Текст книги "Одержимые войной. Доля"
Автор книги: Михаил Журавлев
Жанр: Книги о войне, Современная проза
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 18 (всего у книги 54 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
Каково же было его изумление, когда увидел майора Смирнова с незнакомой женщиной. Скользнув глазами по её лицу, Бессонов мысленно прозвал её «Утконосом» и, не спеша открывать калитку, спросил:
– Очень рад, чем обязан?
В ответ раздался уже позабытый Бессоновым за год неприятный булькающий смех и голос Смирнова:
– Мы к вам с визитом. Так сказать, по-соседски. Мы вот с женой, – он кивнул на «Утконоса», молча хлопающего глазами в покорном ожидании, когда мужчины договорят, – купили здесь дачу и хотим пригласить вас с супругой в гости по случаю покупки.
– Очень рад, – упавшим голосом ответил Глеб Викторович, и его рука сделала предательское машинальное движение к калитке. Ничего не оставалось иного, как открыть её нежданным гостям.
– Да вы не беспокойтесь так, Глеб Викторович, – добродушно заверил Смирнов, – стеснять мы вас никак не будем, так что и заходить к вам без приглашения не станем…
– Не иначе, за год товарищ майор выучился манерам в Стэнфорде.
– Кстати, меня зовут Кирилл Викторович, – протянул руку Смирнов, нимало не смутившись уколу Бессонова, – А что до Стэнфорда, нашего брата лучше обучать в Гарварде. Там это дело знают туго[34]34
Стенфорд и Гарвард – ведущие университеты США, в частности, специализирующиеся на спецподготовке политической и финансовой элиты. Традиционно Стенфорд готовит специалистов по экономике, а Гарвард вербует разведчиков и внедряет своих эмиссаров в те государства, которые администрация США планирует ослабить или уничтожить. Так, вся законодательная база и экономическая модель для СССР периода перестройки и первых лет России после перестройки была прописана специалистами Гарвардского проекта. Среди выпускников Гарварда и тех, кто проходил стажировку в этом университете по спецкурсам, такие российские деятели, как Е. Т. Гайдар, А. Б. Чубайс, Б. А. Немцов, Г. Х. Попов.
[Закрыть].
– Что ж, спасибо за разъяснения, – ответил Бессонов, морщась от малопривлекательного армейского выражения «знают туго». – А то без них я бы не сориентировался. Значит, будем знакомы.
Следом за мужем представилась и «Утконос».
– Галина Ивановна, – бесцветно прошелестела она, протянув узкую дряблую руку. Бессонов не без неприязни пожал её и примолвил:
– Давайте хоть для приличия пройдём в дом. А то мы как в плохом кино – знакомимся под дождём.
Они прошли на веранду и Бессонов представил свою жену:
– Надежда Михайловна. А это, дорогая, мои сослуживцы. Кирилл Викторович и его жена Галина Ивановна.
– Очень приятно, – с улыбкой произнесла хозяйка, хотя в её тоне явно читалось: «Какая неприятность!». Ну, не было ни малейшего желания у Бессоновых сегодня принимать гостей. Тем более, малознакомых для мужа и совершенно незнакомых для жены. Словно в продолжение реплики о Стэнфорде, Смирнов скорчил на мясистом лице бесконечно вежливую мину и, обращаясь к хозяйке, елейным голосом пропел:
– Мы на минутку. Хотим пригласить на семейный ужин. Купили дачку по соседству и хотим с соседями, к тому же, как ваш муж изволил выразиться, сослуживцами, это дело отметить. Как вам утка в яблоках под хорошую водочку, Надежда Михайловна?
– Хорошо, – слегка оттаяв, ответила она. – В котором часу? И… – она чуть запнулась, бросив на мужа вопрошающий взгляд, но, ничего не прочитав в его глазах, продолжила:
– Может, к столу чего принести?
– Нет-нет! – поспешно возразила Галина Ивановна. – У нас всего вдоволь. Приходите так, запросто.
Майор с удовольствием кивал, подтверждая слова жены, добавив:
– Приходите к восьми. Ну а мы пойдём. Во-он наш дом. Знаете? – и он махнул рукой в сторону непосредственно примыкающего к участку Бессоновых соседского с возвышающимся добротным деревянным домом, до недавнего времени заколоченным. Ах, вот, кто приобрёл!
Гости направились к выходу. Хозяин проводил их до калитки, запер её и, вернувшись на веранду, вопросительно посмотрел на жену:
– Ну что, Надюша, придётся принять приглашение?
– А что, – без улыбки отвечала она, – разве ты его уже не принял?
– Попробовал бы отказаться! – проворчал Бессонов. Надо как-то приготовиться к визиту – одеть что-нибудь поприличнее, например. Супруги покинули веранду. Настроение у обоих было не сахар.
– Глебушка, – развернула мужа к себе Надежда Михайловна и пристально взглянула ему в глаза, – давай на будущее лето опять поедем куда-нибудь… Я что-то не хочу больше торчать на даче.
Он ничего не ответил. У самого вот уже пять минут в голове крутилось: а не продать ли дачу? Всё равно не такие уж они дачники, чтобы сад-огород растить да все выходные проводить, а раз в пару лет в отпуск приезжать – не слишком ли шикарное удовольствие! Да и новое соседство…
Вечерний «семейный праздник» походил скорее на приём официальных представителей Стэнфорда в Гарварде. Утка и в самом деле была хороша. Но ничего не спасла, как не спасла и холодная, со слезой, водка. За дежурным «трёпом» Бессонов так и не понял, зачем Смирнов с простодушной прямотой танка предлагает ему играть в дружбу. «Ещё бабу притащил, – думалось ему. – Неужто на роль жены у них не могли подобрать кого попривлекательней и поумней? Хотя нет! Чего-чего, а офицерских жён я насмотрелся! Правильно сработано! Была бы шоу-модель, скорей бы принял за спецдевочку КГБ, а так… Неужели они всерьёз думают, что я им поверил?! Даже Надюша не поверила. Сама не знает, почему, а не поверила! И зачем тогда весь этот цирк?».
…«Цирк» окончился в 23.30. Ночь залила чернотой окрестности, фонари не горели, и казалось, никого в посёлке нет. Смирнов вышел на порог проводить гостей, пока Галина Ивановна собирала посуду, и, увидев, как темно кругом, предложил Бессоновым подождать, пока он принесёт фонарик, а то как им добираться в таком мраке! Но они в один голос отказались, поблагодарив, и примолвив:
– Мы дорогу и с закрытыми глазами найдём. Спасибо, пойдём.
Бессоновы воротились в дом.
– Глебушка, – прижавшись к мужу, зашептала Надежда Михайловна, – мне страшно. Откуда у тебя такие сослуживцы? Они же не врачи, это точно! Кто эти люди?
Бессонов обнял жену, пытаясь успокоить, хотя у самого голова шла кругом. Он мягко отвёл супругу от себя и успокаивающим тоном, каким нередко разговаривал с подопечными в «Дурке», заговорил:
– Милая, обыкновенные офицеры КГБ. Что им надо, я не знаю. Но ничего противозаконного я никогда в своей жизни не совершил, Родине и тебе не изменял. А значит, бояться кого бы то ни было мне нечего. Очевидно, у них там кто-то в разработке из наших пациентов. Поэтому на всякий случай «пасут» и меня. Только и всего!
Высказанная для успокоения жены версия была бы полным бредом даже в устах восьмиклассника, но, как ни странно, она полностью устроила Надежду Михайловну, и она успокоилась. Человек всё же склонен верить не рассудку, а тому, что вызывает у него меньшее беспокойство. Вот и она согласилась, что кого-то «пасут», что спецоперация, что мужу ничего не угрожает…
Но с дачи хотелось уехать. И чем быстрее, тем лучше… И ещё лучше – вообще продать…
Следующий отпуск Бессоновы проводили на Чёрном море. Это был их последний отпуск вместе. Ласковое крымское солнце бархатного сезона, мягкая волна, ни одного шторма за двадцать дней, обильные фрукты, вино – в общем, ещё один, увы, последний кусочек райского счастья!
В конце сентября Надежды Михайловны не стало. Скоропостижная смерть унесла её во сне, причин внезапной остановки сердца немолодой, но крепкой и вполне здоровой женщины так и не нашли.
Опустошённый Глеб Викторович, поддерживаемый с двух сторон сыновьями, без слёз на осунувшемся лице брёл с кладбища, и в кричащем о своей боли мозгу его вертелась одна навязчивая фраза: «За что же они мою Надюшу убили? За что?».
Как опытный психиатр, он, машинально проанализировав собственное состояние, сказал себе: «Прекрати! Это начало мании преследования на почве стресса!» – и мысли сами собой выключились. Все.
Глава 12. Семья
Июньским утром Андрей вновь оказался дома в своём «ботаническом саду». Почти два месяца в больнице изменили его и внешне и внутренне. В густой шевелюре появились яркие серебряные нити, под глазами вдоль крыльев носа пробежала резкая морщина, будто бы обозначившая переход мужчины в новое состояние духа и возраста плоти. Такими складками награждается лицо человека, перенесшего на своём пути тяжёлую потерю и оттого либо ожесточившегося, либо обретшего мудрость. Взрыв в подземном переходе, заставший ветерана боевых действий врасплох, не прибавил ему знаний о слепой жестокости этого мира, но взгляд на жизнь переменил; потому внешние метаморфозы не были в противоречии с внутренними.
Маша, разыскав Андрея через пару часов после сделанной ему операции в отделении нейрохирургии больницы скорой помощи, провела рядом с ним несколько суток и буквально отмолила его. Врач, осматривающий тяжело контуженого пациента, удивлялся. Такое в его практике было впервые: человек, которому, если и не суждено всю оставшуюся жизнь провести «овощем», то, по крайней мере, предуготован крайне тяжёлый путь медленного и постепенного восстановления нормальных функций существования, не по дням, а по часам возвращался в привычное русло человеческого существования. Застав девушку в коридоре в ту редкую минуту, когда она отлучалась от больного по нужде, он спросил, не занимается ли она оккультными практиками. Ну, не может быть, чтобы безнадёжный больной так стремительно шёл на поправку без вмешательства сверхъестественных сил! Маша рассмеялась, отвечая, что просто знает, что такое женщина и что такое мужчина. Врач только развёл руками. Мало того, что по поводу раненного ему через день проедали плешь репортёры падких до жареного газетёнок, мало того, что о состоянии его здоровья периодически справлялись коллеги из «Дурки», где, оказывается, наблюдается злополучный ветеран, так ещё и в сиделках у него оказалась настоящая ведьма! В общем, едва появилась возможность выписать Долина, он был тут же выписан, хотя до полного излечения и восстановления было явно далеко. Однако, оказавшись дома, Андрей пошёл на поправку стремительно. На следующий же день запахи родной квартиры возвратили его в этот мир настолько, что он заговорил. Первое, что он сказал, увидев подле себя любимую девушку, было:
– Машенька, давай поженимся!
Она, сквозь слёзы, распиравшие изнутри, еле выдавила из себя: «Давай».
И тут же добавила:
– Но ты, Андрюша, сначала поправляйся, ты мне нужен живым и здоровым. Пусть у тебя всё будет в полном порядке!
Две недели он постепенно приходил в себя. Возвращались давно забытые ощущения – из далёкого детства. Радость движения, радость обоняния, радость слуха и осязания. Раз в неделю посещая поликлинику и выслушивая рекомендации невропатолога, психолога, терапевта, Андрей улыбался, чем то и дело вызывал недоумение наблюдающих его врачей. И невдомёк им было, что он, выпав из жизни на несколько месяцев, просто счастлив. Пару раз его навещал Беллерман. Андрей спокойно общался с ним, не испытывая ни прежнего необъяснимого влечения к этому загадочному человеку, которому так не идёт белый халат, ни отвращения, ни страха. Один из врачей, каких в последнее время с избытком. Только и всего! Во сне к нему приходили видения забытой юности. Сюжеты снов возвращали в счастливую предармейскую пору, когда он, всецело посвятив себя альпинизму, каждые выходные выезжал на скалы за шестдесят километров от города для тренировок, а летом поднимался на вершины Кавказа в составе молодежных групп. Рядом с ним в этих снах всегда присутствовал отец, только лицо его было закрыто от внутреннего взора. Как часто бывает во сне, образ узнавался не по внешности, а по внутреннему ощущению. Сны были светлыми и радостными, независимо от сюжетных поворотов. И не было в них ни одного эпизода из военного прошлого. Иногда приходили красочные видения неизвестных городов, утопающих в глубокой зелени, покрывшей живописные холмы с прекрасными архитектурными сооружениями, увлекательными поворотами извилистых улочек и запоминающимися памятниками на площадях. Иногда он шёл лыжными тропами через припорошённый снегом сосняк, освещённый ярким зимним солнцем. А иногда оказывался в каком-то интересном доме с винтовыми лестницами, обрамлёнными ажурными литыми перилами, держась за которые он неспешно поднимался вверх, предвкушая на самом верху встречу с чем-то прекрасным.
Дни были столь же радостны, как ночи. Рядом всегда была Маша. Не задерживаясь после работы, как прежде, она всё свободное время проводила с ним, без конца рассказывая ему о себе, о своей семье, о своих самых запомнившихся детских впечатлениях. Прежняя дистанция, установленная между ними, исчезла. Хранившая тайну о себе девушка раскрывала теперь перед ним все детали собственной прежней жизни, с каждым новым раскрытым секретом делаясь всё ближе и ближе. Андрей не знал лишь единственной тайны её прошлого – истории её отношений с Романом. В свою очередь, Долин, у которого вдруг раскрылась память и проявились в ней воспоминания о временах, давным-давно канувших в безвозвратное прошлое, делился с любимой рассказами о себе. И чем больше они открывали друг друга из этих долгих, как осенний дождь, рассказов, тем ближе становились. Счастье наполняло душу Андрея и Маши, и уже к середине июля он восстановился настолько, что готов был возобновить поиск подходящей работы. О том, что у него уже был готовый план возвратиться в кооператив, оставив и редколлегию «Памяти», и штаб фонда, Андрей вспомнить не смог. Эта мысль шла с ним рядом по судьбоносному маршруту в тот роковой день, где и когда его настиг взрыв. Посттравматическая амнезия[35]35
посттравматическая амнезия – частичная потеря памяти в результате травмы.
[Закрыть], диагноз, поставленный ему в поликлинике одним из первых, нередко затрагивает именно те куски времени, что непосредственно предшествуют травме. Заботливая природа прячет от нас то, что может причинить наибольшие страдания. Но нередко, пряча, что нужно спрятать, прихватывает и то, что следовало бы оставить. Впрочем, от того, что Андрей не помнил о принятом решении, никому, в том числе, ему самому не было ни жарко, ни холодно. В конце концов, возвращение в «Шурави» было делом, во-первых, личным, а во-вторых, вполне просчитываемым. Не вспомнив о своём решении, Долин вновь заново к нему пришёл. И высказал Маше. Она с радостью поддержала его, примолвив, что всё то время, что он крутился в «чёртовой редколлегии», видела, как ему это трудно и даже противно. Он с лёгким изумлением вскинул свои серо-голубые глаза и подумал: «Надо же! Сам бы ни за что не сформулировал! Всё ж, у неё особенный ум». А вслух сказал:
– Это ты как историк смогла разглядеть?
Девушка широко улыбнулась, обвила шею любимого руками и прошептала в ухо:
– Это я как любящая женщина…
…К августу Долин окреп для дальней поездки. Уже с месяц он вынашивал идею съездить в гости к матери, в другой город, представить ей будущую невестку. Хоть и не общаются они с тех пор, как она вышла замуж и уехала, оставив ему квартиру, но всё же мать! Маша с сомнением отнеслась к его идее. Ей казалось, что рановато ему ещё подвергать себя таким испытаниям, как поездка за сотни километров и встреча с матерью. Из его рассказов она составила себе довольно смутное представление об этой женщине и пока не спешила его прояснять личным знакомством. Вместо возражений она сделала Андрею встречное предложение: познакомиться с её родителями, благо, к ним за сотни километров ездить не надо, всего двадцать пять – и они на даче. Андрей согласился. В глубине души ему действительно было нелегко представить себе теперь общение с матерью, с которой не виделся лет пять, лишь изредка слыша по телефону да ещё реже переписываясь. Сама-то идея поехать к ней возникла из чувства противоречия, замешанного на смутном понимании того, что без родительского благословения семью лучше не строить. Но едва ли внятно отдавал себе отчёт, в чём должно состоять это самое благословение и, главное, кто из двоих родителей должен быть в этом главный. Потому встречное предложение принял с лёгкостью. А поездку к его матери порешили пока отложить на неопределённое время.
Ранним воскресным утром Андрей и Маша входили в калитку перед уютным ладным деревянным домиком, в котором каждый август мирно протекала дачная жизнь Калашниковых. Иван Иванович, шаркая сандалиями на босу ногу, спустился с крыльца поприветствовать дочь и её молодого человека, одновременно и радуясь их приезду и нервничая. Что-то ещё принесёт с собой в её судьбу этот Андрей Долин? Но едва их взгляды встретились, все остатки тревоги улетучились. Мига было достаточно, чтобы понять – свой человек. Они крепко пожали друг другу руки и проследовали в дом. Антонина Александровна в цветастом сарафане сидела в плетёном кресле-качалке и дремала. Сделав гостям знак, чтоб не шумели и тихо шли за ним, Иван Иванович на цыпочках прошёл в дальнюю комнатку, куда так же на цыпочках за ним проследовали Маша и Андрей, и плотно затворил за собой дверь.
– Пока мать спит и не вмешивается, предлагаю для начала выпить и сразу договориться, что завтра мы идём по грибы.
Долин, который в последний раз ходил за грибами лет пятнадцать назад, если не больше, глупо улыбнулся, не зная, что ответить, а Маша радостно захлопала в ладоши. Отец цыкнул на неё, мол, тихо, мать разбудишь. Она притихла, виновато вжав голову в плечи, и, пока он разливал по стопке каждому, так и простояла в этой позе. Выпили за знакомство. Иван Иванович крякнул, утирая редкие усы, и с озорной искоркой в подслеповатых глазах глянул на дочь:
– Ну, Машута, наконец-то, вижу, серьёзного парня себе нашла.
– Из чего это следует, па?
– А из того, доча, как он водку пьёт, – назидательно воздев указательный палец, заключил Иван Иванович.
– Вот с этого места, пожалуйста, поподробнее, – улыбнулся Андрей. Иван Иванович не стал заставлять себя упрашивать.
– Одни пьют безостановочно. Им нехорошо совсем, а они всё пьют. Не могут остановиться. Это алкоголики. У них в организме нет противоядия этой штуке, – и Калашников-старший любовно погладил бутылку, после чего, хмыкнув, спрятал её под окно. – Другие пьют по обстоятельствам и плохо скрывают отвращение. Таким бы вовсе не пить. Но они почему-то считают: раз есть традиция, надо поддержать. Это лицемеры. Третьи пьют умеренно, с удовольствием, как я. В принципе, могут обойтись. Но не хотят. А главное, всегда знают меру и никогда её не превышают; нашего брата, не скажу, что большинство, но много. А вот таких, как ты, Андрей… Ничего, что я сразу на ты?
– Так выпили же вместе! – отшутился Долин.
– Ну-ну, добро!.. Так вот, таких, Машута, как твой Андрей, единицы. Я, например, встречаю второй раз. У нас на работе есть один такой. Кстати, тоже ветеран боевых действий. Только других. Вьетнам.
– А что, наши и там воевали? – искренне удивился Долин.
– Да, парень! Где только наши не воевали! Великая страна… – Иван Иванович помолчал, точно пересчитывая в уме, насколько великая и во скольких странах воевали её сыны. На самом деле, в эту самую секунду и он, и дочь, и Андрей явственно ощутили, что от былого величия остаются одни воспоминания. Это было секундное ощущение, но его вполне хватило, чтоб резко сменить настрой разговора. Собеседники даже забыли, о чём шла речь. А тут ещё появилась заспанная Антонина Александровна, и тема переменилась. Лишь назавтра, когда ещё до рассвета выехали они на видавшем виды «Москвичонке» Калашниковых, Маша вспомнила о вчерашней теме и спросила отца:
– Так как же на счёт типа, к которому относится Андрюша?
Иван Иванович, вглядываясь в сумеречные силуэты деревьев по обе стороны от тряской просёлочной дороги, что выводила из садоводства, переспросил:
– Ты о чём, доча?
– Ну, ты вчера говорил, что люди различаются по тому, как они пьют. Не помнишь?
– Ах, ты об этом! – вспомнил отец. – А разве мы не докончили вчера эту тему?
– Да мама же нас прервала! – воскликнула дочь, и тут же раздалась реплика Антонины Александровны, которая, казалось, до сих пор тихо дремала в кресле рядом с водительским:
– Ну вот! Вечно я вам мешаю.
Ворчливое дружелюбие Антонины Александровны, её полнейшая несклонность к повышению голоса или иному проявлению отрицательных эмоций и кошачья сонливость удивительным образом сочетались с энергичной деловитостью мужа. Тот всё подмечал, незаметно следил за порядком в доме, мягко, но властно руководил женой и всем в семье, и, как правило, всё выходило так, как он скажет. Ещё суток не прошло, как Андрей гостил у будущих сродников, а уже почувствовал себя дома. Удивительное дело! Забытое с детства ощущение, казалось, безвозвратно утерянное, вернулось с новой силой и растекалось тёплой щекочущей волной тягучей нежности по всему телу. Ему хотелось обнять и прижать к себе поближе Машку и так сидеть с нею да сидеть. И только слушать незлобивую пикировку Ивана Ивановича с Антониной Александровной, минут пять выясняющих, кто кому и как мешает. Маша со смехом прервала это, вновь напомнив о своём вопросе. Но прежде, чем папа начал отвечать, мать успела вставить:
– Вот, оказывается, чем вы занимаетесь, пока я отдыхаю. Пьёте втихаря да о пьянстве же рассуждаете. А меня разбудить да мне налить?
Салон «москвича» наполнился дружным хохотом четырёх глоток. И в это самое время справа, над просветом широкой поляны, тянущейся вдоль дороги и обрамлённой по краям приветливым березнячком, возникли серебряно-золотые лучи встающего над землёю солнца. И минутная тишина, исполненная немого восторга пред одним из самых удивительных зрелищ на свете – восходом солнца в лесу – разом пригасила смех.
Вновь вопрос остался без ответа. Лишь спустя несколько часов, под вечер Иван Иванович сам вернётся к нему и заметит:
– В старину, говорят, был у наших предков обычай такой. Во дни праздников или поминовений пускали по кругу чарку с хмельным напитком. И всякий вкушавший совершал как бы священнодействие. Не просто пил бражку, а ритуал совершал. И Андрей, похоже, не пьёт, а священнодействует. Это в наши дни редкость!
Пока же грибники достигли песчаной тропки, взбирающейся вверх по пригорку слева от просёлка, глава семейства заглушил мотор, сказав: «Приехали, слазь», – было уже не до типов пьющих. Во все стороны кругом расстилался изумительной красоты молодой сосновый бор, живописно покрывающий невысокие, но крутые песчаные холмы. Освещённые утренним солнцем, умытые ночной росой смолистые стволы источали такой дивный аромат, подобного какому не могло быть даже в раю. От прелой лесной подстилки тянуло грибной сыростью. А лесная глушь полнилась скупыми августовскими звуками. Где-то вдалеке крякнула утка, подзывая молодняк к себе. Вот совсем рядом раздалась барабанная дробь неутомимого дятла. Вот скрипнули под порывом ветра два ствола, невесть-когда проросшие один в другой. И кроме этих редких звуков да мерных вздохов несильного, дышащего предчувствием осени ветра, колеблющего верхушки крон и никак не проявляющегося внизу, была полная тишина.
– Ну что застыли? – весело подбодрил Иван Иванович. – Пошли. Значит, давайте договоримся. Через час все у машины. Вон, за сопочкой озеро. Это ориентир. Берега заболочены, подходить не советую. Но ориентир хороший. Сверху отовсюду видать. Нужно только подняться повыше. Если вдруг заплутаете, держитесь ходом на озеро, и обязательно выйдете на дорогу. Дорог торных тут больше нет. А тропки все выводят на эту. Так что, не заплутаете. Если, конечно, не постараетесь.
– Это как? – спросил Андрей.
– Ну, если надумаете двинуться прямо в противоположную от озера сторону, там уже другие сопки. Они кольцом окружают другое озерцо. А там километров через десяток будет другая дорога. Если пойдёте туда, не зная места, заблудитесь точно.
– Не пойдём, – заверила Маша и потянула Андрея за руку к лесу. В её глазах уже поселился азартный огонёк грибника. Андрей повиновался её движению, ещё не ведая азарта, ибо в последний раз выбирался в лесную глушь так давно, что и помнить было нечего. Через минуту они скрылись в хвойной чаще и, разойдясь на полсотни шагов, чтоб и видеть друг друга, и не мешать, принялись петлять меж сосен, выискивая в густом мху под ногами коричневые шляпки боровичков, рыжие моховики и упругие красные купола подосиновиков.
Первым повезло Андрею, на которого через пару десятков шагов точно вынырнул из-под земли крупный длинноногий красавец-подосиновик. Наклонясь к нему, Долин сразу же ощутил, как замирает от необъяснимого восторга сердце. Первый раз в жизни пошёл за грибами. Никогда прежде не знал и не понимал, что за удовольствие люди в этом находят, до того даже, что жертвуют утренним сном и, едва развиднеется, ломятся в переполненные электрички с корзинами, вёдрами, трясутся в них по часу и более, добираясь до заветных мест. Красный гриб был в его жизни первым лесным трофеем, и с невольно вырвавшимся радостно-изумлённым возгласом одновременно появился в душе восторг: «Так вот оно, зачем! Понимаю! Это здорово!».
Время от времени перекликаясь друг с другом, чтоб не потеряться, Андрей и Маша, петляя, мало-помалу углублялись в лес, шаг за шагом поднимаясь по склону одной из сопочек, и через полчаса оказались на проплешине у самой её макушки. Отсюда открывался вид на озеро, о котором говорил Иван Иванович, и Андрей, оглянувшись на ориентир, невольно залюбовался. Залитое утренним светом, продолговатой формы лесное озеро, затерявшееся меж покрытых соснами холмов, казалось, само источало солнечный свет, блестя и переливаясь тысячами оттенков золотого и серебряного. Оттуда, с его стороны доносился плеск играющих водоплавающих и слабый аромат камыша и болотной тины, контрастирующий с пряным духом хвои. Вид водной глади в солнечных лучах посреди моря зелёного цвета, волнами разбежавшегося во все стороны до горизонта, заставил сердце Андрея выпрыгивать из груди от ощущения абсолютного, ничем не омрачаемого счастья. Маша тихо подошла сзади и прислонилась к его спине, поставив свою корзинку на вросший в мох камень. Ей тоже было хорошо и покойно. Так простояли они неподвижно минуты три, пока снизу из чащи не донёсся до них зовущий голос её матери: «Ау! Где вы?»
– Мы зде-есь! – в один голос закричали в сторону леса счастливые молодые люди, и тотчас услышали, как затейливое эхо, отскакивая от каждого изгиба склона окрестных сопок, возвращает им их возглас, меняя его окраску. Это было так захватывающе, что они засмеялись и стали по очереди кричать в разные стороны:
– Ого-го-го-го-го!.. Э-ге-ге-ге-ге!
И причудливое эхо отвечало им разными голосами, точно невидимые лешие и русалки принялись играть с ними в игру.
Внезапно за спинами Андрея и Маши появился Иван Иванович с полным ведром крепких боровиков и проворчал:
– Вы что сдурели? Все грибы распугаете!
– Ого! – воскликнула дочь, увидев «улов» отца и переглянулась с Андреем. Тот лишь усмехнулся. А верное эхо возвратило машин возглас снизу, добавив к нему издевательской интонации.
– Так-то вот! – довольный, произнёс Калашников-старший, кинув взгляд на корзинку Андрея, в которой красовался одинокий подосиновик и несколько мелких маслят. – Чего кричали-то?
– Да мама звала, – просто ответила Маша.
– Ну, раз звала, значит, пора. Пошли к машине. Здесь мы уже все места обошли, поедем к следующей стоянке.
– Подождите, Иван Иванович, – попросил Андрей, – я хочу ещё немножко полюбоваться. Столько времени на природу не выезжал, что уж и забыл, как это хорошо.
– Ну что ж, постоим чуток, – согласился тот, доставая сигареты.
Они молча любовались на постепенно, с подъёмом солнца по небосклону, меняющее свой цвет озеро. Сначала оно словно погасло и стало серой полоской глади посреди волнистой зелени. А ещё через какое-то время в этой глади стали проявляться оттенки голубого. Долин ловил взглядом каждое изменение цвета и восхищался.
Такую же игру красок он видел когда-то в горах. Когда за ночь весь склон зарделся цветущим маком. Ещё вчера гора была серой. А с рассветом сегодня там точно вспыхнул грандиозный пожар. Но пламя оказалось живым существом, меняющим цвет ежесекундно. Вот светило наполовину высунуло свой огненный лик из-за противоположной вершины, и кроваво-красный багрянец засветился алыми всполохами.
Ветер пробегает сквозь ряды из миллионов маковых головок, и точно всполохи разгораются там и сям: малиновый, пунцовый, ярко-алый, розово-вишнёвый. Вот уже солнце оторвалось от горы, начинает припекать, и, будто защищаясь от зноя, маковое поле на склоне бледнеет, языки сказочного пламени становятся бледно-розовыми, даже слегка фиолетовыми. А ближе к полудню под прямыми лучами гора наливается пунцовой краской, как запёкшаяся кровь.
А ещё вспомнил Андрей, как в далёком детстве с отцом наблюдал такое же цветовое представление, когда на деревенском поле зацвёл лён. Они тогда гостили у кого-то из друзей отца в Эстонии. Маленький Андрюша не мог понять, как могло случиться, что белесое вчера поле за одну ночь превратилось в пронзительно синее море, по которому пробегают волны, гонимые свежим ветром.
– Ну, довольно таращиться! – грубовато вывел Андрея из оцепенения Иван Иванович. – Пойдём, Тоня нас уже заждалась, небось.
Они сошли извилистой лесной тропкой с холма прямо к машине. Калашников на удивление уверенно ориентировался в лесу. А может, просто очень хорошо знал места. Если бы Андрей сам пошёл искать стоянку, он бы взял правее, и оказался бы от машины метрах в трехстах, за поворотом, и пришлось бы ещё поискать, где же она. Антонина Александровна с маленьким лукошком, до краёв наполненным маслятами и лисичками, недовольно расхаживала вдоль «Москвича».
– Ну и где вас черти носят? – проговорила она. – Договаривались, через час, а уже все полтора прошли.
– Не шуми, мать, – мягко перебил Иван Иванович. – Видела бы ты, какая красота наверху, поняла бы… Поехали.
Он открыл машину, они забрались в салон, сложив на заднее сидение рядом с Машей и Андреем свою добычу, и тронулись к следующей стоянке. До неё было километров десять. Дорога ныряла вниз, взлетала вверх, и старой машине приходилось несладко на песчаном покрытии. Пару раз казалось, вот-вот застрянут, и придётся доставать лопату, чтоб откапывать буксующие колёса. Но водителем Калашников оказался искусным, что знающий толк в этом деле Андрей не преминул отметить, когда выехали на более спокойное для езды место. Иван Иванович сверкнул глазами в зеркало заднего вида и произнёс:
– А ты, Андрюша, действительно настоящий. Это без дураков. Если ты способен так воспринимать красоту природы и с таким чистым удовольствием, не морщась, пропускать стаканчик за встречу, то я считаю, Машке сильно повезло… А, как ты, мать?
Антонина Александровна слабо улыбнулась, покачав головой:
– Не захвали. Время покажет. Когда свадьбу-то планируете?
– Перестань! – перебил Иван Иванович. – Как можно в лоб такие вопросы задавать? Без нас решат. Лучше, пока едем, расскажи, Андрей, про семью. Кто отец, мать? Может, братья или сёстры есть?
– Да нет, один я, – вздохнув, отвечал Андрей и задумался. Как рассказать историю своей семьи, не перечеркнув сложившегося о нём у Машиных родителей благоприятного впечатления? Ведь если посудить объективно, то из семьи он происходит не лучшей. Про такие говорят, неблагоприятные. Он любил и уважал своего отца, пристрастившего его с ранних лет к альпинизму. Но именно эта страсть, занимавшая, кажется, всю без остатка душу Александра Андреевича, стала одной из причин, по которой родители и разошлись, когда мальчишке едва стукнуло тринадцать. Последней каплей, переполнившей чашу терпения матери, стала травма, полученная сыном при одном из восхождений вместе с отцом. Как Александр Андреевич ни объяснял, что и травма, по большому счёту, пустяковая – лёгкое сотрясение мозга и простой перелом, и восхождения у них покамест совершенно не опасные, и неча мальчишке за мамину юбку держаться, лучше пускай в горах мужиком становится, – Нина Леонидовна Долина была непреклонна. Ультиматум звучал так: либо с этого момента отец прекращает «втравливать сына в свои опасные забавы» и сам прекращает «дурью маяться», либо они разводятся и она забирает сына. На вопрос, не стоит ли прежде спросить мнение мальчика, взорвалась.
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
