Текст книги "Приложение к клятве Гиппократа"

Практика по этнологии
О. Померанцева

Экзамены за шестой семестр Ренат сдал лучше, чем всегда. По этнологии его ответ был блестящим. Ему даже показалось, что в тусклых глазах старого профессора загорелся огонек интереса. Но думая о предстоящей практике Ренат заскучал. В прошлом году их послали в глухую северную деревню, и он с группой, где были в основном девушки, ходил от дома к дому, рассматривая старые платья, прялки, слушал и записывал песни, в исполнении пожилых женщин с уже скрипучими голосами. Честно говоря, хорошо пели, но бабушка Рената тоже имела сундук и свое девичье платье, доставшееся от ее бабушки, сохранила. И старухи из его родной деревни, собираясь за столом или на пригорке, тоже пели не хуже.

Его же тянуло в неизведанные земли, хотелось увидеть другую природу и других людей, послушать необычные чужие песни. Другими словами, исследовать какую-нибудь экзотическую культуру, написать потрясающую работу и прославиться. Его желание исполнилось самым неожиданным образом.

Преподаватель по этнологии, его научный руководитель предложил ему поехать на полуостров Юкатан! Там, в глубине тропических лесов было обнаружено племя или общность, с культурой еще не встречавшейся этнологам, по крайней мере, в настоящее время. Племя проживает в городе, который разделен на две части – внешнюю и внутреннюю. Верования этого племени трудно идентифицируются, так как представляют собой нечто смешанное, включающее представления майя, испанцев, мексиканцев. И культура и верования до конца не исследованы, так как «чужаки» допускаются только во «внешний» город и срок их пребывания ограничен тремя днями.

– Ни одной публикации о внутреннем городе, – сказал его научный руководитель Антон Петрович Какаев, – мы можем быть первыми.

Ренат не уставал благодарить руководителя, который уступил ему первенство открытия, возможность прославиться.

– Ты, Дорофеев молод, расторопен, умен, а мне уже достаточно, я многого добился.

Три месяца он учил испанский и в группе, и сам, а также заучивал слова языка майя. И вот, наконец, он в самолете. Перелет долгий – 13 часов, тело затекло, воздух застоялся, жарко. Ступив на трап, Ренат попытался полной грудью вдохнуть свежий воздух, но не тут то было! Первый же вдох вызвал в памяти сильно натопленную баню. Солнце обожгло открытые участки тела, футболка намокла, и он украдкой опускал глаза – не выглядят ли мокрыми шорты. Но вскоре молодой организм преодолел неудобства, а кондиционер в автомобиле, сделал Рената счастливым.

Поездка по Юкатану очаровала его. Пальмы, кактусы, скалы, древние развалины – ему было уютно в этом месте. Ренат поселился в гостинице, представлявшей собой двухэтажный домик. В его номере была кровать, стол, холодильник, тут же в комнате ванная. На подходе к гостинице располагалось уличное кафе, в котором столы и кресла были сооружены из каких-то серых пористых плит. Была это стилизация под старину или использование старых развалин – он так и не выяснил.

Антон Петрович выделил ноутбук, строго приказав каждый день делать отчет – не просто описание мест и обычаев, а то, что будет происходить лично с ним. Особенно подробно он должен описать все, что удастся узнать о внутреннем городе.

Внутренний город был окружен стеной из какого-то, казалось, полупрозрачного материала, похожего на оплавившееся стекло. Эта стена была покрыта причудливыми яркими рисунками, которые складывались в непонятный сюжет. Вход в город, представлявший собой арочные ворота, украшенные яркими мозаичными картинами, находился прямо перед гостиницей. Ренат то и дело пытался что-нибудь увидеть сквозь стены, но видны были лишь тени. Иногда в город пускали людей. Они заходили через узкую дверь, находящуюся в створке ворот, но, сколько юноша не вглядывался, сколько не вытягивал шею в разные стороны, так ничего и не смог рассмотреть, – лишь яркие пятна зелени.

Что можно узнать за три дня? Второй день Ренат провел, осматривая древние пирамиды, остатки причудливой архитектуры. Он долго шел вдоль стены, зашел далеко, устал и повернул обратно. Пытался карабкаться на стену, чтобы заглянуть, но поверхность была слишком гладкая, скользила. Оставалось пробовать местную еду. Ничего особенного – в основном мясо с острым соусом, неприятная на вид, но вкусная бобовая паста, кукурузные лепешки, салаты из овощей.

На третий день, когда он расположился в своем излюбленном кафе, любуясь пейзажем и сожалея, что завтра утром он покинет прекрасное место, почти ничего не узнав о нем, к нему подсела женщина лет пятидесяти и мужчина, по виду лет за шестьдесят. Женщина выглядела аккуратно и привлекательно: гладкая прическа, волосы с проседью, длинные серьги, белое платье, украшенное вышивкой. Встретившись с ней взглядом, Ренат с удивлением отметил, что она очень ласково с улыбкой на него смотрит.

Ренат смутился и отвел взгляд, а женщина заговорила. Некоторые слова были знакомы, но общий смысл от него ускользал. Но тут же, сидевший рядом мужчина, стал переводить. На ломанном русском он объяснил, что женщину зовут Донома и что она узнала в нем своего сына. Ренат ошеломленно уставился на женщину. Он знал, что у своих родителей он приемный, что где-то есть его кровные родители, но это его не очень интересовало, так как он был любим и счастлив в своей семье. В подростковом возрасте, он счел себя обязанным найти кровную мать, но бабушка, гладя его черные волосы широкой мягкой, чуть подрагивающей ладонью, сказала: «От добра добра не ищут, Ренатик». Он вздохнул с облегчением и больше вопрос кровного родства не возникал. Но мать на Юкатане?

– Это ошибка, – покачал он головой.

– Нет, нет, ошибки не может быть, – переводил мужчина, вслед за женщиной, лицо которой раскраснелось от волнения. – Жрецы еще ни разу не ошиблись. Но здесь мы говорить не можем – это великая тайна. Это возможно лишь в подлинном городе.

Ренат подумал, что может быть «подлинный» город – это и есть внутренний? Он указал рукой на ворота и его собеседники синхронно кивнули. «Какая удача!». Ренат побежал в свой гостиничный номер, схватил телефон и ноутбук. От радости у него кружилась голова, он уже видел себя на трибуне нобелевского комитета, перед ним мелькали строки из статей о нем, о его открытии. Если только это не шутка.

Но когда он выбежал, его собеседники сидели на своих местах, а женщина не отрывала от него глаз. Вскоре ворота раскрылись, и они вошли во внутренний город, поразивший Рената величием и красотой. От ворот вела дорога, выстланная отполированными каменными плитами, и даже сквозь подошвы юноша ощущал какие они горячие. Вдоль дороги выстроились стелы, украшенные барельефами, а между ними пышно зеленели верхушками высокие пальмы с перистыми листьями. С ними красиво сочетались низкие, похожие на драцену пальмочки. Почва вокруг них была усеяна разноцветными камешками.

Вскоре они свернули и пошли по узкой улице с домами, окна которых располагались довольно низко и были украшены лепниной. Солнце пекло немилосердно, перед глазами у Рената появились зеленые круги, а пальмы, наоборот, приобрели желтую окраску. Он стал опускаться прямо на горячий тротуар. Но его поддержала твердая рука, лоб ощутил прохладу, а в рот потекла влага, которую он стал с жадностью глотать.

– Уже скоро, сынок, – сказал ему на ухо пожилой мужчина, вероятно, переведя слова Дономы.

Наконец они вышли на дорогу, с одной стороны которой стояли причудливые одинаковые дома. Они были сделаны из камней разной величины и обработаны штукатуркой, на которой проступали остатки краски. Штукатурка кое-где облупилась. В центре стены располагалась дверь, а над ней балкон, выполненный в виде беседки – с тремя узкими арками и черепичной крышей. Дома соединялись стеной с входом во двор в форме арки. В один из таких домов и вошли его попутчики, почти втащив его туда.

Прохлада остудила его разгоряченное тело, стены помещения были упоительно холодными. Женщина нежно подтолкнула его на прохладную постель, и Ренат провалился в сон.

Проснулся он с головной болью, горло при каждом сокращении немилосердно драло. Постель его была мокрой, на лбу лежала влажная тряпка. Он обвел глазами помещение – узкое окно, забранное решеткой, стол, накрытый белой с яркой вышивкой скатертью. Но долго он смотреть не смог – перед глазами все расплылось, жар сменился ознобом. Он пошевелился, пытаясь натянуть на себя одеяло и тут из другого помещения, мягко ступая, вышла его знакомая. Она несла в руках одежду, и он заметил, что на нем не его футболка, а белая рубашка. Женщина, несмотря на его протесты, стала ловко его переодевать, незаметно сменила постельное белье. Затем она принесла воду и, по всей видимости, бульон. Так она ухаживала за ним три дня.

Говорить они не могли, вернее, каждый говорил на своем языке. Ренат улавливал некоторые знакомые слова, но был ли это испанский или майя, он не мог вспомнить. Женщина в основном повторяла слово «аль». Парень с трудом, но припомнил, что оно означало «сын».

На четвертый день он уже, пошатываясь, встал с постели и сказал женщине «спасибо». Она улыбнулась, но видно не поняла. Тогда он склонил голову, а женщина горячо и быстро заговорила, ее глаза наполнились слезами. Но увидев, что он не понимает, стала говорить медленнее, нежно ему улыбаясь.

Ренат, между тем, находился в тяжелых раздумьях – его туристическая виза скоро кончится, а их группа с обратными билетами неизвестно где. Почему его, собственно не ищут? Где ему взять деньги на обратный путь, ведь женщина, приютившая его не так уж и богата? Все эти вопросы он задал «переводчику», на что тот ему ответил, что он может не волноваться, все будет нормально и что сейчас он гость. С его приездом к ним пришло настоящее чудо, потому что Донома уже смирилась, что ее сын не возвратится, а он вернулся.

– Но я никак не могу быть ее сыном! Я никогда здесь не был.

Но тут его посетила мысль о том, что может его «мать» училась в России (тогда в СССР) и родила его там от советского студента и, оставив, уехала? Когда он спросил об этом, то переводчик сказал, что Донома никогда никуда не выезжала и вообще, она порядочная женщина и не оставила бы своего ребенка.

В разгар разговора вошла Донома и рассказала свою историю. Ее сын Сий умер, когда был подростком в 14 лет. А Ренат – это его воплощение. Она сказала, что узнала его душой, кроме того, имя Сий означает рожденный, а Ренат (на другом языке, правда) – дважды рожденный. Но самое главное в том, что Ренат родился в тот же день, когда умер Сий. Женщина пояснила, что если бы у нее были еще дети, то он мог бы вернуться к ней в их теле, а так как она не могла больше иметь детей, то «для меня тебя родили другие, которым ты был не нужен».

Ренат подумал, правильно ли он все понял или это ему чудится от температуры? Есть еще одно объяснение – он попал в руки сумасшедших. Нужно отсюда выбираться. Он вспомнил, что дорога от ворот была достаточно простой – прямо, направо. Кроме того, она была четко обозначена стелами, а потом непривычными для него зданиями, в одном из которых он находился. Он немного успокоился и подумал, что необходимо все это записать, и он это сделает, воспользовавшись гостеприимством.

Ренат медленно поправлялся, чувствовал себя лучше и все лучше стал понимать Доному, назвавшуюся его матерью. Она с любовью заботилась о нем, он много от нее узнавал о нравах и законах внутреннего города, который назывался Ичиль Лакам. Перевести это можно было примерно так: Внутренний Великий город. В городе проживал народ – Куг Пач – богом выбранные. Но, несмотря на это, все здесь было ему чуждо, он с нетерпением ждал своего выздоровления и возвращения домой. Хотя его заверили, что о нем и о причине его отсутствия известно в посольстве, все-таки Рената терзала тревога.

Вскоре они с Дономой стали совершать прогулки по городу. Так как он был еще довольно слаб, то опирался на ее руку, а она шла, сияя от счастья, высоко подняв голову. К вечеру, когда становилось прохладнее, на улочки города высыпал народ. Казалось, что все выходили из своих жилищ, не было только маленьких детей. Вероятно, в это время они уже спали. Но однажды, гуляя в сумерках, он увидел красивый большой дом, ступени которого были усеяны ребятишками от двух до пяти лет. Они галдели как воробьи – кто-то хохотал, кто-то плакал.

– Это что, ночной детский сад? – спросил он у Дономы, кое-как построив фразу.

Объяснение поразило Рената. Оказалось, что от года до пяти лет, детей воспитывают отдельно от родителей. Родителям разрешалось их навещать, гулять с ними. В этом «детском доме» тщательно следили за их здоровьем, питанием, физическим и умственным развитием. Это объяснялось тем, что дети до пяти лет – еще не воплощенные, не имеющие личности. Возле них находятся служители, которые определяют переродившихся. Таких детей либо торжественно определяют в семью, где они родились, в качестве воплощений родственников, либо (гораздо реже) в другую семью. Как служители определяют, что воплощение произошло – тайна. Все остальные дети воспитываются своими биологическими родителями.

Душа, как поведала Донома, проходит цикл перевоплощений, но куг пачи постоянно молятся о том, чтобы их близкие после смерти побыстрее к ним вернулись, воплотившись в других телах. То, как к ней вернулся он, – ее сын, – большое чудо, бывающее раз в столетие. Это значит, что после посвящения, сопровождающегося большим праздником, он займет довольно высокую должность и возможности его будут весьма велики.

У Рената от ожидающих перспектив закружилась голова, но, представив, что он проведет здесь всю жизнь, он затосковал и стал доказывать, путаясь в словах, что он не ее сын, что он ничего не помнит, но все тщетно. Донома объяснила, что, так как он был далеко, над ним не провели церемонии «припоминания» и у него развилась амнезия, которая еще усилилась привязанностью души к новому воплощению.

– Ты ведь был счастлив, сынок?

– Да, очень, – пылко сказал Ренат. В свете того, что он может не вернуться домой вся его жизнь, родители, друзья, университет, казались ему невообразимо прекрасными.

Через неделю Ренат смог выйти из дома сам, и решил, не откладывая пойти к воротам, выйти, обратиться к представителям турагенства или к кому-нибудь еще, чтобы вернуться домой. Когда Донома ушла за покупками, он выскользнул из дома и отправился по дороге, которую помнил. Он вдыхал уже с утра жаркий и ароматный воздух, немного заранее сожалея об этом прекрасном и необычном месте. Но повернув на дорогу со стелами и пальмами и пройдя ее до конца, он оказался на берегу моря. Голова кружилась, во всем теле была слабость. Он зачерпнул воду, намочил голову и лицо. «Я где-то сбился с пути».

Ренат решил вернуться обратно к дому и от него вновь пройти до ворот. Результат оказался другой, – он вышел в заросли джунглей, поразившие его красочностью птиц, яркостью и величиной цветов, но никаких ворот он не нашел. Вернувшись к дому, совершенно обессиленный, он увидел молодого одинокого соседа, который стоял в проеме дверей своего дома и пристально на него смотрел. Об его ногу терлась кошка. Сосед наклонился, чтобы подхватить кошку, но она зашипела и ударила его лапой, оставив красные полоски на его руке.

Не раз после этого Ренат искал выход, но не находил. Однажды он захватил с собой табурет и шел вдоль стены, пока не нашел довольно пустынное место, прикрытое пышно раскинувшимся кустарником. Поставив табурет к стене, он встал на него, но увидел лишь растительность. Попытки подтянуться на руках ни к чему не привели – стена была покатой и скользкой, а руки его влажны от напряжения. В отчаянии он швырнул табурет в стену и тот раскололся.

Оказавшись в своем здешнем доме, он стал спрашивать Доному, как выйти из города. Донома сказала, что ему известна дорога, и он может бывать где угодно. Но Ренат устроил истерику. Он, срывающимся голосом кричал, что его здесь удерживают для каких-то целей. На лице Дономы появилась обида и непонимание, глаза наполнились слезами. Она стала уверять, что все обитатели Ичиль-Лакама и он, в том числе могут свободно выходить из города, уезжать и возвращаться. Нельзя лишь без разрешения приводить кого-либо.

Рассказав историю своих попыток, Ренат услышал от просиявшей женщины:

– Ичиль Лакам тебя не отпускает, сынок, значит ты здешний. Города ведь бывают разные. А ты хочешь уйти и снова покинуть меня?

Она стояла, умоляюще прижав руки к груди. Следы недавних слез блестели на смуглом лице. Сердце Рената сжалось, он почувствовал жалость к Дономе. Но душа его рвалась к его друзьям и родным. Он стал убеждать женщину, которая назвалась его матерью, в том, что он не может быть ее сыном, что все это суеверия, и он это докажет.

– Мне нужно вернуться, там мой дом! Я буду навещать тебя.

Страх отразился на лице Дономы.

– Сынок, – печально сказала она, – если ты вдруг докажешь, что ты не мой сын (хотя я твердо уверена в обратном), то нас казнят вместе со жрецом, который объявил тебя воплощенным.

«Вот как – приехали», – подумал Ренат. Он метнулся к своему ноутбуку. Из-за болезни он его открывал редко, а когда попытался выйти в интернет, то ничего не получилось. Он спросил об этом Доному, которая долго не понимала, что он хочет, а когда поняла, то отвела его к соседям, и парнишка-подросток быстро подключил его к сети, объяснив, что его мать была к ней не подключена. Ренат лихорадочно набрал адрес своего руководителя и с трепетом стал ждать ответа. После пятого гудка на мониторе появилось его лицо.

После восклицаний и приветствий руководитель сказал, что все в порядке, всем известно, что он заболел. Его друзья на Юкатане продлили его визу. Когда Ренат путанно объяснил, что происходит, руководитель пришел в восторг. Он посоветовал ему оставаться там как можно дольше, все подробно описать. Его будущая работа, сказал он, будет открытием, единственной в своем роде.

Ренат связался со своими родителями, с девушкой, отношения с которой только начинались. Все были в курсе его дел, все были рады за него. К нему наконец-то пришло спокойствие, но и разочарование. Он воображал себе, что его близкие не находят себе места от беспокойства, но – нет. Были спокойны и веселы его родители, девушка, казалось, вообще не сразу вспомнила, кто он такой.

Ренат остался на Юкатане. Успокоившись, он стал плодотворно работать над дипломом, подробно описывая все ритуалы и обычаи Ичиль-Лакама. Он собирал одежду, утварь, но, странное дело, все самое интересное ускользало от него. У него были доказательства лишь быта куг-пачей. Но описания социального устройства, городского управления выглядели как простые рассказы, ничем не подтвержденные. Он фотографировал, но на фото все выглядело вполне обыкновенно. Вот снимок здания, где содержатся дети до их «определения» – все выглядит как детский дом или детский сад. Вот матовая стена с росписью – ничего необычного. Его руководитель в ответ на его описания советовал ему лучше во всем разобраться.

Побившись на научной почве, Ренат решил повременить с работой и погрузился в жизнь Ичиль-Лакама. Два раза в неделю он ходил на заседания городского совета. Его молчаливый сосед иногда сопровождал его, держась поодаль. Кошку он обычно носил в корзинке, украшенной цветами, либо вел на шлейке. Последнее ей не нравилось, и она иногда утробно завывала и каталась по земле.

В совете он был назначен экспертом-аналитиком (учитывая его «высокую ученость»). К его мнению подобострастно прислушивались, простые жители города склоняли голову, когда он проходил по улицам. Этот приятный порядок нарушали лишь обезьяны, которые также являлись членами городского совета. Они часто ссорились между собой, кричали пронзительными голосами, иногда прыгали, взбирались чуть ли не на потолок, откуда порой лилась моча и падали фекалии.

Юноша понимал, что эти свары были связаны лишь с проблемами обезьян, но члены городского совета думали по-другому: они воспринимали это как несогласие с введением каких-либо поправок. Поэтому часто почти принятое решение – отменялось. Из трех обезьян, две были, вероятно, мужского пола, а одна – самка. Одеты они были соответственно – в мужскую и женскую одежду, расшитую замечательными узорами. Правда, к концу заседания самцы, прыгая, часто освобождались от штанов, а платье самки рвалось. Ренату удалось сфотографировать их перед зданием городского совета, но, снова же – ничего необычного – похоже на цирк шапито. Он попытался сфотографировать протокол заседания городского совета, но снова же – как доказать, что среди перечисленных членов совета есть три обезьяны?

Он все чаще стал ходить на различные празднества, представления, куда его часто сопровождала гордая Донома, а иногда и сосед с кошкой, который не вступал в разговоры, но на приветствия подобострастно кланялся. Ренат как-то спросил Доному о странном соседе. Женщина, опасливо оглянувшись, сказала, что кошка – это его возродившаяся жена и молодой человек поэтому несчастлив. Его жена славилась плохим характером, а теперь еще стала кошкой.

– Представь, – сказала Донома, – он ждал воплощения жены, надеясь, что она станет другой, а ему вдруг – мяу, мяу!

Ренат не смог сдержать смеха. Смеясь, он украдкой посмотрел на мужчину, а тот, заметив это, побледнел и отстал от них.

Однажды, после очередного праздника, где он лениво наблюдал танцы девушек (ему не очень нравились местные девушки – излишне смуглые с грубыми черными волосами, круглыми лицами и низкими лбами), Донома пришла в его комнату и спросила:

– Сынок, ты помнишь Джеки? Ты любил гулять с ней в детстве, хотя она и была младше.

Ренат подавил раздражение – он устал повторять, что ничего не помнит, – и вежливо ответил, что нет, он не помнит. Тогда Донома показала ему фотографию, которую до этого держала в обеих руках у груди. Ренат вгляделся в портрет и увидел девушку, похожую на сказочную пэри. Она выглядела очень молодой, улыбка на ее лице была нежной и лучезарной. Ее украшала сложная прическа, из которой на висках и лбу мелкими кудряшками выбивались волосы, легкий румянец алел на гладких щеках.

– Красивая, – сказал Ренат.

– Не только красивая, а и очень добрая, тихая, веселая. Как она плакала, когда ты нырнул и ударился головой о тот камень!

– Ну так познакомь меня с ней.

– Скоро, сынок, она уже родилась вновь, жрецы только должны найти ее.

– Она что – умерла?! – воскликнул Ренат.

– Да, сынок, она утонула недалеко от того места, где упал ты. Когда ее хоронили, в ее саркофаг насыпали очень много пурпурной краски, чтобы она быстрее возродилась.

– Как краска может повлиять на возрождение? – спросил Ренат.

– Красный цвет – цвет Востока, а Восток – место воскрешения. Понимаешь, сынок, чтобы она нашлась, нужна еще какая-то сила, притягивающая ее. Жрецы считают, что это ты. Нужно совершить брачный обряд, – быстро проговорила женщина, упреждая его, увидев, что он хочет возразить. – Она в детстве, продолжала Донома, – все лепетала: «Я буду женой Сия».

Донома воспроизвела голос ребенка и из ее глаз полились слезы.

– Хорошо, матушка, я женюсь на этой мертвой девушке.

Ренат стал называть Доному матушкой. Для него это было нейтральное, ни к чему не обязывающее слово, – свою мать он называл «мама», поэтому не считал, что как-то предает ее. Зато Донома была восхищена, когда он пояснил, что на русском языке означает слово «матушка». Он согласился на свадьбу, так как никогда не встречал упоминаний и описаний такого обряда.

На свадьбу собралось большинство жителей Ичиль-Лакама: прибыли даже инвалиды всех мастей и парализованные больные, которых принесли на носилках. Они находились в первых рядах, окружавшей место церемонии толпы. Обряд совершали два человека, покрытые татуировками, с невообразимыми головными уборами – некие короны, кайму которых составляли перья. Рядом с Ренатом располагалось фото Джеки в полный рост. Мужчины, изображавшие индейцев что-то выкрикивали, размахивали оружием, затем ему на голову надели почти такую-же «корону». Она оказалась весьма тяжелой и у Рената разболелась голова.

Когда церемония окончилась, его стали поздравлять члены городского совета, произнося длинные речи и даря подарки. Затем к нему хлынула толпа, и все пытались прикоснуться к нему и к фотографии Джеки, над изображением головы которой была также закреплена «корона». За этим последовал пир, танцы. Ренат, преодолевая головную боль, пытался запомнить все этапы церемонии. Поздно ночью все окончилось. Измученный жених наконец-то освободился от «короны», переоделся в легкую рубашку и рухнул на кровать, на второй половине которой, у стенки, лежала фотография Джеки.

Среди ночи Ренат проснулся, разбуженный каким-то шорохом и скрипом половицы. Казалось, что кто-то невидимый переступает с ноги на ногу. Осторожно повернувшись на другой бок, он взглянул на фотографию Джеки – она по-прежнему нежно улыбалась ему. Но вдруг мертвая невеста захочет посетить его? Он представил, что она появится с застывшим, отрешенным лицом и посмотрит пустыми, но угрожающими глазами. Ренат не выдержал, вскочил с кровати и заскочил в комнату Дономы. Она спала, спокойно посвистывая носом. Ренат схватил ее за плечо и потряс.

Узнав, что случилось, женщина включила свет. В комнате Рената что-то заметалось, и его душа ушла в пятки. Но Донома спокойно прошла туда и рассмеялась.

– Это коати (носуха Нельсона). Он вчера пробрался в дом, а сейчас напугал тебя.

Жители Ичиль-Лакама не боялись воскрешения мертвых, а их прежние тела считали пустой ореховой скорлупой.

Через две недели в их с Дономой дом нанесли визит родители Джеки и сказали, что она нашлась, ее родила госпожа Ловелла в тот день и час, когда погибла девушка. Ренат пришел в восторг, но Донома побледнела и поникла. Когда гости ушли, она сказала: «Тебе вначале будет непривычно, но ты знай, что это именно она». Он ничего не понял и не стал вникать в слова Дономы.

На следующий день был объявлен праздник в честь возрождения Джеки и воссоединения ее с мужем. Ренат вновь находился в центре внимания, слушал речи членов городского совета и песни молодых девушек и парней, смотрел на танцы. Когда его нетерпение достигло высшей степени, он увидел, что расстроенная Донома ведет закрытую покрывалом небольшую фигурку. Подойдя к нему, она сняла покрывало, и он увидел молодую обезьяну – гиббона. На ней было надето пестрое платьице, голова, покрытая темной шерстью, была украшена красным цветком. Обезьяна проковыляла к нему, протянула руки, обняла за шею. Ренат проклинал себя за невнимательность: почему он сразу не вспомнил, что Ловелла – это имя обезьяны из городского совета? Но, с другой стороны, что могло измениться?

Все вокруг ликовали – Ренат поймал взгляд соседа – тот улыбался.

Обезьяне оставили имя Джэки. Но она ничуть не была похожа на девушку с фотографии. Нравом она удалась в свою биологическую мать – то и дело раздражалась, верещала и даже царапала своего «мужа», вцеплялась ему в волосы. Но хуже всего были ее «поцелуи» – она высовывала длинный язык и лизала ему лицо. Он понятия не имел, как ему быть, как выйти из этой ситуации. Упорные раздумья привели Рената к мысли о том, что нужно поговорить с соседом, живущим с кошкой. Он отправился к нему. Тот почтительно принял его, познакомил со своей женой, которую звали Кэса. Жена, свернувшись клубочком, спала, а на голос Рената лишь приоткрыла глаза. На полу от сквозняка метались клочки шерсти, в воздухе чувствовался запах кошачьей мочи.

Ренат не знал, как приступить к нужному ему разговору. Он стал спрашивать о том, как живет молодой мужчина, доволен ли он. Сосед внимательно взглянул на Рената и сказал, возвысив голос, что живет хорошо, очень доволен своей женой, счастлив, что она вернулась. Говоря это, он взял кошку на руки, а она утробно мяукнула и зашипела на «мужа» – тот, вероятно, немножко сильнее, чем нужно стиснул ее. Сосед продолжал громко нахваливать жену, а Ренат, вначале не понимавший необходимости такой громкости, увидел краем глаза несколько силуэтов в оконном проеме. Друзья и соседи пришли порадоваться за Нуто, которого посетил член городского совета.

Понимая, что поговорить свободно им не дадут, Ренат предложил Нуто встретиться ночью. После полуночи, в самое темное время он пробрался в дом соседа, в надежде, что тот знает, что можно сделать, чтобы освободиться от «жены». Нуто рассказал, что больше не любит свою жену, он разлюбил ее после второго рождения. «Еще бы» – подумал Ренат. Он сказал, что развестись с ней он может, только если докажет, что она предпочла ему другого.

Нуто вдруг встал на колени перед молодым человеком и взмолился помочь ему. Ренат растерялся, он ведь сам искал помощи. Сосед же сказал, что Ренат вполне может уехать – как бы не старались жрецы и городской совет, какие бы препятствия не ставили, он гражданин другой страны и если пожелает, то его не остановят. А если он заберет с собой «жену», то ему вообще больших препятствий ставить не будут.

– А для меня выхода нет, Кэса может прожить еще лет 20, – говорил Нуто и слезы текли у него по щекам – я стану зрелым человеком и могу больше не испытать радости брака с женщиной.

– Хорошо, допустим, я тебе помогу, но как? Как ты сделаешь так, чтобы твоя кошка меня полюбила? Она и на тебя шипит.

– О, господин мой, – оживился Нуто, – это очень легко! Завтра же Кэса будет проявлять к вам любовные чувства! Вы только согласитесь.

– Ладно, – махнул рукой Ренат, – я согласен. Только ты мне все объяснишь потом.

Перспектива уехать, пусть даже и с обезьяной, очень его обрадовала. Нуто вскочил с колен и стал, как заведенный, кланяться.

На следующий день, по пути в городской совет Ренат встретил Нуто, держащего на руках Кэсу, которая вдруг вырвалась, подбежала к нему, взобралась по одежде на плечо и стала, нежно мурлыкать и обнюхивать его лицо. Ее «муж» картинно вскинул руки, затем обхватил голову и стал причитать. Он так быстро говорил, что Ренат, лицо которого к тому же щекотала кошачья шерсть и усы, почти не понимал его. Наконец ему удалось снять Кэсу с плеча и вручить соседу, но все повторилось – кошка ударила лапой по лицу Нуто и ринулась к Ренату.

Вокруг стали собираться люди, они были возмущены. Из толпы раздавались выкрики: «Бесстыдница!», «На глазах у мужа!». Подростки же, наоборот, веселились, показывали пальцами то на Нуто, то на ошеломленного Рената, пытающегося оторвать Кэсу от себя. Тут кто-то закричал: «Позовите его жену, пусть она разберется!» Вскоре из толпы появилась встревоженная Донома, ведущая за руку Джеки. Увидев, что на Ренате сидит кошка, Джеки вздыбила шерсть, наморщила свой черный носик и кинулась на нее. Вскоре посрамленная Кэса убежала, а Ренат, держа на руках Джеки и отплевываясь от кошачей и обезьяньей шерсти отправился вместе с Дономой домой.