Текст книги "Война и миф. Расширенное и дополненное издание"

Почему революция в Узбекистане не будет оранжевой

С самого начала истории независимого Узбекистана в стране практически отсутствует оппозиция. В конце 1980-х годов, когда Ислам Каримов только пришел к власти, против него начали бороться партии Бирлик» и «Эрк». Однако история их противостояния с властями была недолгой. Против обеих партий начались гонения, их лидеры Абдурахим Пулат и Мохаммед Солих уехали за границу. И после этого в стране не осталось никакой легальной оппозиции. Сейчас в Узбекистане нет ни одной зарегистрированной партии. Одно это делает совершенно невозможной «цветную революцию» – потому что и на Украине, и в Грузии, и в Киргизии борьба шла между властью и легальными политическими силами.

Любая из удавшихся «цветных революций», несмотря на все различия, проходила по похожему сценарию. Власти противостояли выходцы из госноменклатуры, бывшие премьеры и министры. Пиком противостояния становились сфальсифицированные властями выборы. А завершалось все диалогом и достижением компромисса между прежней элитой и приходящей на ее место новой.

В случае с Грузией дочери Эдуарда Шеварднадзе пришлось всего лишь заплатить выкуп за своего арестованного мужа – на этом преследования президентской семьи закончились, а ему самому даже сохранили госрезиденцию. На Украине Леониду Кучме тоже не пришлось бежать из страны. Он сам одобрил изменение закона о выборах, позволившее Виктору Ющенко победить, добившись, очевидно, некоторых гарантий. Нынешние киевские власти совсем не собираются отбирать у клана Леонида Кучмы всю собственность, обещая ограничиться лишь «Криворожсталью». Даже в Киргизии, где Аскар Акаев бежал, имущество его семьи уже в опасности, а у дочери Бермет отобрали депутатский мандат, компромисс имел место. Ведь при новой революционной власти остался работать «акаевский» парламент, против которого так упорно боролась прежняя оппозиция. Чтобы не нагнетать обстановку, бывшие оппозиционеры договорились с входящими в акаевский клан парламентариями.

В Узбекистане подобная ситуация невозможна. Исламу Каримову, даже если по примеру Андижана вдруг заполыхает весь Узбекистан, будет не с кем вести переговоры.

Известные, но разгромленные им оппозиционные партии «Бирлик» и «Эрк» находятся в изгнании и уже ни на что не влияют. Активизировавшаяся сейчас партия «Свободные земледельцы» также не сможет дать прежней элите никаких гарантий, поскольку неизвестна степень ее влиятельности.

Местные авторитеты вроде восставших акромистов также не подходят нынешней власти в качестве собеседника, поскольку их влияние распространяется только в пределах одной области.

В той ситуации, когда диалог вести невозможно, у власти остается только один выход – стрелять. И тогда ее положение становится совсем безвыходным. У нее нет оппонентов, а есть только враги. И враги не персонифицированные, воплотившиеся в лидерах каких-либо партий, а невидимые, растворенные в народе. После расстрела в Андижане врагом власти стала почти вся Ферганская долина, населенная родственниками убитых.

Однако еще хуже для Ташкента то, что после первого же расстрела узбекская власть оказалась под пристальным вниманием. До Андижана она могла спокойно разгонять демонстрации, закрывать газеты, арестовывать оппозиционеров – этого никто бы не заметил. Теперь же Ислам Каримов оказался на виду у всего мира – ситуация, к которой он совсем не готов и которая его очень нервирует. Он не мог на глазах у всего мира совершить второй расстрел, подобный андижанскому, в вышедшем из повиновения городке Кара-Суу. А пример Кара-Суу может оказаться для жителей Узбекистана важнее, чем пример Андижана. Если такой на вид грозный режим Каримова целую неделю не мог расправиться с маленьким городком на узбекско-киргизской границе, значит, он в чем-то слаб.

В разговорах с жителями Андижана я заметил, что при упоминании Киргизии или города Кара-Суу, находящегося на границе с ней, лица меняются. Киргизия в сегодняшнем Узбекистане воспринимается как рай, который находится совсем недалеко. Неудивительно, что восставшие в Андижане уже после того, как правительственные войска начали их расстреливать, побежали в Киргизию.

«Революция в Киргизии была для нас как свет в конце туннеля», – объяснял один из митинговавших в Андижане. С фактическим присоединением к Киргизии Кара-Суу этот свет стал ярче. И вряд ли властям Узбекистана удастся его погасить.

Правда, революция в Узбекистане, которая рано или поздно произойдет, точно не будет «цветной». Потому что все «цветные» революции были бескровными.

Город в шлепанцах

22 сентября 2005 года я написал текст для «Коммерсанта», который, наверное, вспоминаю чаще всего. Эта колонка ни на что не повлияла. Ничего не изменила. Упомянутый в тексте Сергей Иванов – тогда министр обороны – после этого стал вице-премьером и мог даже стать преемником Путина и президентом России. Но не стал. А потом стал главой путинской администрации. А потом стал его спецпредставителем по экологии. И наверняка забыл про то, о чем идет речь в тексте.

А Ислам Каримов умер в 2016 году, через 12 лет после андижанского расстрела. И ничего в Узбекистане не поменялось. Как и в России.

Я был в Андижане 14 мая 2005 года. Это было на следующий день после расстрела. Город был весь усеян обувью. Такими резиновыми шлепанцами, в которых часто ходят летом небогатые жители теплых южных городов.

Большую часть трупов убрали еще ночью. Сначала женские и детские тела увезли и свалили в яму где-то за городом. Потом стали собирать мужские. К утру лишь около полусотни трупов ровными рядами лежали на главной площади. И, наверное, еще столько же по городу. Но истинные масштабы ночной трагедии выдавали шлепанцы – они были повсюду. Когда ночью под проливным дождем люди пытались спастись от расстреливавших их военных, они не думали, куда и в чем они бегут. Они бежали босиком по трупам своих соседей.

Наутро следов крови на земле почти не было – всю ночь лил дождь. Зато, переходя улицу, нужно было смотреть под ноги, чтобы не поскользнуться, наступив на лежащие на асфальте маленькие мокрые детские шлепанцы. И еще на гильзы крупного калибра. Их, конечно, было намного больше.

На процессе, который сейчас проходит в Ташкенте, я, наверное, тоже мог бы выступить свидетелем. А может, мог бы стать и обвиняемым – раз в качестве подозреваемого по делу проходит Саиджахон Зейнабитдинов, интеллигентный правозащитник, с которым я встречался в тот день в Андижане. Он несколько дней безвылазно сидел дома и говорил: «Стоит мне выйти, менты под шумок шлепнут меня».

Он пропал без вести через три дня после нашей встречи. Зейнабитдинов поплатился за то, что он тогда налево и направо говорил о том, что все дело «акрамистов» сфабриковано властями и началось всего лишь с того, что областные власти захотели прикарманить их бизнес.

Про то, что нынешний процесс сфабрикован, знают, к счастью, не только пропавшие без вести правозащитники. И не только те люди, кто через 40 дней после андижанской резни вышел на ташкентскую площадь с плакатом «Спите спокойно, дети Андижана, – Ислам Каримов ответит за вашу смерть в международном уголовном суде». Кажется, почти весь мир понимает, что на самом деле произошло в Андижане 13 мая. Ведь именно мировое сообщество не позволило киргизским властям выдать Узбекистану тех несчастных беженцев, которые спаслись от андижанской резни. Иначе бы и беженцы сейчас признавались в терроризме, шпионаже и прочих смертных грехах.

Ислам Каримов тоже понимает, что нынешний процесс – это суд над ним самим. Потому-то он и обвиняет всех и вся: зарубежные разведки, террористические сети, мощный заговор, тренировочные базы по всему миру. Он всем бросил вызов и знает, что ни один западный лидер никогда не подаст ему руки.

Россию нынешнее положение Узбекистана устраивает. Российские власти тоже все понимают, но им все равно. Сергей Иванов прилетает в Ташкент в день суда и жмет руки узбекским силовикам, отдававшим приказ стрелять 13 мая. А потом они проводят военные учения – отрабатывают уничтожение террористов.

И я надеюсь только на одно: что эти террористы не бегают в мокрых детских шлепанцах.

V. Арабо-израильский мир. Борьба за войну

Писать о противостоянии израильтян и арабов очень сложно, потому что, как бы ты ни написал, тебя всегда обвинят в пристрастности. В арабских странах – в Египте ли, в Иордании или в Катаре – меня традиционно обвиняли в произраильском уклоне. Израильтяне, а также многие российские коллеги, наоборот, чаще всего говорили о моих проарабских симпатиях. «А ты, оказывается, за евреев», – говорили мне одни, «ну, ты учился в Каире, ты, конечно же, за арабов», – не сомневались другие, «я вообще-то за мир», – говорил я и тем и другим. И, что удивительно, и те и другие воспринимали мой ответ с недоверием и не слишком благосклонно. Довольно скоро мне стало ясно, почему. Эта война – не за мир. Это война за войну. Война сама по себе является конечной целью и ценностью. Поэтому я твердо осознал, что я не могу быть ни за тех, ни за других. Я просто против.

Фанаты и фанатики

В марте 2004 года, после того, как в секторе Газа были убиты лидеры движения «Хамас» шейх Ахмед Ясин и Абдель-Азиз Рантиси, в арабском мире начались студенческие волнения. Став их свидетелем в Каире, я поймал себя на мысли о том, что где-то все это уже видел.

Египтяне очень любят футбол. В Каире жизнь бурлит до поздней ночи, и даже ближе к утру здесь можно увидеть футбольное поле, где все еще идет игра. В этот раз я приехал в Каир ночью и, несмотря на поздний час, отправился гулять по городу. На площади перед Каирским университетом меня нагнал молодой парень, мгновенье назад игравший с друзьями в футбол, и предложил к ним присоединиться – раз уж я не сплю в 4 часа утра.

Днем на университетской площади тоже идет игра. Мальчишки – может, даже те, которые играли здесь ночью, – гоняют мяч на небольшом свободном пятачке посреди проезжей части. А буквально в 50 метрах от них стоят грузовики с военными.

Главный вход в университет оцеплен. Около ворот буквой «П» выстроились солдаты в черном. В руках – пластиковые щиты, на которых написано «Центральная служба безопасности», и длинные дубинки из бамбука.

Они стоят неподвижно, спиной к играющим в футбол, и через железную решетку наблюдают за тем, что происходит на территории университета. Там идет демонстрация.

– Давай, давай, вперед, «Хамас»!

– Америка, Аллаха враг!

– О Израиль, о подлец!

– Сионизму придет конец! – выкрикивает толпа студентов. Один из них, с мегафоном, произносит по строчке – остальные хором повторяют. Если не вдаваться в смысл – очень похоже на кричалки футбольных болельщиков.

Многие молодые люди тянут вверх руки с Кораном, некоторые держат самодельные бумажные плакаты, обещающие, что «день поражений прошел, настал день побед». Впереди несут несколько белых полотнищ. На одном нарисован убитый израильтянами три недели назад маленький шейх Ясин в инвалидной коляске, а над ним – большой черный израильский самолет и три летящие ракеты со звездами Давида. На втором – лежащий Абдельазиз Рантиси под точно таким же самолетом. «Все мы – шейх Ясин и шейх Рантиси», – гласят надписи под рисунками.

Отдельно от молодых людей протестует большая группа девушек в хиджабах. Они стоят в некотором отдалении от основной демонстрации и молча поднимают вверх маленькие карманные Кораны.

Вокруг демонстрации продолжается студенческая жизнь. Некоторые лекции отменили, и многие студенты высыпали из аудиторий посмотреть на манифестацию сверстников. Среди наблюдающих заметно немало футбольных болельщиков. Кто-то из них, несмотря на жару, пришел учиться в шарфе любимой команды – один болеет за каирский «Замалек», другой предпочитает мюнхенскую «Баварию».

– Этой демонстрацией мы хотим разбудить арабский мир, – говорит мне Махмуд, студент с факультета коммерции. – Многие стали забывать, что в Палестине каждый день убивают людей. Да как! Шейх Рантиси был безоружным, а по нему выпустили три ракеты.

– Мы призываем наших собратьев бойкотировать американские и израильские товары, – вторит ему Ахмед с филфака, – потому что деньги, которые мы им платим, возвращаются к нам в виде пуль и ракет.

Эта идея, впрочем, витает в Египте уже давно. Еще в 2000 году, когда только начиналась палестинская интифада, в арабском мире стали активно говорить о бойкоте. В Каире основными символами американского империализма стали Coca-Cola и закусочные McDonald's и KFC.

К несчастью для «жареных цыплят из Кентукки», ресторанчик этой сети был расположен прямо напротив Каирского университета. В прошлом году, как только началась война в Ираке, его разгромили во время студенческих волнений. Сейчас на этом месте находится закусочная под названием Mo'min («Правоверный»).

Главная площадь Каира – Тахрир (площадь Освобождения) – уже давно перегорожена. Так давно, что местные жители почти перестали это замечать. Через всю площадь – от Египетского музея до громадного административного здания – тянется забор. За ним уже много лет стоят краны, ведутся какие-то работы. Что строят, никто не знает. Впрочем, иностранные журналисты то ли в шутку, то ли всерьез говорят, что площадь перегородили, чтобы не было масштабных демонстраций. Они, конечно, проходят. Но демонстрантам приходится ютиться на краю площади, откуда полиция быстро разгоняет их по переулкам. Так было и с демонстрациями по случаю смерти Ахмеда Ясина и Абдель-Азиза Рантиси.

Сейчас по периметру площади Тахрир висят огромные плакаты: «Египет приглашает на чемпионат мира по футболу 2010 года». Реклама египетской заявки на проведение мирового первенства развешана по всему городу. На выезде с пирамид и перед аэропортом висят огромные растяжки: «Поверьте, мы проведем лучший чемпионат мира в истории».

По телевидению реклама будущего чемпионата прерывает актуальные ток-шоу.

– Как вы считаете, справедливо ли то, что американцы считают моджахедов из движения «Хамас» террористами? – спрашивает ведущий своих гостей после рекламы. Те начинают горячиться и говорить, что американцы пристрастны, они считают террористами всех палестинцев, зато оправдывают все действия израильтян.

Все правильно – футбольные болельщики ведут себя точно так же. Они ругаются, когда их команда проигрывает. Когда судья показывает красную карточку их любимому игроку, они приходят в ярость и начинают кричать: «Судью на мыло!» Болельщики требуют справедливости, если им кажется, что соперники нарушают правила, зато радуются, когда фолят свои.

– Смотри, арабов все время унижают. Убивают палестинцев, убивают иракцев, – говорит мне студент Ахмад. – И даже чемпионат мира по футболу тоже, наверное, отдадут не нам, а какой-нибудь Южной Африке. Опять скажут, что мы террористы, – с неподдельной горечью заявляет демонстрант.

По египетскому телевидению, правда, утверждают, что шансы есть и что спорт вне политики.

Но политика, конечно, это тот же спорт – игра, в которую играют единицы, получающие за это миллионные призовые, и миллионы людей, которые просто следят за ней по телевизору, болеют, переживают, а иногда громят рестораны, если их команда проигрывает слишком часто.

Вот только на том плакате, который несли студенты в университете, под портретами убитых лидеров «Хамаса» было написано: «Все мы готовы умереть». Держали плакат мальчишки, которые еще недавно гоняли мяч посреди проезжей части.

«Воюют фанатики!»

20 июня 2006 года. Пошла вторая неделя войны в Ливане. На обстреливаемой ракетами «Хезболлы» израильской территории я обнаружил, что из всех войн с арабами эту войну здесь считают самой справедливой.

– Мне позвонили из больницы и попросили срочно выйти на работу. Сюда подвезли новых раненых, поэтому на кухне нужна была моя помощь. Я работаю в больнице поваром. Так вот, как только я вышел из дома, неподалеку ударила «Катюша». В меня попало шрапнелью – в спину и по ногам. – Яков Абдул не прерывает своего рассказа, но я слышу, что на крыше начинают работать сирены. Я нахожусь в Цфате, в десяти километрах от израильско-ливанской границы. Этот город принял на себя наибольшее количество ракет «Хезболлы». Мы с Яковом разговариваем на балконе городской больницы.

– Скорее в укрытие, Яков, слышите меня, пойдемте, – кричала Сильвия Уолтрес, пожилая эмигрантка из США, работающая в больнице секретарем. – Первым делом надо отойти подальше от окон. Бомбоубежище внизу, на первом этаже.

Я помог Якову подняться. Он был контужен и, кажется, не слышал сирен. Мы медленно шли к лифту.

Якову не повезло дважды. Через сутки после того, как его госпитализировали, еще одна ракета попала в само здание больницы. Ракета взорвалась на крыше. От самого взрыва никто не пострадал, но почти во всей больнице выбило стекла и несколько врачей получили легкие ранения. В момент взрыва Яков был в палате и от удара упал с кровати. Он тихо продолжил:

– Я сам был танкистом, воевал в Египте в 1973 году, но этот взрыв не могу забыть. Я вспоминаю его каждую ночь.

– А кого вы вините в том, что здесь сейчас происходит?

– Да всех их: сирийцев, «Хезболлу», «Хамас», Иран.

Я бы отрубил всем им головы и выставил бы на всеобщее обозрение.

В убежище было уже много народу. В основном дети – детское отделение находилось совсем рядом. Многие из них плачут. На полу у стены сидела Кристина Маркони, итальянская журналистка из агентства Associated Press. Мы с ней встретились у входа в больницу. Она была очень напугана и, кажется, тоже плакала.

Мой гид Рон схватился за пейджер. Как и все израильтяне, он был резервистом и был прикреплен к пресс-службе армии – поэтому ему на пейджер приходили все сводки последних армейских новостей.

– Сейчас объявили воздушную тревогу в Цфате и Хайфе, – констатировал он. – Кстати, за сегодняшний день по Израилю выпустили уже тридцать ракет. Двое наших солдат убиты. «Хезболла» утверждала, что один военный похищен. Убит еще один гражданский. Это произошло недалеко отсюда, в Нахарании, мужчину убило, когда он бежал в бомбоубежище, прямым попаданием.

Я услышал, как рядом со мной одна из врачей разговаривает по телефону по-русски.

– Ты уже в убежище? И мы тоже сидим. Давай, дочка, звони.

Я подошел к ней. Ее зовут Ольга, она из Ессентуков. Жила в Израиле уже 10 лет, в больнице работала педиатром.

– Надоело это все, – улыбнулась Ольга. – В пятый раз за сегодня приходится сюда бегать.

– А не страшно вам? Почему вас не эвакуируют? Почему сами не убежите?

– Как же мы бросим детей? Я сегодня вообще здесь на дежурстве, двадцать четыре часа работаем. А так весь Цфат уже пустой. Почти все переехали на юг. Страшно, конечно, но я сама живу не в Цфате, а на Голанских высотах. Там бомбят меньше.

Ольга снова улыбнулась.

– Как вы отсюда поедете? – заботливо спросила она.

– Вам лучше уехать до того, как стемнеет, а то по вечерам здесь совсем страшно.

Мы услышали несколько разрывов – один за другим.

– Пойдемте, покажу вам, куда упала ракета, – предложила Ольга. – Это было в десять вечера. Вот в этом кабинете сидел начальник нашего отделения. Спиной к окну. На него выбитые стекла и посыпались.

Комната и правда была усеяна битым стеклом.

– И как он сейчас?

– Нормально, держится старичок. Сегодня вышел на работу, организовал нам лекцию по медицине, чтобы хоть как-то отвлечь нас от этих событий.

Мне пора было ехать. У лифта ко мне подбежала молодая женщина с ребенком на руках, одетая в ортодоксальное иудейское платье.

– Меня зовут Карен. Пожалуйста, выслушайте меня, – закричала она на прекрасном английском.

– Да, пожалуйста, Карен.

– Мне уже надоело то, что показывают по телевизору. CNN целыми днями ведет трансляцию из Бейрута, считает жертвы там, в Ливане. Я сама американка. Почему они говорят об арабах, а не заботятся о нас?

– Может, их показывают оттого, что в Бейруте намного больше разрушений. А может, оттого, что жертв в Ливане значительно больше. За последнюю неделю там погибло около трехсот человек. Это раз в десять больше, чем израильтян.

– Но ведь они террористы!

– Да нет, большинство погибших в Ливане – мирные жители.

– Но ведь и мы тоже мирные жители. Почему мы должны тут сидеть из-за того, что Израиль всегда делает то, что нужно Америке? У меня больной ребенок, мне приходится все время жить в больнице. Мне некуда идти.

Секретарь больницы Сильвия Уолтере буквально силой затолкнула меня в лифт.

– Не слушайте ее, она только недавно приехала из Америки и ничего еще не понимает. Я сама из Филадельфии и живу в Цфате больше сорока лет. Я-то понимаю, что Америка тут ни при чем. Это религиозная война. Воюют фанатики.