Текст книги "Штрихами по воде наискосок"

Повторения…

 
Как мотыльки на свечку, снежинки на фонарь,
на перезвон хрустальный летит шельмец-январь.
С двенадцатым ударом натруженных часов
он отодвинет лапкой незапертый засов.
И скрипнет дверь в прихожей, едва затихнет звон.
И станем мы моложе, хоть год умчался вон.
Но слышится с балкона: – «Он здесь, он здесь,
                                                                    он здесь!»
И слиться в поцелуе резон как будто есть.
 
 
Две пуговки небрежно расстегивать под бра
и восхищаться блеском иного серебра,
произносить на ушко: – «Конечно, мы одни…»
Живут в дрожащем тюле огни. Огни. Огни…
И кто-то тихо ходит… Не страшно? Отзовись!
«Не я… Не я…» – в комоде звенит в ответ сервиз.
И в стынущем трамвае, что мчит из года в год: —
«Не я!» – в ответ зевает вчерашний пешеход…
 
 
И много ли нам нужно? Надолго ли… «Не я…»
Фонарь опять моргает. Вокруг идёт возня
снежинок, замутивших начавшийся отсчёт…
Как шельмеца-мальчишку, он и меня влечёт…
«Куда же ты, останься…» «Любимая, прости…»
Я, стоя под балконом, сжимаю снег в горсти
и, зачерпнув по полной хмельного января,
иду и повторяю: – «Не зря, не зря, не зря!»
 

29 декабря 2009 года

Ойкумена
(Расположенность зреть)

 
Перекрестным огнем бьют по спинам,
                                                  по душам, по лицам
свет и снег, низвергаясь, не то с фонарей,
                                                             не то с крыш.
Время – строгий старик,
                  промелькнёт в этой взвеси провидцем,
но проявится клоуном… Наше смятенье – барыш,
или (что вероятнее) пища к его представленьям:
на поверхности злым… (Дай вам Б-г
                                          расположенность зреть).
Эти встречи сродни незнакомым
                                              природным явленьям
(низведённым поэтами к строчкам
                                             «рождение – смерть»)
 
 
В его странных репризах молчанье —
                                                    основа дольменов.
Их порядок, похоже, из среза иных величин.
Отражаются звуки от дальних границ Ойкумены,
отставая от света созвездий, сердец и лучин.
Он возникнет и скроется, нам оставляя сомненья,
недовольство и жгущее чувство непонятых слов.
Ветер свежий подует. Вокруг фонарей, словно семя,
завихрятся снежинки, как светоч, втыкаясь во зло.
 
 
Промелькнёт и исчезнет листом календарным
                                                                  последним.
Снег, с кудрей осыпаясь,
                                      расправит морщинки у глаз.
Он последний магнат,
                            он последний великий наследник,
он следов затихающий скрип… в полутьме у угла…
Седину отряхнет и рукою он дёрнет рубильник,
на котором начертано: «Снег в Новогоднюю Ночь».
Кто бы, право, поверил,
                          что, с детства весьма щепетильный,
он хотел бы, но собственный ход
                                                 изменить он невмочь.
 
 
Кто-то скажет: мы всё это раньше уже проходили.
Ойкумены границы расширить? Не стоит мечтать.
Если б только снега нас порою слегка холодили…
Вам сегодня пришлют поздравленье
                                                  на главный почтамт.
Он покрасит под утро бесцветные волосы краской
Л’Орель (рыжий цвет) и, в будильники наши звеня,
вдруг захочет проверить, кто верит ещё
                                                                его сказкам,
и увидит средь прочих, ну кто бы подумал – меня.
 

29 декабря 2009 года

Всё на веру…

 
Стихи – они как женщины, которые любимы,
которые взаимны, с которыми не жить…
Законы мироздания, увы, неколебимы.
И кажется обманом сближенье не во лжи.
 
 
Слова – они, как дети, хватают всё на веру,
и без неё становятся взрослей не по годам.
И вряд ли будут в жилу красивые примеры.
И вряд ли путь к прозренью найдётся по следам.
 
 
А звуки, как сиянье, как щебет стаи птичьей,
вдруг вспыхнут и затихнут и снова заблестят.
И ты вдруг осознаешь: поэты, как лесничие,
в ответе за живое. Не потому ль грустят?
 
 
Не потому ли счастьем им всем даётся мука,
не для того ли смотрят в полночное окно,
чтобы потом не выдать уменье за науку,
и чтобы из волшебного не вывели закон.
 

29 декабря 2009 года

В преддверии… (Кубарем)

 
Моя черепаха стремится к твоей черепахе,
под панцирем пряча любовь,
                                предрассудки и страхи.
В преддверии ночи
                     неспешности глупо перечить.
Да… я сомневаюсь,
                    что к месту пространные речи.
 
 
Любовь не измерить ни эквивалентом тротила,
ни взрывами панцирей… эко их разворотило.
Допустим…
        Разорванных чувств не увидеть.
                                                    Всё гладко.
Припрячутся боли под панцирем новым
                                                           в достатке.
 

 
Моя черепаха не знает строения Мира.
Её занимают суставы (читайте «шарниры»).
Измерив сближенье по тени, что сделалась шире,
потрётся о панцирь желанный, начав дебоширить.
 
 
Тень шире. Тень давит на точки
                                  второй производной.
Стоят черепахи на глади.
                        (Воздушной ли, водной…)
И нечто с их панцирей кубарем ахает в бездну.
Вы им не подскажете, что?..
                             Ну же, будьте любезны!..
 
 
Чтоб Мир удержать, нужен лишний
                                         (читается третий).
Киты, черепахи, слоны…
                        одним словом – сдурейте!
Ищите три точки. Чертите.
                                   (Не Землю —
                                             так плоскость).
Искать не пытайтесь к стихам этим
                                            авторских сносок.
 
 
Чуть видной полоской Восток
                                             за окошком алеет.
Как в августе градом слетают шары Галилея.
Тем временем,
                    спрятав любовь в панцирь
                                             рядом со страхом,
моя черепаха стремится к твоей черепахе.
 

22 февраля 2010 года

Волнорез

Памяти Жени Какузина

 
Он подберёт мелодию и спросит:
– Ну, может быть, сегодня
                                        ты споёшь?
В асфальтовых чернилах снега проседь
хамелеонно скроется… Как ёж,
из зимней спячки вырвется наружу
пучок недозасыпанной травы,
и, пропоров ледок, обезоружит
готовых сыпать снег мастеровых.
 
 
Он подберёт мелодию, хоть впору
ему сухую обувь подбирать.
Вдоль тротуаров низкие заборы
расступятся, как струсившая рать,
капитулируя, врастая в льда обломки
в бессмысленности прятать свой позор…
Он не заметит. Он не их негромко
попросит спеть, потупив грустно взор.
 
 
Немного несуразный, долговязый,
весны не ждущий на краю весны,
ну, кто ему внушил, что он обязан
искать, творить, просить, мечтать…
                                                Вкусны
слова и звуки посреди Вселенной,
сведённой в этот незнакомый двор.
И, что с того, что в брюках, до коленей
промокших,
              Паркера
                           взведёт он вновь затвор.
 
 
Щелчок. Другой…
                   Не верь, что станет пусто,
лишь из сугробов вырастут кусты.
Пусть не вселенскою,
                        пускай совсем не грустью…
что двор,.. весь город снова захрустит.
А этот голос: девичий, невинный,
спадающий не с крыш и не с небес,
возникнет незаметно, как лавина,
и врежется в печаль, как волнорез.
 

27 февраля 2010 года

Взаправду

«Под надрезом коры перочинным,

проступает…»

Лия Чернякова

 
Вырезаю ножом на скамейке
не квадратики и не линейки,
не кумекая и не кривляясь…
Аккуратно (взаправду стараюсь)
не признанье в любви и не ругань,
не квадрат, не кружок и не угол,
к сожалению, даже не сердце…
Что же?.. Просто – секретную дверцу
(меньше ногтя на левом мизинце).
Муравей и пожарник протиснутся:
первый просто, второй как-то боком…
 
 
Знаю
 
 
       резать скамейку так… плохо.
Но ещё хуже тихо не плакать,
уверяя, что высохла слякоть
на скамейке, что просто был дождик.
 
 
Нету в режущих пальчиках дрожи.
Слёз мальчишки никто не увидит,
если даже та дверка не выйдет…
 

5 марта 2010 года

Просто так…

 
Сделаю кораблик из простой бумаги
                                                в крупную линейку.
Сделаю кораблик в недоколымаге
                                              городской скамейки.
Утекут ручьями песенки смешные,
                                              песенки с грустинкой:
те что удручали поступью мышиной,
                                                  блеском паутинок.
Караван историй, караван страданий,
                                                   караван соитий…
Снова на просторе метким пропаданьем
                                                      оборвутся нити.
Распустив на воле «узелки на память»,
                                                 взгляды да объятья,
просто так изволю сны переупрямить…
                                             Пусть потом накатит.
 
 
Только те листочки были ведь пустые.
                                              Те слова – остались.
Чёлок завиточки снимками застыли.
                                                 Корабли пристали.
В недоэкипаже городской скамейки
                                                 всё опять уместно.
Не было пропажи: строк одноколейки…
                                              и пейзаж не треснул.
Пусть опять не будет шанса кораблям тем
                                                 уплывать беспечно.
Дело не в запрудах… Словно бриллианты,
                                                чувства безупречны.
Сбылось ли, не сбылось – время огранило,
                                                сплюснуло в караты.
Лишь хватило б пыли присыпать чернила…
                                                        И ещё – азарта.
 

3 – 4 мая 2010 года

Из грязи в… Мудрость?

…Лилианне Лунгиной

 
Надо писать о том, что пробило,
                                                 лишь правду
и, по возможности, правду о том же – что будет.
Даже когда (если) правде той станут не рады
многие нелюди, и, что обиднее, люди.
 
 
Но увлекаться своею всесильностью красной
стоит едва ли.
                    Оно
                        никому ведь не нужно,
чтоб от червей дождевых до соколиков ясных
шли чередою сплошною то стужи, то лужи.
 
 
Разве для этого дан мне сей вычурный посох,
чтобы направо и лево, лицом или задом
им опрокидывать встречных прохожих не в росы.
Встречных…
               Когда б их одних,
                                      так идущих и рядом.
 
 
Как в окруженье тоски да изысканной грязи
вкладывать в строки правдивые нечто иное?
Недокнязей угощать не хлебами – так зразой
и средь камней замечать островки перегноя.
 
 
Мне говорила старуха, видавшая виды,
там и тогда побывавшая… без лицедейства,
явно рождённая в свете далёкой планиды:
«Помни, мой мальчик, пытайся, живи и надейся.»
 
 
И потому всякий раз, как прищурясь, гляжу я
на невеселый пейзаж и усталые лица,
то улыбаюсь и, выйдя из-под абажура,
тщетно пытаюсь хотя бы в себе просветлиться.
 

7 марта 2010 года

Эпоха
в рамке большой перемены…

…Якову Самойловичу Черняку. Учителю.

 
Он себя раздавал до последнего вздоха
этим странным сознаньям из племени… Дети.
Понимали ли, как прорастает эпоха
из простых замечаний и?.. В матовом свете
вечерами за окнами в серой плацкарте
по дорогам страны в узких рамках каникул,
он играть не давал нам в обычные карты,
он на кон ставил нечто важней… ……
 
 
Мы приникли носами к расплюснутым видам.
Мы играли свои, нам подвластные, пьесы.
Наши тайны «рыдали» порой по Мадриду.
Наши песни, как шпалы, перечили рельсам.
Сам с усам и Сусанин и с лета нажимом
не по снегу – по жизни, по старым тетрадям,
не пытаясь хранить, чем теперь дорожим мы,
без царя в голове, но со стружками в прядях.
 
 
В ряде сложных понятий
                                вряд ли знанье применишь.
Не как оттиск, как эхо звучит: – «A подумать?»
Всё проходит… Без спеха, большой переменой,
коридорами памяти… Память – колдуй мне!
Говорят, что частички наставников тлеют
в тех, кто вылетел в свет
                       из-под сомкнутых дланей.
Знать – не знать всё равно
                           мы б навряд ли сумели
их собрать…
      Хоть в нас искренних много желаний.
 
 
С буквы У – начинается слово Учитель,
с Буквы Ж – слово Жизнь,
                   с буквы П – слово Память,
С Января начинается год… Не кричите,
в коридорах тех всё завершается нами…
Да, нас вместе хватило бы нá десять жизней.
Он же прожил их тысячи… Кто подсчитает?…
Там вдали с горки катится маленький лыжник.
Где-то близится полночь. Подальше – светает.
 

9 марта 2010 года

Телефонный треск

– Пять-тринадцать-сорок три,

это ты?

А. А. Галич

…Александру Галичу

 
Мы стали треском телефонным,
проснулись шорохом в ночи:
чуть слышно явственно исконным,
возможно, и воиспоконным…
А мысль одна: – Ну, не молчи!..
 
 
Я знаю, знаю, что вернулась.
Я чувствую в окошках свет.
Ползут по кругу стрелок мулы,
И мёд с усов… И тушь по скулам…
Идти в твой двор резона нет.
 
 
Зачем, когда я это знаю…
Всегда под утро крепче сны.
А ночь: не добрая, не злая
собакой рыскающей лает.
Те сны убийственно честны.
 
 
Трещит… Трещит, как пыль на дисках,
как послезвучие грозы.
И прошлое опасно близко.
Рассвет с глазами Василиска
вползает долларом гюрзы.
 
 
Ползёт. Стыдясь, отводим взгляды.
Неверие – сковало нас,
окаменевшие ограды,
дома, дворы и автострады…
Есть кто живой?
                      Последний шанс
 
 
очнуться, побороть заклятье,
вернуться, вспомнить, раскрутить.
Она заждалась…
                     В лёгком платье,
босая на краю кровати,
прижав листок к своей груди.
 
 
                    * * *
 
 
Мы стали телефонным треском,
последним шорохом в ночи,
в лучах рассветных старой фреской,
ожившей в дребезжащем блеске…
 
 
А ты шепчи. Шепчи. Шепчи…
 

28 марта 2010 года

Трио

«Его сладость и крепость

возрождают человека»

Вольтер

Навеяно исполнением песен

А. Галича актрисой Ладой Негруль

Ладе Негруль

 
Ах, незнакомка, милая, скажите,
откуда эти линии стекают
и правда ли, что держатся минуты
на них, как пальцы на гитарных струнах.
Кто этот скромный тихий небожитель,
мир познающий сквозь бокал Токая?
Оранжевый… Кто он – мизинцем ткнутый,
на Вас глядящий, словно на фортуну?
 
 
Отточен остро полумягкий грифель,
рука тверда, в отличие от грунта.
На заднем плане памятью, не тенью
присутствует незримо… Тот же голос…
Оранжевые блики, будто рифы,
сознание подталкивают к бунту.
Сирены… Как преддверие почтенья,
как преломленье в свете правды голой.
 
 
На заднем плане… Тихий полушепот.
Крошится грифель (если… – от волненья).
Ах, незнакомка, он сломает мачту.
Оранжев мир и сквозь пустой бокал…
Ладонью можно по коленям шлёпать:
ритмично можно шлёпать по коленям.
От поколенья к по… туда, где начат
рисунок… Оп… опять ни ветерка.
 
 
Ах, незнакомка, милая, скажите,
ну разве можно каждый раз влюбляться.
Интерпретация, как следствие. Предтеча.
На заднем плане… наш передний план.
А взгляд – он тонких линий умножитель.
А взгляд почти на всё ответит вкратце.
Заслушавшись, прильнув, обняв за плечи,
он повторяет… Без Токая пьян.
 

30—31 марта 2010 года

Бабочки

«Часто хоронили одни угольки вместо экипажа.»

Из воспоминаний

Ионы Лазаревича Дегена.

Танкиста, врача, поэта.

 
В наших жилах вскипала вода, не успев испаряться.
Мы один за одним выгорали, как в поле стога.
И эфир наполнял
                         треск навечно умолкнувших раций,
а огонь продолжал раздевать нас в ночи донага.
 
 
Нет у пепла имён. Наградные листы, как скрижали.
Не предай, не сверни, не умри, не забудь, не солги.
Просыпаясь в траву, языками над нами дрожали
те, кого охранить мы от смерти, увы, не смогли.
 
 
Пуповинами дул мы к родимой Земле прирастали,
но поверженных нас воскресить не удастся и ей.
Канонады затихли, и отблеск пожаров растаял
там, в за «после войны» —
                                    вереницею вечных огней.
 
 
Вы про нас сочините стихи и поставите фильмы…
и поверите… искренно в то, что никто не забыт.
Мы не станем перечить
                               (к тому же мы в этом бессильны),
лишь бы помнили вы, как дышать, как рожать,
                                                                 как любить.
 
 
Нас учили прыжкам. Мы почти не знавали
                                                                   преграды.
Мы мосты брали влёт.
                            Нас смогли б научить и взлетать…
Но, увы, не успели… Истлели бы лучше награды…
Очень больно предвидеть нам мрамора
                                                           гордую стать…
 
 
Мы взлететь не смогли,
                         но из гусениц наших сгоревших
через год или век, в самом деле, вспорхнут
                                                                      в небеса
сотни бабочек цвета пожаров, побед и черешен…
Это будет, поверьте, ведь мы … не творим чудеса.
 

6 – 7 мая 2010 года

Благодаря и вопреки

 
Он прочитал, что он в ответе
за тех, кого он приручил,
и выпустил на волю ветер,
с которым от рожденья жил.
Потом развелся он с женою
и распустил учеников.
Все говорили:– «Божежмое,
свихнулся наш сосед Петров».
(Ну, не Петров – Сергеев, Кацман…
Не суть, коль вышибло мозги.
А он слегка ключами клацал,
храня их от своей лузги).
А он шатался по карнизам,
на шляпы сыпал людям снег.
И доносилось гулко снизу: —
«Похоже, всё идёт к весне!»
 
 
Прошло так года два,.. чуть больше.
Он постепенно осознал,
что сам стал снежною порошей,
и ждал… Кого? … Возможно, знак.
Комету. Полное затменье.
Десант на Марс или Сатурн,
всё повторяя: -«Тем не менее,
я не порвал злосчастных струн».
Он сам, похоже, не заметил,
как возвратился на круги
своя… Печаль всегда в ответе
за тех, кто хочет быть другим.
Он стал писать, давать уроки,
встречаться (с девушкой), дружить.
Но только… не давал зароков —
ни «навсегда», ни «надлежит».
 
 
Он не заметил, как увлёкся
и, как смешно, не уловил,
когда наполнил ёксель-моксель
вдруг ветер, что его хранил.
На этом можно и закончить,
поставив снизу завиток.
Ключи стучат намного громче,
когда кулак разжат чуток.
Он так же бродит по карнизам
и сыплет тополиный пух.
«У каждого свои капризы,» —
теперь его ласкает слух.
Он всё еще под впечатленьем
прочтённой некогда строки.
И шок тот неподвластен тленью,
благодаря и вопреки.
 

17 июля 2010 года

Немного о…

Тугая связь оптических осей

ещё не называется… Не скрою,

что преломленье трепета в росе

предвосхитит её во всей красе:

материю изящного покроя.

Дрожанием осеннего листа

окутана седая паутина,

и вечность окропит дождём места,

о коих не обмолвится мистраль

прозрачности в предзимнем палантине.

Совсем немного… Фокус. Это вся

Вселенная с разгадками… И лето

с ресниц вспорхнёт, оставив, уносясь,

совсем не демонических бесят

и две брусничины на теле амулетом.

И тень с щеки метнётся, будто прядь,

с бесшумным открыванием кингстонов.

И славно, что всё это «не опять»,

полутона займут за пядью пядь

родных, теперь подвластных мне фотонов.

7 августа 2010 года

Море внутри

У каждого из нас в душе бушует море,

флуктует или ждёт, изображая штиль,

как будто говоря: – «Помилуйте, сеньоры!»

Вы хочете любви? Тут кто-то пошутил?

Возможно, вы больны: у моря ждать погоды;

ведь если грянет гром, вас смоет, как янтарь.

Влюблённый, что паяц третичного периода,

то сломленный Пьеро, то рыжий злой бунтарь.

А море, чёрт возьми, бездонней наших взглядов,

и что бы ни сказал взволнованный поэт, —

ему не занимать прозрачные наряды,

ему не отвергать влияние планет.

Оно как пегий пёс, его бегущий кромкой,

как девственный подъём взволнованной груди,

и даже в полный штиль оно вздыхает громко,

впитав галлоны слов в одну слезу: – «Прости!..»

Ах, Море! Море! Мо.. решенный горький ребус.

Не ты ли сладко спишь, колени обхватив.

Твоя любовь хрупка – она не на потребу.

Твой гнев всегда желан.. не.. твой рев – речитатив.

Так где же ты? Внутри? И кто сейчас чей пленник?

Реален только пёс и платье цвета волн.

Две тонкие руки, обнявшие колени,

нетронутый песок и неразбитый жёлн.1414
  Жёлн, желн, жолон – Корыто
  (для корма скота) (словарь Вл. Даля)


[Закрыть]

8 августа 2010 года

Невозможность обмануть

«… за невозможность обмануть»

из песни Николая Старченкова

на стихи Натальи Садовской

 
Я не умею рисовать, но по ночам рисую
смешные детские стихи, и девочку босую,
и долгожданный тёплый дождь,
                                      графит сжимая шпаги,
и повторяю: «Обнадёжь меня без всякой магии.»
 
 
И на пути моём встают лужайки с васильками.
Над ними ласточки снуют. Их не поймать силками.
А я – попался и пока себя ругаю всуе,
её, подросшую слегка, в который раз рисую.
 
 
Попался? И не то отдашь, когда в твоей рубашке
она протянет карандаш:
                                    «Ну,.. Нарисуй барашков…»
И, что-то смутное узря в её прозрачном взоре,
изображу, благодаря, взволнованное море.
 
 
И мы вдоль берега пойдём, барашков тех считая.
И как груди её подъём, барашки не растают.
Её не в силах обмануть, что море на паркете,
я свой рисунок не сомну, моля о чуде, Ветер.
 

26 ноября 2010 года

Четыре «когда»,
или Старая сказка

 
Я стану богаче морского царя,
когда вразумею в зеницах твоих,
то, как низвергается с неба заря,
как ночь воспаряет звездáми шутих.
И стану богаче вдвойне и втройне,
когда на смеженье тех ночи и дня
узрею на волке, что гордом коне,
я вершника-принца: во многом меня.
И стану в мгновенье несметно богат
(достигнув морей и небес окоём),
когда заскучавший на рейде фрегат
возникнет во взгляде твоём, как в моём.
Но только когда ничтоже сумняс..
..я
сокровища брошу в свирепый прибой,
морской царь веленьем стихиям уняться
позволит уплыть нам на встречу с судьбой.
 

22 июня 2010 года