Текст книги "Последний год"

ЖИВОЛУП МОЛИТСЯ ЧЕТЫРЕМ БОГАМ

Мысль возвращалась медленно и вяло. Ее пробудило тихое не то шипение, не то кряхтенье. Андрей открыл глаза и увидел Молчана.

– Жив, Молчан? – слабо улыбнулся Андрей. – Ты у меня молодец.

Он чуть приподнял отяжелевшую голову. Буран утих Было очень тихо. Только обморочная слабость пела по-комариному в его ушах Высоко в небе он увидел вершину сопки, с которой скатились вниз, на лед Юкона, и обе нарты, и люди, и собаки. Крутой склон сопки устилала свежая снежная осыпь с черневшими на ней большими камнями и вырванными с корнем деревьями. На ветвях одной такой поваленной сосны висели обрывки упряжки и запутавшийся в них окоченевший труп собаки. Андрей понял. Падая в провал, упряжки потревожили снежную лавину, и она понеслась вниз, все сметая на своем пути. Андрей поискал глазами и нигде не нашел человеческих следов. Все засыпаны лавиной, только он да Молчан уцелели каким-то чудом.

Андрей обнял Молчана за шею и удивился, не почувствовав прикосновения к шерсти собаки. Так бывает во сне – трогаешь что-нибудь и словно трогаешь пустоту. Андрей начал колотить руками о колено, крепко тереть их и кусать – руки глухо молчали, " не отзываясь. Руки были отморожены. Пока он лежал в обмороке без рукавиц, мороз грыз их. Но это почему-то не испугало Андрея. Он хотел только одного – спать. Со вздохом облегчения он откинул снова голову на снег и моментально заснул.

Разбудило его тепло, обвевавшее лицо, и боль в пальцах. Чуть открыв глаза, он увидел большой костер, и лежал он теперь не на снегу, а на медвежьем одеяле, и на руки его были одеты его же рукавицы. Отогревшиеся пальцы ныли и больно пульсировали.

– Македон Иванович! – счастливо прошептал Андрей, быстро сел и увидел Живолупа.

Креол сидел спиной к Андрею под скалой и что-то бормотал, мерно раскачиваясь. Перед ним горела на снегу красная, перевитая сусальным золотом пасхальная свеча. Ее пламя, яркое и спокойное в застывшем морозном воздухе, освещало целый пантеон богов: медную икону Николая-угодника, черного негритянского божка, выменянного Живолупом в африканском порту, маленький бронзовый бюст Наполеона и высушенную собачью лапку – амулет, купленный у алеутского шамана. Гарпунер бормотал то молитвы, то заклинания, то делал магические жесты и клал поклоны всем богам по очереди,

– Это ты притащил меня к костру? – громко спросил Андрей.

Живолуп испуганно оглянулся и ответил почему-то шепотом:

– Он не тащил, он около тебя костер развел, на медведя положил и рукавицы тебе надел. Он, барин.

– Шапрон? – Живолуп кивнул головой. – А Македон Иванович? Где он?

– Македон сгиб. Снегом засыпало. Вот что Македон оставил, бери!

Гарпунер перекинул небольшую вещь, и Андрей узнал солдатскую носогрейку Македона Ивановича. «Погрейтесь. Последняя закурка!» – услышал он голос капитана и упал ничком, уткнувшись лицом в медвежий мех. Он плакал молча, страшными слезами безысходного отчаяния, плакал о смелом, гордом и простодушном, как ребенок, человеке, с сердцем самоотверженным и добрым. Он лежал ослепленный, оглушенный горем и не слышал Живолупа, не раз окликавшего его. Тогда креол взял палку и ткнул Андрея в бок.

– Что тебе надо? – с ненавистью спросил Андрей, подняв голову.

– Пошто сердишься? Не надо сердиться Пропали мы с тобой. – На лице Живолупа, обмороженном до язв, была фатальная покорность. – У тебя руки озноблены, мне ноги камнем перешибло. Когда с горы падали, меня камень прикрыл. Ноги в муку истер. – Он шевельнулся и вскрикнул от боли. – Совсем беда!.. Пропал я, как собака. Ты тоже пропал. Давай не сердись. Давай думать, как барина умолить. Он скоро обратно поедет. Собак набрал, видишь? Только твоего вожака не поймал.

Андрей повел глазами и увидел нарту Шапрона и Живолупа. Она была в полной исправности. Рядом с ней лежали шесть собак, привязанных к поваленному лавиной дереву. Глаза их уставились на костер.

– Поедет барин обратно, меня не возьмет, – снова заговорил Живолуп пустым, мертвым голосом. – Не люб я ему. Мы всю дорогу, как псы, лютовали. Далеко барин не уйдет. Он ничего не умеет. А ежели бы меня взял, я его вывел бы. Однако, не возьмет. Вот и сдохнет! Сдохнет, сдохнет! А я не хочу сдыхать!

Живолуп заплакал, всхлипывая и сморкаясь. Слезы струились по его черным обмороженным щекам и замерзали грязными полосами.

Андрей не почувствовал жалости. Эти слезы бессильной, трусливой злобы вызывали в нем омерзение. Живолуп стих, размазывая по лицу слезы и грязь. Потом снова заговорил:

– Еще просить тебя буду, скажи, какой бог самый сильный? – Гарпунер взял в руки иконку. – Русский бог, Никола-негодник, сильный? Я ему порато молился, губы ему салом мазал. Поможет Никола, заставит барина меня на нарту взять?

– Не знаю, – устало ответил Андрей. – Я не молюсь. А где Шапрон?

– Ходит, твою нарту ищет. Золотую карту ищет. Байт, пока не найду, не уеду. Он тебя обморошного обшаривал, не нашел у тебя карту.

Андрей испуганно схватился за грудь. Ладанки на груди нет!.. И тотчас улыбнулся успокоенно. Карта зарыта им в снег. А хорошо ли зарыта? Он был наполовину в обмороке, когда закапывал ее.

Живолуп заметил волнение Андрея.

– Чо за грудь хватился? – недобро прищурился креол. – А пошто оглядываешься? Чо ищешь?

Вокруг костра было натоптано. Это ходил Шапрон. Андрей повел взглядом по его следам и вздрогнул. Около костра, где снег обтаял, на дне одного из следов ясно виден был ремешок ладанки.

Андрей упал на снег и, вцепившись в ремень зубами, выдернул ладанку. Пошарил у пояса Ножа не было – Шапрон украл, чтобы Андрей в отчаянии не кончил самоубийством, унеся в могилу тайну золота.

– Дай нож! – крикнул Андрей Живолупу.

Гарпунер кинул через костер широкий морской кортик. Взяв ладанку в зубы, а нож зажав между ладонями, Андрей распорол ее. Лоскут парусины выпал, развернувшись. Костер осветил красные извилины и штрихи на нем.

– Смотри и расскажи Шапрону, – сказал Андрей. – Видишь?

– Вижу. Карта, да?.. – Не спуская с карты глаз, Живолуп пополз к Андрею. – Дай! Слышь, дай мне! Я барину дам. Он возьмет меня в нарту. И тебя возьмет… Николой-негодником клянусь, возьмет!.. – шептал лихорадочно Живолуп и все полз, кривясь от боли.

Андрей поднял карту ладонями обеих рук и швырнул ее в костер. Гарпунер завыл и сунул в пламя руки до локтей. Он выдернул бы карту из костра, но Андрей ударом ноги опрокинул его на спину. А когда Живолуп поднялся и снова сунулся к костру, лоскут парусины распадался уже пламенеющими кусочками.

Живолуп надрывно завыл, запрокинув голову, уставившись по-волчьи на злую зеленую луну.

– Плохой бог, Никола!.. Все боги плохие! Пропал Живолуп!.. Ой, совсем пропал!.. – вопил он и начал швырять богов в костер.

– Замолчи, животное! – крикнул раздраженно хриплый голос, и гарпунер разом стих.

Андрей поднял голову. К костру медленно, устало подходил Шапрон.

ВСЕ ЯСНО, И ДЕЛО КОНЧЕНО!

Шапрон подтащил к костру нарту и сел, измученно поникнув. Он был по пояс в снегу. Он три часа бродил по снежной осыпи, разыскивая нарту Андрея. Черно-багровое лицо Шапрона кровоточило лопнувшими струпьями. Мороз, как ножами, исполосовал его щеки и лоб. Грязно-рыжая всклокоченная борода была в копоти и в подпалинах от костра. Шапрон зашевелился, и Андрею послышался сдавленный сгон. Пошарив за пазухой парки, он вытащил монокль и щегольским жестом вскинул его в глазную орбиту.

– У вас нет желания поблагодарить меня за костер и рукавицы? – сказал он. – Я пытался спасти ваши руки.

Андрей молчал. Шапрон устало вздохнул:

– Что ж, тогда начнем сразу о деле. Я не нашел вашу нарту. Карта была там?

Он смотрел на Андрея затравленными глазами.

– Нет. Карта была на мне. Висела в ладанке на груди.

– Неправда! Я обыскал вас, когда вы лежали без сознания. Послушайте, Гагарин, неужели вы хотите, чтобы я превратил вас в кусок сырого мяса, а затем медленно поджарил бы на этом костре?

– Вам не противно заниматься такими делами? – усмехнулся Андрей.

Шапрон выдрал из бороды ледяную сосульку, посмотрел на нее внимательно и бросил в костер.

– Нет, не противно. Надо же чем-нибудь заниматься, так почему бы не этим?.. К дьяволу философию! К делу! Итак, вы сознались, что карта у вас. Где же она?

– Я сказал: карта была у меня.

– Была? Что это значит?

– Я сжег ее.

– Лжешь, чертов кретин! – закричал Шапрон тонким, взвизгивающим голосом.

– Спросите Живолупа. Он мой свидетель. Минут за десять до вашего прихода я сжег карту на этом костре.

Шапрон поднялся с нарты и подошел к гарпунеру:

– Это правда, Иван?

Живолуп молча кивнул и неожиданно хихикнул, злорадно и счастливо.

– Ты видел ее? Расскажи, какая она?

– Парусины кусок вот какая! Красным нарисовано. Внизу компас нарисован.

– Да Это была она, – негромко сказал Шапрон. – За нею я гнался через горы, через ледяные пустыни, на обгонки со смертью И вот…

– Сжег он ее!.. Сжег! Ой, как промахнулся ты. барин! Руки кусай, бороду рви! А Живолуп радоваться будет! – с подлой отвагой закричал гарпунер и встретил безумные, накаленные яростью и ненавистью глаза Шапрона. Живолуп закрыл ладонями лицо и сиплый, постыдный его вопль резанул Андрея по сердцу. Пират не смог смотреть смерти в глаза. Выстрел в голову опрокинул его на снег, на горящую пасхальную свечу.

Шапрон брезгливо посмотрел на убитого им человека и подошел к Андрею. От его курившегося дымком револьвера тянуло кислой пороховой гарью.

– Да, теперь все ясно. Vaila 1'affaire finic! [81]81
  Вот и кончено дело! (франц.)


[Закрыть] Но вас я не застрелю, – со спокойным бешенством сказал он. – Вы не заслужили легкую смерть. Подыхайте медленно, глядя, как гаснет последний ваш костер. – Он изящно поклонился и помахал над головой воображаемым цилиндром. – Не буду вас больше женировать [82]82
  Стеснять, причинять неудобства.


[Закрыть], мосье Гагарин. Ваш почтительный привет, я, конечно, передам баронессе Штакельдорф.

Шапрон легко и ловко, по-салонному, повернулся и пошел к собакам. Андрей, смотрел ему вслед сурово и спокойно, как смотрит победитель.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОБРОЙ ГАГАРЫ

Это был медленный, тяжелый, угрюмый путь. Он брел в полном изнеможении, почти теряя сознание. Свет, звуки, осязание уже покинули его. Он брел, не чувствуя под ногами земли, во мраке и безмолвии. Он часто падал, подолгу бессильно барахтался в снегу, но все же поднимался и снова брел, шатаясь, вытянув вперед руки, будто боясь налететь на стену. Иногда из мрака высовывались вдруг две длинные шагающие ноги, и он глядел на них с удивлением, не понимая, что это его собственные ноги. Иногда из мрака появлялся Молчан, тогда он пытался улыбнуться и посвистеть верному псу, но даже на это у него не было сил. Иногда в окружавшем его безмолвии начинали звучать голоса. Сначала они шептали, потом громко говорили и, наконец, оглушительно кричали всегда одно и то же:

– На север… на север!.. По Юкону… Здесь охотятся ттынехи. Где ты, Красное Облако?.. Поймешь ты меня?.. Простишь?!.

Он не понимал, что эти голоса были его мыслями, единственными мыслями потухающего сознания. Не понял он, откуда появились люди, много людей. Они вышли из мрака, как "беззвучные, быстрые серые тени, и окружили его. Из мрака прозвучал голос Красного Облака:

– Юноши, бегите в стойбище, скажите старухам, пусть готовят мази из сушеных трав и медвежьей желчи! Наш брат обморозил руки. Охотники, ищите сорок, стреляйте их! Свежее сорочье мясо хорошо лечит раны, нанесенные, морозом! Спешите, юноши! Спешите, охотники!

Только тогда он подумал с великим облегчением и спокойной радостью, что теперь ему не надо больше идти, теперь он может упасть на снег и спать, спать, спать. И он начал падать, но заботливые руки подхватили его. Он лежал на руках друзей и братьев, как на самых мягких шкурах. Эти руки приподняли его, и он увидел близко от своего лица черные печальные глаза Красного Облака и его крупные жестко вырезанные губы. Эти суровые губы сказали теплые, ласковые слова:

– Ты вернулся к нам, Добрая Гагара. Ты верный друг. Тебя не испугали трудные, тяжелые дороги.

– Я не принес, Красное Облако, обратно твое золото. Я высыпал его на тропу, чтобы задержать врагов. Они шли по моему следу, а у меня не было оружия.

– Ты сделал хорошо, Добрая Гагара. Врага задерживают и оружием и хитростью.

– Я не верну тебе карту золотой земли. Я сжег ее, чтобы она не попала в руки врагов ттынехов. Убей меня за это, и ты будешь прав!

Андрею казалось, что он крикнул эти слова, но распухшие язык и губы позволили ему лишь шептать еле слышно. Но вождь услышал этот шепот, тихий, как шелест травы, и до Андрея долетел ответ:

– Ты наш верный друг и брат, Добрая Гагара. Все, что ты сделал, – хорошо!

И последнее, что услышал Андрей, были снова слова Красного Облака:

– Радуйтесь, ттынехи! Добрая Гагара будет жить! Он только ослаб, как клен, из которого выцедили слишком много сока. Положите его к костру на меха и покройте мехами. Теперь он будет много спать.

ДЕЛОВОЙ РАЗГОВОР

В раскрытые окна врывался теплый ветерок, пахнущий солью океана и смолой хвойных лесов. От его порывов колыхались наполовину спущенные шторы и металось пламя свечей, горевших на стенах. Было лето, и все же горел камин. В старом замке Баранова и в летние месяцы было сыро и знобко.

Генерал-губернатор Аляски собрал в своем кабинете важное совещание, но оно походило скорее на послеобеденную ленивую беседу друзей за кофе, ликерами и сигарами. Каждый из присутствующих расположился где и как хотел. Командующий аляскинским военным округом сидел, задрав ноги на стол, позвякивая огромными ковбойскими шпорами. Широкополую шляпу свою он повесил на тот же гвоздь, на котором висел и портрет президента. Из-под генеральской шляпы видны были только подбородок и галстук главы государства. Губернатор присел к маленькому восьмиугольному столику, заставленному бутылками, и остался там. У камина сидел Генри Астор. Он задумчиво курил, поплевывая в огонь. В стороне от всех, отчужденный и угрюмый, сидел шкипер Джон Пинк. За его спиной стояло пыльное и облезлое чучело огромного медведя, оставшееся от былых хозяев замка Медведь вытянул когтистые лапы, словно ждал минуты, чтобы схватить и изломать невесело задумавшегося шкипера. И только секретарь, скучающе перелистывавший протокол, вносил деловую струю в это собрание.

– Итак, на чем же мы остановились? – спросил губернатор, отодвинув недопитую рюмку. – Секретарь, напомните нам.

Секретарь начал читать протокол монотонно и невыразительно:

– Пункт первый. Заслушано заявление командующего округом об усилении военных гарнизонов сначала на побережье, а затем и во внутренних районах края. Пункт второй. Обсуждалось донесение лейтенанта сигнального корпуса Брентвуда о том, что топографические съемки затруднены недружелюбием туземцев, индейцев-атапасков. [83]83
  Отношение аляскинских индейцев к американцам в первые десятилетия их владычества было не только недружелюбным, но и открыто враждебным.


[Закрыть] Пункт третий. Шкипер Джон Пинк из Бостона изложил высокому присутствию просьбу о военной охране его экспедиции, направляющейся в верховья реки Медной.

Командующий округом с грохотом и со шпорным лязгом сбросил ноги со стола:

– Я хотел бы сделать дополнение к моему заявлению!

Губернатор кивком головы дал ему разрешение говорить.

– Джентльмены, на что это похоже? – стукнул командующий кулаком по столу. – Мы владеем Аляской вот уже три года, и до сих пор мы здесь не хозяева Должен сказать, джентльмены, что наш земной шар – это земной шар белых. Скажем точнее – американцев. Да, да, джентльмены, против этого вы ничего не сможете возразить! А здесь какие-то индейцы-атапаски заявляют – хозяева мы! Американское миролюбие общеизвестно, но терпению нашему наступает конец. Мы приходим сюда с дарами культуры и цивилизации, мистер Астор пришел сюда с пароходами, локомобилями, консервными заводами, паровыми вашгердами и драгами, он принес сюда девятнадцатый век, а какие-то грязные дикари, живущие в каменном веке, будут путаться у нас под ногами! Вы согласны со мной, сэр Генри?

Астор, сидевший ко всем спиной, что-то гмыкнул, не обернувшись.

– Я продолжаю, джентльмены! – позвенел шпорой командующий. – Усилить наши гарнизоны, как я просил, этого мало. Я буду настаивать на посылке внутрь страны военных экспедиций. Индейцев надо проучить!

– Научить их хорошим манерам! И станут шелковыми! – крикнул воодушевленно Джон Петелька.

– Не кричите, шкипер Пинк, здесь не палуба, – строго сказал губернатор.

– Шкипер Пинк прав! – посмотрел одобрительно на Петельку командующий. – Он вполне прав! Да, станут шелковыми! Генерал Шерман дает нам прекрасный пример. Освободив негров, он принялся за индейцев и «освободил» от них огромные территории, передав их американским поселенцам. Там были апалачи, а здесь атапаски, но разницы я не вижу.

– Вы предлагаете, генерал, устроить здесь нечто вроде чикагских боен? – негромко и по-прежнему не оборачиваясь, спросил Астор. Он знал, что его услышат.

– Зачем такие страшные слова, сэр? – ответил почтительно командующий. – Но дома, в Штатах, мы же не стеснялись. Я говорил уже, что герой индейских войн генерал Шерман…

– И это будет бессмысленная бойня, – бесцеремонно перебил его Астор. – Убоину придется просто зарыть в землю. Мы же и будем зарывать битую человечину.

– Мы не понимаем вас, сэр, – осторожно вмешался губернатор. – Вы должны согласиться, что положение становится ненормальным. Вы слышали донесение лейтенанта Брентвуда. Деловая инициатива шкипера Пинка тоже нуждается в военной охране. А ваши пушные промыслы не страдают от враждебности индейцев?

– Ничуть. Мои трапперы умеют ладить с индейцами, – сплюнув в камин, лениво ответил Астор.

– И, кажется, на пушных промыслах вы, сэр, сделали неплохое дельце? – спросил льстиво губернатор. – Газеты пишут, что вы ошеломили международные аукционы аляскинской пушниной. Выкинуты были меха баснословной ценности.

Астор насупился и принялся бить щипцами по головне в камине, сбивая раскаленные, звонкие угольки. По кабинету поплыл ладанный аромат. Камин топили «душмянкой», аляскинским кипарисом.

После долгого молчания командующий сказал с заметной обидой:

– Мне тоже непонятно, сэр, ваше беспокойство об индейцах. Краснокожие и без того вымирающая раса.

– Я ни на цент не беспокоюсь об индейцах! – повернулся Астор от камина к собеседникам. – Я беспокоюсь об убытках. Губернатор употребил минуту назад выражение «неплохое дельце». Да, мы пришли на Аляску делать неплохие дела, а не бросать здесь деньги на ветер. Что вы предлагаете, генерал? Стрелять в индейцев? Но каждый выстрел из ружья стоит теперь один доллар двадцать центов. Не заставляйте американских налогоплательщиков превращать в пороховой дым уйму долларов. Пусть они лучше купят на эти доллары мои меха и мои рыбные консервы.

– И что же вы предлагаете, сэр? – укрощенно спросил командующий

– Что я предлагаю?.. Послушайте, что рассказывал мой отец, Джон Астор, основатель нашей фирмы. Это было давно. Тогда в американцах не угас еще дух первых пионеров, с ружьями и топорами проникавших в леса и прерии Америки. Словом, это было в годы молодости моего отца. На берегах Великих Озер и сейчас стоит Бутылочная гора. У ее подножия было место меновой торговли с индейцами. Краснокожие привозили туда горы мехов, а Джон Астор привозил бусы, топоры, ножи и, конечно, виски. Больше всего виски! И когда обмен кончался, когда индейцы уходили, у подножия Бутылочной горы поднималась вторая гора, из выпитых бутылок. С каждым годом она становилась все выше и выше И чем больше было бутылок, тем меньше оставалось краснокожих. Это вернее а главное прибыльнее, чем снимать с индейцев скальпы. Мой отец интересовался и Аляской. Он посылал к тогдашнему Главному управителю Александру Баранову своего фактора, капитана Джека Эббетса, с предложением делового сотрудничества. Конечно, по методу моего отца. Управитель Баранов оказался совсем не деловым человеком. Он ответил моему отцу: «Спаивать индейцев бесчестно».

– Я понял вас, сэр, – поклонился Астору губернатор, затем повернулся к секретарю. – Запишите, что сэр Генри Астор против военных экзекуций и предлагает улаживать все недоразумения с дикарями только мирным путем. Я верно изложил вашу мысль, сэр?

Астор молча наклонил голову.

– Запишите и мое мнение! Я за выстрелы, за пули! – закричал, подбегая к секретарю, Пинк,

– Тише, тише, мистер Пинк, – снова остановил его губернатор. – Вы не на предвыборном митинге.

– Не затыкайте мне рот! – заорал еще свирепее Пинк. – Я свободный американец! Имею право говорить где мне угодно и что угодно! И я требую, чтобы моей экспедиции дали десяток солдат. Америка должна защищать интересы американца!

– А зачем вам солдаты? Вы уверены, что индейцы нападут на вашу экспедицию? – спокойно спросил Астор.

– А это что? – поднял Петелька правую руку. – Индейцы отрубили мне два пальца! Они пролили кровь белого человека, американца! Я христианин, а библия говорит: око за око! – выхватил он из кармана библию и взмахнул ею, как абордажным топором.

– А что будет искать ваша экспедиция на Медной? – по-прежнему спокойно спросил Астор, снова поворачиваясь к камину.

– Золото! Там лежит мое золото! Понимаете, сэр?

– Да, да! – покивал головой миллионер. – Я начинаю припоминать. Вы предлагали нашей фирме совместно эксплуатировать это золото. Это было года три назад. К моим директорам обратился с этим предложением ваш компаньон.

– Шапрон, – буркнул шкипер.

– Да, кажется. Он говорил о какой-то карте на парусине.

– Это моя карта! Я сам ее рисовал. Это карта моего золотого прииска! – свирепо посмотрел Пинк в спину Астора выпученными глазами.

– Это пока еще не прииск, шкипер, а только лишь золотое месторождение, – посмотрел на него через плечо Астор, ласково улыбаясь. – И владеть им будет тот, кто первый застолбит ею и сделает законную заявку. Вы это сделали, Пинк? Нашел Шапрон эту карту и это золотое месторождение?

– Он поехал искать и не вернулся. Он погиб, – проворчал Пинк.

– Его труп нашла канадская полиция, которая шла следом за ним, – объяснил губернатор. – Песцы уже обгрызли его.

– Карта на парусине. Обрубленные пальцы. Объеденный песцами труп, – покачал сожалеюще головой Acтop. – Все это хорошо для романистов, Ирвинга, По, Купера, а не для деловых людей. – Он встал, повернулся к Пинку и сказал спокойно, с веской уверенностью: – Боюсь, что вы опоздали, шкипер. Мною уже посланы на Медную и дальше, на Юкон, инженеры с поисковыми партиями. Я уверен, что они найдут это золотое месторождение раньше вас, нанесут его не на кусок парусины, а на хорошую кальку и. конечно, застолбят его.

Пинк странно всхлипнул, будто хлебнул горячего, и обжегся. На переносье его выступили капельки пота. Он начал медленно пятиться от миллионера и пятился до тех пор, пока не уперся в стол секретаря. И тогда произошло необыкновенное.

– Дьявол!.. Акула!.. Пират!.. – с отчаянием, с исступлением на лице закричал шкипер на Астора. – Я держал это золото в своих руках! Вот в этих искалеченных руках! Я шесть лет гоняюсь за ним! Это мое золото!.. – У него перехватило горло. Беснующимся шепотом, рвя обеими руками отросшую бороду, он хрипел со злой тоской: – А ты и сюда залез? Отнял у меня котиков, а теперь и золото отнимаешь? Что же мне остается – рыбу ловить?

– И рыбу буду ловить я! – В голосе Астора зазвучала уже угрожающая и нетерпеливая нотка. – Я жду прихода сюда целой флотилии моих рыболовных пароходов. Что вам делать, шкипер? У вас есть парусное судно, будете развозить по островам моих зверобоев, рыбаков, рабочих.

Пинк опустил голову, минуту стоял так и, не подняв головы, медленно, тихо вышел из губернаторского кабинета. На полу лежала выпавшая из его рук библия.

– «Развозить рабочих по островам»! – засмеялся командующий, не дожидаясь даже, когда за Пинком закроется дверь. – Нет, сэр, это лошадь другой масти! При русских, говорят, он неплохо здесь веселился?

– О, да! – засмеялся и губернатор. – Пинк был известен здесь под кличкой «Джон Петелька». Черный бриг, лихая команда из головорезов, «веселый Роджер» [84]84
  «Веселый Роджер» – черный с черепом пиратский флаг.


[Закрыть] на мачте и полное забвение христианских заповедей. Джон Петелька! Прислушайтесь, как это звучит!

– Время лихих черных бригов прошло, – сказал Астор. – Они отжили свое время. Теперь новое время. Теперь нужны не черные бриги с «веселым Роджером» на мачте, а хорошие пароходы с вместительными трюмами. Мы найдем, что вывозить отсюда в этих трюмах. Русские не умели делать настоящие дела, у них было здесь плохое хозяйство.

Он поклонился генералу и пошел к дверям, но около чучела медведя, под которым сидел Пинк, остановился:

– Почему вы не уберете этого изъеденного молью русского медведя? Ничего старого! Здесь все будет по-новому!

Астор вышел, и даже через закрытую дверь слышно было, как он шаркает по полу ногами.

– У нас не решен пункт второй, – поднялся из-за стола и командующий округом. – Как же мы поступим с лейтенантом Брентвудом?

– Он доносит, что топографические работы затруднены недружелюбием индейцев, но он не просит выслать ему на помощь военный отряд, – ответил губернатор. – Этого в донесении лейтенанта нет.

– Ну и прекрасно! – махнул рукой командующий. – Пусть тогда выкручивается, как умеет.