Текст книги "Приложение к клятве Гиппократа"

Моя подруга Поля
О. Померанцева

У меня было две подруги и муж, а потом я осталась одна. Первая и самая лучшая – ее зовут Валерия – оказалась в моей постели с моим мужем. Я вернулась раньше срока с работы (все как в анекдотах) и услышала, несущийся из спальни звонкий смех моей подруги. Не понимая, что происходит, я даже обрадовалась и вошла в комнату. Увидев картину, ошеломленно постояв некоторое время, я взяла кувшин, в котором отстаивалась вода для полива цветов и налила на разгоряченных любовников. Мявкнув как кошки разными голосами, они разлепились и ошеломленно уставились на меня.

– Я ухожу, – сказала я, – а завтра, чтобы духу твоего здесь не было.

Муж вскочил с постели и стал говорить о том, сколько он сделал в этой квартире – поставил пластиковые окна, деревянные двери, паркет и т. д.

Я сказала, что он может все это снять, а сам уйти, но он не сдавался:

– А вообще-то, зачем кому-то из нас уходить? Что, собственно, произошло? Уверяю тебя – это ничего не значит. То же самое скажет тебе и Лера. Правда, ведь?

Он повернулся к дивану, невольно повернулась и я. Моя лучшая подруга сидела, завернувшись в простыню, и играла уголком одеяла, пытаясь завязать его узлом. На вопрос моего мужа она кивнула и продолжила свое занятие. Его голос окреп и он, нежно подталкивая меня к выходу, ворковал о том, что мне нужно отдохнуть, а потом взглянуть на все другими глазами и т. д. В его взгляде была пустота и нетерпение – поскорее бы ушла. Ободряюще похлопывая по спине, он выставил меня за дверь и тихо ее закрыл.

Я даже не была возмущена тем, что меня выставили из моей квартиры. Все было настолько нереально, что ничего не вызывало удивления. Постояв, я ринулась вниз, потому что ком в горле грозил меня задушить, и нужно было что-то с ним делать. Я кинулась к другой своей лучшей подруге. Она встретила меня довольно холодно и в ответ на мой рассказ, поджимая свои пухлые губки, прочла мне суровую лекцию, о том, что я сама виновата – характер у меня тяжелый, сама не хозяйственная, не заботливая, выгляжу кое-как. При произнесении этой речи она морщилась, предваряла каждый выпад словами «ты меня извини, конечно, но..».

Я, как истукан, сидела, слушала это и машинально оглядывала подругу – ее сальные волосы, грязный халат. Смотрела на шарики пыли в углу, вдыхала ее несвежий запах. Она заметила это и, наверное, разозлилась, потому что покраснела, посмотрела на меня с крайней неприязнью и заявила, что сочувствует любви тех двоих, поддерживает их и восхищается тем, как они преодолели препятствия на пути к ней. Препятствие – это я. Когда меня преодолевали, я как-то пропустила.

Я, конечно, читала о таком в женских романах, слышала такие истории от сплетниц и моя бабушка на заре моей юности предупреждала меня о том, что подруги в очереди за мужем подруги в самом начале. Но на деле такая же история, случившаяся со мной, придавила меня, как упавшая стена, раздавив некоторые места, наверное, моей души.

Люди стали мне неприятны, раздражали, я стала удивляться, как я раньше не видела, что все их поступки вызваны лишь корыстью, эгоизмом, стремлением к наживе. «Как мне все надоели», – подумала я. Я не вернулась в свою квартиру ни завтра, ни позже: присоединив к тарифному отпуску личный, я поехала врачевать свои раны на родительскую дачу, путем написания романа (или хотя бы рассказа) о моей преданной любви (впопыхах ничего лучшего не придумала). Я сладостно мечтала о том, как примут мою рукопись, как моя великая книга разойдется огромными тиражами, а они все будут жалеть обо мне, умолять вернуться и т. д.

Нужно признать, что я выбрала неплохое лекарство: в процессе написания поняла, что я не писатель. Меня подташнивало, когда я перечитывала описание нашей первой встречи и нашла, что она была пошлой и примитивной. Когда я описала «любимого», оказалось, что постоянно наталкиваюсь на противоречия – хочу написать «его стройные ноги», но понимаю, что не могу. Понимаю, что правдой будет «его тощие, с небольшой кривизной, иногда дурнопахнущие ноги». Ну и все другое. Жили-то мы довольно долго. Я все так и описала, как есть. Единственное, что с трудом поддавалось охаиванию, это были его голубые глаза, но вспомнив его последний взгляд, я написала, что глаза у него, как голубые пуговицы. После создания портрета, я прочитала написанное, и у меня возникло чувство жалости к бывшей лучшей подруге.

Я стала писать о ней. Нужно сказать, что я отношусь к тем, кто идеализирует соперников. Когда моя подруга, привычная и вполне обычная Лерка, отняла у меня мужа, она приобрела в моих глазах красоту и таинственность, а ее имя, Валерия, стало вызывать во мне дрожь благоговения. Кто же не полюбит такую женщину? И как я могу с ней сравниться? В результате писательских упражнений, я нашла, что я ничуть не хуже. Конечно, я до конца не была уверена в своей красоте, но это мне уже мало мешало.

Хотя еще накатывала обида, и томило одиночество, так как новых любимых и новых подруг еще не было, через месяц, мне стало гораздо легче, я, по крайней мере, могла думать о чем-то другом и видеть мир шире. Я оглянулась и увидела сад. Он был большой и великолепный.

Папа еще давно выкупил дачу у соседей, убрал страшненький домик, захватил часть редколесья и стал высаживать вишни, яблони, груши, то есть плодовые и не только (два дуба, березы, сосна) деревья и цветы. По периметру ограды была высажена сирень разных сортов – белая, лиловая, темно-и-бледно-сиреневая и почти голубая. Но сейчас, когда папа и мама были у моря (они купили домик и «продляли» лето в теплых краях), сад был несколько запущен, хотя и очень красив – начинали желтеть и краснеть листья, распустились хризантемы. Во мне бурно всколыхнулись папины гены, и голову поднял садовод. Я решила привести сад в порядок, а времени было немного: мама, узнав о грядущем разводе, рвалась утешать и откармливать дочь.

Но голодная смерть мне не грозила – в подполе, вход в который находился в кухне, папа устроил нечто вроде хранилища. Не надо думать, что там были консервированные овощи, компоты и т.д – кто бы их делал? Но полки были плотно заставлены рыбными консервами, тушенкой, крупами, макаронами, жестяными банками с чаем.

Подпол был незатейливо замаскирован под линолеумом, который нужно было отгибать. Но, несмотря на незатейливость и имеющие место посягательства (весной иногда обнаруживались явные следы проживания), почему-то никто не обнаружил этого хранилища. Может быть потому, что поверх крышки (которая, кстати, не запиралась) на линолеуме лежали еще циновки – а это было уже сложно для некоторых умов. А может быть, нам достался порядочный жилец, который ничего не ломал, не гадил в помещении. Ведь, как рассказывали, бывало, весной заставали домики, либо бани, использованные как туалеты. Он же пользовался только тем, что оставалось на кухне и овощами в погребе, расположенном во дворе.

Кухня была уже подзапущена. Под потолком, раньше белого, а теперь кремового цвета, висел выцветший абажур, плита была допотопной, огромной, занимавшей треть кухни. Родители называли ее «печь».

Через неделю, под вечер, после интенсивных работ в саду с одеревеневшей спиной я добралась до редколесья и тут звук, который вероятно давно мне слышался, но не осознавался, так как в отдалении сливался с другими звуками природы, отделился от других. Я насторожилась, так как если определять, то, что я слышала, можно сказать – это были рыдания зайца с тоненьким воем. Конечно, по моему описанию можно подумать, что это мог быть щенок, но ничего похожего!

Я решительно и без страха направилась на звук, полагая, что его может издавать только маленькое существо. Но за бортиком небольшого бассейна, прикрытая кустом сирени, сжавшись в позе эмбриона, лежала крупная женщина и это она издавала такие звуки! В сумерках я сумела рассмотреть, что одежда на ней разорвана, голова лохматая. «Лучше бы это был щенок», – подумала я. Женщина подняла голову и я направила фонарик на ее лицо. В следующий момент я как-то грубо и даже утробно вскрикнула, попятилась назад и, зацепившись за что-то ногой, с размаху уселась на землю, больно ударившись копчиком. Боль распространилась на позвоночник и поэтому я не могла убежать со всех ног.

Женщина или что-то там еще громче заверещала, закрыв лицо руками. Я сидела и с ужасом думала: правда ли я увидела такое, или может это игра света? Я увидела длинное плоское лицо, круглые как бусины, близко к носу расположенные глаза, крючковатый, сильно выдающийся нос. Рот … – это был ужас, а не рот! Широкая, чуть не до ушей щель, края которой сжимались как гармошка, когда женщина закрывала рот и, соответственно, растягивались, когда открывала. Во рту, кажется, были мелкие треугольные зубы.

Когда биение сердца стало тише, и прекратился пронзительный визг гостьи или гостя, я подумала, стараясь мыслить в русле человеколюбия: «Это нищенка, инвалидка с врожденным уродством. Она бедная замерзла, а может быть ранена, да и к тому же сама напугана». Поднявшись на ватных ногах, я шагнула к ней, а она, привстав, стала тоненько верещать, но уже другим тоном. Потом, мне показалось, что она говорит, но я ничего не понимала. Чтобы ее успокоить, я протянула ей руку. Она взглянула на руку, вздрогнула и сев, робко потянулась к ней. Господи! Лучше бы я этого не делала. Ее длинные тонкие пальцы оканчивались чем-то наподобие птичьих когтей, и мне показалось, что их не пять… Преодолев себя, я решительно взяла ее руку, которая на ощупь была жесткой, даже грубой, сухой и дрожала.

– Поллаилиа, – сказала новая знакомая, и другой рукой, указав на себя, обрисовала свой силуэт. Я подумала, что похоже на знакомство, ткнула пальцем в середину груди и сказала:

– Очень приятно, Света.

Я только потом поняла неуместность такой вежливости, потому что женщина подняла глаза вверх и пропищала:

– Очприя.

Мне показалось, что так она назвала меня, и я не стала ее переубеждать, а подумала, что больной иностранки мне только и не хватало.

Вскоре я увидела, что в домике соседей загорелись окна. Соседи, вероятно, проснулись, привлеченные криками. «Хорошо, что наши дома довольно далеко друг от друга», – подумала я. Но, тем не менее, необходимо было увести непрошенную гостью, и нужно было, чтобы она помылась – запашок от нее был не очень, и я сказала:

– Пойдем Поля, – так я решила ее называть в честь своей подруги детства, с которой мы играли в селе, где жила моя прабабушка. Ассоциации возникли из-за созвучия имен и прически – полина грива всегда была всклокоченной и запутанной.

Она встала, сильно захромав, тоненько вскрикнула, и я поняла, почему она не убежала, испугавшись меня. Я отломила засохший сук старой вишни и протянула его гостье. Она молча смотрела на меня, а потом медленно протянула руку. Взяв палку, она повертела ее и снова взглянула на меня. Я догадалась, что она не знает, зачем ей этот подарок. Мне пришлось продемонстрировать ей предназначение, усиленно захромав и опираясь на палку. Увидев это, она открыла рот и заверещала, но уже по-другому. Невероятно, но мне показалось, что я ее рассмешила.

Кое-как мы дошли до бани. Там я зажгла свет и дрожь, сотрясавшая мои внутренности и уже утихавшая, вернулась вновь. Не то чтобы Поля была внешне страшна, но она была похожа на какое-то незнакомое, даже сказочное существо. Трудно описать те впечатления, которые сопровождали наше знакомство. Ее тело было твердым, без всяких изгибов. Это я рассмотрела, пока она раздевалась и обвязывалась своим тряпьем. Ягодицы у нее были, но какие-то не такие, скорее напоминали два чемоданчика. Я подумала, что она женщина, так как в низу живота не было ничего похожего на мужские вторичные половые признаки, но, впрочем, и женских я не заметила.

Увидев в бадье холодную воду, она наклонилась и стала пить. После этого, подняв голову, она, наверное, улыбнулась. Мне подумалось, что это вовсе не Голливуд. Напившись, она выпрямилась и стала смотреть на меня, растянув рот. Долго я этого выдержать не могла, было неловко и, признаюсь, страшновато. Вскоре я догадалась, что она не знает что делать, поэтому я взяла ковшик и стала поливать новую подругу. Та очень удивилась (мне так показалось) и рот ее стал похож на букву «О», а внутри его обрамляли остренькие маленькие зубки. Волосы ее намокли местами, и выглядела она как чучелко. Вид ее был так комичен, что я захохотала. Это, конечно, не был искренний облегчающий смех, была в нем нервная нотка, но все-таки мне стало легче. Поля еще больше округлила рот, а затем разразилась трелью. Я поняла, что так она смеется, так как она закинула голову, затем перегнулась. Среди звуков трели слышалось: «Очприя, Очприя, тррикотау» или что-то подобное. Ни зла, ни агрессии я в ней не почувствовала.

После мытья, я принесла ей свою футболку и спортивные брюки. С обувью было трудно, так как ступни моей новой подружки напоминали прямоугольник с шестью длинными пальцами. К тому же на правую ногу ей было больно наступать, поэтому я дала ей старые растоптанные тапки папы. Ее лохмотья я сложила в пластиковый пакет и бросила как можно дальше, чтобы потом все сжечь – запах был… непривычный.

– Эх, Поля, Поля, – сказала я, скорее для себя, – знать бы точно, откуда ты… может ты больная? Нужно еще тебя покормить.

Тут она встрепенулась, сверкнула на меня глазами и прочирикала

– Кормить, есть.

«Нет, ну что это за болезнь у нее? Никогда с такой не сталкивалась».

Поля нарядилась в мои вещи, и мы отправились на кухню. Я поставила перед ней тарелку с холодными котлетами, гречку в кастрюльке. Вероятно, она была очень голодна, потому что наколола котлету на свой коготь и отправила целиком в рот, потряхивая головой как собака. Вмиг расправившись с котлетами, она засунула лицо в кастрюльку и стала есть кашу. Я деликатно отвернулась, но Поля нисколько не смутилась. Доев и вылизав кастрюльку, она поднялась, подошла к ведру с водой, погрузила в него лицо и стала шумно пить. Напившись, посмотрела на меня и одарила своей бесподобной улыбкой. Я тогда еще не очень привыкла, и кожа покрылась мурашками.

Решив показать ей как надо пить, я, налив воды в стакан, поставила перед ней. Девушка уставилась на него, как на чудо. Протянула руку и благоговейно дотронулась, потом повернула, и на гранях вспыхнул свет от электрической лампы. Поля прерывисто вздохнула.

– Тебе нравится стакан?

– Стакан… – восхищенно прозвенела Поля.

У меня на душе потеплело, я решила ее порадовать еще больше. Нашла в шкафу пыльную хрустальную рюмку и небольшую салатницу. Когда еще мокрая посуда оказалась перед ней, Поля замерла, потрясенная.

– Я тебе дарю, – сказала я, – ощущая себя божеством.

Поля заметалась по комнате, прижав к себе подарки, а я предложила ей кожаную сумку, которой не пользовалась. У моей новоявленной подруги появилось свое имущество.

– Поля, спросила я, где ты живешь? Куда тебя отвести?

Она изменилась в лице (по крайней мере, мне так показалось) и сказала:

– Нет.

Я к тому времени уже подустала от своей посетительницы.

– Ты будешь спать здесь?

Она вытянула вперед свою больную ногу, присела на здоровой, и сказала:

– Да.

«О, боже, – подумала я, – нужно ведь еще показать ее врачу, нога серьезно повреждена».

– Ну что же, пойдем.

Я постелила ей на диване в гостиной и сказала:

– Ложись.

Поля, как мне показалось, удивленно посмотрела на меня и сказала:

– Нет, падать.

Я очень устала, и раздражение поднялось у меня к горлу и чтобы не вспылить, я ушла в свою комнату и легла на свою любимую дубовую кровать с резьбой. Нравилась мне и вторая, металлическая кровать с панцирной сеткой и шишечками на спинке, но сетка со временем немного растянулась, и нужно было ремонтировать или менять, но, как и где, – я не знала.

Через некоторое время я увидела зубастую мордаху – Поля заглядывала в комнату:

– Очприя, падать! – несколько раз прочирикала она.

– Иди в баню, Полька, – пробормотала я в подушку и провалилась в крепкий, но, как оказалось, короткий сон.

Я проснулась от того, что был сильный ветер, в окна бились ветви деревьев, в доме стоял вой ветра, задуваемого во все возможные щели. Я спустила ногу с кровати и в первое время испугалась – под ногой было что-то мягкое. Тщетно щелкнув выключателем бра (ветром, вероятно, были порваны провода), я нащупала фонарик. Перед кроватью были навалены все, имеющиеся в доме тряпки. Я подумала, что Поля, вероятнее всего, слабоумная и убежала от своих родителей, опекунов и так далее и заблудилась. «А что если она психически неполноценна?». С этого времени я не могла уснуть.

Пройдя в комнату, где поселилась гостья, увидела, что она спит на полу. Я догадалась, что она боится упасть с кровати, поэтому и меня «спасла», постелив тряпки. На душе у меня стало тепло, я подошла и послушала дыхание Поли. Она дышала очень часто. «Наверное, все-таки простудилась, температура», – с жалостью подумала я, но подойти и положить ладонь на лоб, я не смогла. Фонарь высветил ее странный нос и острые зубки, виднеющиеся через приоткрытый рот. «О, господи», – подумалось мне.

Утром Поля проснулась вполне бодрой и здоровой. Она энергично прискакивала на здоровой ноге, но когда я снова попыталась узнать, откуда она пришла, она вначале стала накрываться кухонным полотенцем, а затем запела. Я не знала, почему Поля до сих пор не знаменита, почему никто из продюсеров ее не нашел. Плава Лагуна с ее смоделированным и бесподобным голосом и рядом не стояла. Пела она изумительно и необычно. Если можно это объяснить, то я бы сказала, что необыкновенно нежный голос сопровождался как будто бы каким-то инструментом. Но разбираться в этом не было желания, когда она пела – хотелось слушать еще и еще. Правда о чем была песня, я до сих пор не знаю.

Вскоре я заметила, что Поля устала – на ее щеках выступил какой-то оранжевый румянец. Я зааплодировала, а она смешно наклонилась, разведя руки в стороны.

– Как хорошо, Поля! Ты настоящая певица.

– Да, – сказала она, – я умею петь.

Я оторопела, так как фраза прозвучала весьма чисто.

– Поля, ты ведь недавно не могла связать двух слов – что же произошло?

– Я припомнила.

– На каком языке ты говоришь всегда?

Здесь Поля разразилась трелью, и я разобрала что-то на подобии осстрриваччч.

– Да Поля, весьма внятно…

Она вновь засмеялась.

Так мы прожили несколько дней, и я не заметила, как они прошли. У моей гостьи оказался золотой характер, она была тиха, необременительна, забавна. Правда ела она без вилки и без ложки и пила, погрузив лицо в ведро. Иногда издали я видела других дачников, которые, завершив основные работы, что—то доделывали на своих участках. Когда Поля их замечала, она опасливо подходила к забору, приседала на одной здоровой ноге, больную вытянув вперед, и с любопытством наблюдала за людьми на велосипедах, за редкими автомобилями.

Ее нога заживала, спадала опухоль, но она еще прискакивала с толстой палкой, которую мы вырубили из поваленного дерева неподалеку. Поля говорила все лучше, а может быть, я привыкла к ее голосу. Иногда в ее речи проскальзывали какие-то слова из неизвестного мне языка. Когда я использовала ноутбук, Поля либо садилась немного позади меня, либо стояла, наблюдая. Как и положено человеку, не расставшемуся с детством, она эмоционально реагировала на картинки, очень любила пение и иногда подпевала исполнителям своим изумительным голосом, но к музыке была равнодушна.

Она уже перестала бояться неожиданного порхания птиц, шмыгания мелких ящериц, не приходила в неистовство от звона, который издают комары и от их укусов. Правда после этого комары падали и издыхали. «Где же ее держали, – думала я, – если ей непривычны самые обыденные вещи? Чем она больна?». Я стукнула себя ладонью по лбу – ведь я могу поискать симптомы в интернете.

Я открыла ноутбук, когда Поля уже спала. Первое, что я набрала в поисковике – «отсутствие внешних половых органов болезнь». Яндекс, вероятно, был озадачен, так как не выдавал никаких предварительных версий. Я не нашла ничего. Были рубрики «зуд половых органов», «болезни мужских половых органов», «гигиена» и так далее. Потом я задала поиск на деформацию ногтей на руках. Просмотрев массу отвратительных картинок, я увидела отдаленное сходство лишь с диагнозом «онигрифоз». Но там были изображены действительно больные пальцы и ногти, а руки Поли выглядели весьма здоровыми. Просто они были похожи на птичьи лапы. Затем, не придумав ничего лучше набрала «птичий голос у человека». Но, увы, кроме птичьего гриппа, птичьего пения и т.п., я не нашла ничего.

Однажды вечером я услышала, как хлопнула дверца автомобиля. Выглянув в окно, я увидела, как запертая на ключ калитка открывается и в проеме появляется бывший муж. По мере приближения я разглядела пшеничные пряди, падающие на лоб, голубые глаза, распахнутые миру… «Приехал очаровывать», – с досадой подумала я.

Я поняла, что почти забыла его. Более того, увидев его «есенинский» чуб, который, как я знала, он осветлял и укладывал, долго и любовно ероша и взбивая волосы и прыская лаком, я чуть не задохнулась от раздражения. Наверное, он также «делал» себе этот честный, наивный и вдохновенный взгляд. Меня терзал стыд, что я, зная о его глупости и пошлости, жила с ним, не умея преодолеть физиологию, боясь одиночества. Но и не только это. Он умел быть таким нежным и ласковым, что я впадала в эйфорию. Когда я бывала расстроенной, вымотанной, он брал меня за руки, смотрел долгим (как я думала любящим) взглядом, шептал какие-то слова, затем укладывал в постель, укутывал, жалел… Когда-то именно спонтанная связь с ним изменила мои планы и мою жизнь. Я засмотрелась на закат, который придал осенней листве фантастическую окраску, рельефно обозначил облака, раскрыл глубину неба. Мир, способный так выглядеть, должен быть идеальным, а тут…

Та горечь, которая поднялась у меня со дна души, так меня отвлекла, что я чуть не забыла про Полю. Кинувшись в дом, я попыталась с ней объясниться, говорила, что приехал «бывший»:

– Бывший муж, понимаешь?

Поля, открыв рот, пучила на меня глаза. Тогда я развернула ее и втолкнула в платяной шкаф, сказав:

– Извини Поля, посиди пока здесь. Я прыснула, увидев, как из щелки шкафа она изумленно на меня таращится.

Вернувшись к окну, я стала раздумывать, не прогнать ли его сразу, но тут над забором появилась ушастая голова и соседский кот мурлыкая, спрыгнул на землю и ринулся наперерез блудному мужу. Кот был его давний враг, он однажды вцепился ему в руку и порвал сухожилия, когда тот вздумал его подразнить, зажав между колен и щелкая по носу.

Вот и сейчас муж испуганно вздрогнул, его губы зашевелились, вероятно, в проклятиях. Он попытался пнуть кота, но поскользнулся на сырой земле и с размаху уселся на зад, одетый в элегантные брюки. Сидя, он горестно разглядывал грязную руку, но тут лицо его просветлело, он, вероятно, решил взять меня жалостью.

Поднявшись, он, прихрамывая и неся перед собой ободранную руку, послал мне широкую улыбку. Он переступил порог и продекламировал стишок. Не помню слов, только отдельные фразы: «Ну как могло произойти: В душе обида появилась» или «Слова плохие позабуду, И будем счастливы опять», но после декламации у меня внутри все сжалось от неловкости и отвращения. Где были мои глаза и уши?!

После этого он перешел на драматический шепот:

– Так к тебе торопился, что упал. Если ты перевяжешь, все заживет вмиг. Его глаза стали еще голубее и преданнее.

Я не могу не оказать помощь.

– Я обработаю твои раны йодом.

– О, спасибо, родная! – он схватил меня за руку и попытался поцеловать.

Я вырвала руку и спросила:

– А где же твоя новая любовь?

Он сделал серьезное и замкнутое лицо и сурово сказал:

– Я оставил ее, я понял, что люблю только тебя.

– А я тебя – нет.

Он поморщился пренебрежительно:

– Ну брось ты уже эти игры! Я что не вижу, как ты на меня смотришь?

В комнате было сумеречно, закат окрасил все предметы в нежно-розовый цвет и муж, вероятно, счел это романтичным и решил быстро со мной разобраться. Я боролась с ним, но, поваленная на спину, потеряла силу. Я уже было хотела двинуть коленом куда надо, но тут раздался скрип, дверца шкафа приоткрылась, и в проеме показалось озадаченное лицо Поли – округленный рот и окаймляющие его острые зубки. Я к ней привыкла, и ее гримаса казалась мне милой и смешной, но муж, увидев это, неприлично, по-женски завизжал, вцепился в мою одежду, попытался бежать, но споткнулся, замахал руками, затем рухнул на пол как подкошенный и закатил глаза. Я испугалась и подумала, что он, наверное, действительно был прав, упрекая меня в прагматизме и даже грубости, а себя называя «тонкая поэтическая натура», потому что я не почувствовала ни сочувствия, ни жалости. Поля, вероятно, тоже.

Она полностью выбралась из шкафа, деловито наклонилась к болезному, посмотрела в лицо и довольно ухмыльнулась или хмыкнула.

Встретившись со мной глазами, она опустила веки и упрямо сказала:

– Там было тесно.

Я отослала ее на кухню и стала будить гостя, хлопая по щекам. Наконец, в бледное лицо хлынула кровь, и он заморгал глазами. Вспомнив свой ужас, муж промолвил:

– Что это было?

– Что? – невинно спросила я.

– Какая-то уродка в шкафу.

– Ты не в своем уме.

Он с опаской вертел головой и тут услышал звук. Это любопытная Поля уже выглянула из кухни и растянула рот в улыбке: вид гостя показался ей смешным. Муж как заяц перепрыгнул через все, что стояло на пути, выбежал, сверкая грязным задом и через оконное стекло, я увидела, как он заскочил в салон автомобиля, завел его и умчался.

– Это твой боргзаун? – спросила Поля.

– Что, что? Это кто же такой – боргзаун?

Поля состроила уморительную гримасу и прочирикала:

– Плохой дурак.

– А-а-а, – сказала я.

Много позже я подумала, что это посещение было плохим знаком, принесло все дальнейшие неприятности. Конечно это не так, но нужно же как-то объяснять то, что произошло.

На следующий день, купив дыню у торгующих на выезде корейцев, я заинтересовалась объявлениями на ветхой доске. Автоматически прочитывая объявления о продаже участков, инвентаря, объявления о потерянных животных и среди них странное … – мутная фотография Поли и большая, очень большая цифра, а затем номер телефона. Больше ничего не было написано, но было совершенно понятно, что это вознаграждение. Я осторожно его открепила и подумала, что должны быть и другие. Я обошла территорию нашего товарищества и собрала 15 ее фото.

Тревога нарастала во мне все больше, казалось, кто-то касается моих волос на затылке, проводит чем-то мягким по моим щекам, ушам и я то и дело вынуждена это что-то убирать с лица. Потом засорились глаза, да так сильно, что мне пришлось остановиться и яростно тереть их руками, забыв все правила обращения с ними. Когда стало легче, я открыла глаза и сквозь пелену слез попробовала взглянуть на мир.

Справа, в мою сторону направлялся мужчина с короткими ногами и смешными короткими руками. Довольно узкие плечи и толстый живот и зад. Двигался он, тяжело ворочая нижней частью тела. Смешной, но при виде его я лихорадочно зашарила по карманам с определенной целью – проверить, не видны ли спрятанные фотографии. Когда он приблизился, я увидела его пятнистые глаза, в которых как будто что-то копошилось. Паника накрыла меня с головой, я опустила веки, и мне захотелось пройти сквозь стену, к которой прислонилась. Когда он прошел, я услышала, что девушка, стоящая рядом, сказала своей подруге:

– Реально кошмарный тип, не видела еще таких уродов.

Лицо Поли стало светло-бежевым, когда я показала ей бумажки или не бумажки (на ощупь они были слишком гладкими и мягкими), принесенные мной.

– Поля, что это? Тебя ищут? Кто?

Поля обхватила свою голову и заплакала, как во время нашей первой встречи, причитая «Очприя, о, Очприя». У меня образовался комок в горле, я ее обняла:

– Бедная моя девочка, я тебя никому не отдам.

Поля заплакала еще сильней. Я увела ее в дом и сидела с ней, пока она не заснула, часто дыша как всегда.

Я села к столу с ноутбуком, чтобы не оставлять ее и чтобы самой коротать время. Вскоре, обратила внимание на новость, сопровождающуюся изображением планеты, смутно напоминающей Землю. Я прочитала: «Ученые нашли планету-близнец Земли. Условия на обнаруженной планете аналогичны земным. Исходя из этого, был сделан вывод, что на найденной планете возможно наличие или возникновение каких-либо видов жизни.

Планета находится в 20 световых годах от Земли. Ее размеры оставляют надежду, что уровень гравитации может удерживать необходимый объем атмосферы. А расстояние до звезды Gliese 581 дает повод думать, что вода находится в жидком виде. Соответственно сила притяжения идентична земной. 1 круг обращения вокруг звезды Gliese 581 равен 37 земным дням». И дальше: «Находка такой планеты, которая практически близнец, копия нашей планеты, приближает нас к разгадке тайн мироздания вселенной. Но все еще не дает ответ на вопрос – где вы братья по разуму?».

Я вздрогнула от оттого, что Поля, незаметно для меня вставшая с постели, тронула меня за плечо и взволнованно указала своим странным когтистым пальцем на экран.

– Да, Поля, представь себе, – сказала я, – может быть, когда-нибудь мы познакомимся с инопланетянами. Интересно, кто к кому прилетит – мы к ним или они к нам?

– Они, – сказала Поля. – Они уже прилетели.

Я повернулась к ней и рассмеялась, я думала, что это игра, или Поля решила продемонстрировать свое особое чувство юмора.

– Я завтра уйду. Меня нашел борзгаун, – сказала она.

– Кто такой борзгаун? Это твой хозяин?

Мне пришла в голову мысль, что Поля является кем-то наподобие гастарбайтера – она продана и сбежала, а теперь ее ищет хозяин. Но есть ведь полиция, прокуратура и всякое такое и его можно прижать. А пока Поля нужно спрятать, но где? Везти ее в город? Но я не уверена, что там нет бывшего. Придется прятать в подвале, а самой ехать в город и писать заявление или что-то подобное.

– Они придут завтра – искать. Я должна спрятаться, потому что не успею их известить о возвращении, и если они найдут меня здесь, то тебя уничтожат. Поэтому, ты уходи.

– Ну, уж, – подбоченилась я, – просто так меня не убьют, я ведь могу вызвать полицейских.

– Кто такие – полицейские?

– Это… – я замялась, не зная как объяснить, – смелые парни.

– Ты не поняла, – грустно, как мне показалось, посмотрела на меня Поля, – я ведь сказала, не убьют, а уничтожат. От тебя и … – она запнулась, не в силах произнести слово, – смелых парней не останется ничего. У нас оружие… другое, – тактично сказала Поля.

– Кто это – вы? – глупо спросила я.

Почему я не поняла сразу – не знаю. Может потому, что это было слишком невероятно? В следующие несколько часов я узнала такое, что голова моя затуманилась. Она – инопланетянка. У меня застучали зубы и даже, кажется, поднялась температура. Я поверила ей, потому что это объясняло все странности, и потому что… просто поверила. Мы были с ней одни, и я могла позволить себе думать, то, что думаю, без оглядки на кого-то, кто может счесть меня глупой или ненормальной. Могла ли я пропустить это? Поэтому я решила остаться.