Текст книги "Окна во двор"

Speak Now or Forever Hold Your Peace

Свадьба проходила в круглом праздничном павильоне приплюснутой формы – со стороны он был похож на металлическую кнопку, какие подкладывают на стулья училкам, а изнутри – на юрту с шаныраком. В центре павильона лежала красная ковровая дорожка, ведущая к сцене (напоминавшей алтарь), а по бокам от нее – стулья, выкрашенные серебряной краской.

Расположившись на стульях в первом ряду и усадив Юлю к себе на колени, Пелагея объясняла, что сейчас вынесут кольца, а она, Юля то есть, должна будет их взять и передать женихам. По уставшему лицу девочки я догадался, что она слушает эту инструкцию уже в сотый раз.

– Как-то у вас все не по-православному, – вздохнул я, садясь рядом.

Пелагея пихнула меня локтем в бок.

– Не садись, ты должен будешь стоять.

– Стоять? Где?

– Возле Славы.

Я поднялся и, обходя стулья на пути к сцене, столкнулся со Львом.

– О, ты тоже тут, – удивился я. – А разве по традиции тебя не должен вывести к алтарю отец?

Лев бросил на меня утомленный взгляд, который нужно было расценить как «Заткнись, пожалуйста», и я нахмурился, изображая, что мучительно пытаюсь что-то вспомнить.

– Ах да… Он же зашоренный психопат с традиционалистскими взглядами. Как грустно…

«Зашоренный психопат с традиционалистскими взглядами» – единственная характеристика, которую я когда-либо слышал от Льва в адрес его отца.

– Он умер.

– И это еще грустнее.

– Не сказал бы.

– Нельзя так об отце.

Лев оглядел павильон, заполнившийся нашими немногочисленными гостями, – все расселись по местам, и только мы вдвоем, стоя на сцене, перебрасывались колкостями перед зрителями. Наклонившись ко мне, Лев вкрадчиво попросил:

– Не мог бы ты закончить свой стендап на сегодня?

– Хорошо, пап.

– Я рад, что ты меня услышал, – дипломатично произнес Лев.

Услышал его не только я, но и Юля. Повернув голову к Пелагее, она громким шепотом спросила:

– Мам! А почему дядя Лев рад, что дедушка умер?

Пелагея зашикала на нее:

– Тише, тише, он не рад, он не это имел в виду.

В павильон зашла Карина и что-то шепнула мужчине-с-головой-многогранником. После этого по рядам прокатился шепот, что «скоро начнется», потому что регистратор уже здесь. При слове «регистратор» я представил пожилую женщину в узкой юбке, казенным голосом зачитывающую пустые слова про «дорогих молодоженов». Но я знал, что регистратор будет другой – видел его через стеклянные стены павильона: напомаженный мужчина в протокольном фраке. Когда он поворачивался спиной, длинный подол пиджака делал его похожим на пингвина. Смотрелось смешно, но узкая юбка была бы забавнее.

Я вышел из павильона и с правой стороны от входа увидел Славу – та женщина с глубоким декольте поправляла на нем галстук-бабочку и камербанд. Картина маслом: мама собирает на утренник ребенка.

Подойдя почти вплотную к Славе, я, понизив голос, спросил, чтобы слышал только он:

– Как тебе тут?

Он несколько удивился моему вопросу.

– Отлично. А что?

– Все как-то прилизанно, тебе не кажется?

– Это же свадьба.

– Но ты ведь не такой.

– О чем ты?

Не зная, как сказать помягче, я заметил:

– Ты… в смокинге. Ты же их не носишь.

– Но это же свадьба, – повторил Слава.

Подруга Льва, закончив разглаживать складки на Славином костюме, пожелала удачи и отошла в сторону. Проводив ее взглядом до павильона, я сказал про другое:

– Ты грустный.

Он неопределенно повел плечами. Я предположил:

– Считаешь, что совершаешь ошибку?

Слава искренне возмутился:

– Чего? Конечно, нет! – И, секунду помолчав, сказал уже мягче: – Мне грустно, потому что твоя мама этого не увидит, вот и все.

– Может, хорошо, что она этого не увидит.

– Почему?

– Потому что это твоя свадьба, а тебя здесь как будто бы нет. Она бы это тоже поняла…

Слава прервал меня, резким движением руки указав на вход в павильон. Тон его при этом остался спокоен:

– Проходи, Мики. Все в порядке.

Я пропустил его вперед, а сам зашел следом. Гости тут же подобрались, несмело захлопали, Лев и регистратор, поджидающие на сцене, встали прямее. Все смотрели на нас, и, хотя это не было запланировано, было похоже, словно к «алтарю» Славу веду я. Звуковик включил марш Мендельсона, и я мысленно закатил глаза: и тут классика.

Лев стоял с левой стороны, Слава остановился с правой, я – за ним, а за Львом – Карина. Регистратор, дождавшись, когда стихнет музыка, торжественно заговорил на русском языке:

– Добрый день, уважаемые новобрачные и гости! Сегодня на наших глазах происходит знаменательное событие…

Его безупречный русский язык и тон с придыханием, каким он и произносил типичную речь советского госрегистратора, окутали меня странной аурой «российскости». Слово «российскость» я изобрел в первую же неделю пребывания в Канаде – оно описывало все, что напоминало мне о доме: от мелочей вроде запаха ржаного хлеба до русских кварталов. Я не любил «российскость» в России, но встречать «российскость» за ее пределами – волшебное ощущение.

– …Семья – это добровольный союз любящих людей, поэтому я хочу спросить вас: является ли ваше желание вступить в брак искренним, свободным и хорошо обдуманным?

Первым сказал Слава:

– Да.

Потом Лев:

– Да.

– Если кому-то известны обстоятельства, препятствующие данному союзу, можете сказать об этом сейчас или молчать вечно.

Я криво усмехнулся одним уголком рта: киношная фразочка, в России так не говорят.

Лев, уловив мою усмешку, поднял взгляд – от этого мне показалось, что пространство сжалось и замерло, остановив время.

* * *

Канадская система здравоохранения оказалась не очень приветлива ко Льву: сертификация медицинского образования, полученного в России, займет еще несколько лет. Он учился в резидентуре, получал за это «мизерную плату» и чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке.

«Я работаю реаниматологом двенадцать лет, а он – девять, – раздраженно рассказывал Лев о каком-то молодом преподе. – И при этом смотрит на меня так, как будто личинка врача – это я, а не он».

Слава не стремился его поддержать:

«Да с чего ему на тебя так смотреть?»

«Ну, наверное, с того, что я его ни хрена не понимаю. Но это не потому, что я дерьмовый врач, а потому что у него проблемы с дикцией. Он узкоглазый, как эти напротив».

(«Эти напротив» – это наши соседи из Китая.)

«Не узкоглазый, а азиат», – тактично поправлял Слава.

Но Лев, будто не слушая, продолжал:

«Они там почти все узкоглазые, даже преподы. Говорят как с кашей во рту. У всех свои акценты, даже у одних узкоглазых акцент не такой, как у других, а я должен как-то это понимать, должен понимать, что он мне там про амниотическую эмболию рассказывает на китайском».

«С каких пор ты стал расистом?»

«Легко тебе не быть расистом, сидишь дома и ни хрена не делаешь, пока я доказываю каким-то кретинам, что имею право называться врачом в их сраной стране».

«Я вообще-то тоже работаю», – сдержанно замечал Слава.

«Да, охренительная у тебя работа – рисовать каракули».

«Ну кто виноват, что у тебя не такая?»

«Да мне такая и не нужна. Моя самая высокооплачиваемая медицинская должность в России меня полностью устраивала. А теперь я здесь, с тобой, смешанный с нищетой, дерьмом и китайцами».

Мне стало не по себе от сквозящей агрессии в тоне Льва, и я вышел к родителям в гостиную – казалось, так я смогу проконтролировать ситуацию, хотя ничего я не мог на самом деле.

Едва я появился на пороге, Лев сказал: «Выйди, мы разговариваем».

Они стояли посреди комнаты, как соперники на ринге, и от этого вся ситуация начала выглядеть еще неприятней.

«Ты не разговариваешь, ты…»

Я хотел сказать: «Ты кричишь», но это было бы неправдой – он не кричал.

«Ты давишь».

Слава, будто бы не замечая моего появления, продолжал разговор: «Значит, это я виноват?»

Лев, повернувшись к нему, едко произнес: «А что, я по собственной воле сюда потащился?»

«Прекрасное заявление накануне свадьбы. Я думал, мы семья».

«Мне плевать, что ты думал», – неожиданно резко оборвал Лев.

«Что?»

«Ничего».

«В смысле, тебе плевать…»

Слава не договорил, его оборвал хлесткий удар по щеке. Я отшатнулся, как будто ударили меня, и, удивленно мигая, посмотрел на родителей. Слава, едва касаясь пальцами, держался за щеку, Лев, замерев, неотрывно смотрел на него, как будто сам не верил в то, что сделал.

«Прости, – выдохнул он. И, не дождавшись никакой реакции, опять: – Прости, прости, прости, я не хотел…»

Он попытался обнять Славу, но тот, отстранившись, посмотрел на меня. Вывернувшись из рук Льва, он тремя легкими шагами оказался рядом и закрыл дверь, отсекая меня от происходящего в комнате.

* * *

А теперь я стоял на сцене в «самый прекрасный день их жизни» и неотрывно смотрел на Льва, стараясь выдержать такую же холодную невозмутимость во взгляде. Буквально доля секунды, но ее хватило для немого диалога, понятного только нам: «Молчи».

«А я и не собирался ничего говорить».

Известны ли мне обстоятельства, препятствующие данному союзу? Может быть.

Но я о них ничего не сказал.

Emergency

Я сразу понял, что нравлюсь ему – Артуру, мужчине-с-головой-многогранником, к которому нельзя подходить. Заметил его цепкий взгляд еще при первом рукопожатии, тогда, у центральных ворот парка. Не знаю, это, конечно, неправильно, но, когда мне чего-то «нельзя», я всегда хочу проверить: а что будет?

Мне льстило его внимание, поэтому я, как бы играя в поддавки, не сводил с него глаз весь вечер – время от времени он улавливал это и подолгу смотрел в ответ.

Празднование начало завершаться только к утру, на рассвете пошли разговоры о том, кто куда собирается («Мы еще погуляем» – «А мы, наверное, в отель»). Артур подошел ко мне.

– Прогуляемся?

Я растерялся.

– Что?

Но прозвучало ничего, резковато даже.

– Говорю: прогуляемся?

– Зачем?

– Дома вы с братом будете только мешать.

– Мы идем к Пелагее играть в настольные игры, мы договаривались.

– Хорошо.

Он отступил на шаг, и я искоса глянул на него: в профиль он казался даже симпатичным – прямой нос и выпирающий подбородок придавали ему сходство с греческими скульптурами. Я ощутил смесь интереса, страха и восторга: он такой взрослый, такой независимый, а ходит вокруг меня в стыдливом смущении, познакомиться пытается.

– А куда? – спросил я, повернувшись к нему.

Он оживился.

– Что «куда»?

– Куда прогуляемся?

Артур пожал плечами.

– Да так… По городу. На рассвете, наверное, красиво.

– Ну хорошо, я тогда отпрошусь у родителей.

Артур поспешно возразил:

– Тогда лучше не надо.

– Что не надо?

– Идти со мной.

– Почему?

– Сколько тебе лет? Мне казалось, тебе уже…

– Шестнадцать, – соврал я, прибавив лишний год.

Само как-то вырвалось: представил, что скажу как есть, и он передумает. Решит, что для прогулок с ним я слишком маленький.

– Ну… Тогда как знаешь.

Я забеспокоился, что он сейчас уйдет, перестав со мной заигрывать, и заторопился к родителям – они стояли на парковке, совещаясь, как уместить все подарки в одном багажнике. Не сводя взгляда с Артура (а он, поспешно наматывая шелковый шарф вокруг шеи, поглядывал в нашу сторону), я спросил у отцов:

– Все прошло хорошо? Вам понравилось?

Лев многозначительно промолчал, а Слава ответил:

– Все отлично. Ты как?

– В порядке. Мы к Пелагее, играть в настолки. Можно?

– Можно. Мозг ей только не сильно выносите.

– Мы чуть-чуть, – заверил я. Обняв Славу на прощание, я повернулся к Льву и сказал: – Покеда.

– И тебе не болеть, – откликнулся он.

Обогнув машину, я перебрался к следующей группке ожидающих такси: Рома, Пелагея, Юля и Ваня прятались от вечернего ветра под деревянным навесом и играли в города («Гравити Фолз!» – «Нет такого города». – «Тогда Готэм». – «Да Ваня, давай нормальный». – «В смысле, он нормальный!..» – «Изумрудный город!» – выкрикнула Юля совсем не к месту).

Я, подойдя к Пелагее, шепнул ей на ухо:

– Отпусти меня погулять?

– Какое «погулять»? – возмутилась она, и я занервничал, что родители услышат. – Поздно уже.

– Ну тебе жалко, что ли?

– Жалко! – кивнула она. – Себя. Что со мной твои родители сделают, если узнают, что я тебя проворонила?

– Они не узнают. Я просто чуть-чуть попозже к вам приду.

Заметив, что она начала сомневаться в своем категоричном отказе, я решил додавить.

– У меня голова разболелась, хочу развеяться.

– Ну… – Она замялась.

– Пожа-а-а-алуйста, – протянул я.

– Будь на связи, включи звук, следи за телефоном, понял?

Я кивнул и, дождавшись, чтобы машина родителей уехала первой, поспешил уйти: быстрее, чем станет страшно, быстрее, чем благоразумие проснется во мне и возмутится: «Он старше тебя почти в три раза, придурок».

Я заметил Артура у центральных ворот, на выходе из парка. Он торопливо повернул в сторону католической церкви, и я бесшумно прошмыгнул за ним. На улице больше не было ни души, вокруг горы и лес. Меня тревожно передернуло: если произойдет убийство, никто и показаний не даст, что последний раз меня видели с ним.

Я с усилием отбрасывал эти мрачные мысли, то и дело накатывающие, как тошнота, и побуждающие повернуть обратно. «Это всего лишь знакомый родителей, – убеждал я сам себя. – Что в нем такого страшного? Ничего».

Я прошел за Артуром не меньше километра – из-за эйрподсов в ушах он не слышал шагов, а я держал большое расстояние, стараясь, чтобы вытянувшаяся тень на асфальте не выдавала моего присутствия.

На пешеходном переходе он остановился в ожидании зеленого света, и тогда я нагнал его, встал рядом. Он вздрогнул, заметив мое появление.

Вытащив один наушник, спросил:

– Что ты тут делаешь?

– Прогуливаюсь, – непринужденно ответил я. – Вы же звали.

– Тебя родители отпустили?

Улыбнувшись, я туманно произнес:

– Допустим…

Расценив мой тон как флирт, он тоже улыбнулся.

Мы вместе перешли дорогу и теперь шагали рядом.

– Вы друг Льва? – уточнил я.

– И Льва, и Славы.

Я подумал: «Странно, Слава не сказал, что Артур – его друг».

– Понравилась свадьба? – спросил он, будто бы стараясь поддерживать светский разговор.

– В целом неплохо, – ответил я. – Но излишне пафосно. Не в моем вкусе.

– А как бы ты хотел?

– Я? Да какая разница, не моя ж свадьба.

– А если бы была твоя? Как бы ты хотел?

Я догадался, к чему он пытается вывести диалог, и помог ему:

– Думаю, это бы зависело не только от меня, но и от партнера.

– Партнера? – поспешно, уж слишком поспешно он вцепился в это слово. – Или партнерши?

Я ощутил слабое разочарование: какая неаккуратная работа, попытка выяснить мою ориентацию шита белыми нитками. Не хотелось переходить к этому разговору так скоро. В то же время мне нравилось чувствовать его интерес, нравилось подмечать легкое возбуждение в его тоне, и, чтобы продлить эти ощущения, я, дразня его, легкомысленно пожал плечами.

– Что, еще не определился, кто тебе нравится? – спросил он.

Я заметил, как при этом он специально задел мою руку своей.

– Типа того, – сказал я, отодвигаясь в сторону.

Артур, крупно сглотнув, спросил:

– А у тебя уже… что-нибудь было?

Это был выход на новый уровень диалога. Все, что он говорил до этого, было чересчур размытым, в духе допроса бабушкиных знакомых: «Ну что, невеста-то уже появилась?» Теперь же он переступил черту, заглянув в запретную зону – зону, недоступную для обсуждений с незнакомцами. Но мне хотелось зайти с ним в эту зону вместе.

– Что «что-нибудь»? – глупо мигая, спросил я.

Было видно, что ему не хочется говорить это вслух, но он себя пересилил:

– Ну… секс.

Предвкушая, какой всплеск фантазий вызовет мой ответ, я сказал:

– Всякое бывало.

Мы дошли до высокого отеля, напоминающего перевернутую стеклянную банку. Артур остановился напротив и растерянно посмотрел на прозрачные двери, затем – на меня. Казалось, я знал все, что он будет говорить дальше.

И действительно:

– Хочешь зайти ко мне?

Я, поднявшись на цыпочки, глянул за его плечо: через стеклянные стены виднелась стойка регистрации, молодая девушка что-то заполняла в ноутбуке, и он бы никак не смог провести меня незаметно для нее. Не знаю почему, но рядом с Артуром меня не покидало чувство опасности. С другой стороны, хороший убийца ведь не действует при свидетелях, правда?

– Давайте, – кивнул я.

Мы прошли через раздвижные двери, и Артур, коротко поприветствовав девушку, быстро двинулся к лифту.

Мне казалось, он старается сделать меня незаметным, загородить от нее, и я на всякий случай обернулся и попытался встретиться с ней взглядом – я хотел, чтобы она меня запомнила.

Номер был скромный, но аккуратный: деревянная кровать с нетронутым темно-бордовым покрывалом занимала бóльшую часть комнаты, по бокам вмещались две тумбочки из красного дерева, а напротив кровати, в тон остальной мебели, стоял комод с зеркалом. Зайдя в номер, я остановился возле комода и долго разглядывал отражение Артура – он, небрежно скинув пиджак с плеч, опустился на кровать, измяв бархатную ткань покрывала.

– Можешь сесть рядом. – Он постучал ладонью возле себя. – Места не очень много, извини.

– Да ничего, – я присел на краешек кровати в некотором отдалении от него.

Помолчав, Артур неожиданно предложил:

– Хочешь выпить?

– Выпить? – удивился я.

– Ну да.

Я знал: стоит появиться в подобной истории алкоголю, и все плохо кончится, а мне следовало сохранять рядом с ним осторожность.

– Нет, спасибо.

– А я выпью, – выдохнул Артур и, поднявшись, вытащил из второго ящика комода толстый пузырь с темно-коричневой жидкостью.

«Коньяк», – догадался я.

Вытащив телефон из кармана, я провел пальцем по экрану (оглянувшись, проверил, не смотрит ли Артур) и нажал на значок диктофона. Это был резкий, необдуманный порыв, сложенный из советов по безопасности, вычитанных в интернете, и технических приемов, подсмотренных в сериалах.

Убирая телефон обратно в карман, я заметил:

– Разве можно предлагать подростку алкоголь?

Артур ничуть не растерялся.

– Я же не предлагаю напиваться, я чуть-чуть… – Он налил себе в небольшую стопку и, снова садясь рядом, спросил: – Неужели родители не давали тебе алкоголь?

– Нет, – опешил я.

– Ну и зря. – Уловив мой взгляд, он пояснил: – Знаешь, по-моему, лучше под контролем взрослых, чем где-то с ровесниками.

– Такое ощущение, что вы не про алкоголь говорите.

Я хотел смутить его своим замечанием, но он ответил как ни в чем ни бывало:

– Может быть.

Осушив стопку одним глотком, он отставил ее на комод, а сам подвинулся вплотную ко мне – так, что наши ноги соприкоснулись, – и, холодными пальцами убирая волосы с моего лба, почти шепотом произнес:

– Ты красивый.

Странно: мне было приятно, я считал его привлекательным и хотел, чтобы это было взаимно. Но когда он вот так говорил – с томной хрипотцой в голосе, – к приятной радости прибавлялось едкое отвращение. Но я не мог понять природу этого отвращения.

– Спасибо, – выдавил я.

Артур наклонился ко мне, и я сразу понял, что´ сейчас будет. Он дал мне секунду, чтобы я мог отвернуться, но я не стал, и он накрыл мой рот своими тонкими мокрыми губами – в этот момент отвращение смешалось с возбуждением, и стало еще страннее и гадостней.

Я не отвечал на его поцелуи, но и не избегал их, размышляя, что делать дальше. От Артура отдавало спиртом, парфюмом и взрослостью, все это казалось неправильным, но уже совсем не таким, как с Глебом, – уровень неправильности был какой-то другой.

Когда его пальцы опустились на ширинку моих брюк, я подумал: «Какой интересный случай».

Рука начала массировать меня между ног, и я попросил:

– Прекратите.

– Тебе не нравится?

– Конечно нет.

– А я чувствую, что нравится.

– Мало ли что вы чувствуете, я же сказал: прекратите.

Он резко отдернул руку, как будто обжегся, и отодвинулся от меня. Я не ожидал такой реакции.

– Считаешь меня слишком взрослым для тебя, да? – в голосе Артура звучала такая горечь, что мне стало его немного жаль.

– Это факт. Вы взрослый, а мне… шестнадцать.

– Ты похож на своего отца.

– На какого? – спросил я, сглотнув.

Все происходящее стало тяготить меня, я уже сотни раз пожалел, что пошел за ним, и теперь пытался вырулить разговор к чему-то обыденному. Похож на отца? Отличная тема, давайте лучше об этом!

Он повернул мое лицо к себе за подбородок, провел большим пальцем по губам и хрипло произнес:

– На Славу. У тебя ротик как у него. Давай поиграем с ним?

Откинувшись на кровать, Артур закурил странные самодельные сигареты. Я посмотрел, как он медленно поднес одну из них ко рту и зажег, но неясный приступ омерзения заставил отвернуться – меня трясло, тошнило, скручивало, а от взгляда на Артура делалось еще хуже. Казалось, меня выпотрошили, как куклу, которую невозможно починить.

– Хочешь? – Боковым зрением я увидел, что он протягивает мне сигарету.

– Я не курю.

– Это не сигареты.

– А что?

– Травка.

Я повернулся к нему.

– Где ты ее взял?

– В кофешопе. Она здесь легализована.

– Серьезно?

– Да. А что ты так смотришь?

– Так от нее же глючит.

– Ну и что.

Он достал новый косяк из обычной на вид сигаретной пачки, поднес его к моему рту. Я зажал между губами папиросную бумагу, дождался, пока Артур ее подожжет. Он глубоко вдохнул, показывая мне, что я должен сделать так же, и я послушался. Тут же закашлялся, но все же не так сильно, как от сигаретного дыма.

Через пятнадцать минут я будничным тоном сообщил Артуру:

– Пожалуй, пойду домой.

Он дал мне на прощание еще одну самокрутку и велел спрятать ее от родителей, но это оказалось ни к чему: я выкурил ее еще по дороге. У самого дома вспомнил про диктофон и отключил запись. Затем набрал 911.

Пока я ждал принятия вызова, играла веселая мелодия, словно я позвонил в магазин на диване. Прошла минута, вторая… Какая-то женщина с переноской в руках спросила меня, где находится ветеринарная клиника, но я ответил, что не говорю по-английски. В этот момент в трубке раздался приятный голос:

– Nine-one-one, what’s your emergency?

– I want to report a crime.

Женщина, ищущая ветеринарную клинику, недовольно на меня оглянулась.