Текст книги "Мобильный свидетель"

«…Он в черном. И только логотип, похожий на спрута, белым пятном выделяется на его майке. Он впереди. Но его позицию съедает основная масса мобберов в броской одежде. Кажется, они наступают на него и вот-вот подомнут под себя. Его одежда делает его незаметным в толпе, но подчеркивает его идеальную фигуру. Его темное лицо похоже на маску. Он лицедей театра теней. И это ответ на вопрос: «Кто вы, мистер Кейн?»… Нет, он не мистификатор и не загадочная фигура. Он сильная личность, а сильные люди сегодня неинтересны. Сегодня на пике популярности грязь: разврат, скандалы, ложь, лицемерие, продажность, предательство».

Собственно, две эти статьи пересекались, и в точке пересечения получилась ссылка на мораль: безучастное отношение современного общества к интересному. Сейчас узколобые правят праздник.

– Я планирую переговоры с Кейном. Работа серьезная, и нам нужно подготовиться к ней.

– Нам?

– Да. Ты тоже едешь в Таллин, – тоном, не требующим возражений, завершил беседу Карпов.

Назавтра Алла снова пришла без предупреждения – в семь ровно и, так получилось, день в день их знакомства, состоявшегося четыре года назад. Карпов открыл дверь и впустил во двор дома аромат с полей Грасса, как будто дверь была телепортом между Лазурным Берегом и Серебряным прудом. Вслед за Аллой во двор просочилась цибетовая кошка…

Он проводил ее к накрытому под зеленоватым тентом столу, пододвинул плетеный стул, когда гостья садилась, налил ей вина. Поднял свой бокал – не играя в иностранца, а находясь в привычном для себя образе культурного, образованного человека, свободно общающегося на двух иностранных языках.

Карпов увидел неподдельный блеск в ее глазах; ее желание прийти сюда и остаться с ним было настоящим. И голос ее не фальшивил, когда она, выпив вина, попросила налить еще.

Перед ним находился упакованный в лучший вечерний наряд свежий продукт лично его приготовления. И если учесть, что он вложил в этот проект часть своей души и приправил непритворными чувствами, то речь шла как минимум о совершенстве. Преисполненный гордости, любви, он протянул Алле руку и помог подняться со стула. Неожиданно легко он подхватил ее на руки и сделал первый шаг к дому.

– Ты сволочь, – шепнула ему на ухо Алла.

– Я знаю…

Глава 2
Мужчины думают только об этом

Таллин, Эстония

Хореограф Рональд Кейн поначалу отказался понимать, чего добивается от него этот человек, представившийся Сержем Карповым. Высокий, с высоким же интеллектуальным лбом, тот, на взгляд постановщика танцев, нес чушь.

Рональд Кейн поездил по миру, в Восточной Европе же оказался впервые. Его покорил Старый город с его тесными улочками, словно игрушечными домиками, старинными соборами. Он цокал языком на Ратушной площади; а в мощеном переулке Катарины, окутанном духом старины, по его мнению, в младенческие годы мог бы жить сам Иисус. Этот город, казалось ему, стоит здесь от сотворения мира… Он почерпнул столько положительных эмоций, что их хватило бы до возвращения на Филиппины.

Встреча с Сергеем Карповым состоялась в гостинице, расположенной в тихой части Старого города, недалеко от его центра. А мастер-класс Кейн давал на универсальной арене «Саку», зал которой вмещал до десяти тысяч человек.

Кейн ответил на несколько вопросов Карпова и собирался свернуть этот бестолковый разговор. Да, он знает Сашу Котика, но больше знает его по имени Парень из Руссиона, и близко они не знакомы, конечно: кто Кейн, а кто Саша. Кейн – затребованный постановщик флешмобов, Саша – закоренелый преступник. Кейн не спорил – Саша был одним из лучших среди полутора тысяч заключенных в тюрьме на юге острова. Ему нравилась пластика русского, впечатлила его растяжка (тот свободно садился на шпагат). Он был в меру резок – отличный вариант для исполнителя танцев под музыку Майкла Джексона. Уже со второй репетиции Кейн, особо не приглядываясь к новичку в этой тюрьме, определил ему место по левую руку от себя (черный и белый, почувствуйте контраст; позади фон из желтолицых филиппинцев-мобберов). Сам же Кейн всегда являлся центральной фигурой в тех номерах, в которых, разумеется, принимал личное участие.

– Значит, вы хотите, чтобы я «немножко задержался в тюрьме»? – Кейн сблизил два пальца и через эту щелочку посмотрел на невозмутимого Карпова. – Заодно директор тюрьмы заполучит бесплатного хореографа.

Он продолжил через минуту:

– Вы хорошо знаете Сашу? Я имею в виду Парня из Руссиона. Или мы говорим о разных людях?

– Я его знаю давно, – ответил Карпов на оба вопроса.

– Я спрошу по-другому: вы хоть раз его видели? Он белый, а я цветной.

«Он говорит как о двух сортах капусты», – невинно улыбнулся Карпов.

Рональд Кейн продолжал как ни в чем не бывало:

– Только не говорите мне, что охранники тюрьмы заражены цветовой слепотой и не отличают черного от белого. Я негр, если вы плохо меня разглядели.

– В тюрьме много негров?

– Это смотря в какой.

Карпов слегка подался вперед.

– Вас встречают по одежке и провожают по одежке. Вы приходите на репетицию в пестрой рубашке, в черных очках, в бейсболке, с серьгами в ушах. Вы похожи на человека-невидимку. Если вместо вас в зал, заполненный филиппинцами, войдет другой чернокожий, одетый как попугай, ему будут аплодировать, как вам.

Кейн обиделся и раздул ноздри. Он был негром, по его же определению, в пятом поколении. В роду Кейнов «всегда было место смешанным парам»: муж белый, жена черная, и наоборот. У Рональда отсутствовали «ярко выраженные» негроидные черты. Надбровные дуги не выпирали, нос не был широким и плоским, а губы – излишне толстыми. Но он был и оставался чернокожим, как верно сам и заметил.

– Тюрьма, в которой вы подрабатываете хореографом и в которой вы сделали себе имя, стала доступной для туристов. Не перебивайте меня, – попросил Карпов, наблюдая за фиолетовыми губами Кейна, пришедшими в движение. – Желающих насладиться экзотикой встречает надпись: «Вход с оружием запрещен». Директор тюрьмы толкает вычурную речь перед каждым выступлением своих подопечных. Режим в тюрьме остался прежним – это на бумаге. На деле же – администрация и охрана потеряли бдительность. Образно говоря, дверь металлическая, косяк деревянный.

Дальше Карпов импровизировал. Точно зная, в каком месте находится цель, он не мог промахнуться и с завязанными глазами.

– Вас лично и вашу труппу из пяти-шести человек охранники досматривают на входе в тюрьму: не проносите ли вы оружие, наркотики и так далее. На выходе – нет. Что можно вынести из тюрьмы – какую-нибудь поделку филиппинских умельцев? Чаще всего вы удостаиваетесь лишь мимолетного взгляда. Вы назвали Сашу своим лучшим учеником. Я просмотрел десяток выступлений и заметил вот что: вы и Саша двигаетесь одинаково. Кажется, что Саша – ваша тень. Он копирует вас. И не только в танце. Мне посчастливилось найти в Сети ролик, снятый кем-то из гостей. Он отличается от официального, снятого оператором тюрьмы, только качеством изображения и длительностью. Когда профессиональный оператор сказал себе «стоп» и остановил запись, любитель продолжил снимать. По сути, строй мобберов распался, как по команде «разойдись». Вы и Саша пошли в сторону главного корпуса – как два близнеца. Как если бы пленку разделили надвое: негатив и позитив. Походка, движения рук, поворот головы, осанка – совпадения идеальные. Вряд ли он передразнивал вас…

– Я думаю, он просто не выключился из танца, и его движения были инстинктивными.

– Вот! – воскликнул Карпов и поднял указательный палец. – Что и требовалось доказать. Саша остался в образе. В вашем образе, мистер Кейн. Вы – его живой пример, носитель определенных черт и качеств. Отчасти и остальные заключенные тоже берут с вас пример. Вы можете помочь Саше. Если вы отвернетесь от него, он сгниет в тюрьме. Он слетит с катушек. Сейчас танцы для него – отдушина, развлечение, экзотика. Но через год они превратятся для него в каторжную работу, а плац, на котором проходят бесконечные репетиции и представления, – в каменоломню.

– Хотите выдавить из меня слезу?

– Встретимся завтра.

Рональд Кейн в эту ночь долго не мог заснуть. Эстонский воздух для него стал тяжелее, чем филиппинский: он был пропитан стонами заключенных. Кейн стоит лицом к строю, поднимает руки и резко опускает их, давая команду к началу представления. Тотчас поворачивается к строю спиной. И в этот миг в строю происходит метаморфоза: порядок его не меняется, но у каждого заключенного в руках появляется кайло, роба сыреет от пота; плац покрывается безобразными ямами и грудами камней, над площадью нависает стена пыли. Кейн снова экспериментирует: сначала встает лицом к мобберам, выстроенным согласно концепции танца, и его представление о них меняется: они сосредоточены, вдохновлены – как шеренга солдат, внимающая своему командиру; он поворачивается к ним спиной и спиной же чувствует изменение в строю, как будто сотни личинок разом превратились в куколку…

Тяжелое дыхание непосильного труда – вот что он чувствует занывшим внезапно затылком.

Чертов русский! Трюкач! Подбросил в карман целую пригоршню семян, и они дали первые ростки сомнений… Он что, опытный психолог? Или он аналитик, учитывающий все обстоятельства и даже обстановку? Но в чем разница между аналитиком и психологом? В конкретном случае – никакой.

Карпов учел все обстоятельства – значит, давил на жалость, зная ее точный адрес – захолустье «учительского» сердца. Верил ли он в успех своего сомнительного, надо сказать, начинания? Фифти-фифти. Контрольного пакета у него не было. Разделил ли ответственность за судьбу одного человека поровну? Глубокие переживания в груди Рональда Кейна дали положительный ответ.

Он снова поворачивается спиной к ярко-оранжевой шеренге, опирающейся на кирки и припорошенной каменной пылью… Каждый из этих несчастных жаждет свободы. Но среди них есть человек, для которого свобода важнее. Он стоит особняком, и он главнее. Почему? Потому что за него попросили. Попросил тот человек, который придет завтра.

Время лечит, подумал Кейн. К утру эта натуральная зубная боль поутихнет.

Ему полегчало к вечеру; не только время, но и непосильный, каторжный труд на арене таллинского концертного зала выгнали из его груди жалость к заключенным в отдельно взятой тюрьме. Смертельно уставший, он был готов к безжалостному разговору с русским.

В фойе гостиницы к нему подошла женщина с броской внешностью. Ей был к лицу костюм в мелкую клетку, а черная ленточка в волосах была пикантной деталью.

– Рональд? – назвала она его по имени.

– Yes. – Кейн подумал, что эта женщина – одна из его фанаток и попросит у него автограф или попросит сняться вместе с ним. Что же, он ей не откажет. Но где же русский? Кейн хлопнул по карману широкого темно-серого блейзера в поисках фломастера, которым он расписывался на бейсболках поклонников.

– Я плохо говорю по-английски, – завершила Корбут заученную фразу. Она продолжила в том же автоматическом ключе: – Я жена Саши Котика. – И ее выразительные, как у «смешной девчонки», глаза наполнились слезами.

«Вот дерьмо!» – мысленно выругался Кейн – больше сетуя на ситуацию, нежели на эту красивую женщину. Он взял ее под локоть и подвел к столику. Подоспевшему служащему гостиницы показал два пальца, имея в виду два пойла – все равно чего: кофе, мартини, виски или пива.

Если бы сейчас к нему подошла другая женщина – красивее или уродливее, не важно, – он бы не поверил ей. Или ответил с издевкой: «Вы жена Парня из Руссиона? Поздравляю!» Эта женщина имела свое лицо, и было оно индивидуальной сборки, ее образ идеально подходил Саше, и вместе они составляли идеальную пару. Он поверил ей. Через минуту получил доказательства: Алла вынула из сумочки фотографии в фирменном пакетике «Кодак». С первой фотографии на Кейна смотрели две пары глаз, и он заострил внимание на более знакомых ему глазах… Он увидел эту пару, которую минуту назад нарисовало его воображение; плод его фантазии и изображение на снимке совпадали… идеально. Вот уже в третий раз он употребил это яркое слово.

Он взял вторую фотографию, положив первую под низ стопки. Рассмотрел третью, четвертую. Он не спешил добраться до конца этой красочной колоды из-за опаски: о чем пойдет разговор, если Алла не понимала его языка? Вот Карпов – другое дело. По-английски говорил хоть и с акцентом, но фразы строил как настоящий американец.

Девятая, десятая фотография. На каждой – соответствующая идеалу пара, по сути – идеальная любовь. Они разные, но в них не найти десяти отличий. Как еще это можно объяснить?

Последняя фотография. Рука, держащая снимок, дрогнула. Кейн медленно перевел взгляд на женщину. Она опустила глаза, как бы отвечая ему: да. На последнем снимке был изображен только один человек. Снимок был сделан недавно, может быть, вчера или сегодня утром – об этом Кейн мог судить по одежде Аллы: в мелкую клетку офисный костюм лежал на одной половине кровати, на другой – обнаженная, неумело, как показалось Кейну, позировала Алла.

Он ожидал чего угодно, только не такого откровенного финала. Эта женщина, сама того не понимая, нанесла удар по его самолюбию. Ему приходилось оплачивать услуги проституток, но он никогда не получал за услуги натурой.

Он сложил фотографии в пакет и вернул их Алле с категорическим отказом: «Нет». Он как будто превратился в глыбу, даже лицо его приобрело сероватый оттенок.

– Excuse me, – быстро бросила Алла. И так же торопливо поднялась со стула, едва не сбив официанта, принесшего заказ. Пряча фотографии в сумочку так поспешно, будто на каждой из них она была изображена в откровенных позах, Алла стремительно пересекла холл. Если бы она уходила медленно, волоча за собой хвост тяжело раненной надежды, он бы не двинулся с места. Но женщина убегала, пряча в черный пакетик жар сильного смущения. Кейн оставил свое место, заставив официанта шарахнуться в сторону во второй раз, и догнал Аллу уже за дверью гостиницы. Он неумело подбирал слова под новые чувства, как будто подзабыл родной язык. «Ты любишь его». Да, он выговорил эту сопливую чушь. И она прозвучала насмешкой на фоне его недавних излияний с двумя местными фанатками. Они любили друг друга по очереди и гуртом: в спальне, в душе, с небольшими перерывами, как будто назавтра объявили мобилизацию всех женщин на свете… Кейн включил в работу жесты. «Пусть этот человек, ваш друг, ну, этот чокнутый (он покрутил у виска пальцем) – придет ко мне» (он прошелся по руке двумя пальцами). Растерянность, повторный блеск глаз Аллы послужили ему стимулом к самой большой глупости в его жизни. Он как будто поднял перчатку, брошенную ему к ногам с самых небес, и она один в один походила на «звездную» перчатку его кумира – Майкла Джексона. Он был человеком слова, и никакие обстоятельства не могли повлиять на его решение. Согласие на встречу с Карповым налагало на него обязательство выполнить свою часть плана побега.

План побега.

Рональд попробовал это сладкое слово на вкус и запил его терпким вином – вернувшись за столик в холле. Ему представился уникальный случай – рискуя собственной свободой, вернуть свободу другому человеку. Азарт вскружил ему голову, и он не торопился отойти от алтаря, на который жена Парня из Руссиона положила свою верность, свой именной вклад. И она не ошиблась.

Карпов наблюдал за этой сценой из глубины зала. В темных очках и темно-сером костюме, с иллюстрированным журналом в руке, он потягивал фруктовый коктейль… Алла показала себя исполнительной актрисой и не отошла от сценария ни на шаг. Сцена казалась отрепетированной двумя актерами, тогда как на самом деле играла только Алла. «Когда он вернет тебе фотографии…» – «А он вернет?» – «Обязательно! Так вот, уходи сразу. Прячь глаза и уходи. Только в этом случае у нас появится шанс». – «А если Кейн не клюнет?» – «Закинем удочку с другой наживкой. Если понадобится – перед объективом разденусь я».

Глава 3
Свидание с удачей

Себу, Филиппины

…Еще одна ночь – сырая, удушливая, как веревка на шее приговоренного к виселице. «…вас отведут на место казни, где вы и будете повешены за шею, пока не умрете».

«Вас отведут в тюремную камеру, в которой вы проведете остаток вашей жизни, пока смерть не заберет вас».

Пока смерть не разлучит вас с жизнью.

Саша стоял на краю очередного приступа депрессии. Он побалансирует на нем минуту или две, проглотит пару тугих комков, забивших ему горло, и снова приобретет форму стойкого оловянного солдатика.

Сокамерник Саши – чернокожий американец по имени Джошуа – тоже не спал в эту ночь. Но он не ворочался и не елозил по койке, как многие, страдающие бессонницей. Заложив руки за голову, он лежал на спине и натурально контролировал свое дыхание. Однажды он поделился с Сашей глубокой мыслью: «Если я начинаю сопеть, значит, я засыпаю и отдаю управление контролем дыхания автопилоту под названием мозг! А тому, видно, по фигу, храплю я или нет». Джошуа был идеальным соседом по камере. Саша не любил слово «сокамерник» и нередко называл Джошуа roommate – сосед по комнате.

Незаметно для себя Котик уснул. Но проспал недолго. Во сне он снова пережил фрагмент из недалекого прошлого… «Мне наплевать, кто ты такой. Может, в своей стране ты авторитет и тебе отдают честь, но здесь ты говно. Здесь ты заключенный под номером 3417».

Каждого заключенного в филиппинской тюрьме встречал и зачитывал его права лично директор – с испанскими корнями, лысоватый и желчный, ревностный католик и редчайший сквернослов.

Здесь заключенные были обязаны знать историю Филиппин, как если бы это островное государство называлось Соединенными Штатами Америки, а узники ожидали выдачи гринкарты.

Саша чувствовал себя болваном, слушая учителя истории – лет сорока пяти, в очках а-ля Джон Леннон, осужденного за двойное убийство; вещал этот протестант на одном из двух официальных языков – английском. На кой хрен, думал Котик, эти знания приговоренному к пожизненному заключению? Может быть, и приговоренным к смертной казни через смертельную инъекцию выдают такой же багаж знаний? На его вопрос осужденный историк ответил утвердительно: «Да. Перед тем как предстать перед Всевышним, они обязаны сдать экзамен по истории Филиппин». Это обалдеть можно.

Котик с превеликим трудом втягивался в учебный процесс, отнимающий у него львиную долю свободного от работы времени. «Протяженность Филиппинского архипелага составляет две тысячи километров, длина береговой линии…» Интересно, какова протяженность береговой линии России?.. Эти знания загнулись на задворках его памяти. «Острова омываются Южно-Китайским, Филиппинским морями…» Балтийское, Черное, Азовское моря, Тихий и Северный Ледовитый океан… «Рельеф островов главным образом составляют горы…» Уральские горы, хребты Большого Кавказа с его венцом – Эльбрусом, Алтай, Саяны… Такие родные. А здесь горы – в крупную клетку…

«Климат тропический, муссонный, сезон дождей длится с мая по ноябрь…» Как по расписанию. У нас дожди могут зарядить в любое время года…

«Филиппины – президентская республика…»

Россия – тоже…

«Президент избирается народом сроком на шесть лет…»

Нашли чем удивить…

«Коммунистическая партия Филиппин имеет вооруженную организацию…»

Переплюнули…

«Четырнадцатый век – высадка арабов…»

Арабский десант…

А вот – испанский:

«Экспедиция Фернана Магеллана… Острова стали называться Филиппинами в честь испанского принца и короля Филиппа Второго…»

Американский:

«1898 год – начало Американского периода…»

В России самый расцвет американского периода… Да и здесь, на острове Себу, он не закончился: с крыши этого двухэтажного комплекса можно невооруженным глазом рассмотреть другой охраняемый объект – американскую военную базу.

Стоит ли ждать экстрадиции в Россию? Саше Котику там не рады. Пожизненный срок в филиппинской тюрьме для него – оптимальный вариант. Пусть мутит воду в одноименном острову проливе, в отдельно взятой тюрьме. Пусть попытается бежать из мест заключения. За попытку бегства здесь сразу вскроют смертельную ампулу…

Образование, наука, искусство…

Туризм. Пляжный – нет: десять месяцев в году пляжи мокрые. Экстремальный и спортивный, подогретые конфликтами между мусульманской и христианской общинами, – да. Адреналина хоть отбавляй. Можно привлечь побольше туристов, определив им номера в тюрьме строгого режима…

– Ты что-то перестал улыбаться, Парень.

Котик очнулся от мыслей и словно впервые услышал историка. Да, он зачастую слушал его с улыбкой, которую и не требовалось расшифровывать: на взгляд Саши, оба занимались фигней.

– Вот отсижу свое и посмеюсь.

Историк сложил на груди руки, прилег на стол, изображая мертвеца.

– Да, да, – покивал Саша. – Ты смешной малый.

Сегодня большая репетиция. Генеральный прогон флешмоба под хит Майкла Джексона…

«Привет, сосед!» Он и Джошуа обменялись однобоким приветствием. Русский первым занял умывальник. Джошуа, дожидаясь очереди, перекинул через плечо полотенце и силился вслух вспомнить, что ему снилось. Это был обычный, ничем непримечательный утренний треп, к которому Саша привык, а порой и не замечал его. Почистив зубы и смыв с раковины следы упавшей пасты, он уступил место соседу.

Позавтракав рисом с рыбой, заключенные вышли на плац. Вслед за процедурой проверки, отчасти похожей на перекличку в армейском подразделении, наступило время исправительных работ. Пожалуй, впервые за долгое время музыка Майкла Джексона резанула ухо заключенного под номером 3417. Ежедневные репетиции и частые выступления стали для него изнурительным трудом. Интерес к процессу, который поначалу захватил его и был сравним с ярким костром в ночи, погас, как будто на огонь безжалостно плеснули водой, а едкий дым от него начал выедать глаза. Даже хореограф Кейн, который отсутствовал три недели, сегодня показался Саше надломленным. Еще и потому, что Джиттербаг[3]3
  Jitterbug – в данном случае любитель быстрых танцев (англ.).


[Закрыть] надолго задержал на нем взгляд. Русский едва удержался от грубости…

Кейну-то что, он всегда спиной к заключенным; делай, как я, – его главный метод обучения. Несомненный лидер с одной-единственной поправкой: вольный лидер среди заключенных. Залетная птица.

– Неважное настроение?

– Что?

Саше не хотелось отвечать на этот дурацкий вопрос. Он ответил бы на него в другом месте и в другое время. Но все же решил не омрачать приподнятого, видимо, настроения «учителя танцев».

– Год торчу здесь, а такого дерьмового настроения у меня еще не было.

Кейн подмигнул ему и, приоткрыв клапан черной рубашки, дал Саше посмотреть на снимок.

Волосы у Котика зашевелились у самых корней. На фотографии были изображены два человека, на одного из которых он даже не посмотрел, – все его внимание, все нервы были направлены на Аллу… В глазах его блеснули слезы – то ли перенапряг глаза, то ли свалилось на него состояние ожидания…

Он не стал спрашивать у Кейна, откуда у него эта фотография – сам расскажет, подобрав для этого удобный момент.

– Так ты говоришь, настроение у тебя – дерьмо? – переспросил Кейн на новый лад, пряча снимок обратно в карман, и заржал как жеребец.

Раздевалкой для приглашенных артистов и труппы Кейна (обычно не больше пяти человек) служило просторное помещение на первом этаже административного здания. Помещение граничило с прачечной, в которой грохотали стиральные и швейные машины, шипели гладильные прессы. Поскольку в представлениях все чаще участвовали приглашенные звезды, а бизнес директора тюрьмы процветал, в гардеробе был установлен кондиционер, возле каждого шкафа поставлена скамейка. В гардероб Кейн вошел через служебную дверь; Саша проник туда через прачечную, в которой в этот час работала смена заключенных из шестнадцати человек. Котик сдержал эмоции, однако короткое восклицание его было переполнено переживаниями и граничило с горячностью:

– Ну, рассказывай! – И через секунду: – Ты видел ее?

– Как тебя сейчас.

Саша прислонился спиной к ящику, ощутив его холод, закрыл глаза… Временами он надеялся увидеть Аллу среди гостей; и он в частых поворотах головы отыскивал среди посетителей, находящихся по ту сторону металлической сетки, образ любимой женщины. И с каждым днем надежды его таяли. Китаец Лю из соседней камеры (срок заключения пятнадцать лет) делился с товарищами радостью: «Моя жена приехала! Я видел ее среди гостей!» Счастливчик Лю. Его маленькая радость стала большим огорчением для других, которые так и не отыскали своих близких среди гостей. И только пара-тройка китайцев да один тайванец разделили его радость. Но скоро она обгорелой кожей сползла с его лица, а сквозь нее просочилась грусть: поначалу робкая, потом мрачная, острая, и наконец – безысходная. С возвращением тебя, Лю, в клуб разбитых сердец!

– Она здесь? Она придет?

Нет, этого мало. Котик испугался своих фантастических мыслей, в которых он пересек множество границ и, оборванный, обмороженный суровыми ветрами, опаленный жгучим солнцем, упал, разбив колени о родную землю. Еще никогда она не притягивала его к себе так сильно.

Сверхчувствительность…

– Она не здесь. Она не придет, – горячо прошептал Кейн, подняв палец – внимание! Ему послышались чьи-то крадущиеся шаги. Но нет, в шуме прачечной и ровном гуле кондиционера он не мог расслышать осторожную поступь человека.

Саша на одном чутье понял, что происходит, и опередил Кейна на мгновение:

– Как вы собираетесь вытащить меня отсюда?

– Возьми-ка вот это. – Джиттербаг сунул в руку Котика сверток.

– Что в нем? – Саша спрятал его у себя на теле и скрыл рубашкой навыпуск.

В нем нет ничего металлического – это заключенный определил на ощупь и по весу, хотя мысли его рисовали стандартные атрибуты для побега: пилка по металлу, нож, может быть, пистолет, лестница из гибкого троса.

– Потренируйся с этими вещами как следует. Малейшая ошибка – и ты навсегда потеряешь шанс выбраться из тюрьмы. Тебя обвешают браслетами, ошейниками и бросят в тюрьму с заключенными, уже совершившими побег. А меня посадят на освободившееся место. Будь осторожен, брат. Как сказал твой друг: у нас одна заготовка, не запори ее. На подготовку у нас десять дней.

– Десять дней… Да я с ума сойду за это время!

– Я тоже, – с иным оттенком ответил Кейн. – А планировщик давно свихнулся.

– Карпов? Серж?

– Кто же еще? – Кейн отозвался о нем как о старом знакомом. – Ну и друзья у тебя, Саша… Да, кстати, он просил передать, что действует без поддержки. Что это означает, ты, наверное, знаешь. А теперь слушай меня внимательно. Вот что ты должен будешь сделать…

Котик нанес тональный крем на предплечье, чтобы проверить реакцию крема на кожу. Опустив рукав рубашки, он вернулся из туалета на рабочее место и включил паровой гладильный пресс. Расправив на платформе арестантскую робу, он привел пресс в действие. Вырвавшийся пар заставил его дернуть головой: ему в нос ударил едкий запах пота. Робу плохо постирали, и она сохранила запах немытого тела заключенного. Он бросил взгляд на пронумерованную корзину с бельем, закрепленную за стиральной машиной. С первой по восьмую машины обсуживал Счастливчик Лю, а на этой корзине стоял номер семь.

Забрав робу с платформы, Саша направился в отделение стирки. И первый, кто попался ему на глаза, был китаец Лю. Первым желанием Саши было сунуть непростиранную робу ему в морду: «Ты забыл отстирать дерьмо с робы». Лю – он не из робкого десятка, завяжется драка, в которую будут втянуты сторонники русского и китайца – белые и желтые. Зачинщики отправятся в карцер. Обязательные в таких случаях обыски в камере и на рабочем месте приведут к плачевным результатам.

Лю был не без глаз и заметил гневный взгляд русского. И приготовился защищаться, машинально отыскивая глазами шведов: те обязательно станут на сторону русского. Он знал мощь ударов Саши. Особенно хорош был хай-кик: нога вылетала со скоростью выкидного ножа и защититься от него было непросто.

Котик на пару мгновений закрыл глаза, остывая. Протянув робу китайцу, он демонстративно потянул носом:

– Плохо простиралась. Воняет. Забери у меня всю партию с седьмой машины.

Развернулся и пошел прочь.

В адрес Лю посыпались шутливые версии: стиральный порошок ворует, тащится от запаха мочевины…

Саша отметил на настенных часах прачечной время: прошло полчаса, пора проверять результат. Выключив гладильный пресс, он вернулся в туалет. Запершись в кабинке, он закатал рукав и внимательно рассмотрел участок кожи на руке, покрытый тональным кремом. Он был коричневым и походил на лоскут кожи, пересаженный от негра. Для полноты этого ощущения не хватало следов от хирургического шва. Котик более внимательно осмотрел этот участок. Воспалений и раздражений, а также болезненных ощущений он не заметил. Также Кейн угадал с оттенком стика. Под ним кожа Котика стала такой же темной, как у самого хореографа. Но пора возвращаться на рабочее место.

Там к нему подошел Лю и забрал корзину с непростиранным бельем. Молча. Не бросая вызова. Зародившийся было конфликт был погашен.

Котику еще раз пришлось наведаться в туалет, чтобы проверить кожу на воспаление от стика. За те полчаса, что он провел за горячим прессом и воздействием психологического напряжения, он изрядно вспотел, и от него мог шарахнуться, зажимая нос, тот же Лю. Капельки влаги, проступившие через поры, выступили поверх крема, как бы естественным путем, а не подняли его, о чем беспокоился Саша. Значит, все в порядке.

Пробный шар запущен. Впереди восемь дней упражнений по нанесению стика уже на лицо – чтобы добиться совершенства и макияж не смотрелся маской. Как будто перед ним открылась дверь, и он ступил в переход количественных изменений в качественные. Главное – добиться качества.

А теперь самое время подумать над словами Рональда. Котик не верил в Карпова как в человека всемогущего (как в человека, работающего на всемогущую организацию, – да). Если Кейн точно передал его слова (Карпов действует без поддержки, то есть не опирается на сильную руку военной разведки), то Карпов надеется только на свои силы. Если брать за основу его связи в России и странах бывшего Союза, то связи в дальнем зарубежье ассоциировались с друзьями его друзей в какой-нибудь социальной сети. И если цепочка Карпова и доползет до Филиппин, то не будет отличаться крепостью и надежностью. То есть Карпов предлагал Котику выбор – остаться в тюрьме или ухватиться за ниточку – как ненадежный, нетрастовый шанс.

Вечер следующего дня. Джошуа отправился играть в баскетбол, Саша отказался составить ему компанию. Выждав пять минут, он подошел к умывальнику, глянул на свое отражение в зеркале и приступил к макияжу. Включив воду и намылив лицо, он тщательно вымыл его, чтобы обезжирить. Насухо вытерся полотенцем, выдавил на ладонь немного крема и нанес его на лоб, щеки подбородок, шею. Мягкими круговыми движениями начал втирать его в кожу. И облик его менялся буквально на глазах. Когда он закрыл глаза и, обработав стиком веки, снова открыл их, на него смотрел совсем другой человек. Не Рональд Кейн, конечно, даже не похожий на него человек, а пока что просто чернокожий… с розовыми губами. В ход пошла помада с фиолетовым оттенком. Вот так. Совсем другое дело. Теперь руки. Еще одна порция Black Opal, и руки приобрели нужный оттенок. Саша открыл коробочку с накладными ногтями желтоватого цвета. Они были длинными, и ему еще предстояло их обработать, придав им нужную форму. А пока он сымитировал приклеивание ногтей. Последний штрих – полоска усов а-ля Эдди Мерфи. Но они не хотели держаться на губе, покрытой кремом. Это нужно учесть. Котик обезжирил верхнюю губу мыльным раствором, и только тогда полоска усов надежно закрепилась на коже. Можно даже подергать за короткие щетинки. Да, держатся крепко.