Текст книги "И грянул гром, услышь крик мой…"

…Начало августа выдалось ясным и жарким. Жара повисла над землей, прилипла, как невидимое покрывало; из-за этого все двигались медленно, сонно, как под водой. В созревающих полях подсохший хлопок и кукуруза устало тянулись в небо, ожидая влаги от дождя, который время от времени грозился пойти, но не шел, и земля стала похожа на печеное, бурое тесто.

Мечтая спрятаться от жары, мальчики и я часто укрывались в лесной прохладе, конечно, после того, как все домашние дела были сделаны. И пока корова с телятами щипали там траву, мы усаживались на берегу пруда, прислонившись к стволу орешника гикори, или сосны, или грецкого ореха, лениво болтая ногами в прохладной воде, и ждали, когда охладится арбуз, который мы приносили с огорода. Иногда к нам приходил туда Джереми, для этого он проделывал длинный путь через густой лес, который находился от его фермы на расстоянии больше мили; но об этих встречах мы заранее не условливались: вряд ли кому из наших родителей они были бы по душе.

– Как ваш папа? – спросил он однажды, опустившись рядом с нами на землю.

– В порядке, – ответил Стейси. – Только нога беспокоит его в эту жару. Чешется очень. Но мама говорит, значит, дело идет на поправку.

– Вот хорошо-то, – прошептал Джереми. – Все-таки это ужасно, что его так ранили, что он не мог вернуться на железную дорогу.

Стейси беспокойно заерзал и поглядел на Кристофера-Джона, Малыша и меня, напоминая взглядом, что мы не должны говорить о роли Уоллесов в папиной травме, так что мы лишь ответили: «Ага».

Джереми помолчал немного, а потом, запинаясь, сказал:

– А н-некоторые люди г-говорят, они даже рады, что вашего папу ранили. Р-рады, что он не сможет теперь заработать на этой железной дороге.

– Кто так говорит? – закричала я, вскочив с земли. – Только скажи кто, и я вобью…

– Кэсси! Сядь и успокойся, – приказал Стейси.

Я с неохотой подчинилась, мечтая про себя, чтоб вся эта история с Уоллесами и папиным ранением не обставлялась так сложно. Я считала так: раз Уоллесы первые напали на папу и мистера Моррисона, проще всего было бы сообщить об этом шерифу, чтобы их посадили в тюрьму, но мама говорила, что это бы не вышло. Мама объяснила, что, раз Уоллесы, получив как следует от мистера Моррисона, в замешательстве помалкивают об этой стычке и официально не жалуются, мы тоже должны молчать. Иначе мистера Моррисона могут обвинить в нападении на белых, а тогда его, чего доброго, еще приговорят к каторге или того хуже.

– Н-не я это говорил, Кэсси, – словно извиняясь, пробормотал, заикаясь, Джереми.

– Ну и ладно, кто бы что ни говорил, подло это. – Я очень рассердилась.

Джереми, соглашаясь, кивнул и переменил тему разговора.

– Вы давно не видели Ти-Джея?

Стейси нахмурился, обдумывая, отвечать на это или нет. О Т. Дж. и братьях Симмз ходили разные толки, и ничего хорошего в них не было.

Отец Мо Тёрнера даже говорил папе, что Т. Дж. как-то крутился около него вместе с братьями Симмз, а потом, после того как они ушли, он хватился своих часов; то же самое случилось и у мистера Лэньера, только с медальоном. «Этот Ти-Джей совсем испортился, – сказал мистер Лэньер, – а с ворами я дело иметь не хочу… особенно, когда этот вор якшается с белыми парнями».

Наконец Стейси ответил:

– Теперь мы его совсем не видим.

Джереми подергал себя за губу.

– А я все время вижу.

– Тем хуже для тебя, – посочувствовала я.

Стейси с упреком поглядел на меня, затем растянулся на земле, подложив руки под голову вместо подушки.

– Красота здесь, правда? – намеренно поменял он тему разговора.

Мы тоже легли на спину. Над головой, как огромные зеленые опахала, сошлись ветви грецкого ореха и гикори, образуя навес. В нескольких футах от нас наяривающее солнце проложило мерцающие янтарные дорожки солнечного света на поверхности пруда. В воздухе парила тишина, спокойная, мирная, ласкающая.

– Когда я вырасту, – сказал Джереми, – я построю себе дом на деревьях и буду жить там.

– А как у тебя это получится? – осведомился Малыш.

– Ну, найду несколько деревьев покрепче и построю. Я сделаю так: ствол одного дерева у меня будет в спальне, а ствол другого на кухне.

– А зачем тебе хочется жить на дереве? – спросил Кристофер-Джон.

– Там так спокойно… и тихо. И еще прохладно, – ответил Джереми. – Особенно ночью.

– А откуда ты знаешь, что там прохладно ночью? – спросила я.

У Джереми осветилось лицо:

– Да у меня же там постель.

Мы с недоверием посмотрели на него.

– Н-ну, правда. Я сам сделал, чтобы спать. Когда ночью жарко, я залезаю на мое дерево, а там совсем другой мир. Я же оттуда вижу и слышу такое, что только белка и птицы могут видеть и слышать, честное слово. Иногда мне даже кажется, я вижу всю дорогу до самого вашего дома.

– А, чепуха, сказки рассказываешь, – не поверила я. – Ваша ферма слишком далеко от нас, ты что, не знаешь?

Джереми понурился.

– Ну… может, и не вижу, но все равно, никто не мешает мне воображать, что как будто вижу. – Он капельку помолчал, а потом вдруг вскочил, и лицо его опять засияло. – Эй, а почему бы вам всем не пойти со мной, чтоб посмотреть? Па собирался на весь день уехать, мы бы повеселились, и я бы вам кое-что показал…

– Нет, – тихо сказал Стейси, продолжая глядеть на деревья над головой.

Джереми съежился, словно из него воздух вышел.

– Л-ладно, просто хотел вам показать, и все.

Поначалу казалось, его обидел холодный отказ Стейси, но потом, приняв это, видимо, как должное, он принялся за свое как ни в чем не бывало и предложил:

– Если вы когда захотите сами сделать такой дом на дереве, только скажите мне, я вам обязательно помогу. Там так же прохладно, как…

Папа сидел на скамье в конюшне, неловко вытянув перед собой сломанную ногу, и чинил одну из уздечек Джека. Он сидел там с раннего утра, нахмурившись, так что глубокая морщина залегла на лбу, и спокойно чинил все, что требовалось починить. Мама велела не беспокоить его, и мы старались, сколько могли, держаться подальше от конюшни, но после обеда, само собой, все сошлись туда, чтобы доделать разные дела по хозяйству. Папа весь ушел в себя и поначалу не обращал на нас внимания, но потом поднял глаза и стал внимательно следить за нами.

Мы уже покончили со всеми делами, когда из Стробери вернулся мистер Моррисон, куда он ездил, чтобы внести августовский взнос по закладной. Он медленно вошел в конюшню и протянул папе конверт. Папа с недоумением поглядел на него и вскрыл. Читая письмо, он крепко стиснул зубы, а когда кончил, так стукнул кулаком по скамье, что мальчики и я побросали все дела, поняв, что стряслось что-то очень неприятное.

– Вам они тоже сказали? – спросил папа мистера Моррисона отрывисто и сердито.

Мистер Моррисон кивнул.

– Я пытался заставить их подождать, пока мы не соберем хлопок, но они заявили: раз должно, надо оплатить все немедленно. Это точные их слова.

– Все Харлан Грэйнджер, – спокойно сказал папа. Он протянул руку за своей палкой и поднялся. – Вы в силах поехать опять в Стробери… сегодня же вечером?

– Я-то могу, но не уверен, что старый мул сможет.

– Тогда запрягите Леди, – сказал папа, показывая на гнедую кобылу.

Потом повернулся и пошел к дому. Я с мальчиками – за ним, не совсем понимая, что происходит. Папа вошел в кухню, а мы остались на крыльце и смотрели внутрь через сетку на двери.

– Дэвид, что-нибудь стряслось, сынок?

– Банк опротестовал выплату. Я еду в Стробери.

– Опротестовал выплату? – переспросила Ба. – О господи, еще и это.

Мама внимательно посмотрела на папу, страх стоял в ее глазах.

– Ты едешь прямо сейчас?

– Прямо сейчас, – сказал он, переходя из кухни в их комнату.

Мамин голос настиг его:

– Дэвид, ведь очень поздно. Банк уже закрыт. Ты все равно никого не застанешь до утра…

Папин ответ мы не расслышали, но мамин голос звучал теперь резче.

– Ты хочешь снова оказаться на этой дороге посреди ночи, и это после всего, что случилось? Тебе очень хочется, чтобы мы до смерти переволновались за тебя?

– Мэри, неужели ты не понимаешь, что они стараются отнять у нас землю? – сказал папа уже громче, и мы его услышали.

– А неужели ты не понимаешь, что я не хочу, чтобы тебя убили?

Больше мы ничего не слышали. Но через несколько минут папа вышел и попросил мистера Моррисона распрячь Леди. Ехать в Стробери было решено завтра утром.

На другой день папа с мистером Моррисоном уехали раньше, чем я встала. Когда, уже к вечеру, они вернулись, папа устало опустился у кухонного стола на стул рядом с мистером Моррисоном и, проведя рукой по жестким волосам, сказал:

– Я говорил с Хэммером.

– Что ты ему сказал? – спросила мама.

– Только то, что опротестовали выплату. Он сказал, что достанет денег.

– Как?

– Это он не сказал, а я не спрашивал. Просто сказал, что достанет.

– Дэвид, а мистер Хиггинс, в банке, что он сказал? – спросила Ба.

– Сказал, что кредит нам закрыт.

– Мы ведь уже не задеваем интересы Уоллесов. – Мама была раздражена и рассержена. – Так что Харлану Грэйнджеру нечего…

– Детка, ты прекрасно знаешь, что есть чего, – сказал папа, обнимая ее. – Ему надо указать нам наше место в общем порядке вещей.

Ему позарез это нужно. А кроме того, он хочет отобрать нашу землю.

– Но, сынок, по этой закладной у нас еще есть в запасе четыре года.

Папа коротко рассмеялся.

– Мама, ты хочешь, чтобы я заявил это суду?

Ба вздохнула и положила свою руку на папину.

– А если Хэммер не достанет денег?

– Не беспокойся, мама. Мы не собираемся терять эту землю. Можешь поверить мне.

В третье воскресенье августа начался ежегодный праздник возрождения. К этому празднику относились очень серьезно, но это не мешало ему быть веселым; готовились к нему загодя, доставали с дальних полок горшки и сковородки, платье, переложенное шариками нафталина, помятые брюки из старых сундуков; люди съезжались со всей общины и из соседних общин, расположенных вдоль извилистой красной школьной дороги до самой церкви в Грэйт Фейс. Праздники продолжались семь дней, и все их ждали с нетерпением, потому что предполагались не только церковные службы, – это было единственное в году запланированное общественное событие, вносившее разнообразие в будничную скуку сельской жизни. Подростки открыто занимались ухаживанием, взрослые встречались с родственниками и друзьями, которых не видели с прошлогодней «большой встречи», а дети просто бегали на свободе.

На мой взгляд, лучшая часть праздника приходилась на первый день. После окончания первой из трех служб вся людская масса, теснившаяся в душной маленькой церкви, наконец выливалась на школьный двор, и женщины с гордостью выставляли свое угощение прямо в фургонах или на длинных столах, установленных вокруг церкви.

И начинался незабываемый пир.

Полные миски с ботвой молодой репы, черноглазые бобы с ветчиной, толстые ломти розового сала, жареные ребрышки, хрустящие подрумяненные цыплята и ломтики нежной бельчатины и крольчатины, слоеное печенье на пахте и маисовый хлеб с корочкой, большие куски пирога со сладким картофелем, сливочный кекс и прочее, и тому подобное, чего только душе угодно; даже если съестные запасы были истощены, все равно каждая семья находила, что выставить, и, когда прихожане переходили от стола к столу, трудности и заботы забывались хотя бы на этот день.

Мальчики и я только успели наполнить по первому разу свои тарелки и расположиться под старым деревом грецкого ореха, как Стейси вдруг поставил свою тарелку и поднялся.

– Что такое? – спросила я, набивая рот маисовым хлебом.

Стейси зажмурился от солнца.

– Посмотрите, вон человек на дороге.

Я улучила момент, чтобы взглянуть, не выпуская куриной ножки из рук.

– Ну и что?

– Он похож… дядя Хэммер! – закричал Стейси и бросился бежать.

Я, все еще сомневаясь, следила за ним, не собираясь оставлять свою тарелку, если только это и в самом деле не дядя Хэммер. Но когда Стейси добежал до человека и обнял его, я бросила тарелку и кинулась бегом через лужайку к дороге. Кристофер-Джон, не выпуская тарелки из рук, и Малыш побежали вслед за мной.

– Дядя Хэммер, а где ваша машина? – спросил Малыш, когда мы все по очереди обнялись с ним.

– Продал, – сказал он.

– Продал?! – вскричали мы хором.

– Н-но зачем? – спросил Стейси.

– Нужны были деньги, – просто ответил дядя Хэммер.

Когда мы подошли к церкви, нас встретил папа. Он обнял дядю Хэммера.

– Вот не ожидал, что ты проделаешь такой путь и приедешь сам сюда.

– Неужели ты ожидал, что я доверю такие деньги почте?

– А телеграфом?

– Тоже не доверяю.

– Скажи, как тебе удалось достать их?

– Кое-что занял, кое-что продал, – сказал он, пожав плечами.

Затем головой указал на папину ногу. – Как это тебя угораздило?

Папа встретился глазами с дядей Хэммером и улыбнулся слегка.

– А я-то надеялся, ты и не спросишь.

– Ага, понятно.

– Папа, – сказала я, – дядя Хэммер продал свой «пакард».

Папина улыбка увяла.

– Я никак не думал, что дойдет до этого.

Дядя Хэммер одной рукой обнял папу.

– А что толку в машине? Сажать хлопок она не может. Дом на нее не поставишь. Да и четверых симпатичных деток не вырастишь с ее помощью.

Папа кивнул понимающе.

– Ну, теперь ты наконец расскажешь мне про свою ногу?

Папа оглядел снующих туда-сюда вокруг столов людей.

– Сначала найдем тебе, что поесть, – сказал он, – а потом я все расскажу. Надеюсь, тогда это лучше проскочит за компанию с хорошей едой.

Так как дядя Хэммер должен был уехать рано утром в понедельник, мальчикам и мне разрешили подольше не ложиться спать, чтобы побыть с ним. Мы уже давно должны были бы лежать в постели, однако все еще сидели на переднем крыльце, освещенном лишь белым светом полной луны, прислушиваясь к убаюкивающим голосам папы и дяди Хэммера, которые опять звучали вместе.

– Завтра мы поедем в Стробери и первым делом оформим выплату; – сказал папа. – Не думаю, что с моей ногой мне удастся проделать весь путь и до Виксберга, но мистер Моррисон отвезет тебя туда и посадит на поезд.

– Ему вовсе не обязательно это делать, – возразил дядя Хэммер. – Я могу и сам добраться до Виксберга.

– Но у меня будет спокойней на душе, если я буду уверен, что ты на самом деле сел на поезд, который идет на Север, а не спрыгнул с него, чтобы натворить глупостей.

Дядя Хэммер поворчал немного.

– Что бы я хотел сделать с Уоллесами, вовсе не глупости… И с Харланом Грэйнджером в придачу.

Трудно было спорить с его чувствами, никто и не стал.

– А как ты собираешься раздобыть еще денег? – спросил немного погодя дядя Хэммер.

– Хлопок подает надежды, – сказал папа. – Мы рассчитываем на него и должны получить достаточно.

Дядя Хэммер немного помолчал, прежде чем заметить:

– Затянете потуже ремни, а?

На это папа не ответил, и дядя Хэммер сказал:

– Может, мне лучше остаться?

– Нет, – сказал папа твердо, – лучше тебе быть в Чикаго.

– Может, мне и лучше, но я боюсь за вас. – Он помолчал, дергая себя за ухо. – Я проходил через Стробери с одним человеком из Виксберга. Мне показалось, все там хуже, чем обычно. Когда страсти так накаляются и люди недовольны жизнью, они всегда ищут, на ком бы все выместить… Я не хочу, чтобы это оказался ты.

– Не думаю, что так будет… – сказал папа, – разве только, если ты останешься.

Утром, когда мужчины уехали, Ба сказала маме:

– Я бы очень хотела, чтобы Хэммер мог остаться подольше.

– Это лучше, что он уехал, – сказала мама. Ба кивнула.

– Знаю. При теперешних делах достаточно сущего пустяка, чтоб все перевернуть, а Хэммер с его-то характером сам бы все перевернул, – прошептала она с тоской. – А все ж таки хотела бы я, чтоб он остался…

В последнюю ночь праздника небо вдруг окрасилось в неожиданно желтый цвет. Воздух сделался спертый, душный, ни ветерка.

– Как ты думаешь, Дэвид, – спросила мама, когда они с папой стояли на переднем крыльце, разглядывая небо, – думаешь, стоит нам ехать?

Папа оперся о палку.

– Гроза разразится, это точно, но, может быть, не раньше, чем глубокой ночью.

И они решили ехать. Большинство семейств решило так же, потому что, когда мы приехали, церковный двор был запружен фургонами.

– Брат Логан, – окликнул папу один из дьяконов, когда папа неловко вылез из фургона, – его преподобие отец Бэбсон предлагает начать службу поскорей, чтобы пораньше разойтись и успеть добраться до дому до того, как начнется гроза.

– Очень хорошо, – согласился папа, направляя нас к церкви.

Но когда мы были уже совсем близко, нас задержали Лэньеры. Пока взрослые разговаривали, Крошка Уилли Уиггинс и Мо Тёрнер, стоявшие еще с несколькими мальчиками, помахали Стейси, зовя его к себе.

Стейси свернул с дороги, чтобы с ними поговорить, а Кристофер-Джон, Малыш и я отправились за ним.

– Угадай, кого мы видели? – спросил Крошка Уилли у Стейси, когда тот подошел.

Но Стейси не успел отгадать, Крошка Уилли сам ответил на свой вопрос:

– Ти-Джея с этими братьями Симмз.

– Где? – спросил Стейси.

– Вон там, – показал Крошка Уилли. – Они остановились возле школы. Смотри, вот они идут.

Глаза всех устремились, куда показывал пальцем Крошка Уилли. В сгущающихся сумерках через широкий газон быстро и уверенно шли трое: братья Симмз по бокам, а в середине Т. Дж.

– Чего это он привел их сюда? – сердито спросил Мо Тёрнер.

Стейси пожал плечами:

– Не знаю, но сейчас, наверно, выясним.

– Я его что-то не узнаю, – заметила я, когда рассмотрела Т. Дж. более отчетливо.

На нем были длинные брюки без всяких заплат и, хотя день был жаркий и влажный, пиджак и галстук, да еще шляпа, которая лихо съехала набекрень.

– Я думаю, не узнаешь, – прошептал Мо с горечью. – И меня бы не узнала, если бы я крал, что ни попадя, у всех.

– Ба, ба, ба! Кого мы видим! – воскликнул Т. Дж. громко, подойдя к нам. – Надеюсь, вы нас пригласите на свою торжественную службу?

– Что ты здесь делаешь, Ти-Джей? – спросил Стейси.

Т. Дж. засмеялся.

– Я разве не имею права прийти в мою собственную церковь, а?

Повидаться с моими старыми друзьями?

Он обежал глазами всю группу, но никто даже не старался сделать вид, что рад его видеть. Его широкая ухмылка чуть увяла, но вот, увидев меня, он похлопал меня по щеке влажной рукой.

– Привет, Кэсси, как делишки?

Я оттолкнула его руку.

– Не смей приставать ко мне, Ти-Джей! – предупредила я.

Он опять засмеялся, потом высказался, не торопясь:

– Так, так, и это называется «здрасьте». Я пришел, можно сказать, специально, чтобы познакомить вас с моими друзьями Эр-Ве и Мелвином, а вы ведете себя как совсем невоспитанные люди. Да-а, а вот Эр-Ве и Мелвин, – продолжал он, старательно выговаривая имена братьев Симмз, чтобы довести до нашего сознания, что вот, мол, он не утруждает себя и обходится без «мистер» перед их именами, – настоящие мне друзья. Не то что вы. Вот посмотрите, что они мне дали. – Он с гордостью одернул на себе пиджак. – Хороша вещичка, а? Они дают мне все, что я захочу, потому что хорошо ко мне относятся. И я их лучший друг.

Он повернулся к братьям Симмз.

– Я правду говорю, Эр-Ве и Мелвин?

Мелвин кивнул, и на лице его появилась снисходительная усмешка в адрес Т. Дж.

– Всё-всё, что ни попрошу, всё дают. Все, что захочу, достанут, даже… – Он на миг запнулся, словно в неуверенности соображая, не зашел ли слишком далеко, но потом его понесло дальше: – Даже ружье с жемчужиной на прикладе из магазина Барнета.

Р. В. сделал шаг вперед и одобряюще хлопнул Т. Дж. по плечу.

– Все правда, Ти-Джей. Только скажи – и оно твое.

Т. Дж. широко улыбнулся. Стейси с отвращением отвернулся.

– Пошли, – сказал он нам, – служба сейчас начнется.

– Эй, какая муха вас укусила? – закричал Т. Дж., когда мы все дружно повернулись и пошли к церкви.

Я обернулась на него: неужели он совсем дурак?

– Вот что, Ти-Джей, – сказал Мелвин, как только мы отошли, – мы пришли сюда, как ты просил. А теперь ты пойдешь с нами в Стробери, как обещал.

– Но… но это ж совсем другое дело, – пробормотал Т. Дж.

– Что? – переспросил Р. В. – Так ты идешь или не идешь? Ты что, уже не хочешь это ружье с жемчужиной или…

– Хочу, но…

– Тогда пошли, – приказал Р. В., повернулся и направился вместе с Мелвином к их пикапу.

Но Т. Дж. не сразу двинулся за ними. Он еще постоял посреди церковного дворика, на лице его были написаны растерянность и нерешительность. Я никогда не видела его более одиноким и покинутым и на какую-то долю секунды почувствовала к нему почти жалость.

Достигнув порога церкви, я снова оглянулась. Т. Дж. все еще стоял там: расплывшееся пятно, сливающееся с надвигающейся тьмой, и я было подумала, что, может, он не пойдет с Симмзами. Но затем грубый окрик автомобильного гудка прорезал вечернюю тишь, и Т. Дж., повернувшись к нам спиной, помчался через газон.