Текст книги "Приложение к клятве Гиппократа"

На следующем городском совете стоял лишь один вопрос – любовная связь Рената и Кэсы. Вокруг здания собралась толпа народа, которые разделились на группы. Одни считали, что во всем виновата Кэса, а другие призывали наказать обоих. Заодно собравшиеся, пользуясь ситуацией, решали и вопросы личной неприязни, громко ругались, возводили друг на друга поклеп и выдавая чужие тайны. То в одном, то в другом месте возникали потасовки.

Обезьяны, возбужденные шумной толпой, гул которой доносился сквозь открытые створки окон, бесновались еще больше. Члены совета глубокомысленно рассуждали о том, что госпожа Ловелла особенно возмущена. В результате расследования совет пришел к выводу, что Ренат невиновен, а виновата лишь Кэса, которая будет казнена.

Ренат все больше ощущал себя в театре абсурда. Но намерения совета были весьма серьезны, и он понял, что его тоже могли приговорить к казни. Ему было очень неприятно от мысли, что будет умерщвлен невинный зверек, да еще публично и он, рискуя, обратился к совету и задал вопрос о том, что можно сделать, чтобы не казнить Кэсу. Ему ответили, что, так как он член совета, то может иметь три жены. Если он женится на Кэсе, то ее не казнят

Ренат еще раз прошел через утомительный брачный обряд (теперь вместо фотографии стояла корзина с мирно умывающейся кошкой) и решил, что при первой возможности, захватив кошку и обезьяну, уедет, пока его не женили еще на ком-нибудь. Варианты были. В хозяйстве одного из граждан Ичиль-Лакама он видел бодрых поджарых волосатых свиней.

Поступок Рената всех восхитил настолько, что ему не давали прохода. За ним ходили толпы людей, у его окон было множество поклонников и поклонниц. Они, загородив лицо ладонями с двух сторон, старались рассмотреть, что происходит в доме. Некоторые использовали при этом бинокли и подзорные трубы. А дома у него был ад. Кошка с обезьяной постоянно дрались и гадили на пол. Донома не успевала убирать. Но, несмотря на ее чистоплотность, звериный запах был неистребим. Ночью бои продолжались на постели Рената, и он не высыпался. Если даже кошка и обезьяна засыпали, то они так плотно к нему прижимались, что он обливался потом.

Узнав о проблемах Рената и его семейства, члены Городского Совета поставили на рассмотрение вопрос о новом жилье для него. Ренат думал отказаться, так как планировал отъезд, но потом решил, что Дономе не помешает более просторная квартира.

Авторитет Рената в Городском Совете рос, к его мнению прислушивались все больше, доход его увеличился. Они с Дономой наняли прислугу, которая занималась уходом за его «женами». Но однажды на одном из заседаний на него напала Ловелла. Она визжала, вцепившись ему в волосы, и норовила укусить. Ренат, страдая от боли, с ужасом смотрел на крупные желтые зубы обезьяны и пытался освободить волосы из ее лап и избежать ее зубов. Но она все-таки укусила его за руку.

От неожиданно сильной боли Ренат ее оттолкнул. Члены совета, до этого молча наблюдавшие за происходящим, возмущенно загудели и даже стали грозить Ренату, пытавшемуся остановить кровь, кулаками. Послышались выкрики о том, что госпожа Ловелла возмущена его отношением к дочери, которой муж уделяет мало внимания. Когда его стали порицать, он произнес прочувствованную речь о пагубных порядках городского совета и сказал, что если им неугодны его речи и поступки, он уедет, они должны обеспечить его отъезд.

Следующий совет принял решение изгнать его. На сборы ему полагались сутки.

Донома была в отчаянии, но он клялся, что найдет способ приезжать во внешний город и встречаться с нею, но она была безутешна. Он прождал весь день, когда же его отправят, но ничего не происходило, и он лег спать. Проснулся он в джунглях. Его «жена» Джеки умчалась на дерево и весело проводила время с молодым самцом-гиббоном. Ее платье превратилось в лохмотья. Кэса терлась возле него. Место ему было знакомо, но никакого города не было. Он долго бродил со своим рюкзаком в сопровождении Кэсы по джунглям, зовя Доному, но вокруг никого не было.

Он шел ночь и половину дня и силы его были на исходе, а нервы на пределе. Кошка иногда убегала, а потом возвращалась, облизываясь, вероятно, – охотилась. Однажды Кэса принесла зверька, напоминающего мышь, и положила перед ним. Ренат от ее доброты расплакался. Только к полудню он вышел к пирамиде с очень крутой лестницей и храмом на вершине. Из путеводителя он знал, что она находится в городе Чичен-Итца, а сама называется Кукулькана. Кэса ринулась вверх по ступеням и исчезла за дверью храма. Так и верная Кэса покинула его.

Ослабевший и голодный, он, наконец, связался с посольством в Мехико и подвергся долгим расспросам и проверкам. Он чудом избежал ареста и мексиканской тюрьмы, потому что ни о каком Ичиль-Лакаме никто не знал. Ренат клялся, называл имена членов городского совета, рисовал план города, но на все это отвечали усмешками, жалостными взглядами и старались перевести разговор на другое. Одному чиновнику он даже рассказал о суевериях куг-пачей, о вере в перерождения, но уловив на лице собеседника глумливый интерес и фальшивое сочувствие, он воздержался от рассказа о своих «женах» Джеки и Кэсе, тем более, что они его покинули – даже верная Кэса. Может и правда он сильно увлекся этнологией, получил тепловой удар и все время провалялся в джунглях в бреду о таинственном внутреннем городе? «Пусть будет так», – подумал измученный Ренат.

Наконец, его препроводили в аэропорт, он прошел регистрацию. В «накопитель» вместе с ним прошли два охранника – они должны были сопровождать его до трапа самолета. Ренат оглянулся на пеструю толпу и вдруг встретился глазами с Дономой. Она неподвижно стояла в своем белом платье, ее лицо было мокро от слез. Увидев, что он на нее смотрит, она послала ему несколько воздушных поцелуев и что-то прошептала. Ему показалось, что она повторяет слово «аль». Он тоже послал ей воздушный поцелуй, а заходя в самолет, обернулся и торжествующе показал своим охранникам средний палец. Если бы они и все чиновники, с которыми он имел дело, могли слышать, он бы сказал: «Ичиль-Лакам – есть!». Но сев в удобное сидение в салоне самолета, он подумал: «Все-таки хорошо, что меня выгнали оттуда: эта история с женами просто достала. Да и с самим городом что-то не то».

Во время полета он, измученный, крепко спал, и его соседи, – пожилая пара, – видели, как он улыбается и произносит непонятные для них слова. Они переглядывались и тоже улыбались. А Ренату снились пальмы, диковинные цветы и дорога из полированных камней, по которой он идет с Дономой.

Старая женщина
О. Померанцева

Старая женщина проснулась, как это часто бывало в последние годы, от тупой боли в затылке. Тело оцепенело, рука затекла и, отходя, подверглась такой атаке «мурашек», что она вскрикнула. Вот они старческие радости. Из окна струился скудный свет, верхушки деревьев, с уже редкими желтыми и ржавыми листьями, которые она могла видеть в окно, качались от ветра.

Выпутавшись из одеяла, а потом из подола ночной рубашки она, согнувшись, побрела в ванную. Проходя по коридору, взглянула в зеркало. На нее смотрело сморщенное как сухофрукт, тощее как скелет, с обвисшей кожей существо. Очень сильно она сдала в последние пол года, после того, как умер Ванечка. И ей пора уходить и постараться все забыть. Слишком уж она задержалась, а все из-за Ванечки и сыновей. Не всегда бывает такое счастье.

Вчера она позвала сыновей – не вместе, а одного за другим. Любовалась на старшего: он высокий, видный покровительственно похлопывал по спине, целовал в макушку. Навез продуктов, забил холодильник. Нужно позвать молодую соседку, отдать ей. Младший – красавец, но тихий, мягкий – держал за руку, обнимал за плечи, тревожно заглядывал в глаза. Ох, как ноет сердце. Никогда такого не было.

Сегодня вечером ее здесь не будет – сыновьям не придется возиться с ее бренным телом. Она уедет в далекую провинцию и там умрет. Только бы этого не случилось раньше! Да, слишком задержалась.

Целый день, едва переводя дух, старая женщина завершала свои дела: вытерла пыль, сидя то на стуле, то на диване, шваброй протерла полы своей небольшой квартиры, налила хлорки в унитаз, а потом смыла горячей водой.

Долго, всхлипывая, перебирала старые документы, вещи мужа. Оставила себе его часы, взяла несколько фотографий. Старые документы порвала и выбросила в мусорный пакет. Остался лишь паспорт на имя Дарьи, она использует его еще один, последний раз. На выброс пошла большая часть ее и ваниной одежды, постель, на которой она спала. Затем, выйдя на площадку, тростью постучала в соседнюю дверь и «осчастливила» юркую курносую женщину, отдав ей все продукты из холодильника. Попросила ее вынести пакеты с мусором.

Как она устала! Но ничего не поделаешь – нужно продолжать. Она помылась под душем, едва не упав, в несколько приемов выбралась из ванной. Надев платье, расчесав пушистые белые волосы, чуть-чуть оживив лицо помадой и примерив шапочку-таблетку с вуалью, старуха сказала своему отражению:

– Вполне приличная мумия.

Хрипло рассмеявшись, она надела на тонкие запястья браслеты. Посмотрела на руки – они, конечно, выглядели как куриные лапы, но кожа, высушенная как пергамент, пересеченная буграми вен, красиво сочеталась с золотом.

Выходя из квартиры с небольшим саквояжем, еще раз оглянулась и опустила вуаль.

Такой преклонный возраст как у нее все превращал в пытки: маленькие или большие, но они все были мучительны. Но она с достоинством все преодолела, – такси, регистрация, трап, – никому не показалась смешной или жалкой, хотя, кто знает? Наконец, с облегчением уселась в кресло и пристегнула ремень.

Полет был не самым простым – самолет болтало. Казалось, порывы ветра стремятся перевернуть машину. Она видела, что некоторые пассажиры вцепились в подлокотники, лица их побелели. Ее соседка, – женщина лет тридцати пяти вспотела, глаза выражали отчаяние, и, казалось, что она вот-вот разразиться истерикой. Поколебавшись, Дарья тронула ее руку, а женщина с готовностью обернулась и лихорадочно проговорила:

– Меня зовут Нина. Знаете, очень боюсь самолетов. Сейчас еще ничего, я лечу одна, а в прошлый раз летела с сыном, думала, не выживу.

– Молитесь, – вступила в разговор женщина с крайнего сидения, – и господь не оставит. Я с тех пор как уверовала, словно на корабле плыву и ничего не боюсь. Все, что от Господа – благо, даже если призовет к себе.

Молодая женщина снова испугалась, изменилась в лице:

– Это еще неизвестно. Мои родители считали, что мы живем лишь раз. А вы как считаете? – вновь обратилась она к старухе.

Та пожала плечами – она действительно не знала правильного ответа, но ее молодая соседка ждала и она заговорила о себе – второй раз в ее существовании. Сказала, что не все умирают одинаково и спохватилась, совсем сошла с ума! Это склеротические мозги подводят. Хорошо, что ее религиозная соседка вступила в полемику, перебив ее. С этого времени старуха слушала ее молча, и это распалило соседку, она стала стыдить ее, упрекая в отсутствии веры. Она так вошла в раж, что из ее рта стала брызгать слюна. Старуха догадалась об этом по тому, что молодая женщина утерлась платком.

Под журчание слащавых речей она стала думать о том, что ее ждет. Ей было страшно – умирать не очень весело, а потом какие проблемы!

Никто не может этого понять, разве что Диспетчер.

Самолет приземлился около полуночи. Дрожа от ночной прохлады и слабости, она стала спускаться по трапу, обеими руками держась за поручни. Все быстро ее обогнали, она осталась на трапе одна, ползя как черепаха, и испытывая сильное желание встать на четвереньки. Но вскоре ее подхватили под руки девушка и парень – стюарды, и почти снесли вниз. Но это еще не все – ей нужно переехать на вокзал и проехать поездом четыре часа. Небольшой аэропорт, который был в городе, куда она ехала, был закрыт как нерентабельный.

Расписание поездов изменилось и тот, что должен был довезти ее до места теперь ходил через день. Пришлось взять билет на автобус.

На рассвете, совершенно разбитая она выползла из него. На последней ступеньке, когда она примеривалась ступить на асфальт, ее поддержала крепкая рука.

– Благодарю вас, – сказала она дребезжащим голосом.

– Это я, – ответили ей.

Она подслеповато вгляделась – да, – это он – всегда можно узнать его разноцветные глаза – один серый, а другой – зеленый. У них у всех были не меняющиеся черты.

– Все готово, – сказал диспетчер, когда они сели в машину и у нее болезненно и неравномерно забилось сердце.

По дороге на ее временную квартиру они остановились. Старая женщина посмотрела в окно. По тротуару брела, вероятно, пьяная девушка, одетая в короткие шорты, открывающие ягодицы, поверх колготок, сапоги до колен и короткий жакет с большим декольте. Ее качало из стороны в сторону и вот, наконец, увидев лавку, она упала на нее, и стало видно ее пухлое наивное лицо. «Боже, – подумала старуха, – проститутка, да еще и алкоголичка. Как бы не было венерических». Она в несколько заходов выбралась из машины, подошла к девице, надела, на свой страх и риск, ей на руку один из золотых браслетов и дала несколько купюр. Та ошеломленно, немного даже протрезвев, смотрела на деньги, и ее рот расплылся в кривой улыбке.

– Ну, это ты зря! – сказал Диспетчер. – Она же еще больше напьется. Будет тебе мучение.

Когда приехали в квартиру, там уже была женщина, которая поможет ей в то время, что осталось. Это три, от силы четыре дня.

Вначале она уснула, как только голова прикоснулась к подушке, но приснившийся сон пробудил ее. Ей снилось ее далекое детство. Она и ее подруга Любка карабкаются на скирды и съезжают с них. Потом замечают деда Василия с лозиной, которой он грозит им. Они убегают, но дед гонится за ней – вот-вот поймает и отхлещет лозой. Она вздрогнула от страха и проснулась.

Детство у нее было лишь одно, потом все взрослая и взрослая жизнь с проблемами и зачастую к ней самой не имеющими отношения. Детство было не сказать чтобы легкое – семья крепостных – дворовых у мелкого помещика, но оно было ей дорого – другого у нее не было и не будет. Выдали за плотника – пьяницу и буяна, который бил ее при каждой возможности. Все ее беременности оканчивались выкидышами. Он бил и за это. Своим собутыльникам жаловался, что жена – нерода, судьбу ему завязала.

Муж вскоре замерз в сугробе, возвращаясь домой, и, предвкушая, как он накажет эту тварь, что испортила ему жизнь. По дороге его сморило, и он сладко заснул в снегу.

Казалось, теперь бы и пожить измученной женщине – да не тут-то было, в сорок лет заболела. Чем – неизвестно. Мучила боль в боку. Знахарка давала какие-то настои, но не помогло. Однажды барыня пожалела, увидев, как она покрывается испариной от боли, и дала денег на поездку в город к врачу, но одолела такая слабость, что она не смогла. Деньги пошли на оплату места на печи в кухне для дворовых (сама уже топить не могла), за баню, куда ее водила кухарка и за кашу да супчик, что она ей отливала из общего котла. Главное была баня. Чистое тело приводило ее хотя бы в какое-то равновесие и примиряло с действительностью. В то время и пришел Диспетчер. Им оказался их садовник, молчаливый (как считали, «гордый») человек около 50 лет, с лысой головой, с усами, свисающими как клыки у моржа. Он не был крепостным – хозяева его наняли.

Он открыл покосившуюся дверь, обитую прохудившейся клеенкой, с точащими из дыр пучками желтой ваты, сел на скамью и заговорил с ней. Она сначала ничего не поняла. Страдая от боли, равнодушно слушала его речи, а когда он повторил все это много раз, и она услышала, то засмеялась – глухо, безнадежно, насмешливо – из последних сил.

Но потом все наладилось и вот теперь три дня она будет в очередной раз изучать материалы. На четвертый день пришел Диспетчер.

– Собирайся, – резко сказал он, но ласково пожал руку и сочувственно посмотрел в глаза.

Он отвез ее на трассу, высадил на обочине, а сам недалеко отъехал. Старая женщина закрыла глаза. Заныло сердце, но это еще ничего, страшнее была черная тоска, охватившая ее. Она вновь увидела это ужасное место – сырое помещение, где по стенам вились ржавые трубы, которые вибрировали и издавали звук, сводивший с ума. «На что же он похож?» – подумала она. И ей показалось, что на этот раз ей удалось это определить. Это звук падающего самолета. Надежды нет – впереди лишь боль и уничтожение. Старуха шагнула и открыла осклизлую просевшую дверь.

Дальше – длинные тонкие черви, которые падали ей на голову, плечи и пытались быстро ввинтиться под одежду, в уши, рот. Она едва успевала отбиваться от них. Ее старое тело было неповоротливо, она тяжело дышала, пот лился по лицу, шее, бокам. Остановиться? Не обирать червей? Она не могла, потому что не знала, на что они способны и очень страшно было узнать. Насколько могла быстро, расшвыривая червей, она добралась до следующей двери. Ее встретил омерзительный писк тысяч крыс, – одна сразу же впилась ей в ногу, другая быстро забралась ей на плечо и норовила схватить зубами ухо. Атаки предпринимались постоянно, она была вся искусана – и ужасная вонь. «Я не выдержу», – подумала она. Но та энергия, о которой говорил Диспетчер, взяла верх.

Она рванула следующую дверь и поспешно захлопнула ее за собой. Две крысы, повисшие на ней и, не успевшие отцепиться, упали замертво и утонули в зловонной жиже, достигавшей ее голеней. Она шла, проваливаясь в ямы, вся измазавшись в омерзительной каше, сотрясаясь от рвотных позывов. Дальше – не дверь, а тесный лаз, труба. Мучительная паника почти не покидала ее, так как, казалось, что дальше она не продвинется. В этот раз она уже готова была сдаться – ее старое тело было слишком слабо. Но представить себя умирающей в узкой трубе… Ужаснувшись, она стала энергичней двигаться и, наконец, выползла из нее, чтобы столкнуться с новым ужасом. Но, наконец, последняя дверь. Она узнала ее по глубокой гладкой черноте, казалось совсем не отражавшей свет.

Распахнув ее, старая женщина изумилась – лесная поляна, усеянная желтыми и белыми мелкими цветами. Сосны, причудливо изогнувшие свои ветви, березы. Но что-то было не так. Глубоко вздохнув, она поняла. Вместо живительного лесного воздуха – какая-то промышленная вонь, с нотами канализации. И вот Оно – пятнистое бежево—серое тело приближается по воздуху. Машут огромные крылья, а тело мерзко изворачивается, и голый крысиный хвост завивается в такт движению. Смрад становится невыносимым. О, какая боль!

Стоя на трассе, плечевые проститутки Даша, Галя и Таня увидели как через дорогу, не глядя по сторонам, бредет старуха. В час пик автомобильный поток был непрерывным, но старуха не останавливалась до тех пор, пока ее не сбил КАМАЗ. Она отлетела под легковой автомобиль. Даша и Галя, продолжая наблюдать, увидели, как несколько автомобилей стукнулись кто в столб, кто в зад едущих впереди. Были те, что сползли в кювет. Но Таня видела лишь то, как страшно ударил грузовик по хрупкому телу. А больше ничего.

Когда приехала полиция и скорая, Даша и Галя поспешили ретироваться, захватив свою подругу, которая была немного не в себе и пыталась изо всех сил натянуть на почти голый зад, облаченный в стринги и колготки 20 ден, короткую трикотажную тунику.

Стоя перед облупленной грязной дверью, она думала, что никогда не пришла бы сюда, но теперь она должна обеспечивать себя сама, и ей нужны вещи, деньги. Может, найдутся те купюры – 300 долларов, которые она дала девушке, то есть себе. Поначалу трудно думать и говорить о… ней, о… себе – местоимения путаются. Один браслет остался на руке, а остальные она припрятала. Это на крайний случай, поэтому нужны деньги, прежде чем она устроится на нормальную работу.

Старая женщина открыла дверь ключом, найденным в кармане, и вошла. Ей в нос ударил запах немытой посуды и грязного белья. Посреди коридора была протянута веревка, на которой сушились застиранные вещи. Таня жила в малосемейке с общей кухней. Только где ее комната? На дверях никаких обозначений не было. Она, та, что теперь была Таней, попробовала открыть одну из них, но ключ не подходил. Она с нетерпением подошла к другой двери, и тут хлынули слезы. Они были так обильны, что капали ей на рукава, смывая вульгарный макияж и пачкая ей одежду и кожу. «Ваня! Ваня! – безмолвно кричала она, – я не хочу так, я хочу лежать с тобой под тем кленом!» Вначале всегда очень тяжело, мрак, без всякого просвета застилает все, но потом бывает лучше – она знает, но сейчас в это не верилось. Все усугублялось тем, что она не знала ответа на два важные для нее вопроса.

Она яростно вертела ключом, но и эта не открывалась. Уже вынув ключ, услышала из-за двери звук шагов и щелчки замка. Перед ней стояла женщина, запахивая байковый халат. Посмотрев на девушку и сладко зевнув, она произнесла:

– Танька, ты? Пьяная что ли? А твой тоже наклюкался, дрыхнет без задних ног. И я маленько накатила.

Таня отправилась к третьей двери и отперла ее, соседка шла за ней, делясь новостями. Запах в комнате был душный, густой, напитанный ароматами уже употребленного спиртного, несвежей пищи и грязного пота. На столе валялись объедки, стояли немытые кастрюли и тарелки, над которыми жужжала огромная навозная муха. На разложенном диване лежал ком смятого постельного белья, а из-под него торчала голова с раскрытым слюнявым ртом и трехдневной щетиной.

– Вот он, красавчик, все выжрал, – сказала с сожалением соседка, покрутив в руках водочную бутылку.

Таня изобразила опьянение, сказала соседке, что будет спать, и стала подталкивать ее к двери. Та упиралась, шныряя по комнате остренькими маленькими глазками.

– Может я, покамись, посуду тебе помою, а? А ты спи.

Только после того, как она сказала, что разбудит сожителя, соседка ушла.

Закрыв дверь на замок, женщина огляделась и стала осторожно искать тайник. Где она, та, прежняя могла прятать деньги? Она пересмотрела все, но денег не нашла. Но затем ее осенило: на что-то же пил Танин сожитель, а он ведь не работал, вернее, работал продавцом своей гражданской жены и деньги забирал у нее. Но Таня в последнее время приносила мало.

Старая женщина осторожно, брезгливо морщась, подняла ком белья, потом засунула руку под подушку и нашла. 200 долларов и рубли. Ей пришлось вдыхать гнилое дыхание алкоголика и его запах, но это ничего! Ей не привыкать. Но хуже было то, что Танин сожитель, всхрапнув, вдруг открыл глаза. Он перевел взгляд на ее руки, державшие деньги и выпучил глаза, как будто не веря себе. Девушка кинулась к двери, схватив сумку. Пока она пыталась открыть незнакомый замок, алкоголик, шатаясь, добрался до двери и схватил ее за плечо.

Ее спасло только то, что он еще не протрезвел и неустойчиво держался на ногах. Она выдернула руку и изо всех сил толкнула его. Он повалился, карикатурно задрав ноги. Как же он был похож на ее самого первого мужа-пьяницу! Когда она заперла дверь и выбежала в подъезд, до нее все еще доносились его мерзкие оскорбления и мат.

Пришлось ей снова идти по улице в шортиках и тунике. Она пропускала один за другим магазины одежды – стеснялась зайти в таком наряде. Наконец увидела небольшой магазин с тусклой вывеской и потянула на себя тугую дверь. Через некоторое время вышла в дешевом полосатом свитерке и черной, ниже колен юбке. Сапоги, конечно, составляли диссонанс, но это потом. Сегодня желательно найти недорогую квартиру.

Квартира нашлась на окраине города в домике без удобств. Хозяйкой была ласковая старенькая бабушка, которая радушно пригласила ее в еще не остывшую баню. Тщательно с наслаждением моясь, она ощупывала и разглядывала тело. На первый взгляд оно было здорово, но завтра – непременный визит в поликлинику – осмотр, анализы.

Диспетчер одобрительно оглядел девушку, ее скромный наряд, ее миловидное лицо почти без макияжа, которое дополнительно украсила ямочка на подбородке (ее неизменяющаяся черта) и кивнул. После четвертого воплощения она приобрела право спрашивать. И тогда старая женщина, а теперь Таня задала вопросы о том, что ее мучило больше всего:

– Зачем все это?

– Они стоят на пути машины мироздания. Знаешь ведь – маленькая гайка или камушек попадет в двигатель самолета, и он гибнет – так и они. Тот, кто переселяется, все изменяет. В награду ему дается возможность прожить эту жизнь. Жизнь в их теле – это твоя награда, Старая женщина.

– Что бывает с теми, чье место я заняла?

Диспетчер сверкнул на нее зеленым глазом, настороженно взглянул серым:

– Переделка, – сказал он и, повернувшись, быстро пошел по тротуару. Здесь они нескоро увидятся.

Старая женщина проводила его взглядом, тряхнула головой, убирая длинную челку с глаз, и отправилась по делам. Стало легче.