Текст книги "Штрихами по воде наискосок"

Корреляция (Привыкший к пониманию)

…Т. З.

 
Эта скамейка – начало дороги к осени.
Зелёная, но упирается в жёлтые листья.
Не вижу, но кто-то щекочет мне щеки косами,
и тщетно пытается с этой скамейкой слиться.
 
 
Вы не смущайтесь, мне пальцем висок покручивая.
Мне не обидно. Я к пониманью привыкший.
Для вас та скамейка лишь нечто в опавших сучьях.
А я в их компанию хитростью так проникший.
 
 
Я точно знаю – у осени есть водолазка
из серых, зелёных, белых и чёрных линий.
Я слышал, как славно она сочиняет сказки,
которые к вечеру спрячет в портьерах ливней.
 
 
Если кто-то со мной заведёт беседы о лете,
я просто не стану спорить. Пускай щебечут…
Её голубые глаза в оправе из веток
пронзают насквозь. И странно… при этом лечат.
 
 
Косы щекочут щёки. Доски ведут в ноябрь.
Те, кто её не видят – всё те же люди.
Я сквозь оправу веток кажусь ей храбрым.
Она мне сейчас подарит из листьев штрудель.
 
 
Мне снова никто не поверил. Оно мне нужно?
Ведь видел её глаза я в очках из веток.
Пусть доски скамейки воткнутся
                                     в декабрь вьюжный.
Мне хватит теперь, надеюсь, песен и света.
 

28 октября – 30 ноября 2008 года

Энный полустанок

Евгению Клячкину

 
Свободен – значит, одинок.
Не парадокс – банальный выбор.
Метнутся стайкой из-под ног
невозмутимо, словно рыбы,
слова и тени этих слов
сквозь пыль и вечное сомненье.
Не ледоруб и не весло
в пространстве вызовут волненье.
 
 
Вставай с колен: читать следы
в широтах этих, парень, глупо.
Свободен – значит, до беды
и до любви шагать и хлюпать
походкой чёткою, как слог,
по буквам падающим снегом.
Плечо заденет за отрог
преграды, собранной из «лего».
 
 
Свободен – значит, не нашёл,
и эту блажь ещё не бросил.
Чуть различимо «хорошо»
воткнёшь ты в Землю новой осью.
А за спиной цепочка дат
под песнями: а ля зарубки.
И недоступная звезда
быть продолжает самой хрупкой.
 
 
Свободен – значит, снова – ты.
Непонятый, хотя доступный.
Среди галдящей пустоты
желаньями встают уступы.
Рука, объятья, поцелуй…
исчезнут энным полустанком.
Свободен – значит, зафрахтуй
вновь одиночество подранком.
 

28 декабря 2008 года

Иллюзия иллюзии

 
Я всегда ношу в карманах шарики.
Шарики из слёз и хрусталя.
Ты однажды тоже станешь маленькой,
пальцами их нервно шевеля.
Переставь местами явь и прошлое.
Забеги на пару снов вперёд.
Новый Год укроет всех порошею,
как щенков в корзинку подберёт.
 
 
Ты поверь, что это не алхимия,
отливать из слова серебро.
Станут тени наши тёмно-синими.
Упадёт монетка на ребро.
Нет чудес. Есть залы ожидания
с потолком из звёзд: на всех одним.
Шарики вертеть – не просто мания,
пусть и выглядит тому слегка сродни.
 
 
Снегопад укроет всех порошею
и затихнет. Я подброшу вверх
шарики мои печалей крошевом
и услышу твой счастливый смех.
Шарики взлетят и не воротятся.
Звёзд прибудет в мёрзлой синеве.
Серебро на небе не испортится
(пусть сомненье выглядит верней).
 
 
Ты поверь, что это не иллюзия,
не гипноз и не игра теней.
Шарики мои нас свяжут узами
проведенных вместе новых дней.
И не страшно то, что не получится
отличить те шарики от звёзд.
Серебро назад вернётся лучиком.
Хорошо, что Мир совсем не прост.
 

29 декабря 2008 года

С затёкших запястий (Стерх)

 
Цените в себе эти скалы и пьяные ветки.
Пытайтесь найти островки чуть примятой травы.
Читайте под утро с запястий затёкших заметки.
И грусть не скрывайте: вас выдаст наклон головы.
 
 
По серой грунтовке, взбираясь изгибами (тушью),
как в древних китайских картинах.
                                                       Отрогами вверх…
Под странные звуки, под трели свирели пастушьей
повсюду мерещится облаком белым мне стерх.
 
 
Возможно, он снится в преддверии
                                                       новых открытий.
Посланец нас не позабывшего Бога Дорог.
И линии строк, словно балки глухих перекрытий,
ложатся над сном. Я раскрылся и сильно продрог.
 
 
Ещё не проснувшись, назад натяну одеяло.
С затёкших запястий сползает язвительный смех,
от слова до слова мне путь обещая немалый.
И только надеждой мелькает танцующий стерх.
 

28 ноября 2008 года

Доказывающим теорему Ферма. Экзальтация

В моём детстве по улицам курортного посёлка Саулкрасты бродил странного вида мужчина и вежливо предлагал выслушать доказательство теоремы Ферма

(Попытка победить сарказм)

 
Чтобы добавить стихам гениальности,
их надо читать в полутёмной комнате.
Хотя бы чуть-чуть понимать в тональностях,
Выглядеть, как вытащенным из омута.
Можно немного подергивать веками,
а тем, кто в очках, в стёклах сверкая окнами,
увидеть сначала путь из варяг к грекам
и… заикнуться, как побывав под током.
После, напротив, губами вальсируя,
ласкать слова, изображая усердие,
на грани умело опять грассировать,
мат излучая, как светоч, предсердием.
И беспристрастно в ничто крича о смерти,
и «жизнь» проглотив, стоять вне подозрений.
Не дать никому бледность правдой измерить,
не услыхав перезвона прозрения.
Быть просто самим собой, а не богемой.
Казаться слегка шизанутым публике.
Тетрадку захлопнув, уйти дилеммою.
Пусть гениальность не выделят рубрикой.
 

20 июня 2008 – 5 января 2009 года

Юмореска номер 7

 
I
 
 
Она не читала
    ни Алые Паруса,
      ни Маленького принца,
и вы будете смеяться:
она и без них стремится
интуитивно к гармонии,
к счастью
             и просто к свету.
Не обязательно дожидаться лета
с умением греть самой.
Её волосы,
              обхваченные тесьмой,
взрываются рыжими красками
среди обыденности.
Ей не хватает ласки.
Ей так обидно
быть мною придуманной.
Душа надрывается струнами.
Все мы порою умные.
 
 
Она пока не читала
      и Капитана Блада.
Ей нету со мною сладу.
Пока сочиню, что ей нужно,
она приготовит ужин
на фоне ковра с парусами.
 
 
Струнные вздрогнут басами.
 
 
II
 
 
Она мелкий винт в бухгалтерии.
Какие там Блады и феерии…
Там «грин» означает другое,
а главный романтик там Голем.
 
 
Раздевшись до гольфов и трусиков,
зайдёт под никнеймом lapusenka
на сайт вебтрансляций для взрослых,
забыв, что царят там подростки.
От их притязаний уставшая,
которую ночь недоспавшая,
покажет на сайте livejournal
свою наготу ре-мажорную.
И дальше (совсем не порнографы)
слетятся на звуки фотографы,
но комменты будут заскринены…
 
 
Её назову я Ариною.
Ариною – рыжею бестией.
(Так будет по тексту уместнее).
 
 
III
 
 
Арине не спится.
Арина надела футболку.
Арине тинэйджеры побоку.
Она утомилась шугать недоумков матом.
Её небольшая зарплата
съедается Стримом и цацками
и фильмами (в целом дурацкими).
Уже СМОТРИ. КОМ ей не мил:
достали альтами «Сними!»
И где она… эта гармония?
Ищите её в филармонии.
Арина и слова не слышала.
(Последнее, кажется, лишнее).
Закурит она и прищурится,
а мне в это время почудится,
что снова пленен её кожею,
забыв, что заслушался Дворжаком.
 
 
IV
 
 
По разную сторону творчества
играет дуэт одиночество.
Я вряд ли Арину согрею,
подсунув ей сказку про Грея.
Пылится давно он стуле,
а я над стихами сутулюсь,
под скрипку мсье Перелмана.
Нет, нет в её жизни обмана.
Пусть сводит Арину с ума
не Дворжак и не Yo Yo Ma.
Арина стремится к гармонии.
И мало кто знает, как больно ей.
 
 
V
 
 
Вступают мечтательно струнные.
И нечто иное – бесшумное.
Ко мне наклонился Озава,
а к ней нищий бомж у вокзала.
Нам с ней не получится встретиться.
Фломастер в руке моей вертится.
Ты где, моя рыжая бестия?
Вопрос, по всему, не уместный.
Давно ведь я сбился со счета.
Стихи ведь совсем не работа.
И чтобы не выйти из образа,
создам эротичней ей позу я.
Пусть спит она с новою книжкой,
слегка к монитору склонившись.
Не с Грином и не с Сабатини:
там схемы на месте картинок.
 
 
Забыв, что работает камера,
забыв, что тинэйджеры замерли,
что рыжих волос ее кончики
прикрыли, что видеть им хочется,
она очень сладко потянется.
Как долго фантазия тянется…
 
 
В Джимейл придёт новый конвертик.
Арина на завтра ответит
фотографу: – «Да, я согласна».
Она ведь и вправду прекрасна.
Арине всего девятнадцать.
Ещё ведь не поздно подняться.
Согреть и самой обогреться.
Простите, захлопнулась дверца.
 
 
Я больше Арину не вижу.
Простите. Ведь я не в Париже
её поселил, и не в Ницце.
Совсем не считаю страницы.
Забыл, что пишу не поэму.
Её до конца я раздену.
Укрою заботливо пледом,
и в дождь по делам сам уеду.
 
 
Мне стыдно бросать в одиночестве,
не дав ни совета, ни отчества,
Арину, хранящую лето.
 
 
Мне нечего ей посоветовать.
 
 
Ей снится свиданье в театре.
Всё так и получится. Завтра.
(О чём я… Да я о Джимейле…
Мели же, романтик Емеля).
 
 
VI
 
 
Я не читал Кундеру и Мураками.
Я мало что умею делать руками
Так,.. немного в фотошопе.
Конечно, в Ворде.
Пусть мой английский не твердый.
Пусть мир мой изрядно заштопанный,
но снова и снова, как вкопанный
застыну с фломастером в комнате,
в которой достаточно копоти,
травы, гор, полей, рек и моря.
Я спорю. Я верю. Я вторю.
И нет ни Москвы, ни Нью-Йорка,
вот только откуда-то хлорка
слегка возвращает в реальность.
Такая земная тональность.
 
 
Я слушаю… правильно – Дворжака.
До непониманья, до дрожи.
А на мониторе картинка:
модель – Ермакова Арина.
 

весна-лето 2008 – 6 янв. 2009 года

Тирада

 
Превозмогая зуд в конечностях,
я ухожу с проспектов в улочки.
Там на просторах поперечности
брожу меж листьев и окурочков.
Ведомый глупостью ли, хитростью,
меж гордостью и огорчением,
непризнанность считаю милостью,
а неприкаянность – стечением.
А город – то закроет жалюзи,
то распахнет их со смущением.
И нет ни зависти, ни жалости,
а только самоощущение.
 

12 января 2009 года

Проблема выбора

 
Слова воняют резче, чем гавно.
Мысль не нова… Не мысль: одно звено
в цепи сомнений и шагов. К прозренью ли?
Прервусь. Не ровен час, начну юлить.
 
 
Не пахнут только деньги – это факт.
Не пахнут яд, предательство, контракт.
В цепи событий, бед, побед и встреч
пытаюсь звук от запаха сберечь.
 
 
И очень стыдно мне, что не с руки
понять, чем вечно пахнут дураки.
Прозрей!.. Они всегда смердят тобой,
вспотевшим вызывая их на бой.
 
 
Уймись, тебе уже не двадцать пять.
Прошла пора с такими воевать.
Цепь не порвать. Цепь не перепаять.
Не научиться обоняться вспять.
 
 
Гавно нельзя разбавить не гавном.
Не быть им многим просто не дано.
Но нам в конюшне этой надо жить.
Геракла дух над миром вновь кружит.
 
 
Не делай вид, что нюхаешь букет.
Его нельзя окрасить в синий цвет.
В цепи вопросов – как, зачем, куда —
гудят над рельсами, как раньше, провода.
 
 
Струится над Землей в эфире речь.
Пытаюсь звук от запаха сберечь.
В свои уже, увы, не двадцать пять,
учусь, как выбирать, что не читать.
 

10 января 2009 года

Хроническая прострация

 
Вы мне не верьте. Я вас обману.
За грустью и серьёзными словами
я втихаря опять гоню волну
и втайне по ночам плету орнамент.
 
 
Я больше не лирический поэт.
Себя я заставляю не влюбляться.
А склонность покупать не тот билет
вам объясню хронической прострацией.
 
 
Я вето наложил не на порыв,
а на тенденцию к невольным разрушеньям.
Я сам придумал правила игры.
А боль оставил тайным украшеньем.
 
 
На первый взгляд я больше не чудак
и научился к сорока годам цинизму.
Да здравствуют вселенский кавардак
и местная победа аскетизма!
 
 
Вы скажете, герой моих потуг
ни на толику не сменил повадок.
Да, не сменил… Вам ясно, что не вдруг?
Признаюсь – да… До лирики он падок.
 
 
Но вы же знаете: негоже проводить
меж ним и мной в пространстве параллели.
Я разницу запрятал на груди.
Не знаю, что опять вы углядели.
 
 
Кто тут в глазах моих увидел свет?
Кто в волосах упорно ищет ветер?
Я больше не лирический поэт?
 
 
Друзья! Прошу,
            хоть кто-нибудь,
                                    ответьте!..
 

11 января 2009 года

Очертанья

 
Оседают, словно пыль,
сумерки на очертанья.
Пароход давно уплыл.
Звуки замерли в гортани.
Холод. Иней. Нет теней.
Расплываются антенны.
По обшарпанной стене
с крыши спустится смятенье.
 
 
Ты портрет и я портрет.
Ропот. Порт. Часы с кукушкой.
Стрелок новый пируэт
и ладошка на макушке.
Обернулся… Гребешок.
Слабый отсвет от окошка.
Ропщет Петя-Петушок
и вспугнуть боится кошку.
 
 
Дым-пушок. Знакомый взгляд.
Чёрта? Бога? Провиденья?
Женщины?..
                   Глаза палят
холодок ночного бденья.
Оседают порошком
на лицо с планет веснушки.
И покуда в горле ком,
сумерки продолжу слушать.
 

13 января 2009 года

Concerto Grosso

 
Не легче ни создателю33
  Обращаю ваше внимание на то, что слово создатель написано с маленькой буквы


[Закрыть], ни жертвам
от факта, что исчерпаны сюжеты.
Луна сияет в небе – не прожектор,
и нет давно застиранных манжет.
От веры в то, что всё не так уж плохо
не пишутся ни лирика, ни проза.
Несёт романтиком, политиком и лохом
от веры этой… Вам бы всё всерьёз.
Но, делая строку предельно мрачной,
изготовляя боль и тихо плача
ах, милый, дорогой, циничный мальчик,
прошу, не торопись рубить с плеча.
Тебе не разминуться с парадоксом…
Заслушаюсь опять Concerto Grosso.
 
 
Вивальди не ответит на вопросы.
А кто сказал, что задан был вопрос.
Далась тебе, малыш, зачем-то правда.
Одна в ночи услада и отрада,
придуманная новая преграда,
и россыпью в лощине города.
Как наставленье – Всё преодолейте! —
звучат в твоих ушах смычки и флейты.
И новый лист навязчиво белеет.
А ты застыл: не мальчик, не атлет.
Луна сияет в небе одиноко.
Звучит под нею вечное барокко.
И вновь тебя волнует подоплёка.
И новый начинается урок.
 

14 января 2009 года

Хлопь…

 
…И вдруг в поле зрения возникает снежинка
или, вернее – хлопь.
Я начинаю изображать ужимки,
давая возможность подумать,
что парень пьян.
«Какая дрянь
эта ваша за…»44
  Намёк на известную цитату из культовой комедии «Ирония судьбы, или с лёгким паром»


[Закрыть]
Выключаю дивикс… Шиза?
Не уверен. Скорее захлёб.
Ёп
Эрэсэт
Тэ
Терменвокс зазвучит в пустоте.
Я тоже звучу руками.
(Искусство в том, насколько приблизиться)
От белого ёжится слизистая.
Но, не коснувшись
их стая тает.
И вот их почти уже нет.
Свет такой же дневной.
Мне слышится в нём – Не ной!
А я и не…
Но юн
идиотским образом.
 
 
Каюсь.
 
 
Как хлопь
я, порхая, остался
на белом пятне поля зрения.
 
 
Ах, Лев Сергеич55
  Лев Сергеевич Термен – изобретатель исоздатель первых лектромузыкальных инструментов. вчастности Термен-вокса – инструмента, играющего без прикосновения, звучащего средне между скрипкой иженским голосом


[Закрыть]…
Парение
Роден лишь ваяет из воска
и Вы, на своём терменвоксе…
 
 
Не нужно врача,
я не сбрендил.
Спросите потом в Википедии
слова что, возможно, не поняли.
Когда я писал без иронии?
Всего и хочу – тронуть души,
реально сердец не коснувшись
руками…
 
 
Движенье.
Захлёб.
Мир превращается в хлопь.
Я тоже.
Порхаю, завьюжен.
Увы,
вам не видно снаружи.
 

19 января 2009 года

Мера

 
корабль стоял у причала
качала
волна
набегала
тоска
на мостки
она
не кричала
начала
стучали
в висках
не печали
порвав
на куски
кому-то
по курсу
по жердочке
узкой
совсем
не в нагрузку
науськав
без зла
сползла
не по щёчкам
смывая
денёчки
стояли
пророчив
иные
мазки
 
 
рука
выводила
как ты уходила
меня
не будила
когда мой корабль
стоял у причала
случайно
отчаянно
таких не сличают
рассвет не включа
 

30 января 2009 года

Пятничный Триптих
I. … по характеру и терпению

 
Одиночество приходит по пятницам,
и уже нет смысла пятиться,
отнекиваться и отшучиваться.
Одиночество лепится штучное:
каждому по характеру и терпению.
Одиночество, как глобальное потепление,
                                            почти незаметно.
Оно подобно цементу внутри под коронкой,
рядышком с зубом мудрости.
Ты улыбаешься в самообмане, что это грусть.
А кто-то в сторонке… Словно костяшек хруст.
 
 
Они разминают пальцы.
 
 
У него нет выбора не остаться.
 
 
                        * * *
Одиночество начинается с сумерек.
Имярек отхлебнёт чая.
Подумает: – занавески качает не ветер, —
и напишет в блокноте: – не верьте, —
зачеркнув каллиграфическое «вертеп».
Небрежно заметит: – теперь, —
и унесется за пятничным светом.
Пятью этажами ниже портье
кому-то ответит: – Никогонетудома, —
                                            как и просили.
 
 
Одиночество добавляет силы
каждому по характеру и терпению.
 
 
                        * * *
Нехватка эмоций и времени
               с понедельника до четверга,
как смех за стеной: – Бу Га Га, —
(и ведь даже неинтересно: кто соседи).
С понедельника по четверг
в беседах по работе и про бензин,
в пятницу – в магазин, хотя и не хочется,
и быстрее домой, где чай, где сумерки, и где
одиночество,
щелчки от касанья ногтей
большого и указательного пальцев
правой руки.
И… долгожданные пятницы су-
мерки.
 

2 февраля 2009 года

II. Сходство

 
Тени на стенах Вашей квартиры
в точности вторят теням на моих.
Хитросплетения с ночью впритирку
странным стечением точат мой стих.
 
 
Стихнет шоссе и злосчастная пятница
канет, как прошлые, в тартарары.
Стоит ли в поисках счастья так пялиться
в это окно на иные миры.
 
 
Буднично ночь на субботу печалит нас,
тупо болит и опять не до сна.
Сходство бывает и в том, как отчаянно
давит на согнутый палец десна.
 
 
Кто Вы? Молчание. Стоило плакати?
Эй, не грустите… Мне эхо в ответ.
И отражением в утренней слякоти
вновь поднимается день, словно свет.
 
 
Тени крадутся по стёртым паркетинам.
Будят Вас ласково, как и меня.
Кто мы? Не знаю. Продукты эклектики.
Что наши горечи? Может, броня?
 
 
Строки мои объявленьем на столбике.
Все телефоны оборваны. Дичь!
Страхи ночные оформятся в облике…
– Кто ты, так нужный… – Так нужная…
– … – Клич.
 
 
Грусть наседает не только по пятницам
и одиноко не только зимой…
Я в пиджачке, она – в ситцевом платьице.
Столб и листочки с чудной бахромой.
 

6 февраля 2009 года

III. За шторой

 
Не стоит разглядывать зимние улицы
сквозь окна наполненных грустью квартир,
и гостем незваным у шторы сутулиться,
пеняя на сбившийся вновь арретир.
 
 
Не стоит весной, зависая молчанием,
маячить за спинами тех, кто грустит,
пытаясь отнять у них страх и отчаянье,
и пальцем по стёклам снаружи скрести.
 
 
Когда? Не пойму. У меня снова пятница.
Так странно меж зданий петляет река.
Порой возникает желание спрятаться.
Да только нет смысла: найдут дурака.
 
 
Как странно. Годами ловя себя на слове,
мешая умело цинизм и порыв,
не быть ни смешным, ни престранным,
                                             ни засланным,
как туфли меняя чужые дворы.
 
 
Всем хочется ласки, любви, понимания.
Немало. Особенно если всерьёз.
Мостится дорожка благими стараньями,
а вечные пятницы в целом – курьёз.
 

7 февраля 2009 года

Берёзовый сок

 
Душа не зарастает мхом,
как белоснежные берёзы.
Она подёрнута стихом,
ну, не стихом – шершавой прозой
не жизни – мысли… естества:
не проповеди, а молитвы.
Наедине с прильнувшей бритвой
она источник озорства.
 
 
И седина не седина,
и слой берёсты – не короста,
и фуэте веретена
ещё не есть критерий роста.
И трещины продоль стволов
похожи, но совсем не шрамы…
Но сок по ним стекает к храму
от запрокинутых голов.
 

5 – 6 мая 2009 года

ЗУМ

(Татьяна и Сергей Никитины рассказывают на концерте о своей дружбе с замечательными людьми, а я слышу это по-своему) Сегодня мы расскажем Вам об удивительном человеке. Вы, внимательно выслушав, скажете, что его нету… Его нету… Да, он умер… Но это не зуммер… Это зум. И ветер

не замер над полем. Ум – пренеприятнейшая из мер. Ветер качает размер нашего чувства такта. Оно растечётся вдоль тракта дождями ненужных слов. А человек – весло, несущее лодку печали к сердцу, которое камень. Лодка рассыпается в щепки, а человек сдвигает кепку, подставив седеющий чуб… Чу… Ведь вы в него не поверили… А он… Он растаял в доверии, которое пока не разобрано по песчинкам и завиткам облаков… Человек – он таков. Человек… Которого нет… Он стихи превращает в свет, или свет в стихи, под облаком… Кучевым… Человек. Он нужен живым… Не живым собой – а Вам… Неверящим… Облакам… Хотя облакам поверить легче. Сегодняшний вечер станет переломным в Вашей черствости. Вы или черкнёте – «Прости», или сожмете в горсти оточенные морем камушки… Любовь будет пахнуть Аннушкой независимо от её имени. Там, на повороте, корова, с лопающимся выменем. Она плачет, а Вам не жалко, хотя Вы добры… Это всё до поры… Ковёр травы на ковёр песка променять не жалко… Потому, что и его Вы оставите ради сапфировой шали…

Похоже, мы всё смешали… Желанья, виденья, и чувства… В одну большую кучу… облаков… малу.

О Балу… Почему так жжёт?.. Жжёт и колет. Багира, я болен?..

Я больше не Маугли?..

А ведь нас было двое. Мы были рассказчиками… Мы говорили о человеке, который…

Никто не любит повторы, когда его учат.

Некоторые правда любят учиться сами. Усердие точит камень (когда он не в собственном сердце).

И нам пора оглядеться…

Мой маленький Маугли, мы с тобой одно целое, как и я с моею женой. Одной крови… с желной66
  Желна – черный дятел


[Закрыть], летящей над… или под…

Время искать в море брод, что легче сделать, чем простукивать брод во времени… Как много вокруг берегов…

Но вернемся к рассказу о племени, о всего одном из него… Всего одном

человеке. Не горы ложатся на веки, навеки ложатся лишь годы.

Погода… Какая погода… Вглядитесь – прозрачней души

бездонное небо. Спешит

от облака к облаку время…

С улыбкою Аннушка дремлет

в объятиях

верного Маугли.

Остывают угли.

Ой ли… Ведь это всё не про нас.

А мы

повторим рассказ

о славном и добром поэте

в надежде, что нужно Вам это.

13—14 мая 2009 года

Куда уходят мавры…

 
Я иду по городу.
                      Я иду, а он растёт.
Незаметно для шага,
                               заметнее для седины.
Я иду.
     Как будто – город ждёт.
             Мосты опущены. Курки взведены.
Расстёгиваю ворот рубахи. Курю. Скорее бросаю,
а впрочем…
Бросил давно.
Зияющий прочерк,
                    которым себя корю…
                                                белеет.
Скоро будет салют.
                   Без объявленья…
                                 Пожалуй, куплю билет,
                                             на все четыре стороны.
Света.
Салют предвестник.
Не сетуй.
Его кто-то ждёт.
Грядёт.
Сперва – полночь. Она повторяется, и доли секунды
кажется, что время встало,
несмотря на прошедший салют.
СтрЕлки встают, как и стрелкИ.
                 Выбор простёрт…
Но город растёт. Как тираж издания.
                              Я хотел бы быть с ним заодно.
 

 
Здания соединяют небо и дно
Теченье бетона заметней стечения дней.
А мавры уходят…
И вправду вершатся дела.
Из ржавых двутавров возникнет сверканье
                                  (в сверканье… Б-г с ней…)
огня, за которым рассвет, а совсем не зола.
 
 
А город растёт. Я иду по нему и смотрю.
Смотрю на стремление вверх и на стройность основ.
И ворот расстёгнут и смят мой походный сюртук.
И шея болит. Я иду. А город не нов.
А город неонов, но в этом не кроется трюк.
Не он сейчас строится. Снова иду. Снова я.
А впрочем, рубаху я завтра, как город,                                                                         как будто, сменю.
И в новый войду, восхищаясь золой января.
 
 
Открою… Здесь прочерк… Сознание.
Городу – тоже нужны удобрения.
Сгорают мгновения.
И только свет – постоянен.
 
 
Нет любви окаянной.
Б-г с ней.
Город растёт из огней.
Кажется (только кажется), что вниз.
Это бриз.
 
 
Это расстёгнутый ворот.
Это птицы на юг.
Стою.
 

22 мая 2009 года