Текст книги "Илиада Капитана Блада"

– Кто там?

– Я, я, я, – зашептала Тилби.

Мальчишка ошалел.

– Ты?! – Он был, как и все в доме, убежден, что выбраться ночью за пределы усадьбы без разрешения дона Диего или хотя бы Фабрицио нельзя.

– Открывай скорее!

Но мальчик медлил. Еще более подозрительным, чем факт нахождения этой английской служанки за пределами дома, было то, что она хочет вернуться внутрь. Мальчишка подозвал остальных, и они стали обсуждать, что им делать. Отпирать дверь им было строго-настрого запрещено, звать стражу на помощь было опасно – обнаружилось бы то, чем они тут занимаются.

– Скорее, скорее! – умоляла Тилби.

* * *

На взгляд Фабрицио, дон Диего был безнадежен: глаз вытек, повреждена височная кость, потеряна уйма крови. Правда, лекарь сделал все нужные примочки и заявил, что кровопускание больному не повредило – кровь вымыла из раны всю заразу, которую мог занести вертел. Фабрицио выслушал его внимательно и даже похвалил за усердие, но остался при своем убеждении, что хозяину долго не протянуть.

Оставив врача дежурить у тела (какая, право, преданность), Фабрицио поспешил к мисс Элен. Дон Диего что-то хрипел в горячке, Фабрицио ухмыльнулся в ответ.

Дверь в покои пленницы была заперта, и генуэзец улыбнулся опять – у него имелись ключи от всех помещений в доме. Ах вот оно что, тут не только заперто на ключ! Изнутри придвинуты какие-то стулья. Даже сил тщедушного Фабрицио хватило, чтобы опрокинуть эту баррикаду. Он вошел в комнату, поправил отвороты манжет и иронически поклонился.

– Не кажется ли вам, мисс, что пришло время нам поговорить?

– С вами мне говорить не о чем, – холодно сверкая голубыми глазами, сказала Элен.

– Не спешите. Вы неумно себя ведете. Надо учиться на собственном опыте. Ведь тактика непрерывных оскорблений и препирательств не принесла вам пользы, согласитесь.

– Мне не надо от вас ни пользы, ни помощи.

Фабрицио притворно вздохнул:

– Вы не понимаете, что сами усиленно расшатываете мост, по которому могли бы спокойно перейти бездну.

– Я не слушаю вас!

– И тем не менее я скажу, что я именно тот человек, который вам нужен, и вам лучше всего иметь дело со мной, чем с кем бы то ни было еще.

– Почему? – не удержалась Элен.

– Потому что я принесу вам наименьший вред. Мне не нужна ваша жизнь, мне не нужна ваша любовь, мне нужны лишь деньги. Я помогу вам выбраться отсюда, и вы...

– Насчет любви я вас поняла, но вы что-то говорили насчет жизни. Кому нужна моя жизнь?

– Вы опять мне не верите. – Фабрицио достал из кармана письмо Лавинии и протянул Элен. – Я сейчас объясню вам, в чем тут дело.

Но он не успел договорить, распахнулась дверь на террасу. В дверях стоял дон Мануэль с обнаженной шпагой. Лицо Фабрицио посерело от ужаса.

– Что вы хотели сказать этой беззащитной девушке, сеньор, чего вы хотели от нее добиться?

Генуэзец отступил к стене и прижался к ней спиной, затравленно глядя на человека со шпагой.

В это время в глубине дома раздался какой-то грохот, и почти сразу вслед за этим раздался звериный рев дона Диего. Он, очевидно, встал с постели. Фабрицио вытащил шпагу и, воспрянув духом, решил продержаться до прихода хозяина.

– Сюда, дон Диего, сюда! – завопил он, но больше ничего сказать не успел, дон Мануэль одним элегантным движением пригвоздил его к стене. Вслед за этим он схватил Элен за руку.

– Идемте, у нас ни одной лишней секунды.

– Да, да, – согласилась она, – только вот это. – Она подбежала к упавшему Фабрицио и вырвала письмо Лавинии у него из руки.

– Что это? – спросил дон Мануэль.

– Кажется, какая-то важная бумага.

И они стремительно покинули комнату, а вслед за этим и усадьбу.

Оказывается, во время переговоров, которые вела с поварами Тилби, к дверям кухни тихонько подкрался Энтони со своими людьми. Они затаились в темноте, и даже камеристка не чувствовала, что они стоят рядом.

Стоило одному из мальчишек отодвинуть обе задвижки, запиравших тяжелую, обитую железом дверь, как вслед за Тилби внутрь влетело шестеро вооруженных англичан. Естественно, в спешке они произвели такой грохот, что он мог разбудить даже мертвого. Дон Диего, во всяком случае, поднялся. Обнаружив, что в его доме происходит черт знает что, старый разбойник, забыв о выбитом глазе, стал созывать людей, которых в доме было предостаточно. И через какую-то минуту Энтони со своими людьми вынужден был отступить в столовую под натиском превосходящих сил.

Там, отражая удары сразу двоих или троих испанцев, Энтони крикнул Тилби:

– Где Элен?

Камеристка, еще каким-то чудом сохранявшая присутствие духа, показала знаком, чтобы он шел за ней. И англичане стали отходить в указанном направлении.

Дон Диего сразу понял, что имеется в виду, взревел от ярости, – и натиск его людей еще больше усилился.

Энтони и его людям удалось забаррикадироваться в комнате Элен, образовалась пауза в несколько секунд, и лейтенант, не обнаруживший в комнате той, которую искал, снова спросил у служанки:

– Где Элен?!

Подручные дона Диего стали высаживать дверь.

Чихая от набившегося в нос порохового дыма, Тилби крикнула:

– Она была здесь.

– Но где она?

Второй удар почти сорвал дверь с петель.

– Ее, наверное, увел дон Мануэль.

– Дон Мануэль? – ошарашенно спросил Энтони. – И она... – У Энтони перехватило дыхание. – Она сама, она согласилась?

И тут Тилби сказала правду, о чем сожалела потом очень и очень долго:

– Да, мисс Элен сама меня послала за ним.

Лейтенант остолбенел.

– Сама?! Что ты говоришь?! Поклянись!

– Клянусь, но тут вот в чем дело...

Третьим ударом вынесло дверь, в комнату со страшным ревом вломилась целая толпа вооруженных испанцев, и объяснения камеристки канули в нахлынувшем грохоте.

Лейтенант Блад, побледневший, с остекленевшими глазами, вяло и неохотно отмахивался шпагой. Его оттеснили к стене, где ему был нанесен страшный удар прикладом мушкета в голову. Он рухнул на пол. Остальные англичане были перебиты.

* * *

Наутро дон Диего подводил итоги прошедшей ночи. Они были неутешительны. Он лишился глаза, и хотя, по уверениям всех лекарей, которых нашли в округе, его жизни травма не угрожала, радоваться не приходилось. Потерей номер два он считал Элен. Предательство племянника его ничуть не удивило, от любого из своих родственников, товарищей и подручных он ждал только плохого. Исчезновение пленницы держало его в состоянии ярости. Он остался в дураках, а в сердце осталась отравленная заноза, от которой он не знал, как избавиться.

Гибель Фабрицио он потерей не считал. Поэтому третьей по счету и значению неприятностью был тот факт, что англичанам стало известно его убежище. «Мидлсбро» попытался проникнуть в гавань, но после перестрелки с батареями внешнего форта ушел в море. Было бы наивным считать, что губернатор Ямайки не предпримет никаких действий против похитителя дочери и пленителя сына. Да, сын сэра Блада был единственным приобретением дона Диего, и распорядиться им следовало с максимальной выгодой и быстротой.

Дон Диего поискал на своем столе письмо Лавинии, его там не оказалось, равно как и нигде в доме, но его это не смутило. Что мешает ему самому написать этой кровожадной девчонке? Она должна компенсировать все его потери. Он велел новому камердинеру – глупому, а вдобавок насмерть перепутанному мулату, привести к нему Троглио. Уже через десять минут лысая голова склонилась перед ним в услужливом поклоне.

– Ты, кажется, недоволен мной? – спросил дон Диего, поправляя на глазу повязку, – у него было такое впечатление, что из глазницы вот-вот снова пойдет кровь.

– Как я могу быть недоволен вами? – поклонился генуэзец. – Что вы хотите мне сказать?

– Да ничего особенного, кроме того, что я принимаю ваше предложение.

Троглио удивился:

– Но...

– Никаких этих «но», я и без тебя знаю, что мой племянничек выкрал мисс Элен. Но судьба, из чувства справедливости, подбросила мне вместо красавицы сестры красавца брата. Он, правда, без сознания до сих пор, но в нашем деле это скорее плюс, чем минус.

– Моя госпожа мне не поручала выкупать брата мисс Элен.

– Дурак! – дернулся дон Диего и тут же схватился за свою повязку. – Если все, что ты мне здесь плел, правда, то она будет рада брату не меньше, чем сестре. Ведь она в него влюблена, как кошка.

– Это верно, – кивнул Троглио, он опять начал попадать под воздействие мощного обаяния дона Диего, – но не представляю, что она могла бы извлечь из факта обладания сэром Энтони, если он к ней холоден...

– Дурак, дурак и еще раз дурак! Во-первых, знаешь почему? – Дон Диего загнул палец. – Во-первых, потому что «факт обладания» – это факт обладания, и извлечь из него можно очень и очень много, если только с умом подойти. Раз у тебя нет фантазии, верь мне на слово. «Факт обладания», – повторил испанец смакуя.

– А во-вторых? – тихо спросил Троглио.

– А во-вторых, потому что – раскинь своей лысой головой! – не все ли нам равно, что будет воображать и выдумывать твоя хозяйка, нам бы только получить с нее деньги.

Генуэзец еще ничего не понял, но изобразил заинтересованность.

– Ты поедешь и предложишь ей эту сделку от моего имени.

А в самом деле, подумал лысый, конечно, это не совсем то, что нужно мисс Лавинии, но почему бы не рискнуть? Во всяком случае, это лучше, чем ехать с пустыми руками.

Дон Диего налил себе еще – он теперь усиленно налегал на вино, как на лекарство.

– Давай, давай, собирайся. Ты малый хитрый, хоть и притворяешься дураком. Я в долгу не останусь. Да что я говорю, ты и сам, если не будешь простофилей, сумеешь погреть руки на этом деле. Только не пытайся меня надуть – найду и удавлю.

Троглио улыбнулся и поклонился.

– И поспеши, тебе надо успеть раньше Ямайской эскадры. Я дам тебе судно.

Глава тринадцатая
Почему медлит губернатор

Невозможно представить себе, что творилось на душе сэра Блада после того, как он выслушал доклад офицеров, приведших «Мидлсбро» в гавань Порт-Ройяла. Лишиться в течение месяца и сына, и дочери! Логан и Кирк протянули ему свои шпаги, прося отставки, губернатор горько покачал головой в знак несогласия и отпустил их. После этого он погрузился в раздумья. Целыми днями он сидел перед своим столом, заваленным старыми испанскими картами, но вряд ли занимался их изучением. Никто не смел к нему приблизиться, только Бенджамен приносил ему время от времени чашку шоколада и набитую трубку, но заговорить с ним не смел и он. Пару раз сэра Блада беспокоил своими визитами лорд Лэнгли. Визиты эти носили в определенном смысле превентивный характер. Лондонский инспектор очень опасался, что губернатор под воздействием приступа ярости или отчаяния совершит какой-нибудь необдуманный поступок, который может иметь серьезные последствия для Англии. Нападет на Гаити или что-нибудь в этом роде. Но, как выяснилось, губернатор и не помышлял ни о чем подобном. Он день за днем просиживал в своем кресле и возился со старыми бумагами или делал вид, что возится.

По городу бродили самые разные разговоры, все сходились в одном: предугадать действия сэра Блада невозможно. Главное, что они не вызывали обычного благоговения, как все предыдущие поступки этого человека. Служба службой, но любой нормальный человек обязан был что-нибудь предпринять для спасения своих детей. Пусть и не бомбардировать Санто-Доминго, как требовали самые отчаянные головы, но хоть что-нибудь!

Мистер Фортескью, назначенный лордом Лэнгли на пустовавшее уже больше года место вице-губернатора, по своей инициативе снесся с властями Гаити и даже написал дону Диего в Мохнатую Глотку.

Как и следовало ожидать, он получил не слишком обнадеживающие ответы. Из Санто-Доминго уведомили, что дон Диего де Амонтильядо и Вильякампа объявлен его католическим величеством вне закона и, стало быть, официальные власти никакой ответственности за его действия нести не могут. Более того, в письме выражалось сомнение: имеет ли вообще место факт базирования этого преступного дона Диего на территории острова. Из Мохнатой Глотки пришел ответ, странным образом подтверждающий заявление центральных гаитянских властей. Дона Диего действительно в гавани и ее окрестностях нет. Со всеми своими судами и людьми он убыл в неизвестном направлении. Указать точнее местное начальство не находило возможным.

С двумя этими ответами мистер Фортескью и явился к губернатору. Ему хотелось вступить в должность красиво, но пришлось вступать краснея. Сэр Блад успокоил его и выразил благодарность за предпринятые усилия.

– Не расстраивайтесь, я предполагал нечто подобное и только поэтому сидел, что называется, сложа руки. Вы, наверное, думаете, что я бесчувственное или безвольное существо, неспособное постоять за своих детей.

– Ну, не совсем так, – замялся вице-губернатор.

– Так, так, – усмехнулся сэр Блад, – не знаю, поверите ли вы мне на слово...

И мистер Фортескью, и лорд Лэнгли испуганно замахали руками. Все же в присутствии этого человека они невольно ощущали что-то вроде своей второсортности.

– Так вот, не надо думать, что я ничего не делаю.

Сэр Блад внимательно посмотрел на своих гостей, и оба они отвели взгляд.

– А вам я, мистер Фортескью... прошу прощения, господин вице-губернатор, благодарен. Действия ваши нахожу естественными. Надеюсь, и в дальнейшей нашей службе между нами не будут возникать какие бы то ни было конфликты. Что же касается вас, лорд Лэнгли, вас мне благодарить не за что, но мне понятен смысл ваших действий. Вы так торопливо назначили мне заместителя потому, что боялись, что в один прекрасный момент Ямайка вообще может оказаться без верховного начальника, если сэр Блад вдруг сойдет с ума от горя или кинется в драку очертя голову.

По лицу лорда Лэнгли было заметно, как ему не нравится этот разговор.

– Я вполне мог бы счесть себя оскорбленным, – продолжал сэр Блад, – ведь вы со мной не посоветовались в вопросе, который касается меня впрямую. Но поскольку вы действовали во благо нашего острова, который является английской колонией, а стало быть, и самой Англией, я не стану кидаться в амбиции.

Сэр Блад не лгал своим собеседникам, он действительно не бездействовал, сидя в своем кресле. Он занимался тем делом, которому большая часть рода человеческого предается крайне редко. Он думал. Отсутствие немедленных плодов этой деятельности не смущало его. Ибо он знал, что иногда, чтобы их дождаться, не хватает целой жизни. Почему он занимался именно этим? Потому что в его положении это единственное, что имело смысл. Он вспоминал, сопоставлял. Воспроизводил в мельчайших деталях все события, произошедшие с момента появления «Тенерифе» в гавани Порт-Ройяла. Смерть Стернса, бал в Брилжфорде и другое, помельче. Потом он отправился мыслью в более отдаленное прошлое. К тому дню, когда непонятный изгиб настроения заставил его заехать в гости к Биверстокам. Те двадцать пять фунтов, которые Лавиния потребовала за свою лучшую подругу, он не забывал никогда. Через некоторое время из сложившейся мозаики, из сложной совокупности всех этих фактов, наблюдений, деталей он сделал для себя один простой и однозначный вывод – Лавиния Биверсток причастна напрямую ко всему, что случилось с его детьми. Конечно, никакой судья не принял бы даже к первоначальному рассмотрению подобное обвинение в адрес Лавинии в том виде, в котором его оформил для себя губернатор. Да сэр Блад и не собирался предпринимать шагов подобного рода. Он решил, что если Элен и Энтони были ввергнуты в беду Лавинией, то и извлекать их оттуда надо скорей всего с ее помощью. Он решил установить за ней наблюдение. Он был уверен, что во всех событиях, которым суждено развернуться на острове в ближайшее время, она сыграет, несомненно, ключевую роль.

Разумеется, время от времени посещали губернатора и сомнения. Не смешно ли ему, человеку столько повидавшему на своем веку, имевшему дело с такими гигантами корсарского мира, как Оллонэ и Морган, до такой степени всерьез относиться к козням какой-то девчонки, не достигшей полных двадцати лет? Пусть она богата, умна, злопамятна, обладает бешеным темпераментом – стоит ли это того, чтобы платить деньги полутора десяткам сыщиков, которым поручено следить за ее домом? Может быть, все-таки смешно приписывать ей убийство Джошуа Стернса, ведь последним, кто разговаривал с ним и потчевал лекарствами, был этот нелепый доктор Эберроуз. Старик сидел в тюрьме и категорически отказывался признать себя виновным. Но вот произошел случай, который избавил губернатора от всех и всяческих сомнений. Речь идет о неожиданной и совершенно небывалой по размерам драке, вдруг ни с того ни с сего вспыхнувшей на пристани Порт-Ройяла. Матросы двух голландских бригов, только что сошедшие на берег, были внезапно атакованы местными торговцами рыбой и портовыми забулдыгами. Естественно, пришлось привлечь для усмирения этого бесчинства не только полицию, но и два эскадрона драгун.

Выяснить причину ссоры так и не удалось, но в процессе разбирательства было установлено, что во время общей свалки были убиты пятеро из шести дежуривших там соглядатаев. Сэр Блад, проводивший расследование вместе с чиновниками из своей канцелярии, решил, что это неспроста. Кто-то выследил его шпиков. Правда, это было нетрудно сделать, все они не слишком скрывались и частенько вели себя просто вызывающе. Драка была организована – это очевидно. Но организована она была не только для борьбы со слежкой. Тому, кто организовал драку, хотелось, чтобы в это время на молу и пристани было поменьше, внимательных глаз.

Сэр Блад тут же велел узнать, какие именно суда швартовались в этот момент. Точно сказать никто не брался. В комендатуру порта соответствующие заявки часто не подавались капитанами прибывших судов целыми сутками. В этот день причалило около десятка судов. Два уже упомянутых брига, три или четыре шлюпа и несколько рыбацких баркасов. Губернатор попробовал допрашивать всех подряд, но скоро понял, что тонет в потоке бессмысленных, а возможно, и лживых сведений.

Окончательным подтверждением губернаторских подозрений стала пьяная болтовня одного лесоруба в таверне «У Феликса» о том, что ему якобы заплатили, чтобы он ввязался в драку на пристани. Кто заплатил? Этот вопрос был немедленно задан протрезвевшему лесорубу. Он отвечал – какой-то джентльмен в шляпе с синим плюмажем. Джентльмена разыскать не удалось.

Сэр Блад должен был признаться себе: тот, кто устроил эту потасовку в порту Порт-Ройяла, действовал умно. То, что он хотел незаметно доставить на берег, было доставлено на берег именно незаметно. Причем под самым носом у властей. Лавиния – он теперь не сомневался, что это она, – бросила ему вызов. И тогда он решил поговорить с нею напрямик. Интересно, как она себя поведет, когда он неожиданно выложит все, что он узнал за эти недели? В тот раз, в день разговора после исчезновения Элен, она держалась уверенно, но тогда у нее было время подготовиться, собраться с силами и доводами. Как она отреагирует на внезапный визит?

Губернатор велел подавать карету.

Через двадцать минут он уже подъезжал к дому Биверстоков. Он был собран, напряжен и по-стариковски элегантен. Он представлял себе этот разговор от начала до конца и проговорил его сам с собою несколько раз. Он был уверен, что никакая женщина, будь она десять раз Мария Медичи, не сумеет выдержать столь хитро задуманной атаки.

Его встретил дворецкий, человек добродетельный и недалекий. Он сообщил, что госпожа больна.

– Больна?

– Уже два дня.

– И тяжело? – спросил сэр Блад, едва удерживаясь от иронической улыбки.

Дворецкий выразил готовность сходить за лекарем, который находится сейчас у постели мисс Лавинии. Явился доктор, мистер Шелтон, губернатор его прекрасно знал, потому что сам был его пациентом.

– Мистер Шелтон, я слышал, что мисс Лавиния больна.

– Да, – кивнул доктор, снимая очки с пухлой переносицы, – у нее лихорадка.

– Лихорадка?

– Да, милорд, и боюсь, – доктор вздохнул, – из породы тех, что так потерзали в свое время ваше семейство.

– И что...

– Нет, мне кажется, угрозы жизни мисс Лавинии нет, но, на мой взгляд, ближайшую неделю она должна будет провести в постели.

Сэр Блад кивнул:

– Если вы говорите, что это такая лихорадка, которая унесла жизнь моей жены и дочери, то значит...

– Вот именно, лицо и руки мисс Лавинии покрыты довольно неприятной сыпью. Ей было бы трудно принять вас, но если дела государственного значения...

– Нет, нет, – сделал успокоительный жест сэр Блад, – мое дело подождет неделю.

Когда губернатор возвращался домой в своей карете, ему стало немного стыдно за свои подозрения. Эта неожиданная лихорадка странным образом роднила его с Лавинией. Он слишком легко мог представить мучения, которые она испытывала. А может быть, он просто выбирает себе противника послабее, концентрируя свое внимание на этой больной девочке? Не подгоняет ли он свои выводы к той истории десятилетней давности с выкупом Элен? Не охотится ли он за привидениями, вместо того чтобы предпринимать какие-то реальные шаги для поиска Элен и Энтони? Нет, все-таки нет. Были и те сакраментальные двадцать пять фунтов, была и позавчерашняя драка на пристани. Нельзя освобождать кого бы то ни было от обоснованных подозрений на том лишь основании, что он имел несчастье заболеть лихорадкой.

«Поговорим через неделю», – решил губернатор.