Текст книги "Штрихами по воде наискосок"

Троянский конь

 
Я злой. Поверь – теперь я очень злой,
и пусть меня за доброту ценили.
Я отправляю строфы на убой,
молчания накручиваю мили
и плохо к людям (в целом) отношусь
(я знаю, кое-кто меня похвалит)…
Я и надеждами себя давно не тщу.
Вот только некто взгляд мне в душу пялит.
То жжёт её, то просто бередит.
Прочь гонит мне несвойственные звуки.
Я просто зол. Я зол. Я не сердит.
Я зол. Я не стремлюсь в башибузуки.
 
 
Я перестал в толпе искать огонь,
отдельными глазами излучённый.
Но что это стоит?.. Троянский конь
пред частоколом строчек огорченных?
Я злой. Я злой. Я злой. Смотри – не жду
я больше чуда, рифмы собирая.
Я буду в них испытывать нужду,
спасать… Но не даря, а отбирая.
Я злой. Я разбиваю каждый слог
на острые осколки тайной боли.
И отголоски побежденных склок
сбегают развесёлою гурьбою.
 
 
А этот конь, улыбкою маня,
вдруг обернётся женщиной печальной,
и снова добрым сделает меня,
и головой я грустно покачаю.
 

25—26 мая 2009 года

Проводник

 
Есть музыка, которая витает.
Как жизнь. Не льётся. За окном светает.
Та музыка струится. Просто есть.
Снег тает. День приходит. Свищет плеть,
что гонит добровольцев. Незадача.
Та музыка сулит поймать удачу,
не обещая ничего взамен.
Дорожный камень – символ перемен,
как кем-то тихо выдохнутый Amen.
Та музыка звучит. Со скрипом сани
скользят под ней не вдоль, не поперёк.
Мы сами. В наших чувствах был урок,
с которого, как с поту, мало проку.
Как мало. Крик. «Возница, запаркуй!»
Но слышится вновь в музыке «Рискуй».
Мы сами остановки не хотим.
Мы музыку не просим сбавить ритм.
 
 
Есть музыка невнятная как чувства.
Опустошенье – проявленье буйства.
Та музыка – не более чем блажь.
Окурком у саней весь твой багаж.
В мелькании заснеженных фигурок
та музыка уводит в переулок.
Там машет незнакомка вслед рукой.
Заслушавшись, ты встретишься с другой,
хватая воздух ртом с ударом клавиш.
Каденция. Внезапно. Не исправишь.
Не шифр. Не ключ. Скорее проводник.
Ночь тает. Переулок, как родник,
погасших звёзд свечением усеян.
И, слава Б-гу, нету нам спасенья
от музыки. Сплошная кисея
заворожит, хмеля и веселя.
И снова. Утро. Слушаешь с нуля.
 
 
Есть музыка, с которой сросся кожей
во времени. Она. Выходит дрожью
гитарных и рояльных струн. Всегда
послезвучанием. Идут года
и вечность. Звуки взрывом. В миге кратком
ей свойственно загадывать разгадки,
и слушатель такой же проводник,
как исполнитель. Музыки двойник.
О нет. Мой друг, не стоит заблуждаться
Ты сам причастен к смене декораций:
то тролли на рассвете гаражи,
то океан. Она. Опять дрожит
в тебе. Как много. Что за горизонтом?
Не шифр. Не ключ. Ты опьянён озоном.
Вот только не поймёшь. Была ль гроза?
А музыка? Как белый лист, чиста.
Срастается с грунтовкою холста.
 

август 2008; 7—12 июня 2009

А может быть, и может… (О самом интимном)

…Сергею Печенову

 
Буквы и звуки смешались, как в небе снежинки.
Буквы и звуки вдруг встали в смятенье слогами.
Словно на девичьей коже проснулись прожилки.
Мне очень стыдно ваять, полномочья слагая.
Нет! Не хочу отрекаться… За то, в чём в ответе,
спросите – буду по струнке тянуться и плакать.
Только потом. А сейчас… это, кажется, ветер.
Ветер, сметающий чувства с заснеженной балки.
 
 
Словно на девичьем лике возникли ресницы.
Слово вплетается в небо неровным дыханьем.
Блики на стенах… То утро тебе не приснится:
ведь нереальность не может спускаться стихами.
Спросите – буду стараться казаться вам чистым,
как эта музыка. Музыке – чужды обманы.
Звуки и люди сплелись в том соитье лучистом…
Россыпью снег опадает за ними с экрана.
 

Словно на девичьем теле возникли касанья

губ твоих страстных, алкать возжелавших невинность.

Чувства и принципы бьются в роенье часами

снега, дарящего в кратком паденье терпимость.

Что остаётся? Не сдерживать ни удивленья,

ни неуёмную страсть, начинать всё сначала.

Спросите – я не признаюсь. Но, Господи, рденье

вспыхнет зарёю над снегом далёких причалов.

30 июня 2009 года

В тишине переулков (Предрассудок)

…Александру Садовникову

 
Я забыл, как скрипит по бумаге перо
и шаги в переулках наивных фантазий.
Не спеши окрестить меня новым Пьеро:
я грущу, но смеюсь в ожиданьи оказий.
Окажись я сейчас в незнакомых часах,
задержись в них на пару пронзительных песен,
я замечу, как стрелки дрожат на весах,
и как свет фонаря над подъездом телесен.
 
 
Пусть пойдёт снегопад и продлится весь год,
не засыпав при этом деревья и крыши.
Загадаю, чтоб не был предсказан исход
из фантазии… Вкрадчиво выдохну «тише».
Протяну в мишуру осторожно ладонь
и узрю в некасаньях пропавшую вечность.
И не станет пугать призрак новых погонь.
И не будут терзать ни цинизм, ни беспечность.
 
 
Если выпадет шанс миг замедлить впопад
с правом выбора места и времени суток,
я бы выбрал, конечно же, тот снегопад
за снежинку до сумерек… как предрассудок.
А пока… я иду, молча слушая скрип,
ощущая касанья несхваченных звуков.
И, похоже, мой голос немного охрип,
хоть давно я молчу в тишине переулков.
 

21 июля 2009 года

Разница

 
Поезд не стоит на этой станции,
лишь слегка сбавляет быстрый ход.
Можешь вспрыгнуть, плюнув на квитанции,
можешь соскочить… в решеньях твёрд.
Собственно, практически нет разницы:
действие – как перемена мест.
Тут и там твои желанья дразнятся.
Там и тут один и тот же квест77
  Квест – от английского quest – поиск


[Закрыть].
 
 
Многое намешано в сознании
кончиком иглы к исходу сна.
Ведь мои прыжки совсем не мания
и давно уже пора признать,
что и станций много и составов
сам я порождаю каждый день.
Не ищи в моих глазах усталых
за улыбкой… чуждых мне людей.
 
 
Не от них бегу я год от года.
Но сказать по правде, и не к ним.
Поезда не делают погоды,
лишь несут сквозь век свои огни.
Вы вглядитесь пристальней в окошки,
там и проводник и машинист
на меня похожи… Но окрошкой
всех смешает к ночи ветра свист.
 
 
Это право, даже, и не странно.
Так расставил всё грядущий век,
перетасовав мечты и страны,
сотворив из поезда ковчег.
И спасаясь или же спасая,
новым затянувшимся прыжком
я опять с него не то свисаю,
то ли знак даю, махнув флажком.
 

21 июля 2009 года

Если только росой

 
Я совсем не хочу разбирать на цитаты
                                                  ни вас, ни себя.
Я учусь принимать эту радость и боль,
                                               как мальчишка, любя.
Я шучу, когда больно, и грущу,
                                             когда внешне смеюсь.
И я мог бы напиться, но мы знаем отлично:
                                                   опять не напьюсь.
 
 
Если только росой.
Если только слезинками букв.
Погоди – за грозой
в наши лёгкие впрыснут озон.
Где-то там за горой
прорастает волшебный бамбук.
Нам на первый-второй
рассчитаться имелся резон.
 
 
Имелся резон…
 
 
В эту ямку шептали свои тайны веками.
                                                Всё-равно не узнать.
Я уже не могу проходить, закрывая
                                                      уши, души, глаза.
Кто б меня вразумил: это сердце не камень.
                                                Не сведёт лёд синяк.
Я совсем не хочу разбивать. Разбиваю.
                                                    Это просто ништяк.
 
 
Это просто прилив.
Эти росы – прибежище лун.
Всемогущий Калиф,
не руби понапрасну сплеча.
Не найду я свирель.
Не взберусь на ближайший валун.
Не открою я дверь.
Не впущу в неё эту печаль.
 
 
Не впущу…
 
 
Я давно не мечтаю всё связать воедино.
                                                Не рубить вам узлов.
Я давно не читаю ни газет, ни намёков
                                                 невпопад, не назло.
С удивительным рядом прохожу, удивляясь…
                                             Чем не повод для слёз.
Я бы вас процитировал… только не буду.
                                                   Потому что всерьёз.
 
 
Потому что опять
эти росы – прибежище слов.
Повернуть время вспять
не хотел и сейчас не хочу.
На вопрос ваш – О чём? —
до смешного сожму я весло.
Слёзы брызнут лучом.
Кто не слышит, как я хохочу?
 
 
Если только росой…
 

3—4 октября 2009 года

Пери (Признание)

 
Я не ношу ни шляпы, ни береты:
без них мне легче ставить ударенья.
Я не люблю читать стихи поэтам
не потому, что не люблю сравнений.
Я избегаю шумных посиделок.
Тоскую по пустым вечерним скверам,
в которых суматоха отгалдела,
оставив место для воздушной пери.
 
 
Сияют звёзды всем одни и те же,
но каждый выбирает ту, что ближе.
И этот свет уже не луч, а стержень.
И кто его коснётся – станет рыжим.
И превратится улица в арену.
И зачерпну я листья, как опилки.
Развеселю капризную царевну
печальной песней из пустой копилки.
 
 
Я зачерпну из этого потока.
Помчусь вперёд, не от и не навстречу.
Не потому брожу я одиноко,
что не хочу делить со всеми вечер.
Не для того пишу я эти строки,
чтоб от и до вещей понять причину.
Я многое теряю ненароком,
и даже в меня вросшую кручину.
 
 
Я не хочу читать стихи поэтам.
Хочу друзьям. Прохожим на бульваре.
Хочу идти по листьям прочь из лета,
но чтобы осень миг не наступала.
За хруст шагов на инея осколках,
за свист до одеванья лёгкой куртки,
хочу, чтоб было грустно лишь постольку,
поскольку я печаль представлю шуткой.
 

5—6 октября 2009 года

Крем-брюле

 
Прохожу переулком ухоженным,
не совсем сознавая куда.
Чуть поодаль торгуют мороженым,
подстрекая придти холода.
Ощущаю, как падают листья,
хоть смотрю исключительно вниз.
Осень не выбирает солистов
для своих обнаженных реприз.
 
 
Изучаю я каждую трещинку
на асфальтах твоих городов,
незнакомая гордая женщина.
Твой наряд снова жёлто-багров.
Ты же плáвна, жеманна, желанна.
Как всегда, неподкупно юна.
Холодишь мне шершавые длани.
Гонишь прочь, оставаясь одна.
 
 
Прохожу переулком. Непрошеный.
Хоть и знаю, что втайне любим.
Мимо лета, ларька, мимо крошева
чувств и звуков. Безмолвный, как дым.
И сверяя по трещинкам азимут,
я ищу тебя в каждом дворе,
умоляя не прятаться на зиму
и даря крем-брюле детворе.
 

6—7 октября 2009 года

Jus humanum88
  Человеческое право


[Закрыть]

 
Передо мною женщина чужая,
которая и не была близка.
Я с демоном своим опять сражаюсь,
не в силах оторваться от глазка.
О, нет! Я не подглядываю тайно
за женами чужими через жизнь.
Я слышу метроном, но то не таймер.
То рябь несотканных стихов во мне дрожит.
 
 
Её я обожал и ненавидел.
Её, невстреченную, звал, но не любил.
Страдал. Корил невнятною обидой.
Я сам себя зачем-то оскорбил.
О, Господи! За что мне испытанья
ты преподнёс в желаньи разгадать
непостижимое сознанием созданье?
…Всё стерпит возмутимая тетрадь.
 
 
Передо мною женщина… Чужая?
Мой Б-г! Мне это право не дано.
Не зеркала, а мысли отражают
утянутое чувствами на дно.
Тот омут не в реке, не в снах, не в Лете.
Я знаю, что хочу и что могу…
С непредназначенного мне глядят портрета
сомнения. Я сам их стерегу.
 

26 июня 2009 года

С какой это стати? (меленьким шрифтом)

 
Я встречаю их в лифте.
 
 
Она – страдает отдышкой,
       и, пыхтя, обращается басом:
– Здравствуйте, мальчик. —
Он всё смотрит на дверь.
Взгляд бесцветен:
– Скорей бы уж вышла. —
            В нём одна пустота и
                  привычка смотреть так, тем паче.
 
 
Она делает шаг,
           налегая на ручку тележки
                   (для продуктов),
а он, словно серый слонёнок,
        семенит не спеша
            (вообще, существуя вне спешки,
                жив – мечтою отстать.
               Только хвостик не рвётся: не тонок).
 
 
Она знает об этом
      и резкое грузное: – Питер! —
         подчиняет…
Хотя,.. Питер внешне бесстрастен
     (явно долгая) жизнь их
        проносится меленьким шрифтом,
        и я думаю… Думаю: – Ну же…
                                       С какой это стати?..
 
 
Она курит сигары.
      В затяжках – её кардиолог
                взгляд отводит к окошку
                (такой омоложенный Питер):
– Значит, что Вы сказали?
Да-да, понимаю – не спите…
Может, эти таблетки?..
Вам тяжко? —
Затяжка.
Путь долог.
 
 
(В магазин за продуктами,
                                если пешком без машины)
 
 
Питер ходит за почтой и пристально смотрит
                                                                куда-то.
Всё такой же понурый,
                    слонёнкоподобный, мышиный.
Я пытался спросить:– А готовит она вам салаты?
(Даже в мыслях язык не решается вымолвить
                                                                «серый»)
 
 
…Слава Б-гу, хватило ума мне, как меры и такта.
                        * * *
Нету признаков…
             Нет деспотизма.
                        Нет матриархата.
Одиночество, старость и что-то,
                                             что мне недоступно.
– Он дарил ей цветы?
– Они были хоть чем-то богаты?
Её зубы щербаты.
           Лоб Питера бледен.
                              В уступах.
 
 
Я себя вопрошаю,
     стараясь разглядывать кнопки:
– Может, Питер, немного?..
Но сразу же сам и отрежу:
– Он ведь водит отлично…
Не мы сложим рукопись в стопки
и не мы приспособим к тем стопкам однажды
                                                                      пюпитр.
 
 
А тележка большая.
      Скрипит.
             Она выйдет на третьем.
на минутку-другую
             к соседке,
                   сипя и хромая.
Питер спустится в лобби,
и сядет в промёрзшую Хонду.
Мне неловко вас этой историей далее маять.
 
 
Я встречаю их в лифте.
          Лет пять,
              может, года четыре.
Я ни разу не слышал,
             чтоб Питер сказал ей хоть слово.
Она ходят, сопя, он молчит…
Не увидеть их шире…
Из айфона мне мерно звучит Интродукция…
 
 
В Хонде,
           (лишь однажды)
                     он мне произнёс
                     из окна: – Сколько можно…
                                       Сколько можно… —
(А может, не мне?)
– Сколько можно. Скажи ей… —
 
 
Она вышла на третьем,
       к соседке,
           опять на минутку.
 
 
Я не встретил её
               Не сказал.
                      Я совсем не двужильный.
 

7 октября 2009 года

Пертурбация

 
В прямоугольнике оконном
бушуют запахи сирени.
Неразличимые движенья
стремятся прочь, как свет луны.
Всеобжигающим драконом
пронзают грудь стихотворенья.
И нет побед и поражений.
И сны давно поделены.
 
 
В прямоугольнике оконном
искать минувшее не стоит,
как и в грядущем прятать страхи,
незримо обращаясь в слух.
Подвластное иным законам
до дна невыпитых настоев
приводит в трепет крыл размахом
бессмертное одно из двух.
 
 
В прямоугольнике оконном
в чуть обозначенных деталях
не силуэтом, не штрихами
и, как окажется, не раз
в своих мечтаниях исконно-
заблудшие… мы ждём скрижали,
молитвы заменив стихами,
как на рентгене: без прикрас.
 

15 – 16 октября 2009 года

Дым

 
Море преданно лижет песками усыпанный берег,
как собака лицо пожилого хозяина утром
в ожиданье прогулки… И хочется морю поверить,
и не быть ни на грамм осторожным,
                                             внимательным, мудрым.
 
 
Вновь мохнатые лапки шуршат
                                            по осенним газонам,
припорошенным жёлтой листвою.
                                                    По утренним лицам
ветер шваркает беличью кистью. Меняя сезоны,
эта кисть ещё пару недель не устанет трудиться.
 
 
Но покуда касания эти не студят, а будят,
и старик (внешне крепкий)
                                  мундштук прочищает у лавок,
всякий дым будет в радость. И золотом на изумруде
собираться продолжит гербарий без игл и булавок.
 
 
Там однажды ладонь, соскользнув,
                                                 затаится под грудью.
Там тогда же волна не лизнёт,
                                           а вдруг врежется следом
за другою такой же. Как залпы далёких орудий,
будут краски стихать.
                                Им другой распорядок неведом.
 
 
Город бережно тянет ажурные зыбкие тени.
И всё тот же прохожий седой и всё та же собака
не дают отрешиться. На крышах штрихами антенны
отправляют сигналы любить,
                                              восхищаться, и плакать.
 
 
Ну а выше антенн, выше дыма
                                             ближайшей котельной,
выше белого облака, синего неба, игривого ветра
набегает на берег не врущее море… Пастельной
краской выкрашен мир,
                       той ладонью скользнувшей согретый.
 

18—19 октября 2009 года

Прогулка под дождём

…Анне Жунёвой

 
Когда идут дожди, похожие на слёзы,
когда не приподнять потерянную нить,
шепчу я: – Подожди, – и становлюсь курьёзом.
Ведь тусклый отблеск дня слезам не заслонить.
И стоя без зонта под моросящим сленгом,
когда дожди идут, похожие на речь,
дробя горизонталь ритмичною шеренгой…
хочу я сей редут в душе своей сберечь.
 
 
Когда душа поёт, когда сочатся ноты
сквозь жалюзи ресниц на сумеречный двор,
и грезится полёт… Спускаются длинноты
и скрипом колесниц нисходит разговор.
А ты, моя любовь, зачем гуляешь рядом,
приносишь холода, но тёплым ветерком
гоняешь вновь клубок и, шелестя нарядом
из листьев, вновь со дна вздымаешь мыслей ком.
 
 
Под перестук копыт, без шанса оторваться
от собственных потерь и нерождённых чувств,
сквозь водяную пыль без смолкнувших оваций,
без схлынувшей толпы я всё-таки лечу.
Внизу трава антенн, огни и сырость скверов
и посреди дорог, что трудно различить,
моя мелькает тень, опять от двери к двери…
Несочинённый слог стучит, стучит, стучит.
 

23 – 24 октября 2009 года

Прелюдия без номера

…Т. З.

 
Подари снежинку незнакомке.
Спустится легко пусть на ресницы.
Нашепчи слова, как свет, негромкие
музыкою убранной пшеницы.
Осень в вихре звуков, чувств и красок,
хрустом веток, запахами листьев,
с признаками неизвестной расы
замелькает просекою мглистой.
 
 
Та снежинка будет первой нотой
пьесы для души и клавесина.
Пусть из хрусталя мир будет соткан.
Растопить его пусть хватит силы
незнакомке mujer el fuerte99
  женщина-крепость.


[Закрыть].
…не замёрзнуть в юбке для фламенко.
Не бояться северного ветра.
Сберегать нам тёплые оттенки…
 
 
Подари снежинку, друг незримый
для моей доселе неизвестной.
В это утро мир влетит без грима.
В этих звуках каждый станет честным.
Скатится с ресниц слезой прозрачной
чувство, что иным и быть не может.
Незнакомки просто так не плачут,
отзываясь в наших душах дрожью.
 

14 – 15 октября 2009 года

Визави

 
Не говори, что я – богиня: я не поверю всё равно,
когда другой меня обнимет,
                                 когда возьмёт с собой на дно.
Не повторяй, что я – прекрасна.
                                     Не разрушай обманом ночь.
Твои слова взлетят напрасно.
                                       Стихию им не превозмочь.
С камней стекают волны в море.
                                     Стихают в призрачной дали.
Им тихий голос эхом вторит,
                                            с путей сбивая корабли.
Ты не ищи меня: не стоит.
                                    В пустой надежде – не зови.
Не пей прогорклые настои, мой непутевый визави.
Не думай: в чём твоя промашка.
                                              Возможно, не было её.
Оправь измятую рубашку.
                                   Не плачь тайком в моё бельё.
Мне там, на дне, не будет скучно.
                                  Я там – никем не захлебнусь.
Всем в нашей жизни правит случай…
                                       Я не скажу, что не вернусь.
Ведь, может стать, однажды утром
                                    я постучу, как встарь, в окно,
когда ты сделаешься мудрым,
                                      чтоб отпускать меня на дно.
Когда любовь твоя не сгинет,
                                   когда ты не устанешь ждать…
Не говори, что я – богиня.
                                  Не смей меня в том убеждать.
 

30 октября 2009 года

Атавизм

 
Ощущеньем полёта исполнены лёгкие наши.
Заблуждение – самый дурацкий на свете обман.
Не почувствовать гнёта. Песок, вызывающий кашель,
огражденья прорезав легко – не тянет карман.
 
 
Эти хваткие ручки на месте утраченных крыльев
впились в прошлое, словно в последний спасительный сук.
Подожди – будет круче:  мы сами все ящики вскрыли.
Мы ведь дошлые. Нам эта гонка, что сухость в носу.
 
 
Эти цепкие пальцы, зажав, разрывают на части
сокровенные слайды ушедших в беззвучие нот.
Все попытки остаться похожи на сказки о счастье.
Нам мгновением ляжет хрустящий фальшивый банкнот.
 
 
Но, не зная об этом, не зная, что тянется грузом
нашей памяти… сотам подобный растущий багаж,
короли и эстеты, решая: рубить ли нам узы,
сверив грамоты, двигаясь, рвём… и да здравствует блажь.
 
 
Не имея понятья, что спинами тянем мы вечность.
Перелётными пешками кубарем катимся вниз.
Чуть потёртые платья. Довольно понятные речи…
Переплётами книжек продолжим астральный туризм.
 
 
Мы не думаем, боже, что жили в гармонии. С лёту
Лангольерами1010
  Лангольеры – «пожиратели времени» по Стивену Кингу


[Закрыть] кушая время, несущее сны,
сохраняем, что можем. Порою, не чувствуя гнёта,
за портьерами пряча желанье обман уяснить.
 

31 октября – 1 ноября 2009 года

Рандеву (Вариации на шаре)

 
Кусочки льда на прелых листьях,
как корка мыслей на челе,
и оторопь повадкой лисьей
мелькает в стылом закулисье.
Так начинает вечереть,
смеркаться, чаяться, вздыхаться
в хрустальный собираться шар.
А льдинки станут испаряться
из этих старых декораций,
сбегать… По листьям не шурша
стекаться будет… нет – не темень,
сгущаться, склеиваться… Речь
лианой вцепится в хотенье,
нарушит ночи тарахтенье.
Ей лишь останется обречь
слова на рандеву. Не стоит
ни удивляться, ни хитрить.
Лёд испаряется. Густою
ночь патокой стекла. Пустое
ждать вариации Китри1111
  Китри – героиня балета Л. Минкуса «Дон-Кихот». Вариации Китри – одна из сложных балетных партий


[Закрыть].
 
 
Кто эта девушка?.. На шаре
нет никого… Из пустоты
опять сомнения – клошары1212
  Клошар – бомж, бродяга (фр.)


[Закрыть]
являются грубить и шарить.
Кто эта девушка?.. Остыть!
Да-да, остыть! В тепло с мороза,
не прячась и не горячась,
не осознав метаморфозы,
войти. Вогнав сильней занозу
в сердцах. И изучать матчасть.
Мать счастья1313
  Мудрость – мать счастья. (Софокл). Однажды уже использовано в одноимённом стихотворении.


[Закрыть] – дама непростая?
а девушка на шаре? Сон
одну создаст… пока растает
другая. За окном блистает
взошедшая (видать? резон)
Луна. В обрывках на паркете,
на клавишах… И изнутри
сухим остатком на дискете
в словах, в оставленном букете
за вариации Китри.
 

7—8 декабря 2009 года