Текст книги "Древняя книга Агриппы"

– Так давайте его заключим! – с едва заметным раздражением предложил Борис Львович.

– Минуточку, я должен посмотреть, кого из сотрудников могу подключить к этому делу.

Тавров пару минут озабоченно листал толстый блокнот, потом с сожалением его закрыл.

– К моему глубокому сожалению, у нас сейчас нет свободных сотрудников. В таких случаях мы обращаемся к другому агентству, являющемуся нашим партнером. С вашего позволения, я сделаю им звонок.

– Это солидная фирма? – с сомнением спросил Борис Львович.

– Обижаете, Борис Львович! – отозвался Тавров, набирая номер. – Алло, Игорь! Это Тавров. У меня для тебя есть клиент. Ты как сейчас? Время есть? Тогда он к тебе подъедет, лады?

Тавров положил трубку.

– Вот вам его визитка. Очень опытный профессионал. Договор заключите непосредственно с ним.

Когда Борис Львович ушел, Тавров несколько минут сидел, задумчиво глядя в стену. Он отказал столь выгодному клиенту не по причине сверхзагруженности сотрудников. По сути, он был единственным работником в своем агентстве и в любом другом случае с радостью бы ухватился за это дело. Но только не теперь. Проблема заключалась в том, что женой Бориса Львовича была Ольга Берг.

* * *

Тавров вспоминал, что собирался сделать непосредственно перед приходом Бориса Берга. Ах да! Позвонить секретарю матушки Евфросиньи, записаться к ней на прием и уточнить дату визита Андрея. Но прежде надо бы сделать еще одну проверку. Она займет определенное время, и этот звонок лучше сделать немедленно! Кому только? Да, пожалуй, лучше всего это сможет сделать Павлов.

– Вадик? Здравствуй, это Валерий Иванович. Узнал? Ну как дела? Не отрываю тебя? Ну хорошо! У меня тут небольшая просьба. Два года назад при пожаре в лаборатории одного НИИ погиб некий Салуков Вячеслав Игоревич. Мне нужно знать, не фигурировал ли он в каком-нибудь расследовании. Нет, не обязательно убийство. Финансовые махинации, наркотики, взятки – что-нибудь в таком роде. Да понимаю я, о чем прошу! А если я вам какой-нибудь «глухарь» помогу закрыть благодаря этой информации? Конечно, серьезно! Так сделаешь? Ну и хорошо! Спасибо, Вадик!

Теперь можно было договариваться о встрече с матушкой Евфросиньей.

– Здравствуйте, Лариса! Это Валерий Иванович, друг Леноры Павловны. Вспомнили меня? Я хотел бы узнать, когда на приеме у матушки Евфросиньи был некий Семенов Андрей. Да, я жду.

Тавров закурил, дожидаясь ответа.

– Да-да, я слушаю. Ага, даже два раза? А когда? Угу. Лариса, я хотел бы поговорить с матушкой. Да, я понимаю, что это трудно. Так запиши меня на прием. Завтра в три часа дня? Отлично! Спасибо, Лариса!

* * *

Тавров доехал до станции метро «Цветной бульвар» и переулками направился к офису матушки Евфросиньи. Он любил этот район, потому что вырос здесь. Когда-то он знал каждый двор и каждый дом от Садового до Бульварного кольца между Сретенкой и Цветным бульваром. Здесь жили его друзья и знакомые. С этими местами связаны его первые впечатления от жизни: вой сирен за окном, плотно завешанным светомаскировочной шторой; выстрелы зенитных орудий и взрывы бомб; вечный голод военного детства и сказочный новогодний подарок, полученный на елке в Колонном зале зимой сорок третьего, – мандарины, орехи и шоколад. От Сухаревки видно его школу. А вон там стояло двухэтажное здание военного комиссариата, откуда Тавров уходил в армию.

Теперь все изменилось. На месте старых домов вырос «новодел», стилизованный под старину. Многим это не нравилось, но Тавров считал, что лучше стилизация под старину, чем уродливые стандартные коробки или лжеконструктивистские изыски. Впрочем, наверное, сто лет назад ревнителей московской старины точно так же ужасали многоэтажные доходные дома в стиле модерн, выросшие среди уютных купеческих и дворянских особняков. Все это ерунда! Главное: канули в вечность характерные для Москвы семидесятых и восьмидесятых облупленные фасады домов.

Тавров стал подниматься к Сретенке не по переулку, где находился офис матушки Евфросиньи, а по соседнему. В этом переулке он когда-то жил и решил позволить себе немного ностальгии.

Возле родного дома стоял черный «Мерседес» с затемненными стеклами, как напоминание об изменившихся временах. Тавров даже не мог зайти в дом и поговорить со старыми жильцами: все коммуналки давно уже были расселены. Тавров обошел «Мерседес», не останавливаясь возле дома. Ностальгическая идиллия исчезла. И вовремя.

Когда-то сзади стоял еще один дом: двухэтажный деревянный. Теперь на его месте разбили чахлый скверик с детской площадкой. За площадкой в соседнем переулке поднималась громада здания, в котором принимала матушка Евфросинья. Тавров направился туда через детскую площадку.

Из-за угла появился человек. Он шел навстречу Таврову: высокий шатен лет сорока в кашемировом пальто, во рту большая сигара, на носу очки в золотой оправе. Безумно дорогие ботинки дико смотрелись в снежно-солевой каше у тротуара. Однако шатен прошел по ней, не пытаясь обойти или перешагнуть приметы неприглядной отечественной зимы. Недалеко от Таврова шатен остановился, обернулся и посмотрел назад. Бросил сигару на тротуар, снял очки, аккуратно протер их носовым платком, снова надел и быстро прошел мимо Таврова.

Тавров подошел к подъезду и оглянулся. Шатен миновал детскую площадку и скрылся. Спустя полминуты из-за угла появился «Мерседес». Он медленно проехал по переулку, свернул на Сретенку и скрылся в направлении Сухаревской площади.

Глава 13

Тавров явился на прием к матушке Евфросинье точно в назначенный срок.

– Хоть часы проверяй, – улыбнулась Лариса.

– Многолетняя привычка! – отозвался Тавров, усаживаясь в кресло, и тут же спросил: – Ларисочка, вспомни, голубушка: когда Семенов приходил в последний раз, долго ли он пробыл у матушки Евфросиньи?

– С полчаса. Меня еще это удивило: обычно во второй раз приходят просто поблагодарить. А он пробыл минут тридцать – тридцать пять.

– А уходя, ничего не сказал?

– Нет, – сокрушенно вздохнула Лариса. Она явно была разочарована этим фактом.

– А матушку Евфросинью вы не спрашивали по этому поводу?

– Ну что вы, Валерий Иванович! – удивилась Лариса. – У нас так не принято. Да она ничего бы и не сказала. Вы же знаете, что она никогда не помнит, что происходит во время сеанса. Так что, если вы к ней по этому поводу, то совершенно напрасно.

– Я тоже так думаю, – согласился Тавров, – но должен попытаться. «Быть уверенным» и «знать» – понятия разного порядка. Что поделаешь! Старая ментовская привычка – отработать до конца все варианты, даже заведомо проигрышные.

Тавров взглянул на часы: пять минут третьего. Он достал из кармана пачку «Золотой Явы».

– Что-то клиент задерживается. Пойду покурю.

– Да-да, конечно, – кивнула Лариса.

Тавров покурил в подъезде: на улице шел мокрый снег, разводя белесый свет пасмурного дня промозглой сыростью. Когда он вернулся в приемную, Лариса сообщила:

– Матушка еще не освободилась.

– Там что, дама? – поинтересовался Тавров.

– Нет, мужчина. Немолодой, кашляет – проблемы со здоровьем, наверное, – поделилась наблюдением Лариса. Они еще поболтали, потом Лариса взглянула на часы и удивленно воскликнула:

– Уже без двадцати три! Скоро следующий клиент появится. Пойду, напомню матушке, что вы давно ждете.

Лариса скрылась за дубовой дверью. Когда она появилась через минуту, ее лицо было белее стены, а глаза, казалось, стали больше стекол очков. Держась за стену, она прошептала:

– Там, там!.. Матушка… матушка…

Тавров успел подхватить соскальзывающее вдоль стены тело девушки и осторожно уложил ее в глубокое кресло. Затем вытащил пневматический пистолет «аникс» – точную копию «браунинга» – и осторожно подошел к двери. Пневматика, конечно, не оружие, но если попасть противнику в нервный узел, то можно выиграть время.

В кабинете стоял обычный полумрак. Яркое пятно света выделялось на столе. Только матушки Евфросиньи не было. Тяжелое кресло было опрокинуто и валялось на полу. Рядом темнел силуэт. Тавров направил свет лампы на лежащую. Это была матушка Евфросинья. На лбу темнело пятно, вокруг головы растеклась лужа крови.

Через открытую дверь донесся звук. Тавров выскочил в приемную. У дверей стоял какой-то мужчина. Он только что вошел и с ужасом смотрел на распростертую Ларису. Увидев пистолет в руке Таврова, он побледнел и хрипло сказал, поднимая руки:

– Я ничего не видел, я никому не скажу…

– Мобильник есть? – спросил Тавров, кидаясь к столу.

– Есть, – с готовностью подтвердил мужчина и, опасливо косясь на Таврова, полез в карман куртки.

– Вызывайте «Скорую», скажите: огнестрельное ранение. А я вызову милицию. Да быстрее, черт возьми!

Пока они звонили, Лариса пришла в себя. Тавров налил ей воды в стакан из стоявшего у дверей автомата и сказал:

– Все в порядке, Лариса. Сейчас приедет «Скорая».

Затем повернулся к стоящему столбом мужчине:

– Побудьте с ней, дождитесь милицию и врача. Никуда не уходите, иначе вас ждут большие неприятности. Понятно?

До мужчины наконец дошло, что Тавров вовсе не убийца. Он на глазах порозовел и с готовностью подтвердил:

– Да-да, само собой… а как же!

Тавров вернулся в кабинет. Далеко не сразу ему удалось обнаружить выключатель на стене. Огромная хрустальная люстра залила желтоватым светом запыленных лампочек кабинет, который с исчезновением вечного полумрака сразу оказался значительно меньше.

Никаких следов борьбы в кабинете не было заметно. Кресло, по-видимому, опрокинулось, когда матушка Евфросинья упала на пол. Тавров склонился над телом, попытался нащупать на шее пульс, но не смог. Темное пятно у самой кромки пропитанных кровью волос, несомненно, было входным пулевым отверстием. «Конец», – подумал Тавров. После таких ран не выживают. Куда же делся убийца?

Тавров огляделся и увидел в другом конце кабинета за книжным шкафом дверь. Он прошел туда и оказался в длинном коридоре. В одном конце коридора виднелась дверь в приемную, в противоположном светилось окно кухни. Тавров пошел по коридору, заглянув по дороге в спальню, гостиную и чулан. Там никого не было, отсутствовали и видимые следы обыска. Ванная и туалет тоже оказались пусты. На кухне на полу валялся опрокинутый табурет, и стол стоял криво: как будто тащили что-то тяжелое к двери черного хода. Тавров толкнул дверь. Она оказалась не заперта. Тавров вышел на лестницу, прислушался. Ни звука, ни движения.

Тавров вернулся в коридор. Его заинтересовала одна странность. Если со стороны дома, выходящей на улицу, последовательно расположились двери четырех комнат, то с противоположной стороны было только три двери: в ванную, в туалет и в чулан. Куда же делось еще примерно сорок квадратных метров жилой площади? Чуть поколебавшись, Тавров зашел в чулан и через несколько минут нашел то, что искал: большой ободранный платяной шкаф. Висевшие когда-то в нем пластиковые мешки с одеждой теперь валялись кучей в углу. В платяном шкафу не было задней стенки – вместо нее обнаружилась металлическая дверь с зиявшей вместо замка дырой. Тавров осторожно открыл дверь и очутился в большом зале.

Видимо, во время ремонта рабочие снесли межкомнатную перегородку и заложили окна кирпичом. В результате получился длинный зал без окон с одной дверью, через которую и вошел Тавров. Стены были побелены, а полы застелены белым линолеумом, из-за чего зал напоминал внутренность подарочной коробки. Освещался зал двумя потолочными лампами в простых белых плафонах. Таврова поразили две необычные вещи. Во-первых, поперек зала протянулась мощная металлическая балка со свисавшей с нее тяжелой железной цепью, словно взятой с какого-нибудь корабля. Во-вторых, по стенам зала стояли четыре зеркала, – точнее, когда-то стояли, поскольку от зеркал остались одни рамы с торчащими кое-где осколками. При ближайшем рассмотрении Тавров обнаружил, что зеркала были расстреляны из пистолета: на полу валялось не меньше десятка стреляных гильз, а в стенах отчетливо виднелись следы от пуль.

Больше в зале ничего не было, даже пыли – просто стерильная чистота. Тавров еще раз оглядел зал, потрогал цепь. Зал выпадал из стройной цепи рассуждений. И если пять минут назад Тавров был уверен, что убийство матушки Евфросиньи вызвано последним визитом к ней Андрея, то теперь он никак не мог связать увиденное в зале с Трофом. Из зала явно что-то унесли. И зачем понадобилось расстреливать зеркала? Что это? Спланированная акция или просто выходка психопата?

Ладно, пора встречать милицию. Тавров засунул пистолет в кобуру и направился к двери.

* * *

Тавров сидел в кабинете подполковника Павлова и с наслаждением пил вторую чашку крепкого горячего кофе. Когда-то лейтенант Павлов начинал службу под руководством Таврова. Он уверенно шагал по ступеням карьерной лестницы и теперь руководил отделом убийств в МУРе.

– Проверил я вашего Салукова, Валерий Иванович, – сказал Павлов. – Труп некриминальный, дело закрыто. А вот НИИ, где работал Салуков, трясли на предмет наркотиков. По некоторым данным, именно в лабораториях этого НИИ изготавливался синтетический наркотик, поступавший на наркорынок Москвы и некоторых других городов. Но это было уже спустя полгода после смерти Салукова, и связать его смерть с проверкой НИИ впрямую невозможно. Почему вас так заинтересовал этот покойник?

– Да так, в связи с одним парнем, которого я сейчас разыскиваю.

– А как вы у гадалки оказались? Тоже в связи с расследованием?

– Да, по тому же самому делу. Незадолго до своего исчезновения этот парень был у матушки Евфросиньи.

– А покойный Салуков тут при чем?

Тавров поставил кружку на стол.

– Есть у меня основания полагать, что Салуков вовсе не такой уж покойный.

– Не знаю насчет Салукова, а вот реальный огнестрел уже имеется, – нахмурился Павлов. – Не понимаю, как эта гадалка еще жива! А почему вы решили, что Салуков жив? И какая связь между ним и покушением на убийство гадалки?

– Похоже, что именно якобы покойный Салуков и стрелял в матушку Евфросинью, – ответил Тавров.

Павлов налил дымящийся кофе себе и Таврову.

– Тогда давайте, Валерий Иванович, сначала и поподробней.

– Два года назад девушка, некая Наташа Семенова, устроилась лаборантом в лабораторию Салукова. Задерживаться там приходилось допоздна, и однажды брат Наташи Андрей, которому приходилось встречать сестру вечерами, высказал свое неудовольствие Салукову. Точнее, это мнение Наташи. Я же полагаю, что Андрей каким-то образом узнал, что в лаборатории Салукова производится синтетический наркотик. Один из сотрудников Салукова, некий Жигарев, весьма редко бывал на работе, а сразу после гибели Салукова уволился по собственному желанию и уехал из Москвы. Скорее всего, именно Жигарев и был посредником между наркоторговцами и Салуковым. Короче, Андрей категорически потребовал не впутывать Наташу в дела с наркотиками, и Салуков выполнил его требование.

– А не логичнее было бы Наташе просто уволиться? – спросил Павлов.

– Она не хотела увольняться, а Андрей не мог объяснить ей истинную причину беспокойства, – пояснил Тавров. – Ну а в скором времени у Салукова произошел конфликт с хозяевами, – скорее всего, из-за денег. И Салукова решили убрать. Пожар должен был скрыть все следы. Отчасти это удалось: проверка не обнаружила никаких нарушений. Оно и понятно: лаборатория уже полгода не работала, а на рынок поступал товар из запасов. Салуков в тяжелом состоянии попал в больницу. Ему удалось выжить, но тут встал вопрос: что делать дальше? Видимо, он считал, что хозяева не оставят его в покое. И у него родился план.

В это же отделение с тяжелыми ожогами попал некто Трофимчук. Пока Трофимчук лежал в больнице, от инсульта скончался его отец, оставив Трофимчуку огромную квартиру в центре Москвы и дачу в престижном поселке… Наверное, и без моих объяснений понятно, что вскоре Салуков скончался, а Трофимчук пошел на поправку. Не успел он выйти из больницы, как его лечащий врач, – являвшийся, естественно, и лечащим врачом Салукова, – стал обладателем пресловутой дачи. Трофимчук немедленно продал квартиру, купил новую, подправил внешность пластическими операциями и посвятил себя искусству. Все шло хорошо, но вдруг этим летом лже-Трофимчук повстречал в Адлере Андрея Семенова. Тот, видимо, узнал Салукова, хотя и не подал виду. Но Салуков, – который стал уже к этому времени скульптором Трофом, почувствовал это. Он предложил Андрею стать его натурщиком. Тот согласился. Видимо, убеждение Андрея в том, что Трофимчук в действительности является Салуковым, крепло. Чтобы окончательно прояснить ситуацию, он сходил к ясновидящей матушке Евфросинье. И буквально на другой день исчез. Когда Наташа наняла меня для поисков брата и я вышел на Трофа, он вначале чувствовал себя уверенно. Но когда я установил, что Троф не отправлял Андрею пригласительный билет на открытие выставки, то понял – Троф обеспокоился и решил упредить события. Опасаясь, что Андрей все рассказал матушке Евфросинье, Троф сегодня явился к ней и… Вполне возможно, что Андрей оставил ясновидящей какие-либо доказательства того, что Троф – на самом деле Салуков. Ведь Андрей бывал на квартире и в мастерской Трофа и вполне мог найти нечто любопытное. И именно эти улики Троф и искал. Вполне возможно, что в том большом зале находился сейф. Убедившись, что быстро вскрыть его не удастся, Троф в бешенстве расстрелял зеркала – ведь каждая минута была на счету, тело ясновидящей секретарша могла обнаружить в любой момент. Троф вытащил сейф через дверь черного хода и вместе с ним скрылся на машине. Скорей всего, ему кто-то помогал.

– Вы меня извините, Валерий Иванович, – с досадой проговорил Павлов, – но все это полет фантазии, ничем не подкрепленные догадки. Что реально мы можем предъявить этому вашему Трофу? Обвинение в убийстве Андрея Семенова? А где труп Семенова?

– Ну ты же знаешь, Вадик, что хорошо спрятанный труп можно найти только случайно, – ответил Тавров. – Возьмешь Трофа, расколешь – он сам и покажет!

– А чем его колоть, Валерий Иванович? – возразил Павлов.

– Из всего списка гостей, приглашенных на открытие выставки, только Семенов не получил приглашения, – напомнил Тавров. – Я был у Трофа дома и украдкой пересчитал конверты с неиспользованными приглашениями. Троф не посылал приглашения Семенову, единственному из всего списка, хотя и уверяет, что посылал. Почему? Да потому что это его прокол! Он не послал приглашения Семенову, потому что знал наверняка: Андрей Семенов мертв!

– Это доказательство вряд ли можно будет использовать на суде, – заметил Павлов. – Вот если бы удалось доказать, что Салуков присвоил себе имя умершего Трофимчука, тут бы можно было начать раскручивать. Но какие мы имеем доказательства, позволяющие уверенно идентифицировать личность Салукова? Отпечатки пальцев?

– Салуков не имел конфликтов с законом, потому отпечатков для идентификации нет, – мрачно констатировал Тавров.

– Особые приметы. С ними тоже, я так понимаю, дело обстоит неважно. Нигде эти приметы не были официально зафисиксированы, ближайших родственников и знакомых, могущих что-либо рассказать, вам пока обнаружить не удалось. Так?

– Так, – подтвердил Тавров.

– Что остается? Зубы. Вы видели стоматологическую карту Трофимчука?

Тавров безнадежно махнул рукой.

– Я проверял районные поликлиники по прежнему месту жительства Трофимчука. При переезде Троф забрал все медицинские карты из районных поликлиник – в связи с новым местом жительства. Однако на учет не встал. Так что здесь глухо.

– Вот видите, Валерий Иванович. Никаких фактов, позволяющих сделать вывод, что нынешний Трофимчук и умерший Салуков являются одним и тем же лицом, у нас нет, – констатировал Павлов. – Я уже не говорю, что и Жигарева вы не нашли. Кстати, в связи с подозрением в торговле наркотиками Жигарев уже полтора года находится в федеральном розыске. И самое плохое, Валерий Иванович, – то, что вы сами осознаете: никаких пригодных для суда фактов у вас против Трофа нет. И оттого ходите кругами вокруг Трофа и светитесь, словно рождественская елка. Заканчивайте это, Валерий Иванович, прошу вас!

– Что ты имеешь в виду, Вадик? – прикинулся удивленным Тавров.

– Бросьте, Валерий Иванович, – укоризненно сказал Павлов. – Я вас хорошо знаю. Вы решили спровоцировать Трофа на активные действия и тем самым получить недостающие доказательства. И если Троф – действительно Салуков и он действительно убил Семенова, то у вас все шансы лечь рядом с последним.

– Что значит «действительно»? В смерти Семенова у меня сомнений нет, – заявил Тавров. – Похищать Семенова с целью выкупа нет никакого смысла, а вот заставить навсегда замолчать…

– Валерий Иванович, давайте отвлечемся от Семенова, – перебил его Павлов. – У меня есть вполне реальный огнестрел, и я буду работать только по нему. Вы можете связать Трофа с покушением на убийство гадалки?

– Впрямую нет, – задумчиво ответил Тавров. – Секретарша даже описать посетителя толком не смогла. Рост примерно метр семьдесят пять, худощавый, в черном пальто, русые курчавые волосы, дымчатые очки, низ лица закрыт шарфом, все время кашлял и говорил хриплым голосом. Это мог быть и Троф – лица она практически не видела, а волосы вполне могли оказаться париком. Вот оружие…

– Эксперты уже работают, – сообщил Павлов, – хотя на дело он наверняка шел с «чистым» стволом. Ну узнаем тип оружия, и что? Пистолет уже наверняка где-нибудь в водостоке валяется. Вот с мотивом неясно. Ваша версия, Валерий Иванович, мне кажется совершенно неубедительной. Как эта гадалка могла подвесить сейф к цепи? Тельфера там нет, цепь просто прикручена болтами к балке. И зачем его подвешивать? И по зеркалам он вряд ли стрелял в припадке ярости. Я понимаю, если бы он с досады расстрелял обойму. А в зале мы нашли тридцать шесть гильз. Тридцать шесть! Он что, из пистолета-пулемета стрелял, что ли? Расположение пулевых отверстий в стене говорит о том, что все эти выстрелы были одиночными. Как вы это объясните?

– Возможно, все это сможет объяснить матушка Евфросинья, если останется жива, – сказал Тавров. Он взглянул на часы и спохватился: – Ох, Вадик, засиделся я у тебя, а ведь мне уже пора. Мы с Ленорой едем в больницу к Евфросинье. К ней вряд ли пропустят, так хоть с врачами поговорить…

– А кто это – Ленора? – поинтересовался Павлов.

– Это моя знакомая, подруга матушки Евфросиньи, – пояснил Тавров.

– А откуда она ее знает?

– Когда-то вместе учились в университете.

– Вот так гадалка! – присвистнул Павлов. – Я позвоню в больницу и скажу, чтобы вас пропустили. А то мы там охрану выставили, так что так просто вас туда не впустят.

– Спасибо, Вадик. Да, и еще одна просьба: скажи операм из РОВД, чтобы мой ствол вернули.

– Какой ствол? – удивился Павлов.

– Да они у меня в офисе матушки Евфросиньи изъяли пневматический пистолет – якобы для того, чтобы проверить, не приспособлен ли он для стрельбы боевыми патронами, – объяснил Тавров.

– Во дают! – недовольно прокомментировал Павлов. – Хорошо, вернут. Что-нибудь еще?

– Проверьте алиби Трофа. Трофимчук Николай Иванович, проживает в районе станции метро «Сокол». Пусть твои что-нибудь придумают, чтобы не вызывать подозрений. Мне важно знать: где он был сегодня днем?

– Ох уж мне этот ваш Троф! – крякнул Павлов, но сделал пометку в настольном календаре.