Текст книги "Босфор"

– Звонил, просил извиниться, – сказал Халюк и влюблено посмотрел на Нику. – Он скоро.

Кожа у Ники белела, как мякоть кокосового ореха. Когда Ника смотрела на мужчину, зрачки ее замирали, как у змеи.

Я заказал рюмку текилы. Здесь я полюбил ее больше русской водки. Хотя русская водка была хорошая. Может, именно поэтому.

– Собираюсь в Москву, – сказал Халюк. – Хочу пожить.

Халюк был богат и любил приезжать в Москву.

– Ну, как он? – я едва заметно кивнул.

– Болтун, – Ника посмотрела на Халюка, и зрачки ее замерли.

– Что же ты с ним?

Улыбнулась.

– Мне его жаль.

– Почему?

– Он стареет. Ему еще только пятьдесят. А как он выглядит? Турецкие мужчины стареют рано.

– А женщины?

Ника снова улыбнулась:

– Меня это не интересует. Лучше скажи, почему ты здесь так долго? Ты так сильно ее любишь?

– Да.

Глаза Ники смотрели, не мигая.

– Странно.

– Что же странно?

– Так не бывает.

– Почему?

– Все мужчины одинаковы, им нужно от женщины только одно, – беззлобно сказала Ника.

– Не все мужчины, и не только одно. Об этом мало кто знает. В том числе и они сами. Пока им не становится очень хорошо с одной.

– Все слова…

Наташа рассказывала Халюку, как мы пытаемся найти квартиру.

– Закажи мне выпить, – сказала Ника.

– Что ты хочешь?

– Не знаю. Решай сам.

– Еще один фруктовый коктейль?

– Да. Только пусть нальют побольше водки…

Ника и Халюк ушли.

Пересели за стол в углу.

Горела свеча. Ее пламя озаряло наши лица. Играла музыка. Она была очень хорошая. Под нее хотелось ходить по канату над пропастью, воевать с ветряными мельницами, низвергать устои… Даже умирать, если когда-нибудь придется.

Глаза у Наташи были зеленые, но иногда вдруг становились желтыми. Как теперь. Они были волшебные. Видя в них свое отражение, маленький желтый Никита чувствовал себя самым большим, самым желтым и поэтому самым счастливым в мире.

Пришел Артекин. Подсел к нам и заказал кофе. Наташа рассказала, каким видит номер.

Задумка понравилась. Денег, что Гном предложил, едва хватило бы, чтобы подарить ему новую шляпу. Но мы согласились.

– Давай сходим куда-нибудь, – предложила Наташа спустя час.

– Куда?

Ее миленькое личико выражало готовность нестись хоть на край света, только бы там играла хорошая музыка, и люди вокруг не оставляли сомнения, что Бог был креативным челом, когда их выпиливал.

Позвонили Жану.

– Я тот, кто вам нужен, – обрадовался он.

У кассы толпились. Жан исчез и через минуту возник, держа четыре входных билета.

Дождались Марусю.

Прошли сквозь позолоченные ворота в высокой каменной стене.

– Вам туда, – охранник указал на мраморную дорожку, подсвеченную разноцветными фонариками.

– Спасибо, Петр,[20]20
  Автор намекает на Святого Петра, охраняющего вход в Рай.


[Закрыть] – поклонился я. – Надеюсь, нам уже не придется спускаться?

– Я Мустафа, – обиделся парень и зашуршал списками.

Дорожка вела вглубь леса. Ступали медленно и внимательно, как Колумбы. Или делегаты от общества слепых.

С каждым шагом музыка становилась громче, тени подвижнее.

Вынырнули на поляну.

Лучи метались. Словно охотились на летучих мышей.

Отыскали свободный стол. Сомнительно возник официант. Я даже потрогал его и посмотрел вниз в надежде увидеть какой-нибудь люк или лаз.

Заказали бутылку виски.

Маруся тут же залпом осушила стакан.

– Штрафная, – сказала она. – Вы же встретились раньше.

– Давайте выпьем за то, чтобы мы жили долго, – сказал Жан. – А когда перестанем жить, чтоб сразу умерли. А иначе не правильно! Это, наверное, и есть ад – не жить и в то же время не зажмуриться.

– И чтобы однажды мы встретились в Раю, и пусть это будет дискотека! – воодушевился я.

– И чтобы пропустили по стаканчику райского виски за добрые старые времена, когда мы безжалостно тратили жизнь на поиски мишеней для любви, – воскликнул Жан.

– Давайте выпьем, просто выпьем, – закричала Маруся. – Чтобы виски обожгло наши глотки и согрело душу! Или наоборот…

– Браво, – воскликнул Жан. – Аминь! А теперь – танцевать!

В голове шумело. Казалось, сердце пытается угнаться за музыкой, а ноги и руки существуют сами по себе, независимо от центральной нервной системы, если, конечно, у меня такая есть. Наташа что-то кричала, я не мог расслышать слов, но все равно отвечал. И не слышал собственного голоса. Если бы меня попросили через миг повторить, не смог бы, потому что тут же все забывал, как магнитофон с неисправной магнитной головкой.

В какой-то момент вдруг стало страшно, что потеряю Наташу в толпе. Схватил ее за руку, прижал к груди.

– Не теряйся, – прошептал.

– Что? – крикнула Наташа.

– Не теряйся, пожалуйста!

Она рассмеялась.

– Ты пьяный!

Я поцеловал и выдернул ее из толпы.

– Куда? – спросила она.

– Где тут звери-людоеды и прочие опасности?

– Зачем еще?

– Сразимся! Я готов воевать за тебя со всем светом! Никому не отдам!

Наташа влюблено смотрела на меня.

– Правда, меня так любишь?

– Да.

– А почему?

– Не знаю. Разве можно это знать?

Она рассмеялась.

– Нужно! А впрочем, нет… Зачем знать, за что, если уже…

– Да.

– И мы любим друг друга просто так?

– Конечно!

Ее лицо стало необыкновенно счастливым.

– Как птицы, – прошептала она. – В детстве я мечтала быть ласточкой. Летать высоко-высоко, куда глаза глядят, и жить, где хочется и как хочется.

– Только не забудь настройщика деревьев…

– В смысле?

– Кто-то должен отвечать за шелест листьев! Чтобы деревья помогали певчим петь, а пивчим пить!

– Ах, вот оно что… – Наташа приняла условия игры. – А ты потянешь?

– Если там наливают текилу, то можно попробовать…

– Тогда вступай в должность прямо сейчас!

Я стал дурачиться, обнимать стволы, прижиматься губами к коре, шептать заклинания, выдуманные на ходу. Если бы поблизости в засаде сидели санитары, меня бы приняли…

В ресторане за деревьями, под уютным платаном скромно скулила скрипка. Люди разговаривали одними губами – так показалось после дискотечной «колотушки».

– Наташа, Никита! Так и знала, – обрадовалась Ника.

– О, влюбленные! – приветствовал Халюк.

– Закажи еще водки, – скомандовала она.

Вокруг были одеты, как будто с минуты на минуту в ресторан ожидался Пьер Карден. Мужчины в смурные смокинги, женщины в изысканные занавески с прорезями для рук. Они обращали внимание.

– Смотрят, – шепнула Наташа.

– Пусть.

– Завидуют, – сказала Ника. – Если б вы видели себя со стороны!

– Чему тут завидовать? Джинсы, как джинсы, майки вообще пора менять, – жидко пошутил я.

– Хочешь, Ника, найдем тебе модного парня? – спросила Наташа.

Ника рассмеялась.

– Нет. Люблю старичков! Толстых и с толстыми кошельками.

Мне стало жаль Нику. Но еще больше – Халюка.

– Часто я не могу понять ее, – сказал Халюк.

– Ты преувеличиваешь, дорогой, – кокетливо сказала Ника, водя пальчиком по его ладони. – Я понятна, как стакан.

На площадке у бара парили пары. Ника и Халюк присоединились к ним.

– Хочешь тоже? – спросил я.

– Устала, – виновато сказала Наташа.

– Тогда уйдем…

– А мы искали зверей-людоедов, – похвасталась Наташа в машине.

– Ну и как? – спросил Жан.

– Не нашли.

– Вы невнимательны, – Жан усмехнулся. – Если приглядеться, они на каждом шагу. Осторожней, ребята!

Всю дорогу я обменивался с Жаном бутылкой, словно эстафетной палочкой. Или подзорной трубой в собственные иллюзии.

Когда он унесся в ночь, я подумал: «Нет, определенно, мой седеющий друг скрывает настоящий возраст! Возможно, он еще моложе меня, этот Жан! А виски оставил себе…».

Кто-то как будто заспорил, бранясь, подвывая и пытаясь разрыдаться. Но тут я понял, в чем дело. Наш невидимый мегафонный друг проснулся и возвестил, что мусульманские небеса снова жаждут услышать людские молитвы. Он, конечно, не имел в виду именно меня. Но в тот момент я пожалел, что не знаю ни одной молитвы. И только поднял глаза и махнул в знак приветствия.

Наутро похолодало, и пошел унылый бесконечный дождь. В Стамбуле наступила осень. Получилось, мы отпраздновали столь важное для перелетных птиц и поэтов событие день в день, а это редкость. У человека всегда остается надежда на тепло. Даже когда в прихожей уже подмораживает…

14

Стены лестничных пролетов были идеально белые, ни одной царапины, не говоря уже о надписях губной помадой или зарисовках гвоздем. В человеке из Талды-Кургана или Чебоксар такие стены с непривычки могли вызвать сочувствие. А то желание сменить строй.

Дверь в квартиру была дубовая, с медной ручкой в виде морды не покорившегося судьбе льва. «Как этот лев похож на меня! – подумал я. – Хороший знак!» Так всегда бывает, когда долго что-то ищешь и, наконец, находишь. Начинаешь верить в приметы…

Мы вошли. Здесь тоже были чистые белые стены. Широкие окна делали комнаты более светлыми. Ковровое покрытие привносило уют. Одинокая, видавшая виды табуретка будила тоску по безумному быту времен конспектов, шпаргалок и сакрального секса в студенческой столовой…

Так бывает – одна деталь, и ты летишь вспять. Чтобы вернуться подошел к окну, открыл форточку. Свежий осенний ветер ворвался в дом вместе с запахом дождя и опавших листьев, взлохматил волосы.

Внизу шевелился и шуршал Стамбул.

Черепичные крыши и забитые автомобилями тротуары, шпили минаретов и зеленые холмы, небольшие городские кладбища и соседствующие с ними ресторанчики – все это стало уже родным…

Квартира была, что надо! Глаза Наташи сияли.

Вернулись в кырал-ажанс и познакомились с главным. Старик уточнил сумму. Требовалось выложить за три месяца, плюс залог, плюс проценты агентства. Плюс поручительство – обязательная процедура для иностранцев. Проще было купить проездной и жить в автобусе.

Мы оставили залог.

Вечером узнали, что Наташу утвердили на комершел – телевизионную рекламу. Это самая высокооплачиваемая работа в модельном бизнесе. Наташа скакала по комнате и кричала:

– У нас появятся деньги! Ура! Квартира наша!!!

– Сколько? – спросил я.

– Не сказали.

– Нужно выяснить. Ты не первый день знакома с Денизом. Он может запросто обвести вокруг пальца, и не одного. Знает, что у нас нет ни визы, ни разрешения на работу. Ни противотанкового гранатомета, чтобы разом покончить со всей его богадельней. Мы с тобой беспомощные люди, Наташа! Нас легко обидеть и обмануть.

Наташа позвонила в агентство, объяснила секретарше суть вопроса.

– Они не могут подойти, – после паузы ответила та.

В течение трех часов Наташа безуспешно пыталась дозвониться.

– Такого не может быть! – удивлялась она. – Руководство всегда в агентстве. Хотя бы Шермин. И мобильные не отвечают…

Я ушел искать работу. Когда вернулся, стемнело. В квартире было тихо. Наташа сидела на диване, закутавшись в плед. Поставил чайник.

– Так и не дозвонилась, – сказала Наташа. – Скрываются. Сколько же я получу денег, интересно?

– Когда работа?

– Завтра. В первый день реклама стиральной машины, во второй – посудомоечной. А на третий фотосессия…

– После работы позвони в агентство. Если их опять не окажется, поговори с продюсером. Кстати, вот…

Я положил на стол деньги.

– В пекарне нужен был грузчик. Завтра снова работаю.

– Тебя так легко взяли?

– Нет, конечно! Потребовали трудовую книжку, хотели проверить стаж и все такое, спрашивали, состою ли я в коммунистической партии и не еврейка ли моя мать… Разве ты не знаешь, Наташа, конкурс на грузчиков еще больше, чем на манекенщиков и артистов! Сам турецкий президент, говорят, пытался устроиться, да только у него не вышло.

– Ты весь седой!

– Это мука.

– Идем! Сейчас заблестишь как новенький…

Вода, пенясь от шампуня и моего восторга, заполнила ванну. Нырнул и почувствовал, что все мышцы гудят, словно по ним провели железную дорогу.

– Закрой глаза, – сказала Наташа и плеснула шампунь.

У нее были сильные руки.

Земную гравитацию отключили. Приоткрыл один глаз и сквозь пену заметил, что Наташа в трусиках. Брызги воды дразнили розовые соски. Они стали сосредоточенными. Прицелился и поймал один губами. Кожа у Наташи покрылась мурашками. Блестела от воды и шампуня…

Затащил в ванну.

– Милый! – прошептала она и забралась на меня.

На миг исчез под водой.

– Утопишь! – прохрипел, выныривая, и тут же почувствовал, что не утону, пока Наташа будет вот так на мне, во мне, частью меня.

Мы непобедимы и выживем при любом раскладе. Даже в брюхе кита, на другой планете и, боюсь предположить, где… Потому что, в конце концов, можно дышать дыханьем друг друга…

Запахло паленым.

– Чайник! – заорала Наташа и бросилась на кухню.

Чайник погиб. Другого не было.

– Будем кипятить воду в супнице, – шутливо утешил я. – Всех рано или поздно забывают на огне.

15

Двери пекарни были заперты. У дверей лежала стопка старых газет. Взял первую попавшуюся и стал просматривать. Встречались знакомые слова. Мог уловить смысл отдельных колонок.

Пришел Ахмет, предложил сигарету. Я отказался.

– Ранняя птаха, опередил меня, – сказал Ахмет.

Он приходил первым и растапливал печь.

– Рано лег вчера.

– Как спина? – подмигнул Ахмет.

Его черные, сросшиеся брови зашевелились.

– Болит. Хорошо, когда болят мышцы.

Он открыл пекарню и принялся за работу. Я помог. Пришли остальные.

В воздухе запахло свежим хлебом.

Было интересно, как толстяк, сам похожий на булку, у замаскированных врат в преисподнюю преображается, ласточкой легкомысленно ныряет в огонь, рискуя никогда больше не вернуться назад. Лишь сила и простодушие его помощников, в последний момент хватавших за ноги, спасали его от плачевной участи быть запеченным вместе с тестом.

Я выносил из подвала противни со свежим хлебом и грузил в пикапы на место пустых, что хозяева булочных исправно возвращали. Противень за противень. Как зуб за зуб…

Работал по пояс голый. Иначе невозможно, когда спускаешься в ад.

– Русский, – похлопывали по плечу булочники, белозубо улыбались и шутливо грозили, – хорошо работай!

С огромными плетеными корзинами забегали мальчики-разносчики, брали хлеб и отдавали деньги. Они ходили по квартирам. Такая работа приносила гроши, поэтому они спешили.

Во время перекуров булочники говорили обо мне с хозяином. Кое-что понимал. И наблюдал за ними, стараясь ничего не пропустить, все запомнить. «Однажды вы мне еще пригодитесь, любопытные, беззлобные сплетники! – думал я. – Как десятки, сотни, тысячи других, волей судьбы прошедших через мою жизнь…»

В три часа дня работа кончилась. Заплатили и накормили обедом.

– Заглядывай к нам, – сказал хозяин пекарни. – Ты хорошо работаешь. Буду брать.

Пожали руки. Наши руки были белые и сухие от въевшийся муки.

Вернулся домой, принял душ и позвонил Наташе. Договорились, что зайду за ней.

Зазвонил телефон.

– Вы помните, что через три дня квартира должна быть пуста? – спросила Эсра. – Уборщица наведет порядок. Оставьте ей ключи и заплатите за работу.

– Разумеется, Эсра. Но мы сами собирались…

Эсра повесила трубку.

Позвонил Денизу.

Подошла секретарша.

– Извините, но их нет в агентстве.

– У Дениза могут быть неприятности.

Секретарша внимательно молчала.

– Как появится, пусть сразу позвонит.

Ждать пришлось недолго.

– О чем ты хотел говорить? – холодно спросил Дениз. – Какие неприятности?

– Во-первых, здравствуй, Дениз, – дружелюбно сказал я. – Мы давно не виделись и даже не имели возможности пообщаться по телефону. Все же мы друзья.

– Спасибо, – ответил Дениз. – Дальше.

Он ждал, а я не торопился.

– Речь о гонораре за комершел…

– Мы не знаем, сколько она получит. Что еще?

Вероятно, он держал нас за идиотов.

– Завтра Наташа не выйдет на работу. До свидания, Дениз.

– Подожди! Сейчас попробую выяснить…

– Жду…

Телефон снова зазвонил. Я снял трубку и услышал голос Шермин.

– Все в порядке, – сказала она.

– Сколько?

Шермин назвала цифру.

– Это смешно, – сказал я.

Сумма, названная сестрой Дениза, была неприлично мала. За комершел здесь платили в десять раз больше.

– Это не смешно, – возразила Шермин. – Много людей в Турции не зарабатывает таких денег и за год.

– Когда разбогатею, буду им подкидывать на орехи…

В трубке некоторое время молчали. Наконец Шермин сказала:

– Сумма, которую получит Наташа, такова, хотите вы того или нет. Мы вычли, как со всех, свои 20 %.

– Шермин, завтра Наташа не войдет в кадр, пока сам продюсер не назовет ей сумму перечисленного гонорара за съемку.

– Этого делать нельзя! – взвилась Шермин, словно я собирался отрезать ей палец. – У нас так не принято!

– Привыкайте, суки, русские идут! – пробормотал я и бросил трубку.

Накипело…

Не успел опомниться, как телефон зазвонил опять.

– С вами говорят из киностудии «Альфа-фильм». Мы видели вас в музыкальном клипе певицы Эмель и хотели бы предложить работу.

С трудом сдержался, чтобы тут же не сделать сальто назад, или даже не выпрыгнуть в распахнутую форточку способом фезбери-флоп.[21]21
  Самый распространенный сегодня способ, когда спортсмен с разбега преодолевает высоту спиной к планке.


[Закрыть] Только актер может оценить мое душевное состояние. Столько времени без любимого дела, которым готов заниматься где угодно, с кем угодно и сколько угодно… Хоть бесплатно или доплачивая, в конце концов!

Но слишком много пустых, не вылившихся ни во что разговоров было позади. И слишком много шуток выкидывала судьба, когда начинал преждевременно раздавать автографы. И я сдержался. Только немножко стал выше ростом.

Клип, о котором шла речь, появился на экране несколько дней назад и сразу привлек внимание. Никто из нас – ни Наташа, ни я, ни Маруся – не ожидал, что его увидит вся Турция.

Нас направило крохотное рекламное агентство. Заплатило три копейки – по копейке каждому – и пообещало, что работа займет полчаса. А закинули куда-то под Гель-Гью, продержали до ночи и настаивали, чтобы мы в родной одежде купались в османской грязи Зурбагана, распевая задорную песню Эмель…[22]22
  Автор иронично указывает вымышленные города из фантастических романов Александра Грина.


[Закрыть]

По этой причине весь божий день мы вели себя, как будто каждый накануне получил статуэтку Оскара. А Маруся, так даже две. Мы без конца объявляли перекуры, требовали горячий кофе в постель, журили режиссера за «кровожадность» и подсказывали оператору, каким глазом смотреть в объектив. Словом, давали понять, что в России тоже кое-чему учат, а нас троих давно пора знать в лицо…

– Снимаем телевизионный сериал, – сообщила девушка в трубке. – Каждую неделю по серии. Нужна романтическая история любви.

– Правильно сделали, что позвонили, – похвалил я. – Это наш материал.

– Когда мы вас увидим?

– Одну минутку, загляну в расписание на ближайшие полгода…

Шумно зашуршал подвернувшимся журналом.

– Увы, три недели расписаны по минутам.

– Да? – девушка расстроилась.

– Но если прямо сейчас, то, пожалуй… Где вы находитесь?

– А можно завтра в одиннадцать?

– Хорошо, в десять! Только Наталья завтра не сможет.

– Это ничего, – сказала девушка. – Приходите. И возьмите ее фотографии. Познакомитесь с режиссером.

16

Экран монитора был похож на прицел снайпера, увеличенный в несколько раз. Наташа должна была войти точно в перекрестье. Пройти на камеру, фальшиво улыбаясь и произнося фальшивый текст.

Самоубийство с улыбкой.

– Тебе здесь не место, если хочешь быть ни на кого не похож, – мысленно беседовал я с самим собой, стоя за монитором. – Если герой. Если тебя получили не из пробирки, а соскребли с брусчатки, где промаршировала армия Наполеона Бонапарта, и следом – боевые колонны девчонок с Тверской. Если мечтаешь однажды сыграть Гамлета, или, хотя бы, тень отца Гамлета… Не вздумай сниматься в рекламе!!!

– А как же деньги?

– Деньги?! Ну, тогда, конечно, можно…

Наташа была неузнаваема. Ей так замазали лицо, что оно стало белым, как у китайской куклы. Я боялся, что тон посыплется, как штукатурка…

Наташа выходила на крупный план, произносила текст и бросала влюбленный взгляд на стиральную машину, как будто там на самом деле в люльке спал ее собственный младенец. Или я.

После съемок решили отметить предложение киностудии «Альфа-фильм». Сели в автобус, доехали до Бещикташа.[23]23
  Улица в центре Стамбула.


[Закрыть] Вышли к Босфору.

– Босфор – как Эйфелева башня для Парижа, или как гора Фудзияма для япошек, – шутливо заявил я. – Или как твои желтые глаза. Ужасно хорошо, что здесь есть Босфор. Даже не знаю, что бы мы без него делали.

– Ты бы все равно что-нибудь придумал, – засмеялась Наташа. – Что-нибудь, отчего нам обоим хотелось жить, как сейчас…

За спиной возвышался президентский отель Палас, всем видом давая понять, что останавливающиеся в нем президенты – исключительно великие люди и пребывают здесь с исключительными целями.

Огромные окна были темны. Исключительных дел не было. Президенты спали. Или разъехались…

Зашли в бар Мимоза. Никогда не бывали здесь, хотя часто проходили мимо. Заказали кофе и коньяк.

– На месте ли хозяин, – спросил я официанта после первой рюмки. – Надо поговорить.

Хозяин был невысок, коренаст и немолод. Темные глаза смотрели дружелюбно, правда, исподлобья. «Видимо, долго занимался борьбой, – автоматически отметил я и тут же подумал, – Почему именно борьбой? С таким же успехом он может в течение двадцати лет читать в очках и одновременно поверх очков смотреть телевизор… Или лбом колоть орехи, когда требуется произвести эффект… Или он страстный поклонник Джека Николсона…»

Омер – так его звали – пригласил сесть и предложил сигару.

– Мне очень нравится ваш бар, Омер-бей, – сказал я, свирепо раскуривая сигару. – Каждый раз, когда прихожу в Мимозу, ловлю себя на мысли, что так бы и остался здесь навсегда. Кто занимается таким баром, скорее всего, очень счастливый человек.

Очертил причину визита.

– Раньше работали барменом? – спросил Омер-бей, достал из кармана пиджака маленькую пилку и принялся обрабатывать и без того ухоженные ногти.

Я чуть не взвыл от восторга!

Если бы он положил на стол калькулятор или гроссбух со списками персонала, я бы развернулся и ушел. Хозяин процветающего увеселительного заведения, можно сказать, отец округи, только так и должен отвечать просящему работу бедолаге – с пилочкой в руках!

Захотелось подыграть. Рассказать о своих десяти голодных дочках и неделю не встающей с кройки туберкулезнице-жене. О снесенной ураганом крыше дома. О жестоких притеснениях со стороны армянской общины… А под конец разрыдаться, броситься Омер-бею в ноги и облобызать его ботинки!

Сдержался.

Еще ждал, что меня вот-вот назовут сынком. Что-нибудь типа «Знаешь, сынок…» или «Послушай, сынок…». Было бы здорово, честное слово! Тогда я бы просто влюбился в Омер-бея, а то и взял его фамилию. Но здесь он, к счастью, не дотянул…

– Барменом? Конечно!

– Я возьму вас, для начала, помощником бармена, – сказал Омер-бей, продолжая ритуально ковыряться с ногтями. – Не знаю, правда, подойдут ли наши условия. Сезон лишь начался, и публика ходит плохо.

– Согласен на любые…

Несколько раз до этого пытался устроиться в бар, но меня не брали. Барменов в городе, если построить в ряд, можно было рассчитать на «первый – сто миллионный». А если посадить друг на друга верхом, половина из них уже смешивала бы коктейли на Марсе…

Мимоза был диско-бар. В прошлом кинотеатр.

Вдоль стен стояли диваны и невысокие прозрачные столы, придуманные, видимо, чтобы женщины не распускали руки…

Там, где раньше был экран, разместился диджейский пульт, похожий на пулеметную будку. Рядом еще два бара.

– Работать будете по выходным, два раза в неделю, с одиннадцати до пяти ночи, – сказал Омер-бей. – Плата в воскресенье. Приступайте в пятницу.

– Значит, теперь мне часто придется спать одной? – разочарованно сказала Наташа, когда я вернулся в зал.

– Не грусти, я буду забираться в твои сны…

– А целовать перед уходом?

– Как никого на свете!

– И моя фотография всегда будет с тобой?

– Увеличу и повешу над баром!

Не хотелось напоминать Наташе о квартире. Но не говорить об этом тоже было нельзя. Рассказал о звонке Эсры.

– Что будем делать? – спросила Наташа.

– У нас есть пути для отступления, – осторожно начал я. – На улице не останемся…

– Предлагаешь отказаться от квартиры, что мы с таким трудом нашли?

Это было сказано таким тоном, словно я угрожал ей, по меньшей мере, высылкой из страны. Что сказать? Если бы это было в моей власти, я купил для Наташи дом, дворец, Эйфелеву башню… Окружил роскошью и осыпал драгоценностями. Но я ничего не имел, и мне нечего было отдать, нечем пожертвовать. Хотя Наташе и не требовалось много – крыша над головой, несколько простых предметов для элементарного уюта. И моя рука, чтобы выбираться из ночных кошмаров.

Но это слабо утешало. Я давно не верил, что «рай с милым в шалаше» может длиться вечно. Тут даже слоники не помогут, хоть расставь по дюжине в каждом углу.[24]24
  В прошлом веке маленькие фигурки слонов были в России неизменным атрибутом мещанского быта.


[Закрыть] Лучше поскорее заменить шалаш хотя бы на четыре стены с водопроводом, канализацией и центральным отоплением. Чтобы не подвергать рай слишком большим испытаниям.

– Давай еще раз попробуем найти выход, – сказал я.

17

У двери управляющего стояло несколько пар обуви. В квартире были гости.

– Может, зайдем позже? – засомневалась Наташа.

– Нет. Решили – надо идти, – сказал я и нажал кнопку звонка.

Дверь открыла жена, в белом платке и расшитом разноцветными нитками национальном турецком халате, похожем на мормышку для кита. Улыбнулась, узнав нас.

Управляющий сидел за столом. На столе стояла пустая чайная посуда и остатки печенья в вазочке из тонкого белоснежного фарфора. На диване сидели гости, несколько мужчин. Они замолчали, когда увидели нас. И принялись разглядывать. Я тоже стал смотреть на них, словно они были заскорузлыми экспонатами скромного краеведческого музея в каком-нибудь Мухосранске, где я оказался случайно, путешествуя из Парижа в Улан-Батор. Я так делал, когда вдруг выяснялось, что кто-то поблизости ни разу не видел Белого человека и уж тем более Женщину Белого человека. Это подействовало. Гости отвели глаза и стали перешептываться.

– У нас к вам дело, – сказала Наташа.

Вышли на кухню.

– Очень хорошо, что пришли, – сказал управляющий, выслушав нас. – В доме завтра освобождается квартира. Небольшая, всего одна спальня и холл. Но уютная и недорогая.

– Когда можно взглянуть?

– Хозяйка сейчас дома. Вернее, бывшая хозяйка.

Обошли дом и остановились перед дверью. Управляющий уверенно нажал кнопку звонка. Из-за двери послышался молодой женский голос.

– Что она говорит? – тревожно спросила Наташа.

– Интересуется, какого лешего нам здесь надо, на ночь глядя, – добродушно ответил я.

– Знакомьтесь, – сказал управляющий, – это Айлин, а это Никита и Наталья. Разберетесь без меня?

Айлин была хорошенькой ровесницей Наташи. Она показывала квартиру, как если бы это был Эрмитаж или мемориальный домик в Шушенском.[25]25
  Место ссылки В.И.Ленина, до 90-х годов прошлого века популярный во всем мире музей на берегу сибирской реки Енисей.


[Закрыть] Несмотря на беспорядок, вызванный переездом, было уютно. Холл перегораживала ширма, образуя небольшой кабинет. В оставшемся пространстве стояли журнальный стол, угловой диванчик – как я не люблю такие диванчики, придуманные словно специально, чтобы ты не мог остаться на ночь! – кресло и стойка с аппаратурой. Были спальня, кухня и ванная.

– Почему переезжаешь? – спросила Наташа, сразу же влюбившаяся в квартиру.

– Нашла дуплекс – две квартиры одна над другой, как бы одна двухэтажная квартира. Мы с подругой давно искали. В самом центре города, на Нишанташе.[26]26
  Улица в центре Стамбула.


[Закрыть]

– А где живут твои родители? – поинтересовалась Наташа. В последнее время она часто вспоминала маму и потихоньку тосковала.

– В Лондоне, – махнула рукой Айлин, словно это было через дорогу. – А вы были в Лондоне?

Нет, мы не бывали там. Но мы, конечно, относились к породе странников, не держащихся за угол дома, в котором нас назвали нашими именами, подтолкнули к окну и сказали: «Это солнце, это небо, это земля. А это дорога. Идите…» И Лондон наверняка значился в маршрутных листах, начертанных у нас на ладонях.

Подумав об этом, я сходил домой и принес бутылку вина. Айлин поставила на журнальный столик бокалы, еще не упакованные для переезда. Она была из наших – паковала такие вещи в последнюю очередь.

– Вот было бы здорово, если бы вы въехали в эту квартиру! – загорелась Айлин.

– Нам хотелось бы остаться здесь, – сказала Наташа. – Управляющий не возьмет залога…

– Вам надо будет купить номер телефона, – сказала Айлин. – Я перенесу свой номер в новую квартиру.

– Купим, обязательно. Без телефона никак нельзя, – сказала Наташа.

– Я помогу. Съездим на телефонный узел вместе.

Айлин работала помощником администратора в гостинице Шератон. Для девушки ее возраста она получала хорошие деньги, могла себе позволить машину и регулярные вылазки в Анталию.

– Два месяца жили бок о бок и ни разу не встретились, – удивилась Наташа.

– Я затворница, – сказала Айлин. – Большие компании не собираю. На работу встаю рано, возвращаюсь поздно. И вход у меня отдельный. Со мной трудно пересечься.

«Да, живет иной человек в одиночестве всю жизнь, выпрашивает у Бога немножко радости, – подумал я. – А Немножко Радости не собирает большие компании, на работу встает рано, возвращается поздно, и наслаждается отдельным входом в квартиру… Как трудно людям найти друг друга!»

За окном пошел дождь. Было слышно, как он шуршит по стенам, ручьями журчит к мечети. Посидели молча, прислушиваясь к шелесту дождя. Вдруг показалось, что в этой квартире мы давно живем втроем. И нам хорошо вместе. Может, потому, что Айлин чем-то неуловимо похожа на Наташу. И при этом совершенно не похожа на нее. И я мог бы в какой-то момент чуть не ошибиться. Но все же не ошибся.

Шли домой под дождем. От дверей до дверей было метров двадцать. Но мы промокли. Захмелели, хотя выпили совсем чуть-чуть. Нам было весело. Впервые за последние недели.

В спальне на кровати лежала кошка. Залезла через открытое окно. Я запустил в кошку мокрой тапочкой. Мы с Наташей терпеть не могли кошек. За лицемерие и вероломство. И за то, что они не любили собак. Кошка пулей вылетела из комнаты. Как будто весь вечер до нашего прихода только и занималась, что репетировала.

Завалились на кровать. Я стал целовать Наташу. Было холодно. Зарылись в одеяло. Показалось, еще мгновение, и превратимся в сиамских близнецов. Но тут же я подумал, что мы давно уже сиамские близнецы. И у нас одно большое сердце на двоих. И вообще все общее. Словно мы с Наташей работали экспонатами в анатомическом музее, демонстрируя единство многообразия. Только соединительной тканью служил воздух, насыщенный нашими улыбками…

Не смотрели на часы. А когда взглянули, стрелки показывали три. Спать не хотелось. Пошел на кухню и приготовил яичницу. С луком, помидорами, сыром и сосисками. Пока готовил, Наташа сидела в ванной. Принес поднос с яичницей и двумя стаканами вишневого сока, залез в горячую пенистую воду и расположил поднос между нами. Ели яичницу из сковородки, макая в нее хлеб, и запивая соком.

…Проснулся оттого, что вода остыла и стало холодно. Взял два больших махровых полотенца. Одним вытерся сам, в другое завернул Наташу. Она улыбалась во сне. Отнес в спальню и уложил в постель. Она свернулась калачиком. Я ее очень любил и старался не разбудить.

Мир устроен просто. Непреодолимым кажется лишь то, что не можешь перешагнуть. Но стоит занести ногу над пропастью, или положить через нее соломинку, как жизнь преображается.