Текст книги "Мазиловские были"

Но всё же главной «публичной личностью» тех лет была, пожалуй, девочка в косичках с белыми бантиками – Леночка Костерева. Наверное, это и хорошо, что мазиловцы запомнили ее такой, какой она предстала на экранах в образе падчерицы из хорошего советского фильма «Мачеха»…

2022

День Победы моего детства

С раннего детства самым моим любимым праздником был День Победы. Даже когда он еще не был «красным днем календаря», чувствовалась в нем какая-то особая сила, особый дух и особые тайные смыслы. Согласитесь, очень символично, что наша Победа произошла весной, во время пробуждения природы от зимней спячки, когда зацветают вишни, черемухи и яблони, когда запевают соловьи, всё чаще радует солнышко, холод уходит, а ночи становятся короче и короче…

Не знаю для кого как, а для меня этот весенний день всегда был сродни Пасхи. Как Христос, смертию поправший смерть и воскресший из мертвых, так и наша страна, и наши солдаты, которые, казалось, уже ушли в небытие, не выстояв против сил объединенной нацизмом Европы, но восстали из пепла, возродились и вопреки всей западной логике разгромили чрезвычайно могущественного и беспощадного врага!

В нашем мазиловском дворе ко Дню Победы начинали готовится заранее. Старшие мужчины несли свои костюмы в «американскую» химчистку на Большой Филевской. Потом надраивали медали и ордена специальной алюминиевой крошкой, ладили их к «обновленным» пиджакам. Весь процесс этот, как правило, проходил на улице, возле доминошного столика, где всегда было кого найти на роль «манекена». Там же чистили гуталином или ваксой сапоги. (Подумать только, тогда, в конце шестидесятых, этот вид обуви еще считался вполне «законным», и в сапоги заправляли брюки!). А после вскладчину закупали водку, вино и закуску, потому что, праздничный стол, как правило, накрывали прямо во дворе, под цветущими вишнями, оставшимися от старого Мазилова…

На 9 мая с утра все старшие мужчины были уже при параде – на их пиджаках звонко гремели боевые ордена и медали. И дядя Володя, дедушка братьев Уховых. И усатый однорукий дядя Ваня из первого подъезда – как всегда, в своей неизменной кепке в клетку и «беломориной» в зубах. На лацкане его пиджака вместе с другими наградами красовался солдатский Орден Славы в виде звездочки. И дядя Петя, токарь с «Хруничева», папа моего одноклассника Юрки. И дядя Сережа-моряк в выцветшей бескозырке – всех и не перечислишь!

Сначала, по утру, все занимались по своей программе. Кто ехал на кладбища, где были похоронены однополчане, чтобы помянуть товарищей, кто – к Большому театру и в Парк Горького, где в те годы традиционно собирались ветераны, кто – в воинские части, учебные заведения или на предприятия, выступить на митинге перед молодежью. А после обеда, кто еще был «в форме», собирались у дворового праздничного стола.

Нехитрую выпивку и закуску расставляли на доминошном столике и на вынесенных из дома столиках кухонных. К традиционным «фронтовым ста граммам» и красному вину прилагалась снедь, купленная в магазинах и на Кунцевском рынке, а также из собственных запасов – картошка, соленые огурцы, грибы, соленья-варенья и, помню, обязательно была тушенка в банках. Видимо, для ветеранов она зримо олицетворяла победные времена… Не забывали и нас, ребятишек, специально покупали нам лимонад и какие-нибудь пирожные, мармелад или «постный» сахар.

Иной раз и мой дедушка Гриша захаживал «на огонек», и присоединялся к празднованию. Дед Григорий пользовался особым уважением, поскольку продолжал служить – в пожарной охране, и приходил в сержантском мундире, на котором сверкали, как, кто-то сказал, «самые солдатские» медали – «За боевые заслуги», «За оборону Москвы» и «За победу над Германией». (Дед был шофером и воевал на западных подступах к столице пока по ранению не перевелся в пожарные).

При наградах были и более молодые: у дяди Саши-милиционера с третьего этажа блестела медаль «За отличную службу по охране общественного порядка», а на груди Толика из первого подъезда красовалась медаль «За отличие в охране государственной границы» – в шестьдесят девятом он служил на Даманском.

…После двух трех, «официальных» тостов – «За победу!», «За Родину, за Сталина!», «За погибших товарищей!» все начинали дружно поздравлять друг друга. Хотя полвека с лишним назад, конечно, чувствовалось, что это праздник все-таки со слезами на глазах – ибо боль потерь тогда еще не улеглась. Затем тосты и речи были уже неформальными, простыми. Но много не пили. Больше вспоминали.

Ветераны (тогда они почти все еще были живы и относительно молоды!), позвякивая орденами и медалями на своих гражданских пиджаках, вспоминали фронтовые будни. А бабульки и повзрослевшие дети войны вспоминали тяготы и лишения в прифронтовой Москве, строительство Можайских укреплений и рытье траншей на Кунцевской линии обороны (траншеи рыли вдоль Рублевского шоссе и по нынешней Минской улице), а кто – и немецкую оккупацию. (Немец на Западном направлении дошел до Успенского и Перхушкова, так что немало москвичей, выехавших летом сорок первого на дачу или в деревню так и застряли там до нашего зимнего контрнаступления).

…Помню, в одно из празднований кто-то из женщин предложил ветеранам рассказать о своей самой главной награде, «представленной» на груди. Это я вам скажу было что-то! Столько фронтовых историй, столько интересных подробностей, какие ни в одной книжке ни один писатель на расскажет, и ни в одном фильме ни один режиссер не снимет! А ведь в обычные дни никто даже словом не вспоминал войну. Такие уж они были, ветераны-победители…

Поведал о своих боевых заслугах и мой дед:

– В середине октября, помню, возил Йогансона, комиссара нашего, в Москву на экстренное совещание. Тогда от передовой до здания ЦК было лишь часа три-четыре езды. Немцы на ряде участков прорвали фронт, и партийное руководство готовило срочную эвакуацию города, отдавало военным и хозяйственникам приказы по соответствующим мероприятиям. Йогансон, конечно, не раскрыл никаких подробностей секретного совещания, но, судя по его мрачному виду, я понял: дела совсем плохи. Переночевав в отведенном месте, утром мы возвращались на фронт. Москва оставила гнетущее впечатление, город был охвачен паникой…

Когда приехали в часть, комиссар позволил наскоро перекусить, когда он совещался с командирами, и, несмотря на начавшийся дождь, приказал снова собираться в путь. Видимо, пока не размокли дороги, решил развести партийные «указивки» по нижестоящему политсоставу. Взяв с собой двух автоматчиков сопровождения, мы поехали в наступавшие сумерки… Уж никак не ожидали в такую погоду, да еще в нескольких километрах от линии обороны встретить немецких мотоциклистов. Заметив легковушку, они, естественно, смекнули, что в ней находится какое-то начальство, и с ходу нас атаковали.

Скорее всего, это были диверсанты, которым накануне наступления была поставлена задача уничтожения наших линий связи и диверсии в тылу. Спасло нас то, что мы спешно покинули «эмку», заняв позицию в кювете. Машину же немцы буквально через несколько секунд забросали гранатами. Помню, Йогансон, все матерился, хватался за наган и кричал мне уничтожить портфель с пакетами, если его убьют (в бою уже пал один из автоматчиков сопровождения). Наверное, постреляли бы всех, если бы, на наше счастье, каким-то чудом бойцы из полка, куда мы ехали, не услыхали сквозь ненастье стрельбу, и не подоспели на помощь… После этого боя, – дед кивнул на руку, – и осталась у меня отметина на всю жизнь.

…Мы, пацанята, внуки ветеранов, слушали их, раскрыв рот, дивясь мгновенному преображению наших родных и соседей-мазиловцев. Во время рассказов они буквально на глазах в один миг превращались в себя прежних, становились моложе, красивее, осанистее… Потом играли на баяне, на гармошке (старшие поколения еще помнили это искусство!), пели песни военных лет. Моя мама, Валентина, наяривала на аккордеоне, исполняла мелодии на заказ. Все дружно хлопали… Потом слушали старые пластинки на патефоне и радиоле, который кто-нибудь из соседей выставлял прямо в открытые окна…

А под вечер, кто хотел, шли гулять. Или в Кунцевский яблоневый сад у железной дороги (именно оттуда, кстати, местный хулиган Мишка Квакин, персонаж гайдаровской повести «Тимур и его команда» воровал яблоки), если яблони уже расцвели (год на год не приходился), или на Мазиловский пруд, или просто вдоль Оврага, где ко Дню Победы уже точно расцветали вишни и черемухи, а соловьи начинали высвистывать свои волшебные трели…

…Давно уже скрылись за горизонтом те годы. Досносят последние мазиловские пятиэтажки. Давно уже нет на этом свете моих бывших соседей-фронтовиков и бабулек, переживших войну. Уже мы – внуки Победы – сами стали дедами! Но неизменным остается этот праздник, святой и светлый, день, без которого не было бы и всех нас, и наших детей, и внуков. Пусть прошло после войны уже три четверти века. Пусть пройдет еще столько же, но он останется таковым и впредь!

Райвола – Москва, 2021–2022

Ватники

Как известно, молодежь везде и во все времена склонна к эпатажу. Законы жанра, естественно, работали и в двадцатом веке – что на проклятом и загнивающем, что в стране победившего социализма. Как там пел когда-то Андрюша? «Ты можешь ходить, как запущенный сад, а можешь всё наголо сбрить…» И хоть никого никогда и нигде это не удивляло, но всякий раз каждое молодое поколение начинало свои собственные эксперименты…

В годы моего детства и отрочества – в конце шестидесятых – первой половине семидесятых, ребята постарше, от Калининграда до Владивостока, сплошь были «волосатыми». Мазиловская молодежь, естественно, не была исключением в этом общесоюзном почине. Расклешенные брюки, туфли на платформе, бороды, матерчатые сумки с портретами певцов и музыкантов, вареные в анилиновых красителях майки, электрогитары, рок-группы, играющие композиции классиков тяжелого рока, уже пришедших на смену «Битлам» и «Роллингам» – это всё атрибуты той молодежной культуры, ну, или если хотите, контркультуры.

Боже! Как же мы млели от «Дип Пёрпла», «Слейда», «Юрай Хипа», «Лед Зеппелина», «Рейнбау»… До сих пор пробирает от пёрпловского «Буревестника», «Дыма над водой» или «Темной ночи», цеппелиновской «Лестницы в небо», рейнбауских «Звездочета» и «Человека на серебряной горе». А кто, кроме ребят из «Слейда», исполнявших песни на прикольном мидлендском диалекте, мог так двигаться и «жить» на сцене, превращая каждый свой сингл в мини-спектакль? Ну, а шедевры «Юрай Хип» в виде «Июльского утра», «Жизни на мази», «Взгляни на себя» или «Сострадания» давно уже стали музыкальной классикой всех времен и народов. Равно, как и асолютно фантастические голоса (на несколько октав!) солистов Йана Гиллана и Дейвида Ковердейла, Дейвида Байрона и Джони Лоутона, Нодди Холдера и Ронни Дио…

Придя на любой школьный музыкальный вечер в любую школу Мазилова или, скажем, на танцы на «Зеленую дорожку» Филевского парка можно было подумать, что ты попал, по меньшей мере, на мини-Вудсток! И что тут все сплошь рокеры, «протестанты» против традиционного образа жизни, хиппи и прочие поборники мира, свободной любви и любители ЛСД. Но это было совершенно не так. Наши, в отличие от их, перенимали молодежную атрибутику и культуру, если так можно выразиться, лишь сугубо внешне.

А так, и по происхождению, и по убеждению, это были вполне нормальные советские молодые люди: школьники, учащиеся ПТУ и техникумов, студенты или молодые пролетарии, работавшие на «Хруничева» и «Коммунальнике», на «Рубине» или на Филевском хладокомбинате. («Убежденные» хиппи, называемые у нас «системой», впрочем, тоже были, но о них мы попробуем поговорить отдельно).

Однако мода, а тем более молодежная мода, штука переменчивая. После пика популярности того или иного выкрутаса уже очень скоро она начинает искать новые идеи и формы, а старые – либо исчезают, либо плавно перетекают в «новые меха». Так, например, в музыке место тяжелого рока занял металл, затем пришло диско, затем – безликая попса… Волосатиков сменяли панки, скинхеды, пацифисты, фашики, металлисты, брейк-дансеры, еще Бог знает кто…

Чисто нашим, столичным, или точнее – подмосковным изобретением стали любера с их клетчатыми брюками и кепками, которые наезжали в Москву из Люберец и, не мудрствуя лукаво, лупили и тех, и этих, и других, и третьих… Одно время была своя коронка, свой фирменный районный стиль и у мазиловских пацанов. Но обо всем по порядку.

…Зима 1978/1979 годов (старшие поколения помнят!) выдалась на редкость суровой даже для нашего, прямо скажем, не шибко тропического климата. Морозы, начавшиеся еще в ноябре, постепенно крепчали, и к декабрю достигли цифири в минус тридцать-тридцать пять ниже нуля по Цельсию! Помню, к радости школьников из-за погодных аномалий даже занятия в московских школах были отменены. По этому поводу, например, в нашей «бурсе» провели экстренное родительское собрание, на котором мамам и папам строго-настрого наказали не пущать своих отпрысков на улицу – во избежание простуд и обморожений…

Но куда там! Конечно, мы (кто был без пригляда взрослых) продолжали шастать по дворам, пытаться, если было уж не совсем морозно, играть в подвижные игры типа хоккея. Но с каждым днем становилось всё холоднее и холоднее…

В один из таких ледяных вечеров я, уж не помню по какой надобности, направился в соседнее с Мазиловым Давыдково, в универмаг «Минск», который располагался через железную дорогу, яблоневый сад и Можайское шоссе. Возле универмага я зашел в телефонную будку (до изобретения сотовой связи такие стояли на улицах) и стал было набирать требуемый номер. Но буквально сразу мой указательный палец (сдуру снял перчатку!) примерз к металлическому диску.

Потыркался – ни в какую не оторвать! Повезло, что покуривал, и с собой была зажигалка (спички бы не помогли – свободной-то оставалась лишь одна рука!). Кое-как отогрел диск, пусть и обжегши при этом палец, а не то бы запросто его лишился! Кстати, рассказывали, в ту зиму таких случаев обморожения конечностей было немало.

Это я всё к тому, что и наши родители, и мы сами той зимой стали перед выходом на улицу утепляться. В ход пошли самые разные согревающие виды одежды – меховые шапки вместо вязаных, варежки вместо перчаток, мохеровые шарфы вместо шелковых кашне, шерстяные свитера вместо синтетических пуловеров, валенки вместо сапожек и ботинок…

Само собой, большое внимание было уделено и верхней одежде. Вместо курток на синтепоне, которые были в ходу уже и в те времена, и пальтишек на «рыбьем» меху стали напяливать армейские бушлаты, меховые шубы, дубленки и даже забытые овчинные полушубки как у дореволюционных извозчиков. Но таковые, естественно, имелись далеко не у всех. И этот фактор оказался решающим при возникновении ситуационной мазиловской молодежной моды.

Уж не помню, кто первый пришел вечером в ватнике – теплой, всепогодной телогрейке-стёганке к месту нашего традиционного вечернего сбора, то бишь на перекресток Кастанаевской и Пивченкова. То ли Дрына, то ли мой одноклассник Юрка, а может, и старшие ребята. За давностью лет, уже не вспомнить, да, собственно, это и неважно.

Только за одним ватником на подростковой сходке появился второй, за ним – третий. За черными лагерными в ход пошли синие строительные и зеленые армейские. Откуда только они взялись в «запасниках» в таких количествах?! И вскоре вся мазиловская молодежь щеголяла в телогрейках – и на улицу погулять, и в магазин, и в школу, как сняли морозный запрет, и на вечерний променад. А что? Удобно! И тепло, и движениям ватник не мешает, ну, если, там в хоккей поиграть или кулаками помахать, к примеру!

Когда в ватнике был замечен парень, чуть постарше нас, Лёня Шиманович (он был из зажиточной торговой семьи и слыл в школе умником и модником), то мы поняли – всё, новая, районная, мода захватила Мазилово полностью. На Лёне была темно-синяя, шелковистая на ощупь, бригадирская телогрейка и партийные сапоги-валенки времен НЭПа! Красота!

Что и говорить – впечатляющим было зрелище подростковых «сходняков» на перекрестке Кастанаевки и Пивченкова. Представьте себе человек пятьдесят, а то и больше пацанов, одетых в разноцветные ватники, стоящих, покуривающих и пританцовывающих для согрева. Словно зека (в черных ватниках) вывалили на плац в ожидании вечерней поверки и стоят, перетирают что-то со своей охраной (в ватниках зеленых).

Конечно, это не могло остаться незамеченным. Уже через несколько дней мимо нас сначала заездили «канарейки» – желтые милицейские уазики с синей полосой, наблюдая, нет ли какой крамолы? Затем появились и пешие наряды, которые стали без лишних разговоров разгонять нас по домам – неча по улицам шляться! А потом, подогнав автобус, милиционеры и вовсе похватали всех, кто не успел разбежаться, и привезли в сто девятнадцатое. Там «ватников» пофамильно переписали и отпустили, поскольку мы, в общем-то, формально ничего не нарушали, да и годков нам было маловато – по 14–16, словом, обыкновенная допризывная молодежь.

…Однажды вечером, уже после Нового года, на место ежевечерней сходки к нам как-то подошел веселый молодой человек лет тридцати, в черном пальто и пыжиковой шапке. Угостил пацанов «Явой», спросил якобы нужный ему адрес (его он, дескать, никак не мог найти) и невзначай на два-три перекура пообщался с нами.

Причем мы и не заметили, как втянулись в разговор с этим умным и приятным во всех смыслах собеседником. После обсуждения хоккейных новостей, свежих альбомов рок-групп и новых песен «Машины времени» тот невзначай поинтересовался причиной нашего стояния на перекрестке: в чем прикол-то? Из наших ответов он быстро понял, что ничего «такого» в стоянии нет, и что перед ним обыкновенные школяры, технари, да пэтэушники, вышедшие пообщаться да покурить на ночь, а никакие не «злоумышленники».

Особо удовлетворен молодой человек был тем, что ватники мы, как выяснилось, стали носить по причине аномальных холодов, а не в знак какого-то там протеста или еще чего-то. И кто такой, то ли Иван Данилович, то ли Иван Денисович Солженицын мы и слыхом не слыхивали. Лишь «продвинутый» Лёня Шиманович по прозвищу «Шима» вспомнил, что «Солженицыным» – от слова «ложь» – меткий на язык народ прозвал какого-то сбежавшего на Запад писаку, злобно клеветавшего на нашу любимую Родину.

Весельчак удовлетворенно покивал и полностью согласился с Шимой, похлопав его по плечу. В общем, под конец разговора расстались мы с новым знакомым полными друзьями. Он пожал пацанам руки, одарил еще сигаретами и произнес куда-то «в воздух» одному ему понятную фразу:

– А что? Мой отец, пля, до Берлина в ватнике дошел! Нормальная одежда, самая что ни на есть нашенская, пацанская! А эти, чудаки, пля, чего-то там себе выдумывают, идиоты! Ну, прощевайте, хлопцы! Может, еще и увидимся…

Молодой человек ушел. Самое интересное, что милиционеры от нас отстали и больше не трогали. Ни в эту зиму, ни в следующую, когда мода на ватники в Мазилове уже, в общем-то, сходила на нет (ох, и капризная она девица, мода!).

Впрочем, история с ватниками получила-таки небольшое продолжение под конец той морозной зимы. И было бы несправедливо ее не рассказать, для полноты картины…

Как известно, в феврале семьдесят девятого случился приграничный конфликт между Китаем и Вьетнамом. У двух соцстран восточного толка были какие-то свои «терки и непонятки» по поводу демаркации границы. И китайцы вошли на спорные территории. Но у нас по телеку и радио о случившемся объявляли так, будто это чуть ли ни начало масштабной, а то и новой мировой, войны – де, «китайские гегемонисты» напали на бедных вьетнамцев. Все только и гадали, бахнут ли наши за это по Пекину ядерными ракетами, помогая «братскому вьетнамскому народу в отражении маоистской агрессии», или дело ограничиться разрывом дипотношений?

Помню, наутро после начала боевых действий на китайско-вьетнамской границе к нам в школу приехали представители райкома комсомола – два юноши-инструктора и две девушки-методистки в сопровождении… нашего давешнего весельчака-знакомца, угощавшего в прошлом месяце мазиловских пацанов сигаретами на перекрестке Кастанаевки и Пивченкова!

Задание «партии и ВЛКСМ» было простым, но ответственным – мальчикам поручили принять участие в митинге протеста у китайского посольства. Девочек решили поберечь (мало ли что!) и к мероприятию не привлекать. (Видимо, «охватывали» ближайшие к дипучреждению районы, чтобы молодежь могла прийти к месту пешком, без задействования транспорта. Мазилово тоже сгодилось – от нас до улицы Дружбы не более получаса хода).

Разъяснив учителям, школьным комсомольским «вожакам» и активистам, какие плакаты и как следует приготовить, какие лозунги скандировать, райкомовцы и «весельчак» отбыли.

…Представьте, какой, как говорят в Одессе, шикарный вид был на следующий день, когда со стороны Ломоносовского проспекта на подмогу к уже начавшемуся антикитайскому митингу стала приближаться колоритная «группа в полосатых купальниках», то бишь в ватниках, потрясающих палками!

Помню, как испуганно побежал куда-то милицейский майор с рацией, видимо, отвечавший за безопасность мероприятия, завидев добрую сотню новых «помощников». Но его жестком остановил гражданский в черном пальто (ба – опять наш знакомец-весельчак!), который только улыбнулся:

– Спокойно, майор. Это наши люди, проверенные. Одним словом, «ватники».

Присоединившись к митингу, мазиловцы, все, как на подбор, одетые в свои живописные телогрейки, развернули матерчатые транспаранты – они-то и были обернуты вокруг палок! И стали хором скандировать отрепетированные лозунги, осуждающие агрессивную политику Пекина. Наш классный озорник Сева Шалимов умудрился принести на митинг и развернуть бумажный плакат собственного производства. На нем гуашью было красиво выведено: «Фуй вам – Вьетнам нам!». А шутник-Дрына после митинга в знак протеста вообще помочился на «посольскую» елку. Вот, вам, гады, маоисты проклятые! А что? Не фиг наших друзей-вьетнамцев обижать! Так-то!

2022