замуж за солдата и сделать из него полковника!»

Нас не боялись выпускать во двор, однажды мы гуляли и вдруг хватились: «Где Боря?» Там была большая железная лестница на второй этаж, и он туда полез. Ему было полтора года. Потом мы не расставались никогда, даже ходили в детский садик, взявшись за руку.

Борис: Я научился читать, выучив словарь Даля. Как-то мама готовила на кухне, и нам принесли книгу о вратаре. Я сказал: «Мама, почитай мне книжку». Она: «Ты сам научись читать. Возьми словарь, я тебе буду подсказывать буквы и слога!» Я взял словарь Даля и научился читать из-за одного желания прочитать книгу «Вратарь».

2

Борис: Мы жили на Дальнем Востоке. Началась война, и нас с Луизой отправили в сопки. Там в деревне были охотники, там было все. Целые бочки красной икры. Любая рыба, мясо. Овощи, виноград, кедровые орехи. Я сам научился готовить. Встал однажды утром. Мама и папа ушли, Луиза в школе. И я приготовил борщ. Я же видел, как мама готовит. Мяса у нас было полно. Отварил кусок кабанины или зубра, или другой дичи. Все приходят домой, а у меня борщ. В пять лет!

Луиза: А вообще он в первый раз стал готовить, когда ему было три года. Помню, я проснулась, а он около меня сидит: «Что ты все спишь, я уже давно приготовил кашу!»

Борис: Я прихожу и плачу – маленький, годика четыре: «Меня мальчик побил!» Папа сказал гениально: «Еще раз пожалуешься – накажу. Умей давать сдачу». Больше я никогда не плакал. Когда меня ставили в угол носом, я стоял, ковырялся в стеночке. А там какие-то линии, фигурки. Тогда у меня и проснулась актерская фантазия. Я полстены отковырял.

Мы бегали целый день, гоняли в футбол, на реке купались. Мама говорит: «Боря, ну поешь!» А папа: «Зина, что ты его уговариваешь? Мужик растет. Жрать захочет – придет». Когда мы приехали на Украину, везде висят яблоки, груши, сливы, вишня, и никто их не срывает. На Дальнем Востоке фруктов не было, а тут – растут вдоль дороги. Хочешь – ешь. Хочешь – не ешь.

Луиза: Мы день и ночь играли в футбол. И я, разумеется, тоже. Мама не успевала покупать Боре ботинки, поскольку мы не босиком играли, босиком трудно бить мяч. Правый ботинок всегда был без подошвы, она отрывалась, а левый был практически цел. И мама говорит: «Ты старайся бить левым». А он: «Я не могу, не получается». Так она и меняла ему только правые ботиночки.

Борис: Мы с Дальнего Востока приехали во Львов – это западный город. Там и мостовые, и архитектура – все западное. Очень красивый город. А как за этим городом ухаживали! У нас во дворе жил дворник – его с уважением звали «пан дворник». После войны он мыл мостовые мылом, шампунем, пеной. Уже с утра были чистейшие улицы.

3

Борис: А вскоре нас соединили с женской школой. Это было сильное испытание. У нас была такая девочка – блондинка, Рожкова. У меня с ней ничего не было. Я в нее влюбился. Были еще и девчонки старших классов. И у нас были вечера танцев. Меня однажды пригласила девушка писаной красоты. Она меня прижала к себе – понимала, что делает. А меня в пот бросило. Потом она стала в Киеве диктором на телевидении. Львовянки – очень красивые женщины. Смесь такая: украинская, венгерская, русская, прибалтийская. Красивые!

А еще я играл в карты. Папа с мамой играли в преферанс, и мы помним с детства все эти слова: пас, вист, мизе. Как-то мы заигрались в парке до ночи и потом пошли домой. На улице было открыто одно окно, и раздавались девичьи голоса. Такой высокий первый этаж. Я подтянулся: там сидели четыре девушки. Мне было тогда лет 19. В общем – мы к ним зашли. Это был мой первый роман. Красивая женщина. Наверно, жива еще. Первая любовь.

4

Луиза: Он стал заикаться, когда ему было три года. Родители привезли петуха и поставили его на высокий шкаф. Мы об этом не знали. А Боря очень рано вставал и тихонечко кушал. И вдруг этот петух спрыгнул со шкафа – и на него. Тут любой человек обалдеет: что это такое? И он, когда зашел в комнату к маме с папой, – не мог сказать ни слова. Он начал заикаться. Поэтому у него сначала не было даже мысли об актерстве.

Борис: Это трудный момент моей жизни. Я рад этому, кстати. Совершенно искренне. Сейчас я понимаю, что это было испытание. Я заикался и очень сильно. Меня лечили, лечили, лечили. В спектакле в Доме офицеров во Львове я сыграл первую роль. Однажды я играл в баскетбол, пришел на площадку и встретил молодого человека. Это был замечательный артист Валерка Сомов. Он говорит: «Поезжай в Москву и поступишь». Я подготовился в самодеятельности, и мы с Луизой поехали поступать в Москву. Она меня всегда поддерживала. Мы сели на поезд, поехали сдавать экзамены, пошли во все институты, но меня нигде не взяли. У меня же уссурийский характер. Как это может быть? Я закончил училище, отработал какое-то время учителем – преподавал класс баяна во львовском Доме офицеров. А потом приехал в Москву повторно, и меня взяли в Вахтанговское училище. Только благодаря тому, что я решил доказать: я это могу!

Екатерина Шаврина

Екатерина Феоктистовна Шаврина родилась 15 декабря 1948 года в поселке Пышма Свердловской области. Рано потеряла родителей, с 14 лет работала уборщицей и контролером на Пермском телефонном заводе. Училась в Пермском медицинском институте. Окончила Всероссийскую мастерскую эстрадного искусства и Московское музыкальное училище имени Ипполитова-Иванова, ГИТИС имени Луначарского. Известна как фольклорная и эстрадная певица. Народная артистка России.

1

Я родилась в Свердловской области, в поселке Пышма. Небольшой поселочек, там всего несколько улочек. Я из далекой-далекой тайги. Закончила там второй класс. А потом мы переехали в Пермь – это удивительный город! Там началась жизнь. Там я по-настоящему запела. Петь я начала с четырех лет, с того момента, когда научилась говорить. Почему так поздно стала говорить? У меня была аномалия в ушах, я родилась с этим. Не могла слышать и из-за этого не могла нормально говорить. Папа объехал всю Россию, но никто не брался сделать мне операцию. И наконец, в Свердловске меня посмотрел один профессор. Вначале отказал. Потом папа сунул ему под настольную лампу какую-то последнюю денежку (они продали корову, свинью, козу), пока профессор выходил из кабинета. Профессор зашел обратно и увидел – торчит денежка, он говорит: «Это еще что такое? Да как вы можете? У вас столько детей». А сам понял, что если уж от четверых детей отец отбирает такую денежку, значит, уже приперло, значит, уже некуда деться. Он отцу эту денежку отдал обратно. Но, видимо, она сыграла роль. Он понял, что родители идут на крайние меры. То есть они отдают все, что имеют, лишь бы дочери вернули слух.

Когда мне сделали операцию, за мной приехал папа. Медсестра ведет меня по коридору, а папа стоит в самом конце. Профессор ему говорит: «Феоктист Евстигнеевич, позовите ее!» А папа не поверил, он не хотел звать меня, потому что привык, что я не слышу. Там были деревянные сиденья, как в кинотеатрах. Папа рядом стоял. Профессор его все-таки заставил меня позвать: «Катя, доченька моя!» И вдруг я ответила: «Ой, папа!» – и бросилась к нему. А он меня не поймал, потому что в это время упал. И мы оба немного поранились об эти деревянные сиденья. Вот такая у нас была встреча.

2

Нам дали квартиру в длинном-предлинном бараке, как общежитие. Там я мешала всем. Я старалась петь очень громко. Для меня не существовало преград. Я громко пела и не давала спать соседским детям. Тетя Паня Ваганова все время нам стучала: «Феня, уйми свою Катьку, заткни ей глотку. Надоело! Дети не спят!» Я пела и во Дворце культуры, и в Доме офицеров. Когда я поздно приходила – несчастная артистка, – то папа бил меня всем, что попадало под руку. И маме доставалось. А мама была столбовая дворянка из трижды раскулаченной семьи. И она все терпела от папы. Он был такой «бензин – керосин», а мама была кроткая, интеллигентная. И все время за меня заступалась.

Папа приучал нас есть в тишине. Однажды сидим, едим. И вдруг Люся – старшая сестра – как даст мне. Я, недолго думая, бултых ей ложкой в лоб. Что тут было! Папа встал и все, что было на клеенке – первое, второе, компот, ложки, чашки, – сдернул на пол. И меня ударил этой клеенкой по лицу, по голове. А мама закрыла меня собой. И ей досталось. Мама всегда заступалась за детей. А папа всегда воспитывал. Я очень люблю за это папу. Когда я была маленькой, я со всеми дралась, всех избивала. Но благодаря папиному воспитанию я поняла, что на свете есть не только я…

3

Я была настолько неспокойным ребенком, что меня каждое лето отсылали жить к тете в тайгу. Там, конечно, я была хозяйкой. А деревню каждую весну заливало водой. У нас перед воротами был маленький зеленый бугорок, который не заливало, потому что он был высокий. На этом бугорке я развивала в себе акробатку, гимнастку и пела во все горло. Я делала мостик и ходила на руках. Потом мне давали небольшую табуретку, я становилась на нее, мне ставили полстакана воды на лоб, и я нагибалась до пола, не пролив ни капли, – вот такая я была гибкая.

Меня тетя мучила молитвами, заставляла учить «Начало», «Богородицу». Я знаю столько молитв – жуть. Глаза закрываются, а тетя меня на ночь глядя заставляет молиться. Пока поклоны не побьешь, тетя не даст заснуть. Вот так и прошло мое детство: смешное, несуразное, боевое.

Я рано пошла работать. Сама зарабатывала и покупала, что хотела. С первой зарплаты купила замшевые полуботинки на высоком каблуке и пальто. Стыдно, конечно, но только себе. А потом все деньги отдавала маме. Мы на это питались. Мои баснословные по тем временам деньги – 300 рублей – были добавкой к папиной зарплате. Я работала во Дворце культуры ночью, в «Росбакалее» – с утра, а потом бежала на телефонный завод. После представлений и репетиций я еще намывала кулуары. Мы надевали щетки на ноги и натирали паркет. После этого меня повесили на Доску почета. Я думаю: «Чего меня фотографируют? Это для хора?» А оказалось, как уборщицу для Доски почета. Ой, как я плакала, как ревела белугой на весь Дворец культуры: «Снимите фотографию!» Как все уговаривали: «Катюша, это же не позор». – «Как не позор? Я артистка, я пою в хоре, а тут – уборщица третьего кулуара».

4

Папа никогда не считал меня артисткой. Хотя он, конечно, видел, что я хорошо пою. «Артистки – это Шульженко, Зыкина, Русланова. Куда ты лезешь? Что ты позоришь нашу фамилию?» Я наряжалась в мамины тряпки, туфли с каблуками, пела. Не было краски, и я брови подводила угольком. Надо, не надо – неважно. Главное, что накрашена. Мама меня научила румяниться свеклой, у нас же были свои овощи. У меня есть снимки, папа фотографировал. До чего страшная! Но накрашена, значит – артистка! Я была здоровая. Грудь! Косища вот такая! Говорила: «Рубиль!» Хотя прекрасно знала, что надо говорить «рубль», а все равно: «Рубиль». Знала, что надо говорить «что», но говорила «чо», я была россиянка до мозга костей. Меня так воспитал папа. У нас на стене всегда висели портреты членов правительства. Когда я посмотрела фильм «Волга-Волга», я просто заболела. От красоты главной героини у меня поднялась температура. Я с ума сходила в молодости от Гурченко и от Орловой. И мне всегда хотелось быть такой же – петь, плясать.

Я попала в Москву на конкурс самодеятельности. Стала лауреатом, и ко мне подошли председатель жюри и Любимов, главный режиссер театра на Таганке. Они сказали, что могут оставить меня в Москве учиться. Но я все равно уехала в Пермь, потому что надо было работать. И потом – папа же меня убьет, если я останусь в Москве. Я вернулась домой всех обрабатывать. Месяцев через восемь пришел вызов, чтобы я приехала с родителями в Москву.

Когда я стала знаменитой, папа только плакал: «Катерина, ну зачем тебе это надо – на сцене для всех стоять? Давай споем вдвоем». Он все время ворчал. Я уже была в газетах, в журналах, но все равно – «дерьмо». «Не артистка, а дерьмо!»

Зинаида Шарко

Зинаида Максимовна Шарко родилась 14 мая 1929 года в Ростове-на-Дону. Окончила ЛГИТМиК. Актриса Ленгосэстрады, Ленинградского АБДТ имени Горького.

Первая роль в кино – в фильме «Мы с вами где-то встречались».

Награждена орденом Почета в связи с юбилеем БДТ. Лауреат театральной премии «Пять вечеров». Удостоена медали «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». Лауреат художественной премии «Петрополь» за 2002 год. Народная артистка РСФСР.

1

До войны я вела дневник. А в дневнике у меня было записано: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы» (Островский). «Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой» (Гете). Это выписывала девочка 10-ти лет. Естественно, у меня был записан афоризм: «Умри, но не давай поцелуя без любви» (Чернышевский). Еще там у меня была запись: «Если вы не напишете мне письмо, я залезу на дерево и буду жить, как обезьяна. Если вы мне напишете, я останусь на земле и буду жить, как человек» (Аркадий Гайдар). Вот такие записи. Меня мучило, что я ничего не делаю для Родины. И вот в это время объявляют, что началась война. Наконец-то! Я буду служить своему народу. Мне было 12 лет, я училась в четвертом классе. Я собрала трех пацанов из нашего двора, и мы пошли в военкомат – проситься на фронт. Конечно, нас никто не взял.

2

Вдруг по радио объявляют: «Мальчики и девочки, умеющие петь и читать стихи! Дом пионеров объявляет прием для обслуживания госпиталей в Чебоксарах и в Чувашии». Конечно, я пошла. Меня сразу приняли, и началась хоть какая-то жизнь. В Чебоксарах позакрывали половину школ и на их месте организовали госпитали. Мы ходили по госпиталям с концертами. Спали в школах на полу. Меня и еще одну девочку, которая очень хорошо пела, посылали в палаты для тяжелобольных. Первые два года мы пели грустные песни, а потом начальник госпиталя сказал: «Девочки должны читать что-то более жизнерадостное. Мы же выигрываем войну». Я перечитывала «Крокодил», пела частушки, рисовала себе усики, как у Гитлера, чтобы смешно было. Однажды ко мне подходит какое-то кудрявое чудо, она представилась как артистка и снайпер. Говорит: «Девочка, дай мне честное пионерское слово, что ты станешь артисткой». Я дала ей честное пионерское слово.

Помню, что после репетиций нам на весь ансамбль приносили большой пирог с горохом. Мы делили его на кусочки со спичечный коробок. Я во Франции ела пирожные, которые любила Сара Бернар. Я ела пирожные, которые обожал Шопен. Но ничего вкуснее этого пирога с горохом я не ела никогда.

3

Я приехала в Чебоксары из Новороссийска, когда мне было девять лет. И пришла в класс, а у них уже был готов спектакль к первомайскому утреннику. Я не успела выучить текст и получила роль ромашки. Мы с мамой сидели на полу, вырезали лепесточки, делали мне шапочку. В следующий раз я играла Золушку. Учительница решила, что Золушка кудрявая. А у меня безнадежно прямые волосы, и я очень страдала от этого. Волосы мне накрутили на папильотки. На уроке все дети как дети сидели, а я – артистка. Потому что после уроков должна быть кудрявая. А уже в 4-м классе я была героиней всего города и пела главную партию козы в опере «Волк и семеро козлят».

Во 2-м классе мальчишка, которого звали Никита Хрущев, дернул меня за косичку. Я взяла тяжелый пенал и двинула ему по башке. У него было сотрясение мозга. Тогда я получила двойку по поведению. А как-то был урок ботаники. Учительница меня вызвала, я встала и молчу. И вдруг Тамарка Кабакова говорит: «Она с Ленькой Дубининым в карты играла на последней парте!» Я встала и врезала ей пощечину. Что за донос? Что за предательство? Прошло много лет, и мне пришлось дать пощечину одному известному артисту БДТ. Но я и тогда сказала: «Так меня учили поступать в средней школе № 1!» Чебоксарское воспитание сохранилось надолго.

Моя подруга Дина Свешникова однажды мне сказала: «Зина, у меня отчаянно плохое настроение. Вчера иду в школу, а впереди меня бежит свинья с таким некрасивым задом, что я до сих пор не могу прийти в себя». Я подумала: «Какая все-таки Дина тонкая натура. А я вчера шла позади свиньи и совсем не расстроилась, никакого впечатления на меня это не произвело. Какая ты, Зинаида, толстокожая!»

4

Папа у меня дорос до главного пожарника Чувашии. Интеллигентность не определяется ни образованием, ни количеством прочитанных книг, ни знанием языков. Мой отец, который прочел две книги в жизни – «Поднятую целину» и «Воспоминания маршала Жукова», был в высшей степени интеллигентным человеком. А мамочка моя была домохозяйкой, вела дом. Она до конца жизни писала письма без знаков препинания. А я не вылезала из библиотеки. Когда я только поступила в школу, мама пошла на родительское собрание. Там ей сказали: «У вас безукоризненная девочка». Я гордилась этим. Дома к моему воспитанию не прилагали никаких усилий. Никто меня не заставлял ходить в библиотеку. И в школе на меня не очень нажимали.

Папа был заядлый охотник, он отправлялся на охоту и приносил трофеи. То медведя они убили, то лося. И мама в русской печке готовила и говорила: «Странно, что медведь, что лось, что заяц – все похоже на свинину». Оказалось, что наш заядлый охотник со своими друзьями брали литр водки, шли в лес, а по дороге обратно покупали свинину на рынке. И приносили домой как медвежатину, лосятину или зайчатину. Хоть бы раз он принес кусок шкуры, рога или копыта! Однажды во время войны отец убил лису. И когда он принес эту рыжую лисицу, мама размечталась, что она себе сделает горжетку, будет первая модница в Чебоксарах. А он сказал: «Нет, я отнесу в «Заготпункт»!» Перекинул лису через плечо и пошел через весь город в «Заготпушнину», сдал ее с гордостью. Все отметили, что Шарко убил лисицу, и дали ему вознаграждение – 10 коробок спичек. Вот такой у меня был отец – охотник дед Максим.

5

Когда мы жили в Новороссийске, родился мой младший братик Витя. Я была его нянькой. Я готовила, а воды не было, и надо было за ней ходить. Меня дразнили мальчишки из соседних дворов. У меня было коротенькое пальтишко, а воду я на коромыслах несла. И ноги у меня были какие-то многоступенчатые. Мне кричали: «Кривоножка с коромыслом пошла!»

Я считала, что старшая девочка должна уметь по дому делать все. Я и шила, и вышивала, и готовить умела. Даже соседи возмущались: «Так она же не родная дочка Анны Захаровны, это же Максима дочка. Так эксплуатировать ребенка нельзя!» Я считала, что все это нормально, но, тем не менее, начала рыться в документах и искать метрику.

Когда наступило время, родители отнеслись ко мне очень уважительно. Мама говорит отцу: «Спроси, куда она поступает?» – «Сама спроси». «Ты отец или не отец?» – все шепотом. Заходит отец: «Зинуха, куда мы идем поступать?» – «В артистки!» Врывается мама, начинает рыдать: «Мы же думали, из тебя человек получится, а ты в артистки идешь. Зачем тебе эта золотая медаль?» Я сказала: «Еду, и все!»


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации