Текст книги "Илиада Капитана Блада"

Глава десятая
Ром и мертвец

За три недели плавания «Мидлсбро», как игла, нанизал на себя гирлянду Больших, а затем и Малых Антильских островов. Когда корабль бросил якорь в бухте Бриджтауна на Барбадосе, команда была уже изрядно измотана бесцельными и однообразными поисками. И хотя капитан был полон угрюмой решимости продолжать их, его первый помощник Логан и штурман Кирк взяли на себя смелость посоветовать ему прерваться.

– Люди измотаны, нам нужно кое-что подремонтировать, – говорил Логан.

– Дно «Мидлсбро» неудержимо обрастает ракушками, мы теряем ход, а здесь хорошие доки, мы приведем себя в порядок, – говорил Кирк.

Энтони, сильно похудевший, как бы источенный каким-то внутренним огнем, мрачно слушал их, поглаживая шею и подбородок мягким кончиком гусиного пера. Перед ним лежала открытая тетрадь из тех, что используются для ведения бортового журнала. Капитан вел дневник.

– Ну что ж, – сказал он, – теперь против меня и морские ракушки, и желудки матросов. Я подчиняюсь воле обстоятельств. Что мы запишем? – Он макнул кончик пера в чернила.

Логан пожал плечами.

– Барбадос, – вывел Энтони, – стоянка. На сколько? – поднял он глаза на своих офицеров.

– Неделя, – твердо сказал Логан.

– Прикажите спустить шлюпку. Поеду представлюсь губернатору и осмотрю город.

Офицеры вздохнули с облегчением – удалось уговорить, на что они, если честно, рассчитывали не очень.

Через три дня они уже были не так рады. Сразу же после посещения губернаторского особняка их юный капитан отправился в ближайшую таверну и велел подать ему выпить. Во всех обследованных за три недели плавания гаванях он поступал примерно так же. Припортовая таверна – это самое настоящее справочное бюро. Там знают все, что творится на острове и вокруг него. Кто вернулся из плавания, когда и с какой добычей; кто уходит в плавание, на сколько и с какой целью. Кто чем торгует и кто почему спивается. Кто негодяй, а кто джентльмен. Энтони окунался в этот мир под разными обличьями. И в форме английского моряка, и в живописном платье карибского корсара, надевал кожаные доспехи лесоруба и суконный камзол приказчика. Переходил с английского на испанский и даже французский языки. Проникал в самые разные компании. Не брезговал никем, ни убийцей, ни прокаженным. Щедро платил и никогда не лез в душу. И лишь одним он отличался от обыкновенного посетителя подобных мест – он никогда не пил. А здесь, во время вынужденной стоянки на Барбадосе, он начал с того, что потребовал себе рому. Хозяин, как и все кабатчики, человек опытный, оценив его одежду и манеру держаться, попробовал посоветовать питье помягче. В Новом Свете вывели несколько сортов сладких мускатных вин, имелись также привозные, итальянские и французские. Выслушав заискивающую аргументированную речь кабатчика, Энтони сказал только одно:

– Рому!

Он сел за чисто выскобленный стол у дальнего окошка, из которого можно было рассмотреть верхушки мачт в гавани, выпил залпом первый стакан и не вставал со своего места до самого вечера.

Его адъютант, белобрысый коренастый дядька, одновременно с одобрением и с сомнением посматривал на своего командира. Умение хорошо выпить чрезвычайно уважалось среди английских моряков, и он поэтому очень хотел, чтобы его юный капитан оказался в этом отношении на высоте, но испытывал большие сомнения на этот счет.

Энтони пил равномерно, то есть проглатывал по половине стакана через примерно равные промежутки времени и находился постоянно в одном дымно-чадном состоянии рассудка. Такое впечатление, что он стремился «набраться» до беспамятства, просто, по всей видимости, считал такой способ времяпрепровождения единственно возможным во время вынужденного безделья. Он не менял ни таверны, ни стола и не предпринимал никаких розыскных усилий.

Убедившись, что молодой Блад – человек не хлипкого десятка, адъютант тем не менее постепенно приходил в ужас от количества потребляемого капитаном рома. Ему было отлично известно о разрушительных свойствах этого адского напитка. Он велел кабатчику принести блюдо маринованных креветок и жареного мяса, но все это пришлось ему поедать самому. Энтони так и не прикоснулся к еде.

Когда стемнело и заведение закрылось, капитан «Мидлсбро», все еще сохранявший форму, то есть сидевший ровно и с гордо откинутой головой, встать не смог. И вот такого – молчаливого, гордого, но совершенно неспособного передвигаться – адъютант и отнес на борт корабля.

В первый вечер Логан и Кирк решили: пусть! Может, это и к лучшему, парню надо расслабиться. Назавтра он проснется другим человеком. Они ошиблись. Они плохо знали своего юного капитана. Назавтра Энтони в сопровождении своего неизменного белобрысого шотландца отправился в ту же таверну, потребовал, чтобы ему освободили тот же стол и заказал того же – рому. Кирк и Логан напутствовали Дьюи, так звали адъютанта, чтобы он смотрел в оба. Если с парнем что-нибудь случится, им лучше не возвращаться на Ямайку. Дьюи был не дурак выпить, но при этом совсем не дурак, он и сам это понимал. Он сунул за пояс пару заряженных пистолетов. Да притом успокоил старшего помощника и штурмана заверениями в том, что местные забулдыги не представляют, на его взгляд, особой опасности – это просто списанный с торговых кораблей сброд. Настоящих головорезов он не видел. Единственной реальной опасностью был – ром.

Когда молодой Блад и на третий день был доставлен на борт мертвецки пьяным, Логан и Кирк забеспокоились. Им не хотелось возвращаться к отцу, расстроенному пропажей дочери, со спившимся во время поисков сыном. Они попробовали поговорить с юношей, но очень скоро поняли, что это не только бесполезно, но и опасно. У них была только одна возможность сократить сроки этого запоя – ускорить ремонтные работы, и им пришлось это сделать. Плюс к этому они велели двум матросам отправляться вслед за капитаном в эту таверну, усаживаться в отдалении и следить за тем, чтобы сыну губернатора не всадили нож в спину в какой-нибудь случайной драке. Одного шотландца им казалось недостаточно. В порту Бриджтауна в последние сутки пришвартовалось сразу несколько судов, и парочка из них носила явно разбойный вид, только что без Веселого Роджера на грот-мачте. Несомненно, кто-нибудь из головорезов с этих судов окажется в таверне, облюбованной Энтони.

В этот вечер капитан «Мидлсбро», как обычно, сидел за привычным столом, имея слева от себя тусклое окно, справа верного Дьюи, а прямо по курсу бутылку в соломенной оплетке и оловянный стакан. Ром за те пять дней, что молодой человек предавался пьянству, оказал на него заметное действие. Энтони совсем высох, потемнел, от его родовой бледности не осталось и следа. Такое впечатление, что он хорошенько загорел, но загар этот возник не обычным путем, а проступил изнутри и происходил от смешения душевного огня и рома.

За его спиной шумела пьяная таверна. В этот вечер состав посетителей заметно обновился. Прибавилось полуголых, полупьяных, полубезумных. Пили, дрались, играли в карты и кости и все без исключения, без перерыва и одновременно, рассказывали о своих морских подвигах. Разница была лишь в том, что над рассказами одних хохотали открыто и издевательски, а над рассказами других хихикали, отвернувшись.

Энтони, казалось, не обращал на все происходящее никакого внимания. И вот как-то раз он поднес стакан с ромом ко рту, но, против обыкновения, не выпил сразу, а замер в этом положении. И спросил своего адъютанта:

– Кто это?

– О чем вы, сэр?

– У тебя за спиной?

Дьюи оглянулся и посмотрел.

– Какие-то пьяные бродяги, сэр. Вчера их здесь не было.

– Тот, в кожаной безрукавке, поверни его ко мне.

Адъютант неохотно встал – ему не улыбалась перспектива стычки – и похлопал указанного человека по плечу:

– Эй, приятель!

Тот, разумеется, выразил неудовольствие:

– Чего тебе?

– Повернись, мой капитан хочет на тебя полюбоваться.

– Да пошел он к дьяволу в глотку твой капитан, сейчас моя очередь метать. – Он играл в кости.

Дьюи посмотрел на Энтони, взгляд того был жесток и не оставлял сомнений в том, что надо делать. Шотландец, надо сказать обладавший недюжинной физической силой, взялся за спинку стула, на котором сидел столь увлеченный игрок, и со словами: «Прошу прощения, мистер, но это не отнимет у тебя много времени», – повернул к столу, за которым сидел капитан «Мидлсбро». Человек в безрукавке оскалился, показывая остатки выбитых зубов, и стал размахивать искалеченной рукой, возмущаясь таким беспардонным к себе отношением.

Дьюи положил руки на пистолеты.

– Это ты, Биллингхэм? – тихо спросил Энтони.

– Разрази меня... Блад?! – удивленно воскликнул пират.

Двое матросов с «Мидлсбро», увидев, что рядом со столом капитана что-то происходит, мгновенно подошли и встали за спиной у колчерукого.

– Вас трудно узнать, Биллингхэм, – сказал лейтенант Блад.

– Да и вас не просто. Что это с вами?

– Ром. Присаживайся за мой стол, поговорим.

– Приглашение запоздало – я уже пересел, и мы уже говорим.

Биллингхэм затравленно оглянулся, он уже оценил ситуацию. Он был здесь чужой, на поддержку партнеров по игре в кости рассчитывать было смешно, тем более что он сильно у них выигрывал, поэтому они скорее хотели избавиться от него, чем желали бы вернуть к игровому столу.

Энтони велел подать гостю стакан.

– Сначала я подумал, что вот – адское видение.

– В каком смысле? – спросил пират.

– Ведь мы в аду, Биллингхэм, да?

– В известном смысле, – согласился гость, продолжая оглядываться в поисках какого-нибудь выхода, но на каждом плече у него лежало по тяжелой руке с красными отворотами на рукаве.

– Насколько я помню, то оставил вас на тонущем корабле придавленным вдобавок толстым обломком реи или планшира. Вы выглядели мертвее мертвого.

– Было такое, не спорю.

– Как вы выкарабкались?

Бродяга отхлебнул рому:

– Ну, разумеется, мертвым я притворился, да и обломком мне лишь повредило руку. Испанец не рассчитал, корабль мой пошел ко дну намного позже, чем он думал. В призатопленном состоянии дрейфовал еще несколько часов. Мы успели с Диком – помните этого идиота? – подремонтировать шлюпку...

– Понятно. – Энтони покрутил в пальцах стакан, словно пересчитывая вмятины на нем.

Биллингхэм допил весь ром, который плеснул ему Дьюи, и, поставив стакан на стол, отодвинул его ребром ладони.

– Я понимаю, мистер Блад, я виноват, можно даже сказать, я негодяй...

– То есть вы признаете, что ваше намерение требовать выкупа за спасенного человека – плохой поступок?

– Что хотите делайте со мной, но так поступило бы девять человек из каждых десяти, плавающих по нашим морям. Я готов, пусть меня накажут, если этого недостаточно, – он потряс в воздухе искалеченной рукой, – но тогда поясните мне, благородный из благородных, мистер Блад, почему вы пьете ром на Барбадосе и не спешите наказать негодяя, который наверняка задумал получить выкуп за жизнь вашей очаровательной сестры?

– Что вы несете?

– А я скажу вам почему, – впадая в истеричное состояние, выкрикивал пират, – потому что отомстить Биллингхэму – это отомстить человеку, за которым никто не стоит, и здесь не надо особой смелости. А чтобы призвать к порядку эту испанскую тварь, надо сильно, надо по крупному рискнуть жизнью. Потому что тварь довольно-таки смелая.

Энтони схватил его за край безрукавки и рванул к себе.

– Что ты знаешь, говори!

– Так вы... – лицо пирата мгновенно просияло, – так вы не знаете, где она?

– Говори! – Дьюи занес свой громадный кулак над его грязной головой.

– Мистер Блад, если этот молотобоец хотя бы раз прикоснется ко мне, из меня вылетит жизнь со всеми столь интересующими вас сведениями.

Энтони, весь сразу как-то подобравшийся, посвежевший даже, медленно отвел в сторону руку адъютанта.

– Я жду, говорите!

– Еще секундочку. Я понимаю, вам бы очень хотелось меня повесить или что-нибудь в этом роде, но давайте забудем о прошлом, и тогда мне будет намного легче говорить о текущих событиях.

– Он еще ставит условия! – возмутился Дьюи.

– Я не только не повешу тебя, хотя ты этого заслуживаешь...

– Признаю, признаю, – закивал Биллингхэм.

– Я даже дам тебе сто песо, если твои сведения будут чего-нибудь стоить.

– Тогда ладно, тогда все просто и нет причины тянуть кота за хвост. Мохнатая Глотка.

– Что, что? – нахмурился Энтони.

– Мохнатая Глотка, – повторил пират.

– Это такая бухта на Гаити, – пояснил Дьюи, – очень узкая.

– Ну и что там в этой Глотке?

– А там, – Биллингхэм уверенно плеснул себе в стакан из оплетенной бутылки, – сидит некто дон Диего де Амонтильядо.

– И у него...

– Вот именно, это он напал одной чудесной ночью на Бриджфорд и среди всего прочего увез жемчужину, стоимостью в сто тысяч песо.

– Дон Диего де Амонтильядо, – задумчиво произнес Энтони, – слишком много этих Амонтильядо попадается на моем пути.

Через полчаса лейтенант Блад был уже на борту «Мидлсбро». Логан и Кирк, выслушав его приказание немедленно спускать корабль на воду, недовольно насупившись, отправились собирать матросов, чтобы начать выполнение этого приказания.

Ранним утром «Мидлсбро» вышел из бухты Бриджтауна.

Глава одиннадцатая
Дядя и племянник

Когда хозяину Мохнатой Глотки доложили о прибытии дона Мануэля, он ничуть не обрадовался, хотя такой реакции можно было бы ожидать, зная, как развиты родственные чувства среди испанцев.

– Ну что ж, давайте его, теперь уж нечего делать, – недовольно сказал он лакеям.

Дон Мануэль и сам имел возможность познакомиться с некоторыми сторонами характера дяди и был наслышан о привычках, возникших у него в Новом Свете, и поэтому не ждал, что бородатый родственник пожелает заключить его в свои объятия, но все же несколько был шокирован, услышав:

– Какого дьявола ты притащился сюда, племянничек?

– Мы не виделись почти пять лет, и, оказавшись поблизости от вашего логова, я счел неудобным пройти мимо дяди.

– Когда мы виделись в прошлый раз, ты лежал в горячке, и должен тебе сказать, что, уезжая, я не собирался посвящать все свое время молитвам о твоем выздоровлении.

В ответ на такое заявление можно было или развернуться и уйти, или рассмеяться. Уйти дон Мануэль не мог, зная о том, что Элен находится в этом доме. Он рассмеялся.

– Узнаю характер Амонтильядо, – сказал он, – и могу вам ответить тем же, когда вы пять лет назад наконец уехали из нашего замка, мне сразу полегчало. Жар спал.

Дон Диего прокашлялся и погладил бороду.

– И сейчас я прибыл к вам не за тем, чтобы освежить общие воспоминания. По пути в Новый Свет мне пришлось потопить один английский капер. Опускаясь на дно, он на прощание оставил мне несколько дыр в корпусе...

– Черт с тобой, чинись.

– Великодушно с вашей стороны.

– Выволакивай на берег свою посудину и нанимай плотников. Верфей, как ты понимаешь, у меня здесь нет.

– Еще раз спасибо, дядя.

– И не затягивай с этим делом, тебя ведь наверняка уж заждался мой братец, эта мокрая курица, которая выдает себя за льва.

– Я постараюсь устроить все свои дела с максимальной быстротой.

– И вот еще что, – дон Диего снова погладил бороду, – поживи где-нибудь в другом доме. Тут отчалили две посудины, так что места на берегу хватает.

Дон Мануэль рассматривал во время этой беседы своего дядю со все возрастающим интересом. Нет, он ничуть не походил на нечистоплотного гуляку-разбойника, каким рисовался по воспоминаниям. Его облик скорее заставлял вспомнить о престарелом толедском щеголе.

– Но навещать-то себя вы позволите?

Дон Диего поморщился:

– Я не вижу в этом необходимости.

– А я вижу. Слишком уж я вам докучать не буду, но чувствовать себя не принятым в доме родного дяди...

– Ладно, делай как хочешь, но не рассчитывай, что я стану выражать радость при твоем появлении.

Выйдя от дяди, дон Мануэль столкнулся с Фабрицио. Молодой кабальеро не был тонким физиономистом, но про этого генуэзца с неуловимым взглядом, деформированной головой, согнувшегося в вечном полупоклоне, всякий бы тут же подумал – негодяй! Или жулик. Едва кивнув ему в ответ на приветствие, дон Мануэль проследовал мимо с гордо, как и было ему положено по рангу, поднятой головой. Но вовремя спохватился. Если кто и может быть ему полезен в доме дяди, то именно такой тип. Дон Мануэль окликнул Фабрицио и поманил пальцем, они вышли вместе в розарий. Там дон Мануэль достал из кармана пять золотых кружочков – пять магрибских мараведи – и положил в теплую ладонь генуэзца.

– Что это? – спросил тот, притворяясь удивленным.

– Я плачу тебе одну монету за то, что ты сообщишь мисс Элен, что я нахожусь здесь.

– А остальные четыре?

– А остальные четыре, чтобы об этом не узнал мой дядя.

– Вашему дяде я бы с легкостью ничего не сказал, но как мне быть с моим хозяином? Вы мне предлагаете его предать?

– Да, – спокойно ответил дон Мануэль – он был уверен, что этот мерзавец не откажется и не возмутится.

– Тогда, – Фабрицио прищурил глаз, как будто подсчитывал что-то невидимое, – вам следовало бы заплатить мне побольше. Моя преданность дону Диего не безгранична, как вы правильно догадались, но стоит дороже чем пятьсот песо. Дон Диего как человек хитрый, видимо, предполагает, что я его могу когда-нибудь предать, но будет обижен, узнав, за какую ничтожную сумму это было сделано. Мне не хотелось бы огорчать его, я все-таки привязался к нему.

– Меньше слов, – поморщился дон Мануэль – столь открытое проявление цинизма вызывало у него брезгливое чувство. – Сколько?

Фабрицио разжал ладонь и сказал, глядя на сарацинские монеты:

– Вот если бы вы могли эти пять монет превратить в пятнадцать...

– Это же будет маленькое состояние и всего за одну небольшую услугу, – укоризненно сказал капитан «Тенерифе».

– Очень маленькое, причем за услугу, дающую вам возможность приобрести состояние гигантское, проценты на которое растут весьма стремительно. К тому же я ведь могу пожаловаться мисс Элен, что вы торговались.

– Ладно, я согласен, – сказал дон Мануэль и начал отсчитывать монеты.

– Где вы намерены ждать ответ, сеньор?

– А что, долго придется ждать? Я бы мог постоять здесь, среди цветов.

– Мисс Элен находится под охраной, к ней не так уж просто пройти. А с вашим прибытием можно ожидать ужесточения режима.

– Понятно. Значит, где-нибудь на берегу, но я еще не успел изучить здешних достопримечательностей.

– Рекомендую «Красный петух».

– Спасибо, – дон Мануэль небрежно коснулся края своей шляпы в знак прощания, – но в любом случае – я не люблю долго ждать!

– Я сделаю все от меня зависящее.

Фабрицио насмешливо смотрел вслед удаляющемуся красавцу. Он не собирался ничего говорить пленной англичанке, тем более что она не подпускала его к себе на пушечный выстрел, а этому заезжему охотнику за дамскими сердцами через пару дней можно будет сказать, что мисс Элен не желает его видеть. При том тюремном образе, на который она была обречена, проверить, что было ей передано и было ли передано вообще, дону Мануэлю не удастся. И пусть он хоть изойдет подозрениями на его, Фабрицио, счет, не пойдет же он жаловаться на него своему дяде?

Насвистывая какую-то итальянскую мелодию, генуэзец стал подниматься по каменным ступенькам в дом, но тут вдруг заметил, как по тропинке в дальней части сада спускается вниз к воротам, выводящим к поселку, Тилби с корзинкой для продуктов. Стремительно переставляя свои длинные, невероятно худые ноги, напоминая при этом цаплю, одетую в черный камлот, Фабрицио побежал к ней наперерез. Увидев, что девушка прибавила шагу, он прибавил тоже. Он осаждал свеженькую, молоденькую субретку с самого первого дня появления ее в Мохнатой Глотке. Она ему понравилась своей резвостью и непосредственностью, плюс у него никогда не было англичанки, а кроме того, он привык пользоваться остатками с барского стола. Всегда было так, что если дон Диего покупал веселых девиц из какой-нибудь портовой таверны, то что-то в смысле оплаченной женской ласки перепадало и итальянскому лакею. Фабрицио рассудил, что если дон Диего наметил себе белокурую губернаторскую дочку (именно поэтому и тянет с назначением выкупа), то ее камеристка является его законной добычей. У господина дела шли не очень успешно, и Фабрицио было приятно, что он даже в неудачах повторяет его. Ему нравилась неуступчивость Тилби.

Наконец он догнал ее и осторожно взял за плечо.

– Ей-Богу, жестоко заставлять столь солидного человека, как я, гоняться за вами по такой жаре.

– Никто вас не заставлял бежать за мной, – дернула плечом Тилби.

– Но вы же не можете не видеть, что со дня вашего появления здесь я, в определенном смысле, потерял покой.

– Именно поэтому вы так хамили мне у ворот в прошлый раз?

Девушка сделала попытку двинуться дальше, но черная цапля цепко держала ее за руку.

– Страсть. Поверьте, дорогая Тилби, страсть! Она может заставить человека потерять на время человеческий облик.

– И даже безвозвратно. – Тилби намекала на внешность генуэзца, но он, будучи возбужден ее присутствием, не обратил внимания на ее слова. Она ему определенно нравилась. Его костлявая рука еще сильнее сдавила нежное женское предплечье.

– Мне больно!

– Нет, это мне больно, я не могу понять, почему вы ко мне равнодушны.

Девушке все же удалось высвободиться.

– Как вам сказать...

– Нет, уж вы скажите, – Фабрицио отступил на полшага, как бы драпируясь в напускную мрачность, – лучше узнать все сразу и до конца, чем пребывать в мучительном неведении.

Девушка тихонько прыснула в кулачок, но тут же сделалась серьезной.

– Ну, знаете, мистер Фабрицио, я не люблю говорить такие вещи мужчинам. Но вы мне...

– Ну, ну, смелее.

– Неинтересны.

– Да? – Фабрицио передернуло, он почему-то ждал какого-то другого ответа.

– Да.

– И вы уверены в этом?

– Безусловно.

– А вот тут вы ошибаетесь, – злорадно сказал он.

– Не думаю.

– Я интересен не только для вас, но даже для вашей неприступной госпожи.

Тилби весело рассмеялась:

– Ну чем вы можете быть интересны для мисс Элен?

Глаза Фабрицио горели от злости и возбуждения.

– Если бы мисс Элен знала, что я могу ей сообщить, она бы сама меня разыскала, чтобы расспросить обо всем поподробнее.

Тилби уже хотела было уйти, но остановилась – она и верила этому сладострастному и самодовольному пауку, и не верила. Было что-то в его словах, что заставило ее внутренне дрогнуть – а вдруг?

– Небось ерунда какая-нибудь, мелочь, которая и упоминания не стоит.

– Мелочь? Мелочь?! – громогласно и насмешливо спросил Фабрицио, но тут же, оглянувшись, стал говорить намного тише: – Послушайте, Тилби, вы всецело преданы вашей госпоже?

– Вы оскорбляете меня своим вопросом.

– Глупости, если бы меня спросили о подобном, я бы попытался выяснить, что подразумевается под этими словами. Но здесь другое.

– Что? – стараясь говорить равнодушно, спросила камеристка. – Мне, наконец, надо идти.

– Скажи своей госпоже, если у нее найдется тысяча песо или какая-нибудь вещица приблизительно в такую цену, я могу организовать ей встречу с одним молодым человеком, который прибыл в Мохнатую Глотку, чтобы специально с ней увидеться.

После этого Фабрицио резко развернулся и пошел в глубь сада.

Тилби посмотрела вслед этой странной фигуре и, развернувшись, побежала обратно к дому.

* * *

– Так ты говоришь, Тилби, «молодой человек, который специально прибыл сюда, чтобы со мной увидеться»?

– Да, мисс, он сказал именно так.

– И он говорит, что может устроить мою встречу с этим «молодым человеком»?

– Да, мисс, но только он просит за это тысячу песо.

Внешне Элен выглядела спокойно, ее внутреннее волнение выдавали только пальцы, терзавшие носовой платок.

– Если такой негодяй, как этот Фабрицио, просит денег, он предлагает действительно нечто стоящее.

– Может быть, вам хочется, чтобы это было так? – осторожно спросила камеристка. – Я ему не верю.

– Но что же тогда делать?

– Не знаю, но мне хотелось бы, чтобы это был сэр Энтони!

– А мне не только хотелось бы, я на это надеюсь.

– Но почему он не разнесет это пиратское гнездо, здесь не так уж много кораблей и пушек?

– Наверное, есть этому причина. Подожди, он сам нам обо всем расскажет.

– Так, значит, мне соглашаться на предложение этого негодяя?

– Разумеется, Тилби.

– Но деньги?

– Да, – Элен прошлась по комнате, – хоть проси в долг у дона Диего в счет увеличения выкупа. А этот, Фабрицио, он не согласится подождать?

– Боюсь, что нет, не такой он человек, он не поверит на слово.

– К сожалению, ты права. Но он же должен понимать, что я попала к дону Диего прямо с бала на корабль!

Тилби только вздохнула в ответ. Она смотрела на перстень, который украшал узкий безымянный палец хозяйки. Это был подарок Энтони к шестнадцатилетию. Он стоил намного больше тысячи песо.

Элен продолжала думать, но как она ни рассматривала свое положение, оно представлялось ей безвыходным. Она увидела, куда смотрит Тилби, и в первый момент хотела ее выбранить за такое направление мыслей. Но чем больше она билась над раскладом обстоятельств, тем яснее видела – с перстнем придется расстаться. В конце концов, она жертвует вещественным доказательством любви во имя духовной ее стороны. Энтони не может этого не понять.

– Скажи этому грабителю, что я согласна на его условия. – Элен медленно сняла перстень с большим квадратным изумрудом и протянула его служанке.

– Кстати, – тихо спросила Тилби, – а почему сэр Энтони не может заплатить за все?

– Он наверняка уже заплатил. Просто Фабрицио хочет ограбить обе стороны.

Все так и вышло. Генуэзца перстень в качестве оплаты за услуги, конечно же, устроил. Решено было, что встреча произойдет на небольшой террасе-дворике, примыкающей к комнате Элен. Это странное архитектурное сооружение было ограждено с одной стороны стеной, а с другой – отвесным обрывом. Туда можно было проникнуть только из комнаты Элен или через потайную калитку, запасной ключ от которой Фабрицио предусмотрительно похитил два года назад при удобном случае. Он надеялся, что ключ когда-нибудь сослужит ему службу. И такой день настал. Полночь была выбрана временем встречи отнюдь не из романтических соображений. Дело в том, что днем в Мохнатую Глотку наконец прибыл посланец с Ямайки и примерно в это же время должна была состояться его встреча с доном Диего. Так решил хозяин Мохнатой Глотки, и приходилось танцевать от установленного им срока.

Фабрицио рассчитал таким образом: если Элен решит бежать с доном Мануэлем, то весьма кстати будет то, что он, то есть слуга дона Диего, будет иметь стопроцентное алиби в лице самого дона Диего, вместе с которым, а также с Троглио будет обсуждать детали выкупного дела. Если бегство не состоится, можно будет попытаться заработать тем способом, который планировался с самого начала – посредничеством. Фабрицио, будучи прирожденным интриганом, как все итальянцы, смаковал гармоничную стройность составленного им плана. Все заинтересованные фигуры будут в решающий час находиться на территории одного дома, но, занятые разным делом, не смогут подсмотреть друг за другом, и, как бы ни повернулось, никто не догадается, что все организовал он, Фабрицио Прати.

Еще задолго до полуночи Элен велела вынести на террасу несколько подушек и положить на каменную скамью. Усевшись на нее, она устремила взгляд на темное углубление в белой стене, сложенной из ракушечника, – там находилась калитка. Над сидящею англичанкой раскрылось тропическое небо с россыпями огромных звезд. Здешнее небо всегда ее поражало, оно так не походило на небо ее детства. Тихо шелестели листья тополя, влажную, душную тишину ночи нарушали лишь трели цикад. Волнение становилось нестерпимым.

Волновался и Фабрицио. Троглио был уже доставлен в покои дона Диего, а дон Мануэль все не шел. В планы Фабрицио не входило оставлять своего земляка и родственника один на один со своим хозяином.

Где же он?

Виданное ли дело, чтобы испанец опаздывал на любовное свидание?! Наконец вот он, кажется. Дон Мануэль шел медленно, как бы прислушиваясь и приглядываясь. Широкая черная шляпа и черный же плащ делали его трудно узнаваемым. Плащ сзади оттопыривала длинная шпага, кроме того, за поясом у него были заткнуты два заряженных пистолета. У племянника были все основания опасаться ревнивого дяди. Никакие самые родственные чувства не остановили бы его, когда бы он узнал, что неожиданный гость вознамерился перебежать ему дорогу.

– Сюда, сюда, – зашептал Фабрицио, выступая из тени, в которой хоронился.

– А, это ты. – Дон Мануэль отпустил эфес шпаги.

– Что же вы так долго?

– Разумная предосторожность.

– Я весь извелся.

– Оставим препирательства, куда надо идти?

Фабрицио быстро посеменил вдоль стены и там, где к стене вплотную подступали заросли акации, остановился. Достал ключ и вставил в замочную скважину невидимой для дона Мануэля двери. Калитка медленно и беззвучно отворилась.

– Извините, сеньор, – Фабрицио схватил человека в черном за полу плаща, – когда будете уходить, притворите калитку поплотнее.

– Может быть, вы дадите мне ключ?

– Нет, ключа я вам не дам.

Дон Мануэль полез в карман и что-то достал оттуда.

– Здесь еще несколько золотых.

– Зачем он вам, – нетерпеливо шептал Фабрицио, – вы что, собираетесь приходить сюда каждый день?

Дон Мануэль не мог сказать ему, что он просто не был уверен в том, что мисс Элен прямо сегодня согласится бежать с ним.

– Здесь еще пятьсот песо.

– Ну хорошо, хорошо, вот вам ключ.

Дон Мануэль запахнулся поплотнее в плащ и шагнул в темноту.

Фабрицио опрометью помчался вокруг дома. Нельзя было дать этим проходимцам договариваться без него. О ключе он не жалел, в конце концов свою роль он уже сыграл.

Дон Диего и Троглио сидели за столом и мирно беседовали. Вспотевший, запыхавшийся Фабрицио еще некоторое время должен был простоять в коридоре, дабы своим видом не вызвать вопросов у хозяина.

– Итак, ты говоришь, что это письмо написано твоей госпожой Лавинией Биверсток? – спросил дон Диего, подливая гостю малаги из высокого хрустального кувшина.

– Именно так, милорд, у вас что-то в нем вызывает подозрение?

Дон Диего поднял лист бумаги над столом, поднес его к подсвечнику и еще раз перечитал.

– Знаешь, что мне кажется странным?

– Что? – закашлялся Троглио, слегка подавившись.

В этот момент вошел Фабрицио и осторожно присел на свободный стул.

– Что здесь не проставлена сумма. Мисс Лавиния – дама богатая, это общеизвестно, но богатые люди именно поэтому и богаты, что не совершают опрометчивых финансовых операций. А как иначе, кроме как опрометчивым поступком можно назвать согласие заплатить «любую» сумму за освобождение мисс Элен.

Троглио не сразу нашелся, что сказать, заговорил Фабрицио, еще не полностью отдышавшийся:

– Дело в том, я слышал, что мисс Лавиния и мисс Элен являются ближайшими подругами. Дружба их вошла в поговорку на Ямайке. Они невероятно привязаны друг к другу...